Глава 2. Полагаю, читатель ждет объяснений, почему я прыгнул в волны, чтобы достать сумку

 

Полагаю, читатель ждет объяснений, почему я прыгнул в волны, чтобы достать сумку. Уверяю вас, не потому, что хотел заработать ореол героя, произвести впечатление или, еще того меньше, вернуть ей деньги. Причиной моего поступка была искренность ее улыбки и тепло смеха. Еще в прыжке я ругал себя за некстати проявленную сентиментальность, но было поздно. Врезавшись в воду, я погрузился в глубину, но тут же, как пробка, выскочил на поверхность. Четыре лица смотрели на меня над перилами. Розовая Рубашка был явно раздосадован.

– Где она? – крикнул я вверх.

– Вон там! – ответила брюнетка. – Кажется, я ее вижу. Она тонет…

Минуту я высматривал сумку под водой в тусклом свете угасавшего дня, борясь с океанским прибоем, который твердо решил впечатать меня в пирс, но в конце концов схватил ее и поплыл, держа сумку над водой, хотя она уже промокла. Волны сделали заплыв до берега менее трудным, чем я ожидал. Иногда я поглядывал вверх и видел, как четыре человека идут к берегу по пирсу наравне со мной.

Наконец я почувствовал под ногами дно и кое‑как выбрался на сушу. Потряс головой, вытряхивая воду из волос, пошел вверх по песку и встретил четверку на пляже. Я протянул сумку:

– Вот, держите.

– Спасибо, – сказал брюнетка. Наши глаза встретились, и, клянусь, я услышал, как что‑то щелкнуло, словно ключ повернулся в замке. Поверьте, я не романтик, никогда не верил в любовь с первого взгляда и до сих пор не верю, но в тот момент я реально что‑то почувствовал и не смог отвести взгляд.

Вблизи она оказалась еще красивее, но дело даже не в том, как она выглядела, а в том, какой она была. И дело не только в ее улыбке, открывавшей немного широко поставленные белые зубы, но в непринужденности, с которой она заправила за ухо выбившуюся прядь волос, в легкости, с которой она держалась.

– Вы не обязаны были это делать, – сказала она с легким удивлением в голосе. – Моя сумка, мне и доставать.

– Да, я видел, как вы готовились прыгнуть, – кивнул я.

Она склонила голову набок.

– Не смогли противостоять спонтанному порыву помочь женщине в беде?

– Вроде того.

Секунду она оценивала мой ответ, затем занялась сумкой: начала вынимать оттуда содержимое: длинный плоский кошелек‑бумажник, темные очки, козырек от солнца, крем от загара – и складывать все это добро на руки блондинке. Опустошив сумку, хозяйка выкрутила ее, как белье.

– Твои фотографии промокли, – с сожалением сказала блондинка, открыв бумажник.

Брюнетка не обратила внимания на ее слова, продолжая выжимать сумку, скручивая ее то так, то эдак. Наконец она осталась довольна результатом и снова побросала вещи в сумку.

– Еще раз спасибо, – сказала она с заметным тягучим акцентом. Наверное, выросла в горах возле Буна или на западе штата, на границе с Южной Каролиной.

– Не за что, – пробормотал я, но не двинулся с места.

– Эй, может, он ждет вознаграждения, – вмешался Розовая Рубашка нарочито громким голосом.

Брюнетка взглянула на него и снова посмотрела на меня:

– Вам нужно вознаграждение?

– Нет. – Я отрицательно махнул ладонью. – Рад был помочь.

– Я всегда знала, что рыцарство не умерло, – объявила брюнетка. Я ждал издевательских ноток в ее голосе, но не услышал ничего похожего на насмешку.

Оранжевая Рубашка, прижимавший к себе блондинку, смерил меня взглядом, задержавшись на ежике волос.

– Морская пехота? – поинтересовался он. Я покачал головой:

– О нет, я не один из «избранных и гордых». Я хотел реализоваться по максимуму и пошел в армию.

Брюнетка засмеялась. В отличие от моего отца она иногда смотрела рекламу.

– Меня зовут Саванна, – сказала она, протянув руку. – Саванна Л инн Кертис. А это Брэд, Рэнди и Сьюзен.

– Джон Тайри, – сказал я, пожав протянутую руку, теплую и мягкую, как бархат, с внешней стороны, но с ощутимыми мозолями на ладони. Я вдруг осознал, как давно не притрагивался к женщине.

– По‑моему, я должна вас как‑то отблагодарить.

– Вовсе нет!

– Вы уже ели? – спросила она, не обратив внимания на мой ответ. – Мы как раз собирались устроить пикник, а потом пойти куда‑нибудь, благо мест хватает. Хотите с нами?

Парни переглянулись. Розовая Рубашка заметно помрачнел, что, признаюсь, подняло мне настроение. «Эй, может, он ждет вознаграждения»! Ну и поц!

– Правда, пойдем с нами, – выдавил Брэд, причем в его голосе не слышалось ни малейшего восторга. – Будет весело. Мы снимаем бунгало рядом с пирсом. – Он указал на один из домиков на пляже, где с полдюжины людей отдыхали на открытой веранде.

У меня не было желания делить компанию со студентами, но Саванна так тепло улыбнулась мне, что слова вылетели прежде, чем я спохватился.

– Хорошая идея. Только заберу доску с пирса и приду.

– Тогда там и встретимся, – встрял Рэнди и сделал шаг к Саванне, но она не обратила на него внимания.

– Я пойду с вами, – сказала мне Саванна. – Это самое меньшее, что я могу сделать. – Она поправила сумку на плече. – Ну, всем до скорого, да?

Мы направились к песчаной дюне, где начиналась лестница на пирс. Ее друзья помедлили минуту, но когда Саванна пошла за мной след в след, медленно повернулись и побрели по пляжу. Уголком глаза я заметил, что блондинка обернулась через плечо Брэда и проводила нас взглядом. Рэнди тоже угрюмо посмотрел нам вслед. Я не был уверен, заметила ли что‑нибудь Саванна, но когда мы отошли на несколько шагов, она сказала:

– Сьюзен, наверное, решила, что я с ума сошла.

– Почему?

– Потому что пошла с тобой. По ее мнению, Рэнди для меня идеальный кавалер. Сьюзен с самого приезда пытается свести нас в парочку, вот он за мной целый день по пятам и ходит.

Я кивнул, не зная, что отвечать. Полная сияющая луна медленно выплыла из‑за горизонта. Саванна засмотрелась на нее. Волны, разбивавшиеся о берег, высоко рассыпая брызги, горели серебром, словно озаряемые вспышкой огромного фотоаппарата. Мы дошли до пирса. Перила были шершавыми от песка и соли, деревянные ступени, выбеленные солнцем и ветрами, уже начинали трескаться. Лестница заскрипела под нашими ногами.

– Где ты служишь? – спросила она.

– В Германии. Приехал на пару недель навестить отца. А ты откуда‑то из горных районов, как я понимаю?

– Из Ленуара, – удивилась она и уставилась на меня. – А‑а, мой акцент, да? То есть ты хочешь сказать, что я из провинции?

– Вовсе нет!

– А я – да, в смысле, из самого натурального захолустья. Я выросла на ранчо. У меня действительно акцент, но некоторые находят его очаровательным.

– Да, Рэнди тоже так считает.

Это сорвалось с языка, прежде чем я успел сдержаться. Возникла неловкая пауза. Саванна провела рукой по волосам.

– Рэнди производит впечатление приличного молодого человека, – сказала она после паузы. – Но я плохо его знаю. Я вообще мало знакома с обитателями нашего коттеджа, кроме Тима и Сьюзен. – Она отмахнулась от москита. – С Тимом ты сегодня познакомишься – отличный парень, вы поладите. С ним все ладят.

– Вы приехали отдохнуть недельку на море?

– Вообще‑то месяц, но не отдыхать. Мы волонтеры программы «Жилье для людей», приехали строить дома. Моя семья уже много лет участвует в этой программе.

Видно было, как коттедж понемногу оживает в темноте. Начали появляться люди, включили музыку, то и дело раздавались взрывы смеха. Брэда, Сьюзен и Рэнди окружили многочисленные приятели и приятельницы, потягивавшие пиво. Вид у них был отнюдь не как у доброхотов и радетелей за благо общества; скорее они смахивали на богатеньких студентов, которые хотят хорошо провести время и склеить смазливого представителя противоположного пола. Заметив выражение моего лица, Саванна проследила за моим взглядом.

– Стройка начнется в понедельник. Они вскоре поймут, что наша миссия вовсе не праздник и игры.

– Я ничего и не говорю…

– Зато как смотришь… Но ты прав, большинство из них присоединились к программе в первый раз, да и то – чтобы было что написать в резюме, выпуск не за горами. Они понятия не имеют, сколько труда от них потребуется. Но с другой стороны, наша цель – построить дома, и они будут построены. Так всегда бывает.

– Ты уже занималась этим раньше?

– Каждое лето с шестнадцати лет. Сначала ездила от нашей церкви, а когда переехала в Чапел‑Хилл, мы создали группу там. То есть это Тим основал группу. Он тоже из Ленуара. В этом году окончил колледж, а осенью продолжит учиться уже на магистра. Я его сто лет знаю. Вместо того чтобы летом торчать дома, помогая по хозяйству, или идти на студенческую практику, мы решили предоставить другим шанс сделать мир лучше. Коттедж снимаем в складчину, собственные расходы каждый тоже оплачивает сам, стройка благотворительная. Вот почему было так важно получить сумку обратно. Иначе мне целый месяц нечего было бы есть.

– Я уверен, друзья не дали бы тебе оголодать.

– Но это было бы нечестно! Они уже и так заняты стоящим делом, этого более чем достаточно.

Оскальзываясь, ступни погружались в сухой теплый песок.

– Почему Уилмингтон? – спросил я. – Для чего приезжать строить дома сюда, а не в Ленуар или Роли?

– Из‑за пляжа. Ты же знаешь, каковы люди. Довольно трудно добиться от студентов согласия бесплатно работать целый месяц, но задача сильно облегчается, если стройка у моря. А чем больше людей соберешь, тем больше сделаешь. В этом году в нашу группу записались тридцать человек.

Я кивнул, думая о том, как близко от меня она идет.

– Ты тоже выпускница?

– Нет, мне остался последний курс. Специальность – коррекционное образование.

– Я как раз хотел спросить.

– Я так и поняла. Студентов все об этом спрашивают.

– А мне часто задают вопрос, нравится ли мне в армии.

– И как, нравится?

– Не знаю.

Саванна засмеялась. Смех у нее оказался таким мелодичным, что мне захотелось услышать его снова.

Мы дошли до конца пирса. Я поднял свою доску для серфа, а пустую пивную бутылку бросил в мусорную урну и услышал, как она брякнула внутри. Звезды поднялись выше и сияли у нас над головами. Дома со светящимися окнами, протянувшиеся вдоль дюн, напоминали фонари из тыквы, что делают на Хэллоуин.

– Можно спросить, почему ты завербовался в армию? Ну, раз ты не знаешь, нравится тебе там или нет?

Секунду я обдумывал, что ответить, маскируя нерешительность тем, что перехватил доску другой рукой.

– Думаю, правильный ответ – в то время мне это требовалось.

Саванна подождала, не прибавлю ли я что‑нибудь, а когда не прибавил, она просто кивнула.

– А что, хорошо вернуться домой на побывку?

– Без сомнения.

– А уж отец‑то твой как рад!

– Вроде того.

– Наверняка рад. Не сомневаюсь, он очень гордится таким сыном.

– Может быть.

– Ты говоришь так, словно не уверен в его чувствах.

– Нужно знать моего отца, чтобы понять. Он не очень‑то разговорчив.

В темных глазах девушки отразилась луна, и голос зазвучал мягче.

– Отцу не обязательно говорить вслух, что он гордится тобой. Иногда это проявляется иначе.

Я задумался – очень хотелось надеяться, что это правда, – но мои размышления прервал громкий вопль, донесшийся от дома. Возле костра резвилась парочка: парень, крепко обняв девушку, подталкивал ее вперед, она, хохоча, отбивалась. Брэд и Сьюзен обжимались неподалеку, а вот Рэнди как сквозь землю провалился.

– Значит, ты почти не знаешь людей, с которыми придется жить целый месяц?

Саванна отрицательно покачала головой – гладкие пряди волос разлетелись по плечам – и снова поправила непослушную прядку.

– Не очень близко. Большинство из них я впервые увидела во время записи, а второй раз – сегодня. Кого‑то я могла видеть в студгородке. Между собой они хорошо знакомы по всяким студенческим братствам и женским клубам, а я до сих пор живу в общежитии. Однако состав подобрался хороший.

Услышав ее ответ, я сделал вывод: Саванна относится к разряду таких людей, которые никогда не скажут плохого о других. Ее уважение к окружающим показалось мне живительно‑приятным и зрелым, но совсем не удивительны м. Это было частью той не поддающейся объяснению особости, которую я почувствовал в Саванне с первой минуты, – своеобразного стиля, выделявшего ее из остальных.

– Сколько тебе лет? – спросил я, когда мы подошли к коттеджу.

– Двадцать один исполнился в прошлом месяце. А тебе?

– Двадцать три. У тебя есть братья, сестры?

– Нет, я единственный ребенок. Родители живут душа в душу, уже серебряную свадьбу справили. А у тебя?

– То же самое, за исключением того, что наша семья состоит из отца и меня.

Я ожидал расспросов о том, куда же делась моя мать, но, к моему удивлению, ничего такого не последовало. Саванна лишь полюбопытствовала: – Это отец научил тебя серфингу?

– Нет, я научился сам, еще в детстве.

– Ты здорово катаешься. Я за тобой наблюдала. Скользишь с такой легкостью, с такой грацией – даже самой захотелось.

– С удовольствием тебя научу, – вызвался я. – Это нетрудно. Я буду на пляже завтра.

Саванна остановилась и пристально посмотрела на меня.

– Только не надо давать обещаний, которые не собираешься выполнять. – Она взяла меня под руку – у меня тут же отнялся язык – и потянула к большому костру. – Ну что, готов к знакомству с новыми людьми?

Я с трудом сглотнул, удивляясь неожиданной сухости в горле, – такого со мной еще не бывало.

 

* * *

 

Дом был одним из стандартных трехэтажных чудищ с полуподземным гаражом и шестью‑семью спальнями. Первый этаж окружала веранда с массивным деревянным настилом. С перил свисали полотенца, из ярко освещенных комнат слышался гул голосов – похоже, жильцы говорили все вместе на самые разные темы. На гриле, вынесенном на веранду, судя по запаху, жарились хот‑доги и цыплята. За процессом следил парень без рубашки, но в широких штанах – видимо, косил под городского крутого. На крутого он объективно не тянул и впечатление производил самое комичное.

На песке в неглубокой яме горел большой костер. Вокруг на стульях сидели девушки в не по размеру больших спортивных фуфайках, строя абсолютное безразличие к стоявшим рядом парням. Парни якобы случайно принимали позы, подчеркивавшие размер их бицепсов или скульптурный пресс, и делали вид, что не замечают девушек. Я насмотрелся такого в «Лерое» – образованная или нет, молодежь везде молодежь. Всем было лет по двадцать, самый воздух дрожал от вожделения, а тут еще пляжная обстановкаи пиво – словом, легко догадаться, какое продолжение готовилось. Но я рассудил, что к тому времени меня здесь и след простынет.

Когда мы с Саванной подошли поближе, она секунду подумала и указала на понравившиеся места:

– Сядем вон там, поближе к дюне?

– Конечно.

Мы уселись лицом к огню. Некоторое время девушки оценивающе разглядывали меня, но вскоре вернулись к своим разговорам. К костру подошел Рэнди с бутылкой пива в руке, но, заметив Саванну и меня, повернулся спиной, последовав примеру девиц.

– Цыпленка или хот‑дог? – спросила Саванна, оставшаяся безразличной к этой пантомиме.

– Цыпленка.

– А что будешь пить?

В свете костра она казалась по‑новому загадочной.

– Что есть, то и пойдет. Спасибо.

– Сейчас вернусь.

Она пошла к лестнице – я с трудом удержался, чтобы не пойти за ней. Вместо этого я направился к костру, стянул рубашку и разложил ее на пустом стуле поближе к огню. Вернувшись на место, я заметил, что недоделанный крутой в широких штанах флиртует с Саванной. Я невольно напрягся, но счел за благо отвернуться и сосчитать до тридцати. Я мало знал Саванну и мог только догадываться, что она обо мне думает. Кроме того, у меня не было желания начинать что‑то, чего я не могу закончить: мне уезжать через две недели. Я приводил себе самые разумные доводы и отчасти даже поверил, что отчалю отсюда, как только дождусь цыпленка, но размышления были прерваны появлением нового персонажа. Высокий и тощий, с темными уже редеющими волосами, аккуратно зачесанными на пробор, парень был из тех типов, которые с самого рождения выглядят потертыми жизнью.

– Вы, должно быть, Джон, – сказал он с улыбкой, присев передо мной на корточки. – Меня зовут Тим Уэддон. – Он протянул руку. – Я слышал, что вы сделали для Саванны. Между нами, она очень рада, что вы там оказались.

Я пожал ему руку.

– Будем знакомы.

Не обидевшись на мою сдержанность, Уэддон улыбнулся гораздо искреннее, чем Брэд или Рэнди, и – редкий случай – ни слова не сказал по поводу моих татуировок. Надо заметить, мои тату не маленькие и покрывают руки от плеч до запястий. Мне говорили: «Будешь жалеть, когда повзрослеешь», – но в то время, когда я их делал, мне было все равно. И до сих пор плевать.

– Можно тут присесть? – спросил он.

– Пожалуйста.

Уэддон пересел на стул, устроившись не чересчур близко, но и не слишком далеко.

– Хорошо, что ты пришел. Тут, конечно, не лукуллов пир, зато сытно. Ты есть хочешь?

– Умираю с голоду.

– Это у тебя после серфинга.

– Тоже катаешься на доске?

– Нет, но на побережье всегда ощущаю волчий голод. С детских каникул запомнилось – мы каждое лето ездили в Пайн‑Нолл‑Шорс. Ты там бывал?

– Только однажды. Все, что мне нужно, у меня есть здесь.

– Да, пожалуй. – Он кивнул на мою доску: – Предпочитаешь длинные доски?

– Мне любые нравятся, просто здешние волны больше подходят для длинных досок. Нормально покататься на коротких – это нужно ехать на Тихий океан.

– Атебе приходилось быть на Гавайях, Бали, в Новой Зеландии? Я читал, что там изумительно.

– Никак нет, – ответил я, удивившись, что собеседник что‑то знает об излюбленных местах серферов. – Может, еще съезжу.

В костре треснуло полено, выбросив в небо сноп искр. Я сложил ладони вместе и переплел пальцы, зная, что сейчас моя очередь расспрашивать.

– Значит, вы приехали строить дома для бедных?

– Это Саванна сказала? Ну, во всяком случае, мы так планируем. Дома предназначаются для семей, давно заслуживающих улучшения условий. Надеюсь, к концу июля мы закончим строительство.

– Вы делаете доброе дело.

– Ну, не мы одни… Ох, подожди, я же хотел тебя попросить кое о чем!

– Неужели записаться к вам в волонтеры? Тим Уэддон засмеялся:

– Нет, нет. Хотя я это не в первый раз слышу. Завидев меня, люди убегают в противоположном направлении. Наверное, по мне все сразу видно. Шансов, конечно, мало, но я хотел спросить, не знаешь ли ты моего двоюродного брата – он сейчас в Форт‑Брэгге.

– Нет, – покачал я головой. – Моя часть находится в Германии.

– В Рамштайне?

– Нет, это летная база недалеко от нас. А откуда ты знаешь Рамштайн?

– В декабре я был во Франкфурте, встречал Рождество в семейном кругу. Мы ведь родом из Германии, дед с бабкой до сих пор там живут.

– Мир тесен.

– Ты научился говорить по‑немецки?

– Ни слова.

– Вот и я тоже. Самое обидное, родители шпрехают свободно, дома я с детства слышал немецкую речь и перед Германией даже ходил на курсы, но у меня не получается, представляешь? Экзамен сдал чисто случайно. Все, что я мог, – это кивать за обеденным столом, притворяясь, что понимаю разговор. Единственное облегчение – брат оказался в той же лодке, так что мы тупили на пару.

Я засмеялся. У Тима Уэддона было открытое честное лицо, и, несмотря на намерение смыться сразу после цыпленка, я невольно проникся симпатией к своему собеседнику.

– Может, тебе что‑нибудь принести поесть? – спросил он.

– Саванна уже пошла за едой.

– Ах, ну конечно – она же превосходная хозяйка. И всегда такой была.

– Она говорила, вы выросли вместе? Уэддон кивнул.

– Ранчо ее семьи рядом с нашим. Мы ходили в одну школу, в одну церковь и поступили в один университет. Саванна мне как младшая сестра. Она особенная.

Несмотря на фразу насчет сестры, Уэддон произнес «особенная» так, что я догадался – его чувства к Саванне глубже, чем он хочет показать. Но в отличие от Рэнди Уэддон, казалось, ничуть не ревновал к тому, что она пригласила меня сюда. Не успел я додумать мысль, на лестнице появилась Саванна, проворно сошла по ступенькам и ступила на песок.

– Вижу, ты познакомился с Тимом, – кивнула она. В одной руке Саванна держала две тарелки с курятиной, картофельным салатом и жареной картошкой, в другой – две банки диетической пепси.

– Да, я подошел поблагодарить Джона за то, что он сделал, – поспешил объяснить Тим. – А потом принялся надоедать семейными историями.

– Хорошо. Я хотела, чтобы вы пообщались. – Она протянула нам тарелки. Как и Тим, Саванна никак не прокомментировала мою татуированную полунаготу. – Еда готова. Хочешь мою тарелку, Тим? Я могу сходить задругой.

– Нет, спасибо, сам схожу, – сказал Тим, вставая. – А вы давайте кушайте. – Он стряхнул песок с шорт. – Было приятно познакомиться, Джон. Будешь в наших краях – приходи, будем рады.

– Спасибо.

Тим уже бежал вверх по лестнице, не оглядываясь, по‑дружески поздоровался с кем‑то на ходу и одним прыжком перемахнул через оставшиеся ступеньки.

Саванна протянула мне тарелку с пластиковыми ножиком и вилкой, из другой руки отдала содовую и присела рядом – близко, но не настолько, чтобы соприкасаться локтями или коленями. Пристроив тарелку на колени, она открыла банку пепси и, поколебавшись, показала ее мне.

– На пирсе ты пил пиво, но сейчас сказал – сойдет что угодно, поэтому я принесла тебе пепси. Я точно не знаю, что ты любишь.

– Пепси – это здорово.

– Точно? А то в кулерах полно пива. Я кое‑что слышала о вас, военных…

– Ну еще бы, – фыркнул я, открыв банку. – Я так понял, ты не пьешь.

– Не пью, – согласилась она без тени вызова или самодовольства в голосе. Просто правдиво ответила. Мне это понравилось.

Она съела кусочек цыпленка. Я тоже занялся своей курятиной и в наступившем молчании гадал, знает ли Саванна о чувствах Тима и как сама к нему относится. Что‑то между ними есть, но я не мог понять что. Может, Тим прав и это лишь братско‑сестринская привязанность? В это верилось с трудом.

– А как ты служишь в армии? – спросила Саванна, отложив наконец вилку.

– Я сержант пехоты. Командую отделением автоматчиков.

– Но как это? Что вы делаете каждый день? Стреляете из автоматов, взрываете или что?

– Иногда стреляем, иногда взрываем. Вообще гарнизонная жизнь нудная и скучная. Утром в шесть построение, проверка – ну, всели на месте, затем расходимся по отделениям на тренировки. Баскетбол, бег, силовые, все такое. Иногда на день намечены учения – это помимо сборки и разборки оружия, или ночные учения на местности, или идем на стрельбище. Если ничего не запланировано, возвращаемся в казармы, и тогда кто‑то режется в видеоигры, кто‑то читает, кто‑то идет качаться, и так весь день. В четыре вечернее построение, где нам объявляют, что мы делаем завтра. И все, на сегодня служба закончена.

– Видеоигры, значит?

– Лично я тренируюсь и читаю. Но мои приятели стали просто профессионалами в компьютерных стрелялках. Чем жестче игра, тем больше им нравится.

– А что ты читаешь?

Я сказал что. Она немного подумала.

– А что бывает, когда вас посылают в зону военных действий?

– Тогда, – сказал я, приканчивая цыпленка, – все по‑другому. Патрулирование, опять же техника вечно ломается – нужно чинить, поэтому мы всегда при деле, даже когда не в наряде. Пехота – наземный род войск, так что в казармах не сидим.

– А тебе бывало страшно?

Я некоторое время подыскивал правильный ответ.

– Да. Иногда. Не то чтобы мы все время потеем от страха, озираясь по сторонам, пусть даже вокруг настоящий ад. Просто это… ну, естественная реакция, что ли, стремление остаться в живых. Все происходит настолько быстро, что у тебя нет времени на раздумья, просто делаешь свое дело, стараясь, чтобы тебя не кокнули. Страх накрывает позже. После боя помаленьку доходит, как близко от тебя прошла смерть, и тогда кого‑то начинает трясти, кого‑то может вырвать – в общем, реакция.

– Вот интересно, смогла бы я так же?

Я счел вопрос риторическим и сменил тему.

– А почему ты выбрала коррекционное воспитание?

– Это долгая история. Ты готов слушать? Я кивнул. Саванна набрала воздуха в грудь.

– Есть в Ленуаре мальчик по имени Алан, который рос, можно сказать, у меня на глазах. Он болен аутизмом, и долгое время никто не знал, что с ним делать и куда его девать. Однажды мне стало его ужасно жаль, хотя я была еще маленькая. Мои родители говорили – может, у Господа особые планы на его счет. Сперва это казалось мне бессмыслицей, но у Алана был старший брат, который всегда был с ним очень терпеливым, всегда, понимаешь? Он никогда не переставал в него верить и мало‑помалу помог мальчишке. Алан, конечно, не стал как все – он по‑прежнему живет с родителями и никуда не ходит один, но он уже не так безразличен ко всему и погружен в себя, как в детстве. Вот я и захотела научиться помогать таким детям, как Алан.

– И сколько лет тебе было, когда ты приняла это решение?

– Двенадцать.

– Ты будешь работать с больными детьми в школе?

– Нет, – сказала Саванна. – Я хочу попробовать так, как делал брат Алана. Он использовал лошадей. – Она помолчала, собираясь с мыслями. – Больные аутизмом дети как бы заперты в собственном маленьком мирке, а обучение и терапия ведутся, как правило, по традиционной методике. А я хочу показать им новые горизонты, как бы открыть для них двери. Я видела, как это происходило: сперва Алан шарахался от лошадей, но брат проявил настойчивость и вскоре добился, чтобы Алан похлопывал их по шее, потирал им носы, а позже даже кормил. Постепенно Алан начал ездить верхом. Я помню его лицо, когда он впервые сел на лошадь – невероятно, но он улыбался! Улыбался счастливой детской улыбкой. Мне захотелось, чтобы и другие дети ощутили это счастье, пусть даже на короткое время. В тот момент я и решила устроить конную базу для детей‑аутистов, целый лагерь, где с ними реально можно было бы работать. Может, тогда они познают такое же счастье, как Алан.

Она отложила вилку, словно смутившись, и отставила тарелку в сторону.

– По‑моему, замечательная цель.

– Посмотрим, что из этого получится, – сказала Саванна, выпрямившись. – Пока это всего лишь мечта.

– Я так понял, ты любишь лошадей?

– Все девушки любят лошадей, разве ты не знал? Я их обожаю. У меня есть арабский жеребец Мидас. Иногда чуть не плачу с тоски, что я здесь, а он там. Вот бы сейчас покататься…

– Ага, правда выходит наружу!

– Как и полагается правде. Но я все равно останусь на строительстве. А вот когда вернусь, целую неделю с седла не слезу. Ты умеешь ездить верхом?

– Пробовал однажды.

– Понравилось?

– На следующий день все болело и ноги были колесом.

Саванна хихикнула, и я подумал, как приятно с ней говорить – легко и естественно в отличие от большинства людей. Над нашими головами мерцал Пояс Ориона. Из океана поднялась Венера – яркая белая точка над горизонтом. Парни и девушки с топотом сновали вверх‑вниз по лестнице, разгоряченные пивом и смелым флиртом. Я вздохнул.

– Я, пожалуй, пойду – нужно показаться отцу. Он, наверное, гадает, куда я делся, если еще не лег спать.

– Может, ему позвонить? Звони с нашего телефона.

– Нет, я, пожалуй, пойду – дорога неблизкая.

– Ты что, без машины?

– Ну да. Утром проголосовал на шоссе.

– Хочешь, тебя Тим отвезет? Он не будет возражать.

– Зачем? Так доберусь.

– Не будь смешным: ты же сказал – дорога неблизкая. Я сейчас попрошу Тима, подожди немного.

Не успел я ее остановить, как Саванна побежала в дом и через минуту появилась, ведя Тима за собой.

– Тим с удовольствием тебя отвезет, – самодовольно сообщила она.

– Точно? – не удержался я.

– Нет проблем, – заверил он. – Вон там мой грузовик. Доску можно положить в кузов. Помочь?

– Нет, – сказал я, вставая. – Я сам. – Подойдя к стулу у костра, я натянул высохшую рубашку и подобрал доску. – Спасибо.

– Не за что, – сказал Уэддон и похлопал себя по карману. – Схожу ключи возьму. Зеленый грузовик, стоит на траве. Я подойду прямо туда.

Когда Тим ушел, я повернулся к Саванне:

– Было очень приятно познакомиться. Она подняла глаза.

– Мне тоже. Я прежде никогда не водила компанию с военными. Оказывается, это словно находиться под защитой. Вряд ли Рэнди будет мне докучать – твои татуировки его надолго отпугнули.

Значит, заметила.

– Может, еще увидимся…

– Ты теперь знаешь, где меня найти.

Я не понял – это намек, что она не против увидеться снова? Во многих отношениях Саванна оставалась для меня полнейшей загадкой. Да и то сказать, я ее едва знал.

– Но я немного разочарована, что ты забыл, – словно спохватившись, добавила она.

– О чем?

– Разве ты не обещал научить меня серфингу?

 

Если у Тима и возникли подозрения насчет того, что я запал на Саванну и как штык буду здесь на следующее утро, то вида он не подал, сосредоточившись на дороге и тщательно соблюдая правила дорожного движения. Уэддон был из тех водителей, которые останавливают машину, едва загорится желтый свет, пусть даже еще можно проехать.

– Надеюсь, ты хорошо провел время? – спросил он. – А то в незнакомой компании всегда не по себе.

– Нет, все о'кей.

– Вы с Саванной сразу нашли общий язык. Правда, она особенная? По‑моему, ты ей понравился.

– Мы очень мило побеседовали, – осторожно сказал я.

– Прекрасно. Я немного беспокоюсь за нее. В прошлом году она приезжала с родителями, сейчас впервые приехала одна. Конечно, она уже взрослая, но здесь не та публика, к которой она привыкла. Меньше всего я хочу, чтобы она отбивалась от парней ночи напролет.

– По‑моему, у нее не забалуешь.

– Тут ты прав. Но кое‑кто из этих парней чертовски настойчив.

– А как же иначе, они же парни…

Тим засмеялся и показал рукой на лобовое стекло:

– Куда дальше?

Я взял на себя роль штурмана, указывая, где свернуть и куда повернуть. Вскоре грузовичок затормозил напротив моего дома. Окно папиной «берлоги» светилось желтым.

– Спасибо, что подвез, – сказал я, открывая дверь.

– Не за что. – Опершись о пассажирское сиденье, Тим повернулся ко мне: – Повторяю, приезжай в любое время. Днем мы на стройке, но вечера и выходные, как правило, свободны.

– Учту, – пообещал я.

 

Войдя в дом, я направился к папиной «берлоге» и открыл дверь. Папа, поглощенный «Бюллетенем нумизмата», подскочил от неожиданности: он не слышал, как я вошел.

– Извини, – сказал я, присаживаясь на порог, отделявший «берлогу» от коридора. – Не хотел тебя пугать.

– Ничего, – только и сказал отец. Он поколебался, отложить бюллетень или нет, потом отложил.

– Волны сегодня были что надо, – сказал я. – Я почти забыл, как хорошо в воде.

Отец улыбнулся, но ничего не сказал. Я неловко двинулся на порожке.

– Как работа? – поинтересовался я.

– По‑старому, – рассеянно ответил папа, уже погрузившись в собственные мысли. Я подумал, что эта фраза вполне приложима ко всем нашим разговорам.