Глава 5. – Доброе утро, пап, – сонно сказал я, притащившись на кухню

 

– Доброе утро, пап, – сонно сказал я, притащившись на кухню. Щурясь от яркого утреннего солнца, я смотрел на отца, стоявшего у плиты. Кухню наполнял запах бекона.

– О… Привет, Джон.

Я опустился на стул, все еще не совсем проснувшись.

– Да, еще рано, но я хотел застать тебя, пока ты не ушел на работу.

– О! – сказал папа. – Ладно. Сейчас еще еды поставлю.

За рутинной возней отец казался почти оживленным. Именно в такие моменты я чувствовал – папа рад, что я дома.

– А кофе у нас есть? – спросил я.

– В кофейнике.

Я налил себе чашку кофе и поплелся к столу, где лежали еще не раскрытые газеты. Отец всегда читал их за завтраком, и я достаточно знал его привычки, чтобы не трогать почту. Папа всегда находил особое удовольствие в том, чтобы первым прочитать свежую прессу, и всегда просматривал газеты в одном и том же порядке.

Я ждал вопросов насчет вчерашнего свидания, но отец ничего не сказал, сосредоточенно жаря бекон. Взглянув на часы, я увидел, что Саванна через несколько минут уйдет на стройку, и гадал, вспоминает ли она обо мне, но с неожиданным стеснением в груди понял, что в утренней суматохе – а в доме на пляже сегодня наверняка все вверх дном – у нее вряд ли есть на это время.

– Чем ты занимался вчера вечером? – спросил я, решив отвлечься от мыслей о Саванне. Отец продолжал готовить, словно не слыша моего вопроса. – Пап? – позвал я.

– А? – откликнулся он.

– Как прошел вчерашний вечер?

– Что значит – как прошел?

– Ну, как ты вечер провел? Что‑нибудь интересное делал?

– Нет, – сказал он, – ничего. – Улыбнувшись мне, отец отвернулся к плите и бросил на сковороду еще пару ломтиков бекона. Шкворчанье стало громче.

– А я отлично провел время, – не удержался я. – Саванна просто класс. Мы даже в церковь вместе ходили.

Я надеялся, папа не удержится от расспросов, и уже предвкушал нормальный разговор отца с сыном, с одобрительным смехом и парой соленых шуток. Но отец лишь включил другую конфорку, капнул масла на маленькую сковородку и вылил туда взбитые яйца.

– Тебе не трудно положить хлеб в тостер? – спросил он.

Я вздохнул, поняв, что завтракать мы будем молча, как всегда.

– Нет, – ответил я. – Совсем не трудно.

 

Остаток дня я провел, занимаясь серфингом, вернее, мучая доску. За ночь наступил чуть ли не штиль, и маленькие волны не доставляли никакого удовольствия. Кроме того, сегодня они разбивались дальше от берега, так что если океан и подбрасывал несколько стоящих волн, то тут же и обламывал удовольствие. Раньше я пошел бы на Оук‑Айленд или даже на Атлантик‑Бич, откуда на попутке доехал бы до Шеклфордской отмели и посмотрел, как там с волнами, но сегодня у меня не было настроения.

Вместо этого я катался на доске там же, где вчера и третьего дня, чуть в стороне от дома на пляже. Сегодня коттедж выглядел необитаемым: задняя дверь была заперта, полотенца с перил исчезли, никто не мелькал в окнах и не выходил на веранду. Я прикинул, когда вернутся обитатели – часа в четыре или в пять, – и твердо решил уйти заранее: у меня не было причин здесь околачиваться, и меньше всего на свете я хотел прослыть навязчивым ухажером.

С пляжа я ушел в три и по пути заглянул в «Лерой». Бар оказался темнее и грязнее, чем я запомнил; едва войдя, я почувствовал инстинктивную неприязнь к этому месту. Я всегда считал «Лерой» заведением для профессионал ьных алкашей, и за доказательствами далеко ходить не пришлось – за стойкой несколько посетителей одиноко сидели над стаканами «Теннесси лучшего», ища на донышке спасения от проблем. Сам Лерой был на месте. Когда я присел, он, не спрашивая, сунул кружку под пивной краник и начал наполнять.

– Давно не виделись, – отметил он. – Стараешься не портить себе жизнь молодую?

– Пытаюсь, – пробурчал я, оглядывая бар.

Лерой придвинул мне кружку по скользкому прилавку.

– Мне нравится, как ты здесь переделал, – сказал я, кивком указав себе за спину.

– Специально для тебя. Есть будешь?

– Нет, спасибо.

Лерой вытер прилавок, бросил тряпку назад через плечо и отошел принять очередной заказ. Через минуту меня похлопали по спине.

– Джонни! Что ты тут делаешь?

Обернувшись, я увидел одного из прежних приятелей, которых давно ни во что не ставил. Дело в том, что я с самого начала ненавидел все, связанное с этим местом, включая своих друзей. Понятия не имею, почему я сюда зачастил; наверное, бар просто был под рукой и больше пойти было некуда.

– Привет, Тоби, – сказал я.

Длинный сухопарый Тоби уселся рядом. Я видел, что парень уже готов – глаза остекленевшие, разит неделю не мытым телом, рубашка в пятнах.

– Все еще играешь в Рэмбо? – заплетающимся языком пробормотал он. – Ты качался, что ли?

– Да, – ответил я, не желая ничего объяснять. – Чем сам‑то занимаешься?

– В основном болтаюсь тут, пару недель уже. Я работал в «Квик стоп», но владелец оказался козел…

– Живешь по‑прежнему с родителями?

– Конечно, – сказал он чуть ли не с гордостью. Сковырнув крышку, он надолго приложился к бутылке, затем вновь уставился на мои бицепсы. – Хорошо выглядишь. Качался, что ли?

– Есть немного, – терпеливо ответил я, решив не напоминать Тоби, что он уже спрашивал об этом минуту назад.

– Ты конкретно раздался в ширину!

Я не нашелся с ответом. Тоби вновь отпил из бутылки.

– Сегодня вечеринка у Мэнди. Ты ее помнишь?

Я помнил. Девушка из прошлого, связь с которой не продлилась и одного уикэнда. Тоби продолжал:

– Ее предки свалили в Нью‑Йорк, так что оторвемся по‑взрослому. Сейчас мы разминаемся перед вечером. Для настроения. Хочешь с нами?

Он показал через плечо на четырех парней за угловым столиком, уставленным пустыми пивными кувшинами. Двоих я узнал, остальные были мне незнакомы.

– Не могу, – отказался я. – Сегодня ужинаю с отцом. Спасибо.

– Да пошли ты его! Будет классно! Ким придет. Еще одна женщина из моего прошлого, упоминание о которой вызвало внутреннюю дрожь. Меня физически тошнило от типа, которым я когда‑то был.

– Не могу, – покачал я головой и встал, отставив почти полную кружку. – Я обещал. Отец разрешает мне у него жить – ты ведь знаешь, что такое предки.

Тоби понимающе кивнул.

– Тогда давай соберемся в выходные. Возьмем доски и всей компанией махнем в Окракок.

– Посмотрим, – сказал я, чтобы отвязаться.

– У твоего отца телефон прежний?

– Да, да, – ответил я и ушел, зная, что Тоби не позвонит. Больше я в «Лерой» не возвращался.

 

По пути домой я купил на ужин стейков, пакет салата, соус и пару картофелин. Без машины тащить пакеты и доску, конечно, неудобно, но я рад был пройтись. За последние несколько лет я много миль отмахал пешком, а летние туфли намного удобнее военных ботинок, к которым я привык.

Придя домой, я отыскал в гараже мангал, пакет с угольными брикетами и жидкость для растопки. Мангал был пыльный, им сто лет не пользовались. Я выставил его на заднее крыльцо, вытряхнул угольную пыль, смыл паутину водой из шланга и оставил мангал сохнуть на солнце. Вернувшись в дом, я посолил и поперчил стейки и добавил чеснока, затем завернул картофелины в фольгу, положил в духовку и высыпал готовый салат из пакета в миску. Когда мангал высох, я разжег брикеты и вынес на улицу стол.

Папа вошел во двор, как раз когда я укладывал стейки на решетку гриля.

– Привет, пап, – сказал я, обернувшись. – Вот, решил приготовить ужин.

– О… – вырвалось у папы. Несколько секунд он переваривал тот факт, что сегодня готовит не он. – О'кей, – добавил он наконец.

– Как тебе пожарить стейк?

– До полуготовности, – ответил отец, неподвижно стоя у раздвижных стеклянных дверей.

– Похоже, ты не пользовался мангалом после моего отъезда, – сказал я. – И зря. Нет ничего вкуснее стейка на гриле. Пока шел домой, чуть слюной не истек.

– Я пойду переоденусь.

– Стейки будут готовы минут через десять. Вернувшись в кухню, я вынул картошку из духовки, взял миску с салатом, заправку, масло и соус для бифштексов и выставил все это на стол. Дверь в патио отъехала, и на пороге появился отец с двумя стаканами молока. В шортах, цветастой гавайке, черных носках и теннисках папа смахивал на туриста, совершающего морской круиз. Болезненно бледные икры наводили на мысль, что папа много лет не загорал, если вообще когда‑нибудь надевал шорты. Я сделал вид, что все о'кей и вид у папы крутой и модный.

– Ты точно вовремя, – похвалил я, подходя к мангалу. Разложив стейки на тарелки, я поставил одну перед отцом.

– Спасибо, – сказал он. – На здоровье.

Папа положил себе салата и полил майонезом. Развернул одну картофелину и добавил масла. Налил маленькую лужицу соуса на тарелку. Обычные, естественные действия, за одним исключением: отец все проделывал в полном молчании.

– Как день прошел? – как всегда, спросил я.

– Как всегда, – привычно ответил отец и снова улыбнулся, но ничего не прибавил.

В этом весь отец – клинический случай социальной неадаптированности. Я в сотый раз задавался вопросом, отчего он не хочет поддерживать разговор, и пытался представить, каким он был в молодости. Как он вообще нашел себе жену? Я понимал, что последний вопрос отдает мещанством, но мне искренне было любопытно. Некоторое время мы ели молча: тишину нарушал лишь стук вилок.

– Саванна сказала, что хочет познакомиться с тобой, – сказал я.

Отец отрезал кусочек стейка.

– Леди, с которой ты дружишь?

Только мой папахен мог выдать подобную формулировку.

– Да, – сказал я. – Мне кажется, тебе она понравится.

Он кивнул.

– Она учится в университете Северной Каролины, – объяснил я.

Папа напрягся – пришло время его реплики. Я прямо‑таки физически ощутил охватившее его облегчение, когда отец придумал следующий вопрос.

– Как вы познакомились?

Я подробно рассказал об утонувшей сумке, описывая ситуацию как самую комичную, но папа юмора не уловил.

– Это было галантно с твоей стороны, – похвалил он. Разговор снова забуксовал. Я отрезал еще стейка.

– Пап, можно задать тебе вопрос?

– Да, конечно.

– Как вы с мамой познакомились?

Впервые за много лет я спросил о матери. Я не знал ее, у меня не сохранилось никаких воспоминаний, поэтому я редко ощущал потребность поговорить о ней. Даже сейчас мне, в общем, было все равно: я лишь хотел подольше пообщаться с отцом. Некоторое время папа сосредоточенно намазывал картофелину маслом; я видел, что ему не хочется отвечать.

– Мы познакомились за ужином, – сказал он наконец. – Она была официанткой.

Я ждал, но отец явно не собирался продолжать.

– Она была красивой?

– Да, – ответил он.

– Пап, а какая вообще она была?

Отец помял картошку и аккуратно посолил ее.

– Она была похожа на тебя, – сказал он.

– В каком смысле?

– Ну… – поколебался папа. – Она иногда могла… заупрямиться.

Я не вполне понял, что конкретно он имеет в виду, но не успел я задать новый вопрос, как папа поднялся из‑за стола и взял свой стакан.

– Хочешь еще молока? – спросил он, и больше мне ни слова не удалось из него вытянуть.