ГЛАВА 2. МЕТОДОЛОГИЯ ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМА В ИССЛЕДОВАНИИ МИГРАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ

 

Возрастающие научно-практические потребности исследования миграции населения как социального явления в быстро изменяющейся реальности актуализируют необходимость более широкого инструментального использования огромного потенциала социологической науки, и в частности, институционального подхода, теории социальных изменений, структурно-функционального и системного анализа. В связи с этим представляется актуальной и назревшей необходимость включения, для более полного понимания сущностных оснований этого явления, критерия институциональной организации миграций.

В свете теории институционализма миграционная политика и социальная политика, обращенная к мигрантам, организация управления миграционными потоками, включающая вопросы допуска на территорию и выезда, определение правовой основы пребывания и дееспособности на данной территории, регулирование взаимодействия мигрантов и местного населения, положение мигрантов, их статус и роли в обществе, функциональные свойства миграций – все это, так или иначе, те области, где складывается и существует институциональная регуляция социальных взаимодействий.

В современной теории институционализма Д. Норта социальные институты рассматриваются как "правила" игры" в обществе, созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми.[24] Общественное предназначение и роль институтов заключаются в нескольких функциях, так как они:

o уменьшают неопределенность путем установления устойчивой (хотя и не обязательно эффективной) структуры взаимодействия между людьми;

o формируют возможности, которыми располагают члены общества, и определяют рамки, в пределах которых люди взаимодействуют друг с другом;

o задают структуру побудительных мотивов человеческого взаимодействия и организуют взаимоотношения между людьми;

o определяют и ограничивают набор альтернатив, которые имеются у каждого человека;

o оказывают решающее влияние на то, какие именно организации возникают и как они развиваются.

В противовес достаточно широко распространенным представлениям о тождестве социальных институтов и организаций Д. Норт настаивает на их безусловном разделении. Принципиальное различие между институтами и организациями – это различие между правилами и теми, кто действует в соответствии (несоответствии) с этими правилами.

Одно из основополагающих соображений Д. Норта относится к пониманию значения формальных и неформальных ограничений. Формальные правила включают политические (и юридические), экономические правила и контракты. Иерархия этих правил – от конституций до статусов (законодательных актов) и обычного права, до законодательных постановлений и распоряжений и, наконец, до индивидуальных контрактов – составляет общие и конкретные ограничения.

Неформальные ограничения существуют в виде неписаных кодексов поведения, обычаев. Они, по мнению Д. Норта, являются частью того наследия, которое мы называем культурой. "Возникая как средство координации устойчиво повторяющихся форм человеческого взаимодействия, неформальные ограничения являются: 1) продолжением, развитием и модификацией формальных правил; 2) социально санкционированными нормами поведения; 3) внутренне обязательными для человека стандартами поведения".[25]

Неформальные ограничения важны сами по себе, а не просто как дополнение к формальным правилам. Они имеют более всепроникающий характер, поскольку действуют во всех проявлениях повседневной жизни, создают возможности для формирования более сложной мотивации человеческого поведения. Неформальные правила действуют как внутренние самоограничения. В механизме их действия ведущее место занимает сравнение в ситуации выбора различных ценностей и определение предпочтений в пользу одних перед другими.

Институты создаются людьми. Люди развивают и изменяют институты. В то же время ограничения, накладываемые институтами на человеческий выбор, оказывают влияние на самого индивида. Соединение индивидуального выбора с ограничениями, налагаемыми институтами на перечень выборов, является важным шагом в сторону интегрального социального анализа. В связи с этим важно рассматривать институциональную преемственность как процессы и явления эволюционного перетекания старого в новое, приращения (инкременции) нового к уже существующему.

Формальная сторона институционализации миграционных процессов заключается в том, что, с одной стороны, они обладают собственной институциональной организацией, а с другой – включены и находятся в поле институционального воздействия экономических, политических и правовых институтов, институтов административного государственного управления, норм и правил обширной сети социокультурных институтов в отпускающем и принимающем обществах. В то же время возникают и реализуются на практике институциональные формы в виде негосударственных, общественных объединений мигрантов, особенно, беженцев и вынужденных мигрантов, существующие в течение определенного времени для решения актуальных проблем этой категории мигрантов.

В основе миграционных процессов помимо объективных и субъективных факторов, побудивших их участников – мигрантов к смене места и страны проживания, лежит широкий круг положений и норм, актов права различного уровня. Миграция обеспечивается, прежде всего, международным признанием прав и свобод человека, закреплением этих прав в соответствующих международных документах и добровольным принятием их государствами в качестве модели для национального законодательства.

Особое значение в системе правового регулирования миграций имеют законодательные акты и акты органов исполнительной власти отдельных государств. Российская Федерация присоединилась к большинству международных актов, еще находясь в составе Союза Советских Социалистических Республик, и в качестве правопреемника СССР продолжает свое участие в них.[26] К другим документам она присоединилась уже будучи в статусе независимого суверенного государства.

Ускорение интеграции Российской Федерации в международное правовое пространство по регулированию миграций напрямую связано с процессами кардинального обновления уже имеющихся и формированием новых подходов в области правовых норм, отвечающих резко изменившимся обстоятельствам ее участия в международной миграции, а также потребностями в связи с проблемами, возникшими в области внутренней миграции. К числу наиболее существенных факторов, повлиявших на формирование новой системы в области миграционного законодательства, а также на создание и деятельность соответствующих организаций, в свою очередь, оказавших сильное влияние на выработку комплекса положений этого права, можно отнести следующие:

o Существенные изменения в миграционном обмене России с бывшими союзными республиками.

o Появление таких новых категорий мигрантов как беженцы и вынужденные переселенцы. Внутренняя вынужденная миграция из Чеченской Республики.

o Ослабление контроля за въездом и выездом на внешних границах. "Прозрачные" границы со странами СНГ.

o Вхождение России в международный рынок труда.

o Резкие изменения в направлениях, объемах и интенсивности внутренних миграционных потоков.

o Принятие Россией международных обязательств, как участницей международных соглашений и организаций в области регулирования миграции.

Действие этих факторов проявилось одновременно, и в этих условиях нормативные документы разрабатывались и принимались, что называется, по факту событий, создавая и закрепляя практику догоняющего реагирования на ситуацию.

В 1990-е годы в Российской Федерации происходило формирование нового миграционного законодательства, системы управления и регулирования миграций, то есть новых, соответствующих изменившимся реалиям правил и норм, образующих формальную институциональную базу существования миграций населения в современных российских условиях. При этом четко обозначились как общероссийские, федеральные задачи в решении этих проблем, так и те особенности, которые вызваны более-менее уникальной или типичной ситуациями в регионах.

Формирование новой институциональной базы в области миграции сопровождалось появлением и новой системы организаций. В системе органов законодательной власти, в структуре Федерального Собрания были созданы и функционируют комитеты и комиссии, в компетенцию которых входит решение проблем, связанных с миграцией, например, комитеты, занимающиеся проблемами СНГ, комитеты по национальной, региональной, социальной политике.

В 1992 г. практически в условиях чрезвычайной ситуации была создана Федеральная миграционная служба России (ФМС России). На протяжении 1993-1994 гг. во всех субъектах Российской Федерации создана система региональных органов ФМС России строго вертикального подчинения (территориальные миграционные службы) (ТМС), в 32 субъектах – центры временного размещения вынужденных переселенцев (ЦВР), центры вынужденного размещения иностранцев (ЦВРИ), пункты первичного приема (ППП), посты иммиграционного контроля (ПИК), базы материально-технических ресурсов, центры медико-психологической реабилитации вынужденных переселенцев, учебно-методический центр, несколько позже – представительства ФМС России за рубежом.

Систему органов законодательной и исполнительной власти естественным образом дополняют неправительственные и общественные организации самих вынужденных мигрантов, международные общественные организации и благотворительные фонды. Их деятельность позволяет повышать степень информированности вынужденных мигрантов, снижать напряженность в обществе, осуществлять дополнительный контроль за соблюдением прав мигрантов. При Государственной Думе создан и функционирует Совет переселенческих организаций, в который входят представители многих крупных, авторитетных и влиятельных общественных организаций переселенцев. Наиболее крупной, действенной и влиятельной организацией является Форум Переселенческих организаций, объединяющий более 300 региональных организаций вынужденных переселенцев.

Предпринятые усилия привели к созданию обширной системы формальных институциональных ограничений в виде правовых актов различного вида и уровня, а также специальных миграционных программ. Признанным в сообществе стран СНГ является факт, что в России создано развитое миграционное законодательство. Однако выраженные в этих нормативных актах подходы продолжают оставаться дискуссионными с точки зрения их продуктивности, потому что существуют полярные подходы к пониманию эффективности миграции для российского общества, находящиеся в поле от крайнего либерализма до полного запретительства и выдворения.

В условиях отсутствия адекватно изменяющейся миграционной обстановке федерального законодательства регионы, испытывающие наибольшее миграционное давление, были вынуждены заниматься нормотворчеством в этой области. При этом принимаемые региональные акты часто противоречили не только федеральным законам, но и Конституции РФ и были опротестованы прокуратурой.

Так, например, в решениях законодательной и исполнительной ветвей власти в Краснодарском крае федеральные законы в области регулирования миграций постоянно корректировались в сторону усиления ограничений. Запреты и создание препятствий в поселении использовались сразу в начале роста притока мигрантов, и меры в этом направлении на протяжении 1990-х имели своеобразно дополняющую друг друга хронологическую последовательность: ограничения по прописке, запрет на поселение крымских татар, а затем турок-месхетинцев, препятствия и ограничения по предоставлению статуса беженца и вынужденного переселенца, депортации незаконных мигрантов. Доводы к ограничению въезда: охрана правопорядка и законных прав местных жителей, дестабилизация экономической ситуации, рост нагрузки на социальную инфраструктуру, высокая плотность населения (64 чел на кв. км.), высокая степень мозаичности, угрозы нарушения исторически сложившегося этноструктурного баланса, угрозы региональной и национальной безопасности.

Совокупность этих доводов, имеющих как реальный, так и мифологический характер, вместе с пониманием действительных проблем образует идеологические основания отношения к приему мигрантов, которые с течением времени воплотились в лозунг – "не инвестировать миграцию". Результатом реализации этой концепции на практике стало ограничение средств, дефицит взвешенных и эффективных управленческих действий при решении проблем как самих мигрантов, так и проблем возникающих в связи с ними у местного населения.

Как уже отмечалось, выработка, конституирование, легитимация формальных норм – это только одна сторона миграционных процессов, в рамках которых происходит согласование потребностей, мотивации, ожиданий мигрантов с формальными требованиями к ним, правами и обязанностями, сформулированными в законодательных актах и осуществляемыми в правоприменительной и административно-исполнительной практиках в странах выезда и, особенно, в странах приема мигрантов.

При рассмотрении миграции населения как институционального явления очень важно обратить внимание на соотношение и взаимодействие формальных и неформальных правил, которые существуют в принимающем обществе и привносятся в него мигрантами, как носителями особой, в той или иной степени отличной по своей институциональности, культуре. Социальные взаимодействия мигрантов и населения принимающего общества можно представить как столкновение социокультурных, цивилизационных, институциональных основ социальной организации различных этнических общностей. Институциональные основы этой организации в данном контексте представляют:

o общие формальные правила принимающего общества, создающие возможности социального взаимодействия для всех членов общества,

o формальные правила принимающего общества, созданные по отношению к мигрантам вообще и их отдельным категориям, в частности;

o неформальные правила по отношению к мигрантам, существующие в принимающем обществе;

o неформальных правила, как своеобразных культурные опоры, принадлежащие мигрантам.

Возможность и результаты согласований формальных и неформальных правил непросты и неоднозначны. Неформальные ограничения обладают высокой степенью инерционности по сравнению с возможностями изменения формальных правил. Формальные правила можно изменить быстро путем принятия политических или юридических решений, "неформальные ограничения, воплощенные в обычаях, традициях и кодексах поведения, гораздо менее восприимчивы к сознательным человеческим усилиям".[27] Эта противоречивость имеет непосредственное отношение к миграции населения. Изменения в формальных правилах, относящихся к определению статуса мигрантов, происходят быстро, в то время как они продолжают оставаться ментально принадлежащими прежней культуре.

Институциональные рассогласования находят свое воплощение в социальных практиках, для которых характерны:

o рост негативного этноцентризма, отдаление и противопоставление друг другу различных этносов;

o интолерантное восприятие друг друга и соответствующие действия, демонстрирующие неприятие;

o трудности взаимной адаптации, снижение уровня комплиментарности;

o совокупность противоречий конкурентного характера.

Прямым выражением институциональных рассогласований стали рост ксенофобии и этнической мигрантофобии, частые конфликты, проявления агрессии и насилия, адресованные иноэтничным представителям. Проблемность реальных практик межэтнических взаимодействий и отношений обнаруживающая себя в конкретном опыте усугубляется тем, что в средствах массовой коммуникации раскрывается не все многообразие способов и форм межэтнического взаимодействия, а акцентируется внимание на формировании и поддержании негативных этнических образов и стереотипов. Тем самым создаются условия для воспроизводства неконструктивных социальных практик в межэтническом взаимодействии.

Миграции населения относятся к институционально регулируемым социальным явлениям и процессам, поскольку отдельным мигрантам и социальным группам мигрантов присуща статусно-ролевая определенность.

Статус мигранта – это совокупность прав и обязанностей, предписываемых той институциональной организацией, к которой в данной ситуации обращены личность мигранта или социальная группа мигрантов. Статус мигранта включает его правовую определенность, а также социальные права и возможности, формализованную и неформальную ответственность в связи с нахождением на определенной территории и в определенном социальном пространстве принимающего общества с его культурной спецификой. При этом на общесоциальные характеристики статусного положения мигранта накладываются этносоциальные, создавая, таким образом, представление об этническом статусе мигранта.

Движение мигрантов, пребывание на той или иной территории неизбежно связаны с определением их правового положения (статуса), институциональными ограничениями, регулирующими пребывание на данной территории. В исследованиях международной миграции предлагается набор критериев и идентификационных процедур, посредством которых определяется статус (статусное положение) мигранта в принимающей стране во всех возможных случаях миграции. В качестве таких критериев рассматриваются факторы, институционально влияющие на допуск и положение мигрантов в стране пребывания: гражданство, цель пребывания, как она определяется принимающей страной, и тот факт, что человек в действительности переехал из одной страны в другую.[28]

В статусном состоянии мигранта предполагаются и реально происходят изменения, чаще всего, предопределяемые временем его нахождения на данной территории. Эти изменения носят ступенчатый характер. Например, допуск в страну мигранта осуществляется посредством предоставления вида на жительство, а затем, по прошествии определенного времени, происходит изменение этого статуса. Возможно его повышение, если предоставляется гражданство этой страны и поселение на постоянное место жительства, или же понижение, если мигрант высылается из страны.

В связи с этим предлагается рассматривать такие категории иммигрантов как временные иммигранты и постоянные иммигранты.[29] Так, в соответствии с российским законодательством, иностранец, законно находящийся на территории России, может быть отнесен к одной из четырех категорий: временно пребывающий в РФ, временно проживающий в РФ, постоянно проживающий в РФ, обладающий особым статусом. Кроме того, видоизменяется, расширяется или сужается сам набор статусов в связи с изменениями в миграционной ситуации. В России 1990-х гг. появились новые статусы и роли "вынужденных переселенцев" и "беженцев", внутренних и внешних трудовых мигрантов и т.д.

Ролевые характеристики мигрантов, с одной стороны, включают образцы поведения из культуры той социально-этнической группы, с которой поддерживалась предшествующая идентичность, а, с другой, – содержат предписание осваивать культурные образцы, распространенные в принимающей среде, и следовать им. При этом складывается представление о допустимом или осуждаемом, а то и преследуемом сочетании этих образцов в процессах коммуникации и социального взаимодействия мигрантов и населения принимающего общества. Таким образом, создается поле нормативного порядка, включающего формальные и неформальные ценностные ожидания к поведению мигрантов, правила, требования и санкции, в совокупности выступающие регуляторами социальных взаимодействий между местными и мигрантами.

Социальный статус мигранта относится к категории достигаемых, если выбор и обретение его происходит добровольно в силу самостоятельных решений и свободных действий личности. Социальный статус мигранта может быть предписанным, если миграция совершается под давлением неотвратимых обстоятельств, в силу тех или иных внешних по отношению к личности действий, создающих ситуацию вынужденности в перемещении (депортация, эвакуация, угон военнопленных, бегство из зон военных действий, природных и экологических катастроф).

Предписанность статуса и соответствующих ролевых ожиданий к поведению мигранта находит свое выражение в стигматизации личности по признаку миграции. Формально статус мигранта исчерпывается с получением гражданства страны приема и постоянным проживанием в ней в течение определенного времени. В неформальном же восприятии и взаимодействиях с местным населением стигматизированное представление о гражданине, как мигранте, сохраняется. Особенно это применительно к этническим мигрантам и там, где формируются диаспоры и анклавы этнических мигрантов. Определение их как мигрантов может более или менее устойчиво сохраняться и в последующих поколениях.

Стигматизация проявляется также в существовании и оправдании мер по созданию системы миграционного контроля. С точки зрения административного управления, и особенно в связи с проблемой терроризма, необходимостью предотвращения и пресечения преступной деятельности, свобода передвижения и выбора места жительства может и должна дополняться контролем за местом нахождения мигранта и его деятельностью.

Статус личности во многом определяется принадлежностью к территории. Коренной житель, местный, урожденный всегда были признаками определенной статусности, важной составляющей символического капитала по принадлежности к тем, кто определяет себя в качестве хозяев на данной территории, а значит, обладает реальными и символическими правами на распоряжение и использование находящихся здесь ресурсов. Напротив, мигранты представляются людьми, потерявшими в силу обстоятельств своего перемещения, права, обусловленные принадлежностью к социальной территории своего прежнего проживания и не получившие этих прав или полноты этих прав на новой территории. В связи с этим они, по определению, становятся маргиналами.

На статусное положение мигранта оказывают существенное воздействие различия между добровольными ("свободными") мигрантами и беженцами и вынужденными переселенцами. Свободный мигрант наделен ментальностью, "комплексом" мигранта. Он человек, готовый к встрече с новым и движимый "охотой к перемене мест", авантюрист и космополит. Для него перемены и движение важнее определенного и устойчивого, более ценным является не столько прошлое, сколько проект и ожидание будущего. Он реалист и прагматик, для которого большее значение имеет состояние здесь и сейчас.

Вынужденный же мигрант, вместе с возможностью наличия этих свойств, подвержен переживанию "комплекса изгнания", который выражается в полной или частичной утрате прав, обусловленных проживанием в определенном месте, определенном жилище, на определенной территории.

У вынужденных мигрантов особенно остро обнаруживается влияние отрыва от территориальных корней. Доказано, что привязанность к определенному месту жительства оказывает влияние на соматическое и психическое здоровье, этику поведения, чувство хозяина, восприятие природы, а также внутреннее пространство, чувство дома. Эти влияния находят выход на проблемы этноса, продолжение рода, семьи.

Права в немалой степени реализуются благодаря наличию такого биотического условия, как возможность проживания в определенном месте, определенном жилище, на определенной территории.

Именно такой возможности лишены переселенцы, насильственно, под влиянием неблагоприятных обстоятельств, покинувшие обжитую, освоенную ранее и предоставляющую возможность удовлетворения прав и потребностей территорию и вынужденные внедряться, осваивать, адаптироваться и интегрироваться в социальное сообщество на новой территории, на которой они еще не обладают и не скоро будут обладать утраченными возможностями. Правовая сторона получения таких возможностей может быть благоприятной или нет, но в любом случае остается более или менее острая проблема социальной и социально-психологической интеграции.

Для статусного положения мигрантов важное значение имеют особенности в направлениях их движения и мест размещения, которые заключаются в том, что они стремятся в крупные города и центры с развитой инфраструктурой, т.е. туда, где с большей степенью вероятности можно найти работу и приемлемые условия существования для себя и своей семьи или же сносный заработок, компенсирующий даже неблагоприятные условия жизни в одиночку, с тем, чтобы часть этого заработка переправлять или привозить семье по исходному месту жительства.

Возникающая здесь конкуренция за рабочие места дополняется более или менее выраженными признаками этнической монополизации тех или иных мест поселения и видов деятельности. Возникает и территориально-пространственная определенность положения мигрантов в принимающем обществе. Это не только гетто как место жизни и социокультурная территория локализованного поселения, но и пространственная организация деятельности определенного этноса (мест торговли, занятости в определенных организациях, мест отдыха, времяпрепровождения и других форм социальной жизни).

Институциональные эффекты этнических миграций.

В процессе массовых этнических миграций возникают специфические эффекты, которые имеют институциональный смысл для принимающих обществ: укрепление потенциала титульных наций, сокращение доли русских в национальных государственных образованиях (республиках), рост полиэтничности в принимающих сообществах, возникновение новых и рост уже имеющихся диаспор, достижение высокого уровня диаспоральной насыщенности, переход этнической дисперсности при расселении в компактность и появление анклавов, развитие этнического предпринимательства и рост экономической активности, мигрантофобия, возникновение и развитие этнической криминализации, рост межэтнической напряженности в межличностных и межгрупповых отношениях, повышение частоты и тяжести бытовых, а также масштаба социальных межэтнических конфликтов. Рассмотрим некоторые из них.

Существенным эффектом этнических миграций выступает образование и функционирование различных форм социальной организации этнических мигрантов. В научной литературе используются три обозначения этнических сообществ: диаспора, община, землячество. В. Гельбрас предлагает различать содержание этих понятий. Он считает, что понятие диаспора применимо к этническому образованию, главной чертой которого является ориентация данного сообщества на возвращение на землю предков. Понятие община лучше всего соответствует этническому образованию, основные помыслы которого направлены на сохранение своей этнической, религиозной или иной идентичности. Землячество – совершенно иной вид этнического образования, ориентированного на сохранение своей национальной идентичности и одновременно на всемерное расширение, захват все новых позиций в принимающем обществе.[30]

В реальности различение данных видов этнических сообществ возможно с большой долей условности. З.И. Левин полагает, что характерными чертами диаспоры в контексте миграции являются помощь новоприбывшим в поисках пристанища и работы, земляческие, клановые, благотворительные ассоциации, обмен деловой информацией, внутриобщинный кредит, личные связи и покровительство. В общине реализуются программы сохранения исторической памяти, учреждаются культурные организации, открываются национальные школы.[31]

В.Д Попков рассматривая классические и современные диаспоры склоняется к представлению о диаспоре как сети этнических общин. Специфическими характерными чертами диаспоры в этом понимании являются сверхустойчивость, сверхадаптивность, самодостаточность.[32]

Рассматривая основания возникновения и существования диаспор на пространстве бывшего СССР, мы сталкиваемся с существенными трудностями в определении их характера из-за пестроты условий возникновения, противоречивых факторов, влияющих на развитие идентичности этнических мигрантов, содержание и тесноту связей в общинах. Ведь представление о диаспоре в ее каноническом варианте основано на том, что люди были лишены родины, изгнаны из нее. "Транснациональная миграция, движение туда, где нет дома, наряду с "концепцией родины" является ключевым компонентом диаспорального сознания".[33]

Этническая, даже вынужденная, миграция на постсоветском пространстве не всегда есть результат отторжения от родины. В ряде случаев это, напротив, возвращение к истокам. Кроме того, фактом является то, что в существующих этнических общинах вынужденность (возникшая из-за угрозы личной безопасности и жизни) миграционных перемещений в дальнейшем дополняется и сочетается с трудовыми и экономическими миграциями, значительно изменяющими ментальность диаспор.

Преобладание стрессовых причин миграции и вынужденная этническая миграция вполне закономерно влияют на психологическое состояние мигрантов. На новом месте жительства такие мигранты гораздо более сплочены, чем мигранты, прибывшие в нормальных условиях. Наверняка уместна в данной связи пословица "горе объединяет людей". Другая группа мотивов миграции, которая вызывает добровольные и целенаправленные перемещения – это мотивы социально-экономического характера – вызваны желанием получить материальную или моральную выгоду от переезда на новое место в виде более высокого дохода, воссоединения семьи, возможности развития бизнеса и пр. Консолидация среди мигрантов таких этнических групп также существует, но степень ее сплоченности обычно на порядок ниже.

Этнические общности мигрантов складываются на основе нескольких признаков. В качестве этих признаков могут выступать родственные связи. Например, среди северокавказских народов достаточно прочными являются родственные связи, в основе которых лежит клановое (тейповое) родство. Существуют также территориальные общности (землячества). Это неформальные группы в которых связь образуется и поддерживается по признаку к общему месту проживания до миграции.

В большинстве случаев мигранты различных этнических общностей переселяются постепенно по сценарию "миграционной сети";. Однако, существуют примеры миграций, когда в движение была вовлечена одновременно почти вся этническая группа. Обычно подобные этнические общности хорошо структурированы и организованы. Значительную роль в процессе организации и осуществления миграции играет четкая организующая роль лидеров (старейшин и вождей).

Этнические связи выступают в роли важных факторов определяющих направлений миграции и одновременно ее ярким эффектом. Можно говорить о том, что этническая миграция в большинстве случаев – это цепная миграция, т.е. когда за одним мигрантом устремляется поток родственников и знакомых. Подобные миграционные потоки П. Стокер назвал "миграционной сетью", подразумевая под ней этническую миграцию, носящую цепной характер.

П. Стокер отмечает, что в миграционных потоках велика роль мигрантов – "пионеров", которые "находят место для миграции, заботятся о документах и визах, способах миграции и стимулируют в дальнейшем весь процесс миграции, оказывая помощь и поддержку своим родственникам и односельчанам. Сети мигрантов определенно помогают прибывшим соотечественникам, но, защищая иммигрантов в новом окружении, замедляют также эффект интеграции".[34]

Целый ряд зарубежных и отечественных ученых, проводивших эмпирические исследования среди трудовых мигрантов, отмечают, что роль родственных и этнических связей достаточно велика при выборе мигрантом нового места жительства. В частности, Г.С. Витковская и Ж.А. Зайончковская, говоря о современной миграции китайцев на Дальний Восток России, отмечают наличие этнических общин "как устойчивых притягивающих ядер", при этом новая община, как правило, складывается вокруг старой. С помощью общинных связей возникает бизнес, покупается недвижимость, иммигранты ищут работу и пути оформления вида на жительство".[35]

В. Гельбрас утверждает, что члены сообщества мигрантов из Китая (китайцы и корейцы), КНДР, Республики Корея, Вьетнама, организованные по типу землячества, стремятся более или менее открыто и законно завоевывать и расширять в принимающем обществе экономические, а когда возможно, и политические плацдармы. "При этом представителей землячества не заботят интересы окружающего общества, для них чрезвычайно важно выявление и максимально полное использование слабых сторон окружающего мира".[36]

Можно предположить, что этнические связи чаще всего определяют направление миграции и выступают в роли наиболее вероятного вектора миграционного движения при выборе нового места жительства на стадии принятия решения. По мнению Г.С. Витковской и А.В. Кочаряна, выбор целевого географического пункта вселения мигрантов существенно разнится в условиях добровольной и вынужденной миграции. Так, в условиях добровольной миграции "чаще мигранты выезжают туда, где есть связи, друзья, родственники", при вынужденной миграции – "чаще в неопределенные места".[37] Можно говорить, что в условиях вынужденной миграции этнический фактор имеет несколько меньшую роль, нежели в условиях добровольной миграции.

О его роли свидетельствует этническая сплоченность мигрантов в местах нового проживания. Результаты социологических исследований в Ставропольском крае среди мигрантов показали, что этническая сплоченность имеет место среди армянских переселенцев. Среди них оказалась более высокой доля получивших помощь от родственников и друзей, а отнюдь не государства, что является свидетельством этнической сплоченности и солидарности. Предоставить помощь родственнику, попавшему в трудное материальное положение – обычная норма поведения армян. Каждая третья армянская семья получила помощь от друзей или родственников, и только каждая пятая – от государства или местных властей.[38]

Сущность и проявления эффекта этнической занятости и этнического предпринимательства рассматриваются в очень широком диапазоне: от вынужденного характера этнического предпринимательства до определения его как "тотальное освоение территории под собственные экономические уклады"[39] и интересы отдельных этнических меньшинств. В контексте этнических миграций, этническое предпринимательство определяется как форма социально-экономической адаптации мигрантов.

Немецкий историк В. Зомбарт предполагал возможность существования явной предрасположенности отдельных народов к занятию предпринимательством по причине наличия особых "нравственных" сил. Многие современные исследователи солидарны с мыслью о существовании "этнического разделения труда", проявлением которого служит концентрация отдельных этнических меньшинств в некоторых профессиях и секторах экономики.

Процесс этнического предпринимательства обусловлен тем, что этнические мигранты создают достаточно прочные общины, представляющие собой изолированную среду, выгода которой заключается в поддержке вновь прибывшего, обучении и передаче опыта и квалификации. Спустя время, в течение которого будет накоплен необходимый стартовый капитал, освоен язык и произведена рекогносцировка экономического пространства, иммигрант открывает свой бизнес.

Этот этап носит скорее разведывательный характер. Но в тоже время это очень ответственный момент, поскольку на нем определяется стратегия дальнейших действий: избираются те ниши, которые можно занять на новом рынке, и таким образом реализовать свой этнический потенциал с максимальной эффективностью. Иногда определенное содействие (направляющее или корректирующее) или противодействие могут оказать внешние факторы.

При этом этнические мигранты определяют сферу или сферы своей де