ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ

 

 

1. Становление представлений о пространстве

и времени в человеческой культуре

 

Пространство и время всегда интересовали людей. Данные феномены были экзистенциально близки человеку, ибо он непосредственно жил в них, но одновременно они выступали для него и некой внешней силой, которой он не мог противостоять и полностью освоить. Неслучайно их рациональное по­нимание остается одной из сложнейших проблем вплоть до наших дней. Не всегда представления о пространстве и времени так сильно зависели от физико-геоме­трических знаний, как это характерно для современного сознания, что дает повод задуматься о том, а не являются ли они таким же преходящим моментом истори­ческого развития, который, возможно, будет вскоре преодолен? И не рано ли мы отбросили те представления о пространстве и времени, которые господствовали в более древние периоды человеческой истории? Поэтому для лучшего понимания пространства и времени как важнейших феноменов человеческой культуры и су­щественных характеристик нашего личного существования необходимо вспомнить и проанализировать те представления о них, которые существовали в прошлом.

Одним из важнейших атрибутов бытия всегда выступало пространство. Чело­век всегда живет в нем, осознавая свою зависимость от таких его характеристик, как размеры, границы, объемы. Он измеряет эти размеры, он преодолевает грани­цы, он заполняет объемы, то есть он сосуществует с пространством.

Мифологическое пространство, в которое изначально был погружен человек и представления о котором ему никогда не удавалось изжить полностью, обладает целым рядом важных свойств, на которых необходимо специально остановиться.

В архаичной модели мира пространство одухотворено и разнородно. Это не хаос и не пустота. Оно всегда заполнено вещами. В этом смысле мифологиче­ское пространство всегда противостоит хаосу. Одновременно оно и не физическая характеристика бытия, а живое, пульсирующее и упорядочивающее мир начало, тогда как хаос является образованием, в котором порядок еще отсутствует. Это не­которая причина, из которой далее будут возникать различные свойства бытия.

Поэтому если мы сравним различные «мифы творения», то во всех увидим процесс постепенного оформления Хаоса, его переход из неоформленного состоя­ния в пространство как нечто оформленное. Так, например, в древнегреческих ми­фах из Хаоса возникает «Эвринома, богиня всего сущего», которая обнаруживает, что ей не на что опереться, поэтому она отделяет небо от моря, положив начало оформлению пространства. В олимпийском мифе творения из Хаоса возникает мать-Земля. У Гесиода в его философском мифе творения все происходит от союза

Темноты и Хаоса¹. Таким образом, пространство возникает как упорядочивание хаоса посредством его заполнения различными существами, растениями, живот­ными, богами и т.д. Это – особым образом организованная совокупность объ­ектов и процессов.

Для мифологического пространства характерно свойство спирального раз­вертывания по отношению к особому мировому центру как некой точке, «через которую как бы проходит стрела развития, ось разворота»². Такое значение сохра­няется и в современном языке, в частности, в русском, где пространство ассоции­руется с понятиями, обозначающими расширение, «простирание», «рост». В отече­ственной традиции пространство также устойчиво связывается с открытостью, от­сутствием границ, с тем, что выражается емким полисемантичным словом «воля». Эту филологическую связь понятия пространства (и времени) с особенностями их восприятия в различных культурах использует, например, Г.Гачев для построения концепции «национальных вариантов» образов пространства и времени³.

Кроме того, пространство развертывается организованно, закономерно. Оно состоит из частей, упорядоченных определенным образом. Поэтому познание пространства изначально основано на двух противоположных операциях – анали­зе (членении) и синтезе (соединении). В мифологическом сознании это реализуется в виде особых принципов. Например, в годовом ритуале расчленения жертвы (об­раз старого мира) и затем собирания в единое целое ее отдельных частей на стыке старого и нового года⁴ фиксируется распадение этого старого мира (пространствен­но-временного континуума) и переход к новому⁵. Одновременно этот же момент лежит в основе более позднего понимания «относительно однородного и равного самому себе в своих частях пространства»⁶, что, в свою очередь, приводит к идее его измерения. Однако основной характеристикой мифологического пространства все же считается разнородность и прерывность, т.е. в первую очередь его каче­ственная расчлененность, а не количественная гомогенность.

Не случайно в архаическом сознании для пространства характерна куль­турная значимость места,в котором может оказаться человек. Центр простран­ства – это всегда место особой сакральной ценности. Внутри географического пространства оно ритуально обозначается некими особыми знаками, например, камнем⁷, храмом или крестом. Периферия пространства – это зона опасности, ко­торую в сказках и мифах, отражающих указанное понимание, должен преодолеть герой. Иногда это даже место вне пространства (в неком хаосе), что фиксируется в выражениях «иди туда, не знаю куда». Победа над этим местом и злыми силами обозначает факт освоения пространства, т.е. «приобщение его космизированному и организованному «культурному» пространству»⁸.

 

¹ См.: Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М., 1992. С. 5–23.

² Топоров В.В. Пространство // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1994. С. 340.

³ См.: Гачев Г. Наука и национальные культуры. Ростов н/Д, 1992.

⁴ Что характерно для многих культур и сохраняется в снятом виде также и в убранстве сегодняшнего ново­годнего стола.

⁵ См.: Топоров В.В. Указ. соч. С. 341.

⁶ Там же.

⁷ Вроде вещего камня на пересечении дорог. Этот мотив явственно присутствует, например, в русских бы­линах. Достаточно вспомнить о трех поездках богатыря Ильи Муромца.

⁸ Топоров В.В. Указ. соч. С. 341.

Такое понимание в снятом виде сохраняется и в наше время. Достаточно ука­зать на особого рода ритуальные культурные пространства, где наше поведение должно подчиняться фиксированным требованиям и традициям. Так, на кладбище недопустимы смех и танцы, а в дружеской праздничной компании на лоне при­роды, наоборот, странно выглядит кислое и угрюмое выражение лица. Здесь куль­турное качество пространства задает и определенное качество наших внутренних переживаний, и определенное качество поведения, хотя чисто физически или гео­метрически данные фрагменты земного пространства ничем не отличаются от иных его участков.

Еще одним важным свойством архаических представлений о пространствен­ном устройстве бытия служит его не только «горизонтальная», но и «вертикаль­ная» стратификация. Практически во всех мировых мифологических системах пространство делится на подземное, земное и небесное, где живут души усопших людей и темные существа подземного мира, связанные с хаосом и смертью; смерт­ные люди; и бессмертные боги. Каждое из этих трех вертикальных пространств наряду с общими свойствами (оппозиция центра и периферии, динамичность, ка­чественность) имеет и свои особенности. Пространство подземного мира в целом враждебно и чуждо для человека, земное – обыденно и привычно, а надземное – всегда чудесно и благодатно. Траектория движения вниз всегда пространственно неблагоприятна и вынужденна, направление же вверх, напротив, желанно и благо­приятно.

Наконец, важнейшим свойством мифологического пространства выступает то, что оно не отделено от времени,образуя с ним особое единство, обознача­емое как хронотоп. К примеру, в надземном мире время течет медленнее, чем в земном, словно приближаясь к вечности. В силу этого герой мифа может узнать там о своей грядущей судьбе и будущих событиях земного плана. Несколько дней, проведенных там, могут равняться земному году и даже десятилетиям.

Подводя некоторый итог, можно сказать, что пространство в мифологическую эпоху трактовалось не как физическая характеристика бытия, а представляло со­бой своеобразное космическое место, в котором развертывалась мировая трагедия борющихся друг с другом богов, персонифицированных добрых и злых сил при­роды, людей, животных и растений. Это было вместилище всех предметов и со­бытий, жизнь которых была в пространстве определенным образом упорядочена и подчинена общим закономерностям. Это был образ прежде всего культурного про­странства, которое было иерархически упорядочено и качественно разнородно, а потому и его отдельные места были наполнены специфическими смыслами и зна­чениями для человека. Отсюда позже появится знаменитый шекспировский образ мира как театра, на сцене которого разыгрывается бесконечная трагедия жизни, а люди выступают как актеры.

От времени человек ощущал в древности еще большую зависимость, так как с ним было связано понимание смерти: остановки как его индивидуального вре­мени, так и неизбежного исчезновения всего, что для него было значимо и дорого в мире: от родных и близких до любимых вещей. Человек имманентно жил в этом времени и боялся его. В древнегреческой мифологии Крон, один из сыновей-ти­танов Урана, по наущению матери, мстившей за сброшенных в Тартар

сыновей-киклопов, восстает против отца и оскопляет его серпом. Последнее дает возмож­ность позже трактовать имя «Крон как Chronos – «отец-время» с его неумолимым серпом»¹. Этот образ неумолимости серпа времени как всесокрушающей силы, перед которой ничто не может устоять, прочно входит в человеческую культуру. Крон получает власть над Землей, зная, однако, по предсказаниям, что его дол­жен свергнуть одни из сыновей. Тогда он пожирает всех сыновей, но одного из них – Зевса, удается спрятать. Зевс в конце концов побеждает Крона, и эта победа имела столь огромное значение, что трактуется как начало нового времени, време­ни царствования олимпийцев.

Таким образом, время в архаическом мифологическом сознании – это преж­де всего некоторое «первовремя», которое отождествляется с «прасобытиями», своеобразными кирпичиками мифической модели мира². Это придает времени особый сакральный характер со своим внутренним смыслом и значением, которое требует особой расшифровки. Позже указанные «первокирпичики» времени пре­образуются в сознании человека в представления о начале мира, или начальной эпохе, которое может конкретизироваться противоположным образом: либо как «золотой век», либо как изначальный хаос.

Мифическое время обладает свойством линейности. Оно первично развора­чивается из нулевой точки, из момента творения мира. До времени первотворения не было и самого времени³, «но эта модель постепенно перерастает в другую – циклическую модель времени»⁴. Свойство цикличности (повторяемости) време­ни, подпитываясь повседневным бытом и практикой хозяйственной деятельности (суточные, месячные, сезонные, годовые, двенадцатилетние и прочие циклы), по­степенно глубоко закрепляется в сознании человека и фиксируется в различного рода календарных и сезонных ритуальных праздниках, основанных на воспроиз­ведении событий мифического прошлого, поддерживающих порядок и гармонию мирового целого.

Таким образом, подводя некоторые итоги мифологическим представлениям о пространстве и времени, мы получаем далеко не тривиальные выводы, которые не позволяют данные представления рассматривать как порождения примитивного сознания. Особенно это относится к пониманию тесной взаимосвязи пространства и времени, цикличности и линейности в существовании мира. Пространственно-временной континуум в мифологическом сознании выступает как основной па­раметр устройства Космоса. В Космосе имеются особого рода сакральные точки (места), которые представляют собой центры мира. В образно-метафорической форме это суть точки «начала во времени, т.е. времени творения, воспроизводи­мого в главном годовом ритуале, соответственно – сакрально отмеченных точек

 

¹ Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М, 1992. С. 24–25.

² См.: Мелетинский Е.М. Время мифическое // Мифы народов мира. Т. 1. М., 1994. С. 252–253.

³ Этот мотив наиболее отчетливо звучит в знаменитом ведийском «Гимне о сотворении мира»:

Не было ни смерти, ни бессмертия тогда, Не было ни признака дня (или) ночи,

Дышало, не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно,

И не было ничего другого, кроме него.

Цит. по: Бонгард-Левин Г.М. Древнеиндийская цивилизация. Философия, наука, религия. М., 1980. С. 45.

⁴ Мелетинский Е.М. Указ. соч. С. 253.

пространства – «святынь», «священных мест» и времени – «священных дней», «праздников»¹.

Иначе говоря, изначальный хаос упорядочивается посредством исходных про­странственно-временных отношений и основанных на них структурообразующих ритуальных действиях. Все это определяет причинные схемы мирового развития посредством некой меры, «которой все соответствует и которой все определяется, мирового закона типа rta в Древней Индии, Дике или логоса у древних греков, Маат у древних египтян и т.п.»².

Мы не случайно уделили столь большое внимание мифологическим взгля­дам на пространство и время. Господство физических моделей скрыло от нас тот факт, что человек имел когда-то совсем другие пространственно-временные пред­ставления. Они, как показывают современные научные исследования, содержали в себе глубокие интуитивные догадки и прозрения, истинность которых, конечно, уже на ином фактическом и концептуальном материале, наука подтверждает толь­ко сегодня.

Это позволяет утверждать, что неверно судить о каких-то всеобщих проблемах и закономерностях мирового бытия с позиций только физической картины мира, которая, как оказывается, подвержена более резким и быстрым изменениям, чем общефилософские или даже мифические представления о мире. Для этого доста­точно сопоставить современные физические теории и физический взгляд на мир XVIII века. Они разительно отличаются друг от друга, и особенно в понимании пространственно-временных отношений. Как это ни парадоксально, но архаиче­ский взгляд на них глубже, интереснее и эвристичнее для современного научного дискурса, нежели механистические научные модели времени и пространства.

Неудивительно, что в силу своей принципиальной значимости для челове­ка категории пространства и времени с самого начала метафизических (и прежде всего онтологических) исканий философии оказываются на первом плане. Оста­ются они в центре философского внимания и по сию пору, породив целый вал со­ответствующей литературы. При этом никак нельзя сказать, что метафизические представления о времени и пространстве приобрели сегодня сколь-нибудь закон­ченный характер. Скорее, мы могли бы солидаризироваться с одним из классиков их анализа Аврелием Августином (354–430 гг.), который писал: «Что же такое время? Если никто меня о том не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю...»³.

Указанные сложности в понимании категорий пространства и времени при­дают данной проблеме широкий, комплексный характер. Поэтому философское понимание пространства и времени, с одной стороны, всегда сопряжено с разви­тием всего комплекса наук (а не одной только физики) и учитывает их позитивные результаты, а с другой – опирается на собственные теоретические наработки в русле целостного онтологического подхода к их истолкованию.

Многоаспектное содержание категорий пространства и времени и не утихаю­щие вокруг этого научные и философско-онтологические споры говорят об очень

¹ Топоров В.В. Модель мира // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1994. С. 162.

² Там же.

³ Августин Аврелий. Исповедь. М., 1992. С. 167.

важных фактах: во-первых, о том, насколько глубоко укоренены наши сегодняшние философские представления о бытии (и в том числе представления о пространстве и времени) в толще всей человеческой культуры, включая и ее рациональные, и внерациональные компоненты; и, во-вторых, о том, насколько тесно внутри самой философской онтологии переплетены проблемы философии природы, спекуля­тивной метафизики и антропологии. Как мы увидим ниже, специфическая про­странственно-временная определенность свойственна и природным процессам, и культурному и духовно-экзистенциальному бытию человека. Здесь же мы проана­лизируем основные философские и научные программы их интерпретации.

 

2. Основные парадигмы истолкования

пространства и времени

 

В философии и науке существовали самые разнообразные интерпретации данных структур бытия, поэтому мы выделим здесь лишь ключе­вые теоретические позиции¹.

Пространство понималось как:

– протяженная пустота, в которую включались все тела и которая от них не зависела (Демокрит, Эпикур, Ньютон);

– протяженность материи или эфира (Платон, Аристотель, Декарт, Спиноза, Ломоносов); форма бытия материи (Гольбах, Энгельс);

– порядок сосуществования и взаимного расположения объектов (Лейбниц, Лобачевский);

– Пифагор в своем учении об универсальности числа закладывает основы точечной (или дискретной) концепции пространства (да и времени тоже) как со­стоящего из далее неделимых элементов². Логико-математическую завершенность этот подход получает в теории множеств Г. Кантора;

– возможность «интервального» (или недискретного) подхода к простран­ству (и, соответственно, ко времени) в отрицательно-скептическом ключе форму­лируют сторонники элейской школы, а в позитивном ключе – атомисты. Свою завершенную форму он получает у Декарта. Здесь пространство рассматривается как бесконечно делимая «сплошность», как протяженная «интервальность», не имеющая четких онтологических границ;

– комплекс ощущений и опытных данных (Беркли, Мах) или как априорная форма чувственного созерцания (Кант).

Время же трактовалось как:

– субстанция или самодовлеющая сущность, и с этим было связано начало исследования его метрических свойств (Фалес, Анаксимандр). Здесь закладывает­ся субстанциальная концепция времени;

 

¹ См. более подробно об этом: Мелюхин С.Т. Материя в се единстве, бесконечности и развитии. С. 140– 141; а также: Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. М., 1977.

² См. глубокий анализ исторических взаимоотношений «точечной», основанной на понятии числа, и «ин­тервальной», основанной на понятии бесконечно делимого «пространства», концепций в уже упоминавшейся работе П.А.Флоренского: Флоренский П.А., священник. Сочинения. В 4 т. Т. 2. М., 1996. С. 574–590.

– Гераклит ставит вопрос о текучести, непрерывности и универсальности времени, закладывая традицию его динамической трактовки;

– в это же время Парменид, напротив, говорит о неизменности времени, что видимая изменчивость – это особенность нашего чувственного восприятия мира, а истинным бытием обладает лишь вечное настоящее Бога. Это можно считать возникновением статической концепции времени;

– Платон закладывает основы идеалистической реляционной трактовки времени. В мире идей время статично, там царит вечность, а вот для «неистин­ного» мира телесных вещей время динамично и релятивно. Тут есть прошлое, на­стоящее и будущее. Впоследствии эта линия взгляда на время как на иное боже­ственной вечности, как на эмпирическую длительность будет развита у Августина, Гегеля, в русской философии – у С.Н.Булгакова;

– длительность существования и мера изменений материи (Аристотель, Де­карт, Гольбах) или как форма бытия материи, выражающая длительность и после­довательность изменений (Энгельс, Ленин). Материалистический вариант реляци­онного подхода;

– абсолютная субстанциальная длительность, однородная для всей Вселен­ной и не зависимая ни от каких взаимодействий и движений вещей. Классическая субстанциальная концепция Ньютона;

– относительное свойство феноменальных вещей, порядок последователь­ности событий. Классический вариант реляционной концепции Лейбница;

– форма упорядочивания комплексов ощущений (Беркли, Юм, Мах) или априорная форма чувственного созерцания (Кант).

Если теперь попытаться среди всех вышеперечисленных программ исследо­вания феноменов пространства и времени вычленить наиболее общие и ключевые, то они сведутся к трем фундаментальным теоретическим альтернативам:

– точечная концепция пространства и времени;

– интервальная концепция пространства и времени;

– субстанциальная концепция пространства и времени, признающая их не зависимый от вещей характер или даже превращающая их в порождающие начала бытия;

– реляционная концепция пространства и времени, рассматривающая их как нечто производное от взаимодействия материальных вещей и процессов;

– субъективно-антропологическая концепция пространства и времени, свя­зывающая их наличие только с бытием человека и его сознания;

– объективно-природная, постулирующая их укорененность в объективном космическом бытии.

Все шесть вышеназванных программ (внутри каждой из них есть еще и свои собственные варианты) находятся между собой в достаточно сложных взаимоот­ношениях, и мы не будем заниматься здесь их комбинаторным метафизическим анализом. Укажем лишь, что, например, в рамках субстанциальной концепции мо­гут развиваться и точечные (Джордано Бруно) и интервальные (Декарт) взгляды на пространство и время, а объективно-природный подход к пространству и вре­мени может быть как субстанциальным (Ньютон),

так и реляционным (Гюйгенс) и т.д.¹ Вышеназванные диалектические оппозиции действительно являются фун­даментальными для понимания природы пространства и времени.

Смеем предположить, что если когда-нибудь и будет создана единая синтети­ческая научно-философская теория пространства и времени, то она должна будет диалектически синтезировать (опосредствовать, как мы писали в предыдущей лек­ции) эти противоположности. Самое удивительное здесь то, что все эти теорети­ческие альтернативы были гениально схвачены уже Аристотелем в четвертой кни­ге его «Физики», равно как и проблема соотношения конечного и бесконечного в пространственно-временных отношениях, проблема онтологического статуса про­шлого и будущего (над чем потом будет биться Августин), соотношения времени и движения, времени и вечности и т.д.

Не будет большим преувеличением сказать, перефразируя знаменитое утверж­дение А.Н.Уайтхеда о философии Платона, что все европейские споры о природе пространства и времени – не более чем комментарии к Аристотелю.

Послушаем самого Аристотеля.

Вот, к примеру, совершенно четкая фиксация проблемы диалектики «прерыв­ности – непрерывности» и ее своеобразное интервально-диалектическое реше­ние. «Время и непрерывно через «теперь», – пишет Аристотель, – и разделяется посредством «теперь»... В некотором отношении оно соответствует точке, так как точка и соединяет длину, и разделяет: она служит началом одного (отрезка) и кон­цом другого. Но если ее брать в таком смысле, пользуясь одной точкой как двумя, то она необходимо остановится – если одна и та же точка будет и началом и кон­цом. А «теперь» вследствие движения перемещаемого тела всегда иное; следова­тельно, время есть число не в смысле (числа) одной и той же точки, поскольку она и начало и конец, а скорее как края одной и той же линии...»².

А вот абсолютно точная фиксация Аристотелем диалектики субъективного и объективного применительно к проблеме существования времени, где потенци­ально скрыта возможность и чисто антропологических подходов в духе Юма или Канта: «Может возникнуть сомнение: будет ли в отсутствие души существовать время или нет? Ведь если не может существовать считающее, не может существо­вать считаемого... Если же ничему другому не присуща способность счета, кроме души и разума души, то без души не может существовать время, а разве (лишь) то, что есть как бы субстрат времени»³.

Что касается дилеммы «субстанциальная – реляционная» концепции про­странства и времени, то здесь Аристотель занимает в целом реляционные позиции, утверждая, что время – это число движения тел, где универсальную меру зада­ет вечное движение звезд по небосводу, а пространство – это внешние границы движущихся и покоящихся тел. Ни о каком пустом и протяженном пространстве, как думал, в частности, Демокрит, говорить не приходится⁴. Здесь Аристотель на­талкивается на парадокс: имеет ли какое-то место Вселенная, ведь ее не объемлет

¹ Спектр основных научных и философских подходов к пространству и времени в связи с различными трактовками материи в XVII–XVIII веках обстоятельно проанализирован в монографии: Гайденко П.П. Эволю­ция понятия науки (XVII–XVIII вв.). М., 1987.

² Аристотель. Сочинения. В 4 т. Т. 3. М., 1981. С. 150.

³ Там же. С. 157.

⁴ Там же. С. 133.

никакое внешнее тело, и, стало быть, у нее нет никаких внешних границ? Аристо­тель вынужден сделать интересный диалектический вывод, что «Вселенная нигде не находится»¹, но зато все находится в ней. Это напоминает парадокс всеобщих законов развития, которые сами должны пребывать в неизменном состоянии.

Фундаментальная оппозиция «время и пространство как независимые начала» (субстанциальная концепция) и «время и пространство как нечто производное от взаимодействия движущихся тел» (реляционная концепция) получают свое всесто­роннее развитие и обоснование в последующие эпохи. Остановимся на ней подроб­нее, учитывая значимость этой дилеммы не только для философии, но и для науки.

Субстанциальная концепция. В научной модели мира, начиная с Ньютона и Галилея, время и пространство рассматриваются как особого рода сущности, как некоторые нетелесные субстанции, которые существуют сами по себе, независимо от других материальных объектов, но оказывают на них существенное влияние. Они представляют собой как бы вместилище тех материальных вещей, процессов и событий, которые происходят в мире. При этом время рассматривается как абсо­лютная длительность, а пространство как абсолютная протяженность.

На данную трактовку пространства и времени опирался Ньютон при создании своей механики. Данная концепция превалирует в физике вплоть до создания спе­циальной теории относительности. В философии возможны как идеалистические варианты решения данной проблемы, когда, например, пространство трактовалось как особая субстанция, порожденная духом, так и материалистические, в которых пространство понималось как субстанция, существующая или наряду с материей или же выполняющая порождающие субстанциальные функции.

Реляционная концепция. Пространство и время в ней рассматриваются как особого рода отношения между объектами и процессами. Часть философов в рамках данной концепции трактуют пространство и время как феноменальное об­наружение взаимодействия идеальных сущностей-монад (объективный идеализм Лейбница и Н.О. Лосского), другие – как формы бытия и продукты взаимодей­ствия материальных объектов и процессов (например, диалектический материа­лизм).

Физика, вплоть до появления теории Эйнштейна, базировалась на субстан­циальной концепции пространства и времени, хотя в рамках философии присут­ствовали, как мы показали выше, и другие представления. Почему так произошло? Потому что на данном историческом отрезке именно субстанциальные представ­ления можно было наполнить конкретным физическим содержанием. Поэтому речь идет не о том, какие представления являлись наиболее истинными, наиболее адекватными бытию, а о выборе тех представлений, которые по конкретным на­учным критериям могли быть вписаны в выбираемую научную модель. Уже это придает относительность не только ньютоновскому, но и вообще любому физиче­скому описанию мира, делает несостоятельными их претензии на универсальный и абсолютно объективный характер.

Фундаментом классической физики выступала механика. Мир представляет в ней систему взаимодействующих частиц или кирпичиков материи – атомов.

 

¹ Там же.

Их движение подчиняется законам классической ньтоновской динамики. Основное свойство атомов – их материальность или вещественность. Система взаимодей­ствующих атомов и их конгломератов образуют вещественное бытие в целом.

Пространство, которое существует вне и независимо от сознания человека, – это невещественное бытие. «По своим свойствам оно полностью противополож­но веществу или материи, являясь в то же время условием ее бытия»¹. Это некое вместилище, в котором происходит движение атомов. Время абсолютно, ибо «по­рядок событий во времени имеет раз и навсегда данный и абсолютный характер, этот порядок охватывает все физические события, которые когда-либо имели, име­ют или будут иметь место во Вселенной»². Поэтому с точки зрения ньютоновской физики пространство и время – предпосылки, которые сами по себе не должны анализироваться. При этом абсолютной и самодовлеющей сущностью выступает пространство, которое предшествует как веществу, так и времени.

С философской точки зрения это было очень сильное огрубление бытия и распространение на него свойств отдельной его части. Ю.Б.Молчанов приводит такой пример. Атомы являются различными объектами, если они находятся в один и тот же момент времени в разных точках пространства. И наоборот, если они рас­полагаются в одной точке пространства, то это один объект. Свойства локальной части экстраполировались здесь на весь мир. Предполагалось, что он так устроен везде. Рассуждение весьма типичное для ученых и сегодня.

Физика, безусловно, дает описание мира, но, как и любая иная наука, опира­ется лишь на те знания и представления, которые она может обобщить на данном этапе. С философских позиций понятно, что этих данных всегда будет недоста­точно, а значит, такая картина мира не может претендовать на полноту. Более того, данная картина мира весьма относительна и субъективна, так как очень часто ба­зируется на введении сил и представлений, которые являются ничем иным, как не­кими умозрительными конструкциями, созданными именно для заполнения недо­статочности физического обоснования. Они иногда даже не отвечают критериям научности, на которых строится сама данная концепция, и потому на определен­ном этапе развития науки просто отбрасываются как эфемерные.

Так, например, ньютоновская физика вводит понятие эфира в качестве осо­бой универсальной среды. Считалось, что эфир пронизывал все тела, и им было заполнено пространство. С помощью этого понятия, как казалось, удавалось объ­яснить все известные тогда явления в физическом мире. При этом физики долгое время просто игнорировали тот факт, что сам эфир оставался недосягаемым для физического эксперимента. Создалась парадоксальная ситуация, когда в основе экспериментальной физической науки лежало основание, которое эмпирически не было подтверждено, а значит, согласно критериям этой науки было за рамками на­учного познания.

Понятие одновременности в классической физики трактовалось также со­гласно субстанциальной концепции времени. Одновременными считались все те события, которые произошли в одно мгновение времени. С точки зрения здравого

 

¹ Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. М., 1977. С. 52.

² Там же.

смысла это действительно так, и потому даже в голову никому не приходило, что это необходимо обосновывать. Однако позже оказалось, что это не так.

Во второй половине XIX века научные открытия заставляют ученых перейти к реляционной трактовке пространства и времени. Развивается классическая элект­родинамика, которая базируется на отказе от принципа дальнодействия, то есть мгновенного распространения света. Дело в том, что в классической физике свет распространялся в особой светоносной среде – эфире. Согласно единой теории электромагнитного поля движение Земли относительно мирового эфира должно влиять на скорость распространения света. Начиная с 1881 года, сначала один Майкельсон, а затем с 1887 года совместно с Морли, ставят серию опытов с целью эмпи­рического подтверждения данной идеи (в истории науки данные опыты вошли под именем их авторов как «опыты Майкельсона – Морли»). Однако результат опытов оказался негативным, скорость при всех измерениях оставалась постоянной.

Лоренц и Фицджеральд объяснили это «сокращением размеров движущих­ся тел и замедлением хода движущихся часов»¹, что являлось попыткой «спасти» классическую физику. И это было не случайно, так как в противном случае из результатов опыта вытекали следующие выводы, невозможные для ученых, при­держивающихся классических физических представлений:

1) «Земля неподвижна» – что явно противоречило науке, которая экспери­ментально обосновала факт движения Земли;

2) «Эфира нет» – что также противоречило науке, так как с помощью поня­тия эфира был сделан ряд открытий и объяснено множество явлений, например, в рамках волновой теории света.

В 1905 году А. Эйнштейн излагает свою специальную теорию относитель­ности, успешно разрешая накопившиеся противоречия, но отрицая при этом су­ществование эфира.

Постулатами его теории являются следующие:

1) специальный принцип относительности, по которому законы природы не­изменны во всех инерциальных системах отсчета, то есть в системах находящихся в состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения;

2) принцип предельности. В природе не может быть взаимодействий, которые превышают скорость света.

Из данной теории следовал целый ряд выводов, касающихся понимания про­странства и времени, которые уже существовали в философии в рамках реляцион­ных представлений.

Прежде всего изменялся смысл категорий времени и пространства. Про­странство и время предстали как относительные свойства бытия, зависящие от различных систем отсчета. Оказалось, что пространство и время имеют физиче­ский смысл только для определения порядка событий, связанных материальными взаимодействиями. Кроме того, пространство и время оказались имманентно взаи­мосвязанными (знаменитое четырехмерное пространство А.Минковского), а все события в мире стало возможным трактовать как происходящие в пространствен­но-временном континууме.

 

¹ Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. М., 1977. С. 106.

Отсюда был сделан принципиальный вывод, что сами пространство и вре­мя акциденциальны, т.е. производны от конкретных физических событий и взаи­модействий. Пространство и время не являются независимыми онтологическими сущностями. Реально только физическое событие, которое можно описать в про­странственно-временных характеристиках.

Соответственно проблема установления одновременности событий есть лишь конвенция, соглашение путем синхронизации часов с помощью светового сигнала. «События, происходящие в разных точках пространства, могут быть одновремен­ны в том смысле, что любому событию, происходящему в данной точке, поставле­но в соответствие одно и только одно одновременное с ним событие, происходя­щее в другой»¹.

В философском плане теория относительности вызвала шквал субъективно-антропологических интерпретаций в диапазоне от субъективного идеализма берклианского толка до неокантианского трансценденталистского конструктивизма. Общий смысл интерпретаций эйнштейновских открытий сводился здесь к тому, что время и пространство не объективны, а есть лишь результат нашей конвенции. Однако сам Эйнштейн с такими субъективистскими трактовками не соглашался. Если, например, Мах говорил о том, что пространство и время – ко