РОМАН «СТЕПНОЙ ВОЛК» КАК АВТОРСКАЯ ИСПОВЕДЬ

 

Для полноты понимания и анализа особенностей содержания и поэтики романа Г. Гессе «Степной волк» нам представляется необходимым учитывать некоторые обстоятельства биографии писателя, тем более что сам он признавался в исповедальном характере собственного творчества. «Не вытеснение материала, поступающего из бессознательного, из …фантазии, сна, играющей психики, — писал как-то Гессе, — но ласковое подслушивание сокровенных источников, и лишь после этого критика и отбор из хаоса— так работали все великие художники». «Поэзия не имеет ничего общего с «обычной» жизнью, а жаждет и должна сделать зримым скрытую от глаз сторону жизни, ее смысл». Смысл же этот для писателя заключался не во внешних реалиях человеческого существования, а в его внутренней жизни. Во всех романах Гессе отчетливо прослеживается схема исповеди, в центре которой стоит идея «суда над собой», покаяния и история «обращения»: великого поворота от «внешнего» человека к «внутреннему» человеку, от несовершенной личности к совершенной. Схема эта восходит еще к традиции средневековых исповедей («Исповедь» Августина), затем, в эпоху Реформации, широкое распространение приобретает жанр духовной автобиографии (пиетистские автобиографии). Гессе мог унаследовать эту традицию из той обстановки, в которой он воспитывался и в которой прошла его юность (швабский городок Кальв, центр пиетизма - мистического учения в протестантизме, особенно в немецком лютеранстве; возникшего в конце 17 в.). Правда, мотив «обращения» у Гессе теряет свою сугубо религиозную окраску и переводится писателем в гуманистическую сферу. «Степной волк» Гессе, как и почти все остальные его книги, – о трудностях процесса «вочеловечевания», о продвижении низкого, эмпирического «я» к высшей личности. Гессе использует схему пиетистской автобиографии с подробным описанием «духовного пробуждения» как центрального события жизни.

Герман Гессе родился в г. Кальв (Вюртемберг, Швабия), Германия. Родной горорд Гессе – глубоко патриархальный, тихий, но тесно связанный с духовной историей Германии. В Кальве царил патриархальный, антиурбанистический дух, интимное отношение к природе. К годам, проведенным в Кальве, восходит любимая Германом Гессе тема ухода от машинной цивилизации, поэтизация мирного существования на лоне природы. Стоит вспомнить хотя бы сцену охоты на автомобили в романе «Степной волк»; чудака-отшельника – наставника Иозефа Кнехта в романе «Игра в бисер», да и вообще: действие «Игры в бисер» происходит в XXIV или XXV веке, но герои передвигаются пешком или в каретах - гармония то ли средневековья, то ли экоутопии.

В семье родителей Гессе религиозный мистицизм сочетался с суровым и благочестивым жизненный укладом. Мать считала, что земная жизнь является лишь преддверием к некоему вечному существованию; человек же – орудие Бога, предназначенное для выполнения определенной миссии. Впоследствии Герман Гессе верил, что существует некая предопределенность судьбы человека; отдельная личность не является конечной целью, ибо не случайно человек уже при рождении оказывается помещен в определенную семью, в определенную страну, время, культуру, эпоху… С другой стороны, несмотря на значимость для формирования личности ее непосредственного окружения и конкретной исторической и культурной ситуации, личность каждого человека является носителем неких инвариантных свойств и характеристик, которые в любом случае проявились бы и сделали бы того или иного человека именно таким, а не иным, будь он даже рожден в совершенной иную эпоху и в совершенно иной обстановке (см., например, несколько вариантов «жизнеописаний» Магистра Игры в Бисер Иозефа Кнехта). Здесь очевидно влияние индуизма, учения о многократных воплощениях и переселениях души. Еще одно учение, во многом определившее обстановку в доме родителей Гессе и оказавшее воздействие на становление характера будущего писателя, - это пиетизм. Для пиетизма характерно отсутствие внешней церковной обрядовости; углубление веры; развлечения считаются греховными. Также характерны склонность к интроверсии; своенравие и критицизм по отношению к высшим авторитетам. Отсюда – тяготение к созданию всякого рода тайных обществ, мистических союзов (и в наши дни г. Кальв является центром древнего ордена розенкрейцеров!); тяга к «идеальному союзу», к созданию «внутренней церкви», эзотерического братства. С пиетизмом связано течение «Бури и натиска» в культуре немецкого сентиментализма, развивавшего культ чудесного в противовес разуму. Герои Гессе воспринимают жизнь в первую очередь как некий путь духовного совершенствования, как жертву и служение. Отсюда их жажда обрести какую-то особую форму существования в мире «обычных» людей: вечность «бессмертных» в «Степном волке»; Касталия как духовная утопия в «Игре в бисер»; таинственное и священное братство Паломников в Страну Востока.

Юный Герман Гессе, с одной стороны, выступает как носитель духа своей семьи и своей родины; с другой стороны, являет своими поступками протест против строгости и упорядоченности жизненного уклада родных и сограждан и.

1891-1892: учеба Германа Гессе в семинарии Маульбронна. Весной 1892 г. отцу Гессе сообщают в письме о странных речах Германа и его тяжелом душевном состоянии. Центральное событие юношеских лет Гессе – бегство из семинарии. Это событие стало неким кристаллизационным пунктом, вокруг которого начала вырастать личность художника. На первых порах побег был неожиданностью не только для родителей, но и для самого беглеца. Но тем не менее он свидетельствовал о процессе отмежевания, вырастании индивидуальности из коллектива. Это был мучительный процесс, связанный с перестройкой всей психики, с переоценкой всех ценностей. Эти метания и страдания оставили болезненный, незаживающий в течение всей жизни след в душе Гессе, о чем свидетельствуют его произведения последующих лет. Для родителей Гессе поступок сына был непонятной блажью, непозволительной распущенностью, проявлением гордыни и высокомерия. Много позже Гессе вспоминал, что пиетистский принцип, которому следовали его родители в воспитании детей, предполагал, что «человеческая воля в основе своей и от природы дурна и что эта воля должна быть сначала сломлена, прежде чем человек сможет обрести спасение в любви к богу и в христианской общине». И вот та самая воля, которую следовало вытравить, искоренить, истребить и уничтожить, восставала, требовала права на существование. Разумеется, это не могло быть расценено иначе, как непростительное своеволие, как мятеж и бесовское наваждение. Такого мнения придерживались не только родители Германа, но и школьные наставники, и пребывание в семинарии, в обстановке полной душевной изолированности, становилось все более нестерпимым. Родители были вынуждены забрать Германа оттуда. Сначала они направили его в пиетистскую лечебницу в Бад-Боле, которой руководил Христоф Блумхардт, сын знаменитого пастора и чудо-врачевателя Иоганна Христофа Блумхардта, прославившегося своей способностью «изгонять бесов» и исцелять душевные недуги. Однако состояние Гессе не улучшилось; его преследовали головные боли, бессонница, слабость, периоды глубокой депрессии перемежались с приступами экзальтации. После неудачной попытки самоубийства бывший семинарист навлек на себя подозрение в психической неполноценности, а некоторые врачи даже говорили о первичной стадии помешательства. Родители вынуждены были определить его в клинику для душевнобольных в Штеттене.

Месяцы, проведенные в стенах штеттенского заведения, среди эпилептиков и слабоумных, можно считать вершиной кризиса. Отныне Гессе уже не семинарист и даже не страдающий головными болями и общим недомоганием пациент лечебницы Блумхардта, а отвергнутый миром отщепенец, никому не нужный изгой, сумасшедший, которому нет места ни в мире сытых, нормальных и добропорядочных бюргеров, ни среди смиренных и благочестивых христиан. Гессе все больше замыкается в себе, ожесточается и на настойчивые увещевания родителей довериться богу отвечает саркастическим смехом. Письма того времени он подписывает не иначе как «Нигилист». Подростка Гессе преследуют мысли об убийстве и самоубийстве. Он глубоко страдает и вместе с тем упивается своим одиночеством и непонятостью, своей отвергнутостью. Он дерзко бросает вызов всему миру порядка и благонравия, он отрекается о родителей, от их веры, от их заповедей, от их, как ему казалось, лицемерного сострадания, от фальшивой добродетели, от черствости и бездушия. Письма Гессе того периода сравнимы по их ожесточенности и по степени отчаяния с «Письмом к отцу» Франца Кафки. «Я все потерял: родину, родителей, любовь, веру, надежду и самого себя. Признаться, я вижу и восторгаюсь вашей жертвой, но собственно любовью? Нет! Штеттен для меня – ад… Свои последние силы я приложу к тому, чтобы показать, что я не машина, которую стоит лишь завести и она заработает. Меня силой посадили в поезд и отправили в Штеттен, и вот я тут и больше никогда не обременю мир, ибо Штеттен лежит за пределами мира. Впрочем, среди четырех стен я сам себе господин, я не повинуюсь сейчас и не повинуюсь в будущем… Я человек и перед лицом природы со всей серьезностью и святостью притязаю на общее человеческое право и на мое личное право. Я говорю, если даже мне самому странно слышать эти слова: от природы у меня нет права жить среди слабоумных и эпилептиков… Но увы, я забываю, что вы-то совсем другие люди, без сучка да без задоринки, как статуи, и так же мертвы, как они. Да, вы настоящие, истинные пиетисты… у вас иные желания, взгляды, надежды, иные идеалы, в другом находите вы удовлетворение, другие у вас требования к этой и к той жизни; вы ведь христиане, а я – я всего лишь человек… Если бы вы могли заглянуть в мое нутро, у котором одна лишь точка горит и тлеет адским светом, вы бы пожелали мне смерти… Я бы охотно убежал, но куда бежать в эту промозглую осень, без денег и цели, во тьму и мрак? Если вы будете мне писать, то, пожалуйста, обойдитесь без вашего Христа. Им мне здесь и без того протрезвонили все уши. «Христос и любовь, Христос и блаженство», etc, etc, начертано на каждой стене, в каждом уголке, а между этими словами все полно ненависти и вражды» (письмо от 11.09.1892).

Письма Гессе того бурного и драматического периода во многом содержат ключ к пониманию чуть ли не всего его творчества. Взять хотя бы мотив бегства, прорыва и «ухода из общности», который от книги к книге, начиная с повести «Под колесами» и вплоть до «Игры в бисер», повторяется почти во всех произведениях Гессе, или же непосредственно связанную с этим мотивом восходящую к штюрмерской традиции тему восстания детей против мира отцов. Тема духовного одиночества и «окаянства» наиболее ярко кристаллизируется в символах «Степного волка», так же, как мотив «сумасшествия» и трагического противостояния гениального одиночки нормальному, уютному, добропорядочному бюргерскому миру, о чем столь настойчиво и проникновенно повествует «Степной волк». Нет сомнения, все эти темы и мотивы своими глубочайшими корнями уходят в детство писателя, в его юношеские конфликты и переживания.

В более зрелые годы Гессе не обрел душевный покой. Чересчур болезненно он переживал свою «непонятость», «инакость». Проблемы в личной жизни, целый букет заболеваний, которые сделали Германа Гессе постоянным пациентом разного рода курортов, наводили его на мысль о том, что с ним что-то не так. После смерти отца Гессе почувствовал сильное ухудшение своего состояния и в 1916-1917 прошел курс лечения у доктора Иозефа Бернхарда Ланга, ученика К.-Г. Юнга, где и состоялось знакомство Гессе с психоанализом. О роли психоанализа в жизни и творчестве Гессе мы скажем несколько ниже, а сейчас охарактеризуем то состояние и ту обстановку, в которой Гессе начал писать своего «Степного волка».

В марте 1925 г. Гессе говорил о себе как о заблудившемся животном, которое «бродит по степи и вдыхает ледяное одиночество». Он потерянно скитался, жил отдельно от жены, посещал бары, дансинги, бродил по ночным улицам. Его существование омрачали мысли о болезни его молодой возлюбленной Рут, пленником которой он иногда себя чувствовал; безумии его бывшей жены Мии, беспокойство о будущем его детей. Гессе не сомневался, что источник болезней, в том числе его собственных болей, лежит в области психики. Он хочет взломать закрытую дверь, ведущую в темную область его подсознания, но каждое движение дается ему с трудом и болью. Знакомые и друзья видят в нем обаятельного собеседника, забавного весельчака, вполне «своего»; он же сам скользит сквозь реальность, создавая из своих скитаний язвительную одиссею.

«Жил некогда некто по имени Гарри, по прозвищу Степной волк. Он ходил на двух ногах, носил одежду и был человеком, но по сути он был степным волком». Такими были первые слова произведения, которое Гессе начинает создавать с первых дней 1926 года. Он дал своему герою – Гарри Галлеру – собственные инициалы, и, как он, под маской нормального человека прячет волчьи клыки: «…В точности то же самое случалось и тогда, когда Гарри чувствовал себя волком и вел себя, как волк, когда он показывал другим зубы, когда испытывал ненависть и смертельную неприязнь ко всем людям, к их лживым манерам, к их испорченным нравам. Тогда в нем настораживался человек, и человек следил за волком, называл его животным и зверем, и омрачал, и отравлял ему всякую радость от его простой, здоровой и дикой волчьей повадки».

Его друг, психоаналитик Ланг следует за ним по пятам и словно толкает его во тьму. «Я почти все вечера провожу с Лангом, - пишет Гессе из Цюриха, - Мы едим в бистро, а потом… болтаем, пьем коньяк… Я также научился у него танцевать фокстрот и недавно первый раз ходил на костюмированный бал, где пробыл до полвосьмого утра: конечно, я не блистал, но пойду опять туда в субботу. Я обратил внимание, как мудрый автор «Сиддхартхи» сжимает в объятиях женщин под звуки фокстрота...»

Пиетизм запрещал любовные утехи под угрозой проклятия. Теперь Гессе хочет почувствовать в себе животное, которого манит близость, которое принюхивается, выходя из леса в поисках удовольствий. Ночные улицы, подозрительные отели, шампанское, клубы, негритянские оркестры. Ланг и Гессе знакомятся с девочками, танцуют, болтают о своих похождениях, о смысле жизни, о смерти и Боге, не лишая ни один подобный вечер страстного завершения. Гессе просыпается влюбленным, пьяным, — и открывает в сумраке нереальности новую главу своего существование Его стыдливый интеллектуализм разбивается в прах. Теперь он бросил вызов тому, чего так долго избегал, и с риском не понравиться читателям бесстыдно опишет свой отважный разнузданный опыт, помогающий ему отогнать тоску. «Если бы я не бежал постоянно по краю бездны и не ощущал под ногами ничто, — напишет он, — моя жизнь не имела бы смысла». «Я оставляю своему читателю полную свободу выбора, — пишет он, — читать или не читать меня, любить меня или ненавидеть, найти мое произведение прекрасным или глупым, но я настаиваю на своем праве петь так, как мне необходимо в силу моего внутреннего мучения и бороться со своими проблемами так, как мне нравится».

В романе «Степной волк» распутный герой, равнодушный ко всему, к своей больной жене и потерянной репутации, обеспокоенный, как и автор, прибоем Первой мировой войны, хочет уйти из жизни. В этом двойственном герое человек олицетворяет все духовное, утонченное, культурное, что находит в себе, а волк — все импульсивное, дикое и хаотичное. Гарри Галлер, как и сам Герман Гессе, не покончит с собой. Но писатель, как и его герой, не избавится от своей иронической безнадежности, рискуя показаться сумасшедшим в глазах буржуа. Он погружается в яростную чувственность, теряется в плену удовольствий, чтобы сделать их привычными и тем самым освободиться от желаний. Крайняя несдержанность — это любить, как Сиддхартха, и смеяться, как Моцарт, смеяться с безмерным сарказмом и ясностью бессмертных, воплотить в своей человеческой природе истинное намерение Господа.

Но писателю еще нужно освободиться от прежнего «я», которое его пока не отпускает. «На этот раз мы с Лангом, - пишет он в начале марта, — в самом деле участвовали в карнавале, в трех костюмированных балах, один из которых нас разочаровал, зато два других оказались просто великолепными. Я ничего подобного еще не испытывал, даже когда был пьян от вина. У меня было такое ощущение, что я совершенно растворился в окружающем. Это удовольствие, это опьянение вином, всем, что вокруг, плотским желанием, жаром, музыкой - это было чудесно!» И еще: «Я почтил своим присутствием все балы Цюриха и оставался до утра, я влюбился в разных хорошеньких женщин — их фотографии висят у меня в комнате; на самом деле мне трудно было сделать из упрямца-отшельника Гессе настоящее глупое и претендующее на жизнерадостность животное...» Артриту противопоказаны фокстрот и шерри. В большинстве своих писем он шутит по этому поводу: «Много выпито, много станцовано!»

Гессе охвачен ощущением внезапного прозрения. Эти ночи, женщины, которых он знал, все наслаждения, от которых он «устал до тошноты». Но этот мир, куда он пожелал спуститься, открыл ему три формы видения: мировосприятие боязливого и банального буржуа, который до безумия боится страха и защищается от него деньгами и убеждениями; взгляд волка, противостоящего стае и непредвиденным опасностям; и, наконец, иронический взгляд бессмертных. Нужно научиться смеяться, и это то, что делает волк, который живет среди людей, ощущая себя чужим. Он ухмыляется, становится на задние лапы, высовывает язык и хочет изобличить лицемерие людей, их жалкую сентиментальность, заклеймить их нытье. Он привел своих братьев Германа и Гарри туда, где сияет знак театра, где ирония богов живет в безумном смехе, раскатистом и жестоком.

«...И я несколько расплывчато и смутно увидел жуткую, внутренне подвижную, внутренне кипящую и мятущуюся картину - себя самого, Гарри Галлера, а внутри этого Гарри — степного волка, дикого, прекрасного, но растерянно и испуганно глядящего волка, в глазах которого вспыхивали то злость, то печаль. И этот контур волка не переставал литься сквозь Гарри - так мутит и морщит реку приток с другой окраской воды, когда обе струи, мучительно борясь, пожирают одна другую в неизбывной тоске по окончательной форме...»

Почему не посмотреть уверенно в это зеркало? Волк Гарри не один - их двое, трое, десятеро, тридцать Гарри: младенцы, старики, юноши, элегантные, обнаженные, одетые, грустные или смеющиеся. «Если моя биография имеет смысл, - напишет Гессе, - то только в той мере, в какой интересен личный неизлечимый невроз, временно успокаиваемый разумом и являющийся симптомом души нашего века».

Это сделает «Степного волка» исключительным документом эпохи. 1920-е годы - это смещение привычных ценностей, потеря человеком ориентира, метания между силой и анархией, буржуазная осторожность и необходимость свободы. Против всего, что унижает, давит, против семьи, религии, родины, против добропорядочных идеалов блага и добра восстает то, что взывает к подсознательному и иррациональному.

Германия, дрожащая от нищеты и смуты, тянется к варварству. Молодежь объединяется в группировки, принимает наркотики, вооружается. Университеты закрываются. Знамена, парадная форма, разговоры в кабаках, культ монархии и антисемитизма. Скоро фюрером Третьего рейха станет Адольф Гитлер. Жестокому остракизму подвергаются интеллектуалы, посвятившие себя в такое время проповеди гуманизма и духовности. Интеллигенцию, которая стремится внести искусство в жизнь и сопротивляется власти, начинают притеснять. По Герману Гессе, все предвещает новую войну.

Ощущение тоски — один из источников чувства безнадежности, возникающего у Гарри. Этот рычащий волк скачет по проспектам, прыгает в дансингах, утверждая, что насилие не принадлежит ни стране, ни культуре — оно спит в каждом из нас. Войны развязываются во имя наций, чьи флаги они поднимают. И если бы вкус к ним не был присущ человеческой натуре, их не было бы. С первых строк пролога к «Степному волку» писатель представляет Гарри как человека своего поколения.

«Я бы поостерегся открывать их [записки Гарри Галлера] другим, если бы видел в них лишь патологические фантазии какого-то одиночки, несчастного душевнобольного. Но я вижу в них нечто большее, документ эпохи, ибо душевная болезнь Гарри – это мне теперь ясно – не выверты какого-то одиночки, а болезнь самой эпохи, невроз того поколения, к которому принадлежит Гарри, и похоже, что неврозом этим охвачены не только слабые и неполноценные индивидуумы, отнюдь нет, а как раз сильные, наиболее умные и одаренные. Нижеследующие записи – неважно, в какой мере они основаны на реальных событиях, - попытка преодолеть большую болезнь эпохи не обходным маневром, не приукрашиванием, а попыткой сделать саму эту болезнь объектом изображения. Они представляют собой, в полном смысле слова, сошествие в ад, то боязливое, то мужественное сошествие в хаос помраченной души, предпринятое с твердым намерением пройти через ад, померяться силами с хаосом, выстрадать все до конца».

Гарри как типичный представитель гибнущей культуры Западной Европы избирает путь не активного преображения мира, ибо это представляется ему безнадежным (мир все равно не слышит его голос, доказательство тому- реакция обывателей на его антивоенные статьи). Он с теми, кто предпочитает смертоносному пути военных полчищ путь внутреннего совершенствования, - единственный, по мнению Гессе, путь, способный привести к правде, то есть к миру. С другой стороны, книги Гессе, в том числе «Степной волк», - это исповедь целого поколения, некая «история болезни» и диагноз, который Гессе ставит европейской интеллигенции первой половины ХХ века.

Отчаянный крик Гарри Галлера — это крик узника на грани двух веков, он — жертва двойственности современного ему общества: «Настоящим страданием, адом человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две ре­лигии».