Студопедия — Билет № 2 12 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Билет № 2 12 страница






Внутри универсума обязательств значение потребностей дру­гих людей признается. Общепринято, что потребности других лю­дей являются законным основанием их требований; если же тре­бования не удовлетворяются, то это всегда требует объяснений и в некотором роде извинений. Жизнь другого человека должна быть 147 сохранена любой ценой. Должно быть сделано все возможное, чтобы обеспечить его благополучие, увеличить его жизненные шансы, открыть ему доступ к благам, которыми располагает общество. Его бедность, болезни, беспросветность его повседневной жизни взы­вают к участию всех остальных членов универсума обязательств. Столкнувшись с таким призывом, мы чувствуем себя обязанными оправдываться — давать убедительное объяснение, почему было так мало сделано, чтобы облегчить их участь, и почему нельзя было сделать больше; мы также чувствуем себя обязанными доказывать, что было сделано все возможное. Подобные объяснения не обяза­тельно должны быть правдивыми. Мы слышим, например, что медицинское обслуживание населения в целом не может быть улуч­шено потому, что «деньги невозможно истратить до того, как они заработаны». Однако такое объяснение скрывает, что прибыли частной медицины, услугами которой пользуются богатые, расце­ниваются как «заработанное», тогда как услуги, предоставляемые тем, кто не может прибегнуть к помощи частной медицины, счи­таются «расходом»; такое объяснение, следовательно, скрывает различия в удовлетворении потребностей, которое зависит от пла­тежеспособности. И все-таки уже сам факт, что объяснение вооб­ще предоставляется и что те, кто его дает, чувствуют себя обязан­ными это сделать, свидетельствует о признании того, что люди, чьи потребности в лечении игнорируются, остаются внутри уни­версума обязательств.

Тот факт, что потребности других людей остаются неудовле­творенными, не ощущался бы нами как наша неудача и внутрен­нее побуждение объяснить ее утратило бы смысл, если бы игнори­руемые «другие» были изгнаны из универсума обязательств; или если бы, по крайней мере, было продемонстрировано, что их при­сутствие в универсуме обязательств сомнительно или «незаслужен­но». И это совсем не надуманная ситуация. Она воспроизводится посредством объявления тех, «других», находящимися в недочело-веческом состоянии и затем посредством обвинения их в том, что причиной их неудач является их собственная неспособность дей­ствовать «по-человечески». Отсюда — лишь один шаг до заключе­ния, что эти «другие» не могут считаться людьми, поскольку их недостатки неисправимы и ничто не сможет вернуть их к челове­ческому состоянию. Они, например, навсегда останутся «чуждой расой», которая сможет приспособиться к моральному порядку «коренного населения», поскольку они сами не смогут терпеть этот порядок. 148

Самосохранение и моральный долг противостоят друг другу. Ни то, ни другое не может претендовать на «большую естествен­ность», лучшую приспособленность к внутренней предрасположен­ности человеческой природы. Если одно берет верх Над другим и становится главенствующим мотивом человеческого действия, то обычно причину дисбаланса можно отыскать в том случае, если удастся дойти до социально определенной ситуации взаимодейст­вия — до способа определения приоритетов. Мотивы нравствен­ности и самосохранения превалируют в зависимости от обстоя­тельств, над которыми люди, попадающие в них, имеют ограни­ченный контроль. Было замечено, однако, что сила обстоятельств никогда не бывает абсолютной и выбор между двумя противопо­ложными мотивами остается открытым даже в самых экстремаль­ных условиях. Моральная ответственность человека или отказ от нее не могут быть оправданы в конечном счете ссылками на внеш­ние силы и принуждение. 149

 

Глава 8. Природа и культура.

Посмотрите на этого коротышку. Бедняга, природа его явно обделила, — говорим мы с жалостью и сочувствием. Мы не виним человека за его невнушительный рост. Нас про­сто поражает, что он ниже многих людей, которых мы знаем, а именно: ниже «нормального» роста. Но нам и в голову не прихо­дит, что где-то кто-то может сделать человека выше. Насколько нам известно, ростом невозможно манипулировать; рост — это, так сказать, приговор природы, который обжалованию не подле­жит. Нет способов отменить или аннулировать его. Нет другого выбора, кроме как принять его и жить с ним по мере сил. «По­смотрите, какой толстяк, — говорим мы уже со смехом. — Должно быть, он обжора или пивная бочка. Стыдно. Он должен что-то делать с собой». В отличие от роста толщина человеческого тела, как нам кажется, находится во власти человека. Ее можно умень­шить или увеличить. В этом нет ничего неизменного. Вес человека может и должен регулироваться, чтобы соответствовать нужному стандарту. Люди сами отвечают за свой вес, у них есть обязатель­ства в этом отношении, и им должно быть стыдно, если они ими пренебрегают.

Чем отличаются друг от друга эти два случая? Почему мы реа­гируем на них по-разному? Ответ дает нам знание того, что люди могут сделать, и наше убеждение в том, что они должны делать. Во-первых, встает вопрос: что находится «во власти человека», когда он что-либо предпринимает (доступны ли ему существующие зна­ния, навыки, технологии и может ли он их использовать, чтобы преобразовать по своему вкусу тот или иной аспект или фрагмент мира). Во-вторых, вопрос заключается в том, существует ли стан­дарт, норма, которой это «что-либо» должно соответствовать. Другими 150 словами, есть вещи, которые люди могут изменить, сделать иными, нежели они были раньше. К ним следует относиться ина­че, чем к вещам, которые не доступны власти человека. Первые мы называем культурой,вторые — природой. Поэтому если мы представляем себе нечто как относящееся скорее к культуре, не­жели к природе, то мы имеем в виду, что данной вещью можно манипулировать и что существует желаемое и «правильное» ко­нечное состояние такой манипуляции.

В самом деле, если вы представите себе подобную ситуацию, то само слово «культура» во многом предполагает именно это. Оно оживляет в памяти труд фермера или садовника, который тща­тельно обустраивает клочки земли, отвоеванные у дикой природы, и культивирует их, отбирает семена для посева и саженцы, удоб­ряет их, прививает растения, придавая им нужный вид, т.е. вид, который он считает соответствующим данным растениям. Но на самом деле фермер и садовник делают больше, чем только это. Они также выпалывают нежелательных гостей, «незваные» расте­ния, которые выросли здесь «по своему усмотрению» и тем самым испортили аккуратную планировку участка, снизили запланиро­ванную урожайность поля или повредили эстетическому идеалу сада. Именно подсчет урожайности или идея порядка и красоты разделили все растения на полезные, достойные заботливого ухо­да, и сорняки, подлежащие выкорчевыванию, потраве или избав­лению от них каким-либо другим способом. Именно фермер или садовник составляют картину «порядка вещей», а затем использу­ют свои навыки и орудия для воплощения в жизнь этой картины (заметим, что в большинстве случаев навыки и орудия, которыми они уже обладают, определяют границы воображения фермера или садовника; только такие представления о порядке воспринимают­ся как вполне реальные при данном уровне развития искусства). К тому же они предлагают и критерии различения порядка и бес­порядка, нормы и отклонения от нее.

Работа фермера или садовника является показательным примером культуры, она выступает как деятельность, имеющая цель, причем особого рода цель, а именно: придание определенной час­ти реальности той формы, которая иначе не появилась бы без оп­ределенного усилия внедрить ее. Культура занимается тем, что делает вещи отличными от того, чем они были и могли бы быть без нее, и тем, что сохраняет их в этой искусственной форме. Куль­тура занимается также тем, что внедряет и сохраняет порядок и борется против всего, что отклоняется от этого порядка, нарушает 151 его и, с ее точки зрения, выглядит как хаос. Культура вытесняет и замещает «естественный порядок» (т.е. положение вещей, каково оно есть без человеческого вмешательства) искусственным, спла­нированным. Культура не только внедряет искусственный поря­док, но и развивает его. Культура означает предпочтение. Она превозносит один порядок как наилучший, возможно даже — един­ственно хороший, принижая при этом все другие варианты как неполноценные или в целом беспорядочные.

Граница между природой и культурой зависит, конечно, от имеющихся в нашем распоряжении знаний и навыков, а также от того, существует ли у нас намерение использовать их для достиже­ния целей, не ставившихся ранее. В целом же развитие науки и технологии увеличивает возможности манипуляции считавшими­ся до сих пор «естественными» явлениями и тем самым расширяет область культуры. Возвращаясь к нашему первому примеру, мы можем надеяться, что технологии и практика генной инженерии, химической промышленности, а также профессионализм медицин­ских работников когда-нибудь вполне смогут изменять рост чело­века, поднимая его из естественных рамок на уровень культурного стандарта: рано или поздно технологии манипулирования генами или лекарствами, воздействующими на рост тканей и органов тела, позволят предотвращать уменьшение роста человека ниже желае­мого стандарта, который тогда станет нормой. Правильный рост, как и правильный вес, мог бы уже сегодня стать предметом кол­лективного внимания и личной ответственности.

Давайте, однако, остановимся несколько подробнее на нашем воображаемом примере, поскольку он иллюстрирует еще одну важ­ную черту культуры. Если для регуляции роста будет использо­ваться генетический контроль, то решать, какого роста быть чело­веку, будет не он сам, а другие; скажем, это будут родители, кото­рые сами установят, каким быть их отпрыску; или это будет закон, написанный и применяемый государственной властью, которая будет решать, какой рост граждан является правильным; или это будет заключение медицинского специалиста, который порекомен­дует, что является «нормальным», а что — «ненормальным» разме­ром человеческого тела. То есть, как бы то ни было, но обладатель тела будет вынужден принять заключение других или (как в случае с генной инженерией) его принятие или непринятие просто не будут иметь значения. Культура, демонстрирующая растущую мощь человечества в целом (можно сказать, его растущую независимость, свободу от природы), может проявляться для отдельного человека 152 во многом подобно законам природы, как рок, против которого не взбунтуешься.

Как показывает наш пример, культура — это действительно человеческая активность, но активность, которую одни люди ис­пытывают на других. Как и в случае с садом, в любом культурном процессе роли культурного садовника и окультуриваемых им рас­тений безусловно различаются и не смешиваются. Причиной не­самоочевидности такого разделения в случае с «человеческими рас­тениями» является то, что зачастую неясно, кто «садовник». Власть, стоящая за нормой, которую индивиды вынуждены соблюдать или по образцу которой они сформированы, как правило, размыта и анонимна. Невозможно указать точно, где она находится. Огром­ная и подавляющая власть, формирующая человеческое тело и сознание, проявляется в форме «общественного мнения», моды, «общепринятого мнения», «мнения экспертов» или даже такого неуловимого образования, как здравый смысл, являющийся об­щим, но ничьим в отдельности. Может показаться, однако, что существует некая абстрактная, неосязаемая, неопределенная куль­тура сама по себе, которая и заставляет людей делать что-либо, например, красить губы, а не уши, или мочиться в одиночестве, а пить в компании. Культура становится некой иллюзорной «суб­станцией»; она кажется прочной, тяжелой, весомой и непоколе­бимой. С точки зрения, удобной для человека, который считает любое сопротивление господствующим формам жизни рискован­ным и неблагодарным занятием, она может показаться неотличи­мой от остальной реальности «вовне». Она не кажется менее «ес­тественной», чем само естество. Конечно, в нем мало искусст­венного, если искусственность означает быть сделанным людьми и таким образом располагать чьим-то решением или согласием под­держки. Несмотря на свое явно рукотворное происхождение, куль­тура, как и природа, прочно и неприступно возвышается над воз­можностями индивида. Как и природа, она защищает настоящий порядок вещей. Хотя никто не сомневается в том, что сельское хозяйство или садоводство есть дело рук человеческих, в случае же с «человеческой культурой» подобная истина глубоко упрятана или по меньшей мере скрыта. Но от этого истина не становится мень­шей, чем в других случаях.

Как только вы пристальнее посмотрите на «рукотворные эле­менты» своей жизни, вы, вероятно, заметите, что они входят в вашу жизнь двумя путями; или, говоря иначе, действия, вызван­ные внедрением и поддержанием искусственного, «рукотворного» 153 порядка, могут быть двух типов. Это действия, направленные, во-первых, на окружение, во вторых, — на индивида. Первые регули­руют, упорядочивают ситуацию, обстоятельства, в которых прохо­дят жизненные процессы индивида; вторые формируют мотивы и цели самих жизненных процессов. Первые делают жизненный мир человека менее случайным, более регулярным, таким, что опреде­ленное поведение становится более уместным и разумным и, в конце концов, более вероятным, чем какой-либо другой его вид. Вторые делают человека более расположенным к выбору опреде­ленных мотивов и целей из огромного множества других, какие только можно представить себе. Заметим, что эти два аналитичес­ки различаемых типа не являются взаимоисключающими по своему применению и результатам, как не являются они и не зависящими друг от друга. Мое окружение, как и окружение любого другого ин­дивида, в не меньшей мере состоит и из других индивидов с их мотивами и целями, а следовательно, «нормативная регуляция» ин­дивидуальных мотивов и образцов поведения является важным фак­тором в общей регулятивности и предсказуемости окружения.

Порядок отличается от случайности или хаоса тем, что в упо­рядоченной ситуаций не все может случиться, т.е. не все возмож­но. Из фактически бесконечного числа всех мыслимых событий может иметь место только ограниченное количество. Различные события обладают разной степенью вероятности: некоторые могут произойти с большей вероятностью, чем другие. Искусственный порядок можно считать прочно установившимся, если то, что было невероятным, трансформировалось в необходимое или неизбеж­ное (как, например, происшествие совершенно невероятного со­бытий — встречи яиц и бекона в регулярной утренней процедуре). Установить порядок, следовательно, означает манипуляцию веро­ятностью событий. Некоторые события, обычно происходившие случайно, делаются более вероятными, «нормальными», тогда как на пути других событий воздвигаются препятствия. Установить порядок — значит выбрать, отобрать, установить предпочтения и приоритеты, оценить. Ценности стоят за любым искусственным порядком и фактически являются его неотъемлемой частью. Ни­какое описание искусственного порядка не может быть поистине свободным от ценностей. Любой такой порядок представляет собой лишь один из многих способов отклонения вероятностей, ко­торому было отдано предпочтение перед другими. Как только он прочно и надежно устанавливается, мы естественно «забываем» об этой истине и воспринимаем его как единственно возможный. 154

Теперь нам кажется, что коль скоро возможен только один-един­ственный порядок, разнообразие беспорядка бесконечно. Специ­фический, данный порядок воспринимается как синоним порядка как такового; все альтернативы однозначно классифицируются как беспорядок или хаос.

Как человеческие существа мы все заинтересованы в создании и поддержании упорядоченного окружения, и прежде всего пото­му, что большая часть нашего поведения — заученное поведение. Из наших прошлых действий мы лучше вспоминаем те, которые были успешными — принесли желаемый результат, доставили удо­вольствие, снискали одобрение и уважение окружающих нас лю­дей. Благодаря драгоценному дару памяти и способности обуче­ния мы можем приобретать еще более эффективные жизненные навыки; мы накапливаем знания, умение, опыт. Но память и обу­чение приносят благоприятные результаты лишь до тех пор, пока ситуация (контекст) наших действий остается по большей части неизменной. Благодаря постоянству окружающего нас мира наши действия, успешные ранее, могут оставаться таковыми и сегодня, и завтра. Только представьте себе, какая ужасная катастрофа мо­жет произойти, если, например, изменить значение цветов свето­фора, никого не предупредив об этом. В случайно, хаотически ме­няющемся мире память и научение превратились бы из благосло­вения в проклятье. Научаться, следовать прошлому опыту было бы поистине самоубийственно.

Упорядоченный мир, это регулярное и уютное, вполне предска­зуемое окружение, в котором мы проводим большую часть своей жизни, является продуктом культурного замысла и отбора. Хоро­шо спроектированные и построенные здания существенно сокра­щают амплитуду колебаний температуры и полностью исключают невыносимые крайности. Разделение улицы на тротуар и проез­жую часть значительно уменьшает вероятность смертельного столк­новения между пешеходом и средством транспорта. Мост, соеди­няющий берега реки, уменьшает вероятность промокнуть или уто­нуть, пересекая реку. Разделение города на кварталы с различны­ми уровнями цен и арендной платы, с различным качеством удобств ограничивает круг людей, которых вы можете встретить как про­хожих или соседей. Подразделение поезда или самолета на первый и второй классы с существенно различными ценами на билеты также ограничивает круг возможных попутчиков.

Порядок окружающего нас мира противостоит беспорядочнос­ти нашего собственного поведения. В целом мы выбираем различные 155 дороги для прогулки или поездки. На вечеринке с выпивкой мы ведем себя иначе, чем на семинаре в колледже или на деловой встрече. Мы по-разному ведем себя в родительском доме на кани­кулах и на формальной встрече с людьми, которых мы не знаем. Мы используем разный тон голоса и разные слова в зависимости от того, обращаемся мы к начальнику или болтаем с друзьями. Есть слова, которые мы в одном случае говорим, а в другом — избегаем произносить. Есть вещи, которые мы делаем публично, а есть «частные», которые мы делаем только тогда, когда уверены, что за нами никто не наблюдает. Примечательно, что, выбирая «соответствующее» случаю поведение, мы оказываемся в компа­нии других людей, которые ведут себя точно так же, как и мы; отклонения от того, что вполне очевидно является правилом, слу­чаются крайне редко — как если бы всех нас одинаково дергали за нечто вроде невидимых нитей.

Если я все перепутаю и буду вести себя так, как полагается вести себя в другом контексте, в обстоятельствах, для которых мое поведение явно не подходит, я, по всей вероятности, буду чувст­вовать себя смущенным или виноватым. Я сожалею о совершен­ной ошибке, которая может мне дорого стоить: например, я поте­ряю работу или возможность продвижения по службе, скомпроме­тирую свою репутацию, неудачно попытаюсь заслужить или поте­ряю симпатию дорогого мне человека. В других случаях мне может быть стыдно, как если бы я выдал какой-то секрет о своем «истин­ном Я», который я хотел бы скрыть или даже желал бы, чтобы его не было. В моем чувстве стыда, в отличие от сожаления по поводу ошибки, повлекшей неприятные результаты, нет никакого расчета или чего-то рационального. От этого чувства я освобождаюсь без особых раздумий. Стыд есть автоматическая реакция на перепутывание, смешение того, что должно быть порознь, на нарушение различия, которое должно было соблюдаться и оставаться непри­косновенным. Можно сказать, что стыд является (культурно усво­енной) защитой против таких смешений, против отрицания разли­чий. Его можно воспринимать как способ удерживать наше пове­дение в правильном (т.е. культурно предписываемом) русле.

Теперь должно быть ясно, что культура — этот труд по наведе­нию искусственного порядка — реализуется главным образом пу­тем проведения различий, отделения, разграничения, сортировки вещей и действий, которые иначе вряд ли были бы разделены. В пустыне, не тронутой человеческой деятельностью и безразлич­ной к человеческим целям, нет ни пограничных столбов, ни заборов, 156 делающих одну полоску земли отличной от другой; одна дюна в точности похожа на другую, свободна от значения «самости», не несет на себе ничего, что отличало бы ее от другой. Незаселенная пустыня кажется бесформенной. В среде, подверженной работе культуры, напротив, однообразная плоская поверхность разделена на области, принимающие одних людей и отталкивающие других, или на полосы, предназначенные только для транспорта и только для пешеходов, т.е. мир приобретает структуру. Люди подразделе­ны на высших и низших, представителей власти и простых людей, тех, кто говорит, и тех, кто слушает и записывает, — и все это вне всякого отношения к «естественным» различиям или сходствам их физического строения или умственной конституции или даже во­преки им. Однообразное течение времени разделяется на время завтрака, перерывов на кофе, обед, вечерний чай или ужин. Похо­жие или одинаковые по своему «физическому» составу собрания тем не менее в одном случае называются семинаром, в другом — конференцией, в третьем — вечеринкой. Приемы пищи различа­ются как совершенно разные события — просто чай, ужин у теле­визора или трапеза при свечах.

Представляется, что эти и подобные различия проводятся одно­временно в двух планах: один план — это «форма мира», в кото­ром имеет место действие; второй — само действие. Части мира различаются между собой, равно как и внутри себя, в зависимости от периодов, различаемых в потоке времени (одно и то же здание может быть школой утром и бальным залом вечером, жилая ком­ната может быть местом занятий днем и спальней ночью — они меняют свое назначение). Точно так же дифференцируются и дей­ствия. Типы поведения за столом резко различаются в зависимос­ти от того, что на столе и кто за столом. Даже застольные мане­ры — способ поведения во время еды — различаются в зависимос­ти от того, что она собой представляет — формальную трапезу, обычный семейный ужин или просто дружескую пирушку.

Отметим еще раз, что различение этих двух планов (контекста и действия в нем, внешнего и внутреннего, объективного и субъ­ективного) является продуктом абстракции. Два теоретически раз­ных плана на самом деле неотделимы друг от друга. Не было бы формального обеда, не будь людей, обедающих в формальной ма­нере, или бала, не будь танцующих, как на балу, как не может быть реки без потока или ветра без дуновения. Именно опреде­ленные действия преподавателя и студентов делают семинар се­минаром. Два теоретически различных плана на практике неразрывно 157 связаны — это, скорее, две стороны медали, чем два разных предмета. Один не может существовать без другого. Они могут появиться и сохраняться только одновременно и вместе. Различия, являющиеся сущностью культурно произведенного порядка, вли­яют одновременно и параллельно, согласованно, синхронно и на контекст действия, и на само действие. Можно сказать, что проти­воположности, различаемые во внешнем мире, повторяются в диф­ференциации поведения действующих; использование же проти­воположных образцов поведения отражается во внутренних под­разделениях окружающего мира. Можно пойти еще дальше и ска­зать, что дифференциация поведения является сущностью, или смыслом, дифференциации среды, и наоборот.

Эту координацию можно было выразить и по-другому: сказав, например, что культурно организованный социальный мир и по­ведение культурно обученных индивидов структурированы, т.е. «артикулированы» при помощи противоположностей в отдельные социальные контексты, требующие различной деятельности и раз­личных образцов поведения, пригодных для различающихся меж­ду собой социальных контекстов, и что обе артикуляции соответ­ствуют друг другу (или, говоря техническим языком, они «изо­морфны»). Всякий раз, когда мы видим противоположность спо­собов поведения (например, приводимое ранее противопоставле­ние формального и неформального поведения), мы можем с уве­ренностью предположить наличие такой же противоположности (оппозиции) и в контексте социальной реальности, в которой эти способы поведения имеют место, и наоборот.

Механизм, обеспечивающий столь чудесное «совпадение», со­ответствие между структурами социальной реальности и культур­но регулируемым поведением, называется культурным кодом. Как вы уже, наверное, догадались, код — это прежде всего система противоположностей (оппозиций). В самом деле, в этой системе противопоставляются знаки — видимые, слышимые, осязаемые, обоняемые объекты или события вроде огней разного цвета, дета­лей одежды, надписей, устных утверждений, тона голоса, жестов, выражений лица, запахов и т.д. Они-то и связывают поведение действующих субъектов и социальную форму, поддерживаемую их поведением. Знаки, как правило, содержат два указания одновре­менно: на намерения, интенции, действующего субъекта и на дан­ный фрагмент социальной реальности, в котором он действует. Ни одно направление не служит простым отражением другого. Ни одно из них не является также первичным или вторичным. Оба они, повторим 158 еще раз, существуют только вместе, будучи укоренены в одной возможности, предоставляемой культурным кодом.

Представьте себе, например, надпись «Вход воспрещен» на двери конторы. Вы, наверное, замечали, что подобная надпись чаще все­го появляется только на одной стороне двери, а дверь, на которой она висит, обычно бывает не заперта (если бы дверь невозможно было открыть, то вряд ли такая надпись понадобилась бы вообще). Следовательно, надпись не дает никакой информации об «объек­тивном состоянии двери». Это скорее указание, предназначенное для создания и поддержания ситуации, которая иначе не образо­валась бы. Фактически слова «Вход воспрещен» лишь проводят различие между двумя сторонами двери, между двумя типами лю­дей, приближающихся к двери с разных сторон, и двумя типами поведения, которые ожидаются от этих людей и разрешены им. Пространство за обозначенной стороной двери закрыто для тех, кто приближается к двери со стороны надписи, но к людям по другую сторону двери, напротив, этот запрет не относится. Имен­но данное различие и обозначает знак. Его задачей является уста­новление различий в однообразном пространстве между равно еди­нообразными людьми.

«Человеческая культура» как научение индивидов состоит в том, чтобы наделять знанием о культурном коде: сформировать способность читать знаки, привить навык их отбора и демонстра­ции. Все должным образом «окультуренные» личности могут без­ошибочно определять потребности и ожидания, заложенные в си­туации, в которую они вступают, и отвечать на эту ситуацию, выбирая соответствующий образец поведения. И наоборот, все обученные культуре люди способны безошибочно подобрать ма­неру поведения, которая вызовет тот тип ситуации, который им нужен. Кто «знает» код, тот использует его в двух направлениях одновременно. Светофор на перекрестке дает хорошую иллюстра­цию такой двусторонности. Красный свет сообщает водителям, что путь вперед закрыт. Он также заставляет их остановить ма­шину, тем самым действительно закрывая путь вперед для движе­ния по этому направлению и делая истинной информацию, сооб­щаемую зеленым светом, который открывает дорогу в перпенди­кулярном направлении.

Код срабатывает, конечно же, только в том случае, если все люди, участвующие в данной ситуации, прошли такое же культур­ное обучение. Все они должны были научиться читать культурный код и пользоваться им одинаково. В противном случае знаки не 159 будут восприниматься именно как знаки, им не удастся побудить читающего их к объектам или типу поведения, который они заме­щают; или они будут прочитаны неверно, даже наоборот. Пред­полагаемой координации не произойдет, поскольку действия раз­личных воспринимающих не будут соответствовать смыслу зна­ков (только представьте себе, что может случиться на перекрест­ке, если какой-нибудь водитель неправильно «прочтет» красный свет; или если какие-нибудь водители прикрепят красные под­фарники спереди, а фары — сзади). Тот, кто впервые входил в колледж или в контору, ездил на каникулы в отдаленную мест­ность, наверняка познал эту неприятную истину на собственном опыте. Уютное чувство безопасности, ассоциируемое со знако­мым окружением, с пребыванием дома, возникает именно из по­дробного знания применяемого здесь культурного кода, а также из обнадеживающего и обоснованного ожидания, что такое зна­ние есть у всех окружающих.

Знать код — значит понимать значение знаков; а понимание значения знаков, в свою очередь, означает знание того, как вести себя в ситуации, в которой они появляются, или как ими пользо­ваться, чтобы вызвать подобную ситуацию. Понимать — значит быть способным действовать эффективно и тем самым поддержи­вать координацию между структурами ситуации и структурами поведения. Понимание означает двойной выбор. Знак указывает индивиду, способному его прочесть, на связь между особого рода окружением и особого рода поведением.

Часто говорят, что понимать знак значит схватывать его значе­ние. Однако было ошибкой думать, что это «схватывание значе­ния» вызывает в сознании какой-то мысленный образ. Мысль (вер­бальное «раскрытие» содержания знака, нечто вроде «прочтения вслух» знака в вашей голове; например, красный свет означает приказ остановиться) может сопровождать знак или озвучивать его, но это не является ни достаточным, ни необходимым условием понимания. Ухватить значение, как и понять его, означает не бо­лее и не менее, чем знать, как продолжать вести себя. Следова­тельно, значение знака двойственно, поскольку несет в себе раз­личие: одно значение — при наличии знака, другое — при его отсутствии. Иными словами, значение знака соотносится (проти­востоит) с другими знаками. Значение знака есть различие между ситуацией «здесь и сейчас» и другими ситуациями, которые могли бы быть вместо нее, но не случились; проще говоря, это отличие данной ситуации от всех остальных. 160







Дата добавления: 2015-06-15; просмотров: 399. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Картограммы и картодиаграммы Картограммы и картодиаграммы применяются для изображения географической характеристики изучаемых явлений...

Практические расчеты на срез и смятие При изучении темы обратите внимание на основные расчетные предпосылки и условности расчета...

Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...

Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

ОЧАГОВЫЕ ТЕНИ В ЛЕГКОМ Очаговыми легочными инфильтратами проявляют себя различные по этиологии заболевания, в основе которых лежит бронхо-нодулярный процесс, который при рентгенологическом исследовании дает очагового характера тень, размерами не более 1 см в диаметре...

Примеры решения типовых задач. Пример 1.Степень диссоциации уксусной кислоты в 0,1 М растворе равна 1,32∙10-2   Пример 1.Степень диссоциации уксусной кислоты в 0,1 М растворе равна 1,32∙10-2. Найдите константу диссоциации кислоты и значение рК. Решение. Подставим данные задачи в уравнение закона разбавления К = a2См/(1 –a) =...

Экспертная оценка как метод психологического исследования Экспертная оценка – диагностический метод измерения, с помощью которого качественные особенности психических явлений получают свое числовое выражение в форме количественных оценок...

Методика исследования периферических лимфатических узлов. Исследование периферических лимфатических узлов производится с помощью осмотра и пальпации...

Роль органов чувств в ориентировке слепых Процесс ориентации протекает на основе совместной, интегративной деятельности сохранных анализаторов, каждый из которых при определенных объективных условиях может выступать как ведущий...

Лечебно-охранительный режим, его элементы и значение.   Терапевтическое воздействие на пациента подразумевает не только использование всех видов лечения, но и применение лечебно-охранительного режима – соблюдение условий поведения, способствующих выздоровлению...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.013 сек.) русская версия | украинская версия