Студопедия — ДИАЛЕКТИКА ЦЕННОСТНЫХ МАКСИМ
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

ДИАЛЕКТИКА ЦЕННОСТНЫХ МАКСИМ






 

1. Методологические проблемы

и принципы исследования ценностей

 

При обращении к содержательным и экзистенциально значи­мым философским проблемам, тем более аксиологического характера, исследова­тель неизбежно сталкивается с проблемой нарастания гипотетичности теоретиче­ских суждений и ростом их оценочного содержания. Любое аксиологическое со­держание – это не некая абстрактная голая схема, а определенная позиция автора, своеобразный авторский ordo amoris, на который, кроме того, оказывает непосред­ственное влияние и социокультурный контекст, в который автор погружен. Таким образом: непредвзятой аксиологии не может быть в принципе. «Объективная ак­сиология» – это типичный, как сейчас модно говорить, «симулякр» – пустое по­нятие, претендующее на содержательность и смысловую глубину. Это представля­ет достаточно серьезную проблему для выработки научной объективной позиции, но одновременно таит в себе несомненные плюсы.

С этих позиций необходимо отметить, что наш предыдущий контекст рас­смотрения при всем стремлении к объективности и доказательности1 был все же окрашен субъективными тонами, которые мы пытались методологически преодо­леть, опираясь на негативное отношение к скептико-софистической традиции в ак­сиологии и обосновывая наличие высших ценностей человеческого бытия. Теперь же мы вынуждены сознательно пропустить полученное знание сквозь призму цен­ностного, личностного отношения к миру, тем самым, как это ни покажется стран­ным, придав ему еще большую объективность за счет диалектического понимания самой сущности соотношения знания и ценности. Для этого мы сформулируем не­которые методологические принципы (или максимы), которые позволят нам более четко очертить содержательные контуры аксиологического проблемного поля.

Во-первых,мы утверждаем, что отказ от твердого и ясного высказывания авторской позиции по содержательным аспектам аксиологических проблем недо­пустим. Это – явный знак или незрелости теоретической позиции, или скудости собственного ordo amoris автора, либо того и другого вместе. В этом случае прос­то не надо браться за аксиологическую проблематику, дабы не потерпеть фиаско. Другое дело, что авторская позиция должна быть ясно изложена и по возможности хорошо обоснована.

Отсюда можно сформулировать вторую методологическую максиму аксио­логической рефлексии: ясное изложение и четкое обоснование даже иллюзорных

 

1 Что, смеем надеяться, нам до известной степени удалось.


ценностей и ошибочных теоретических воззрений в аксиологии имеет несомнен­ное позитивное научное и педагогическое значение. Благодаря этому по крайней мере облегчаются анализ и критика этих ошибочных теоретических построений.

Третий методологический принцип, которому мы старались следовать в ходе предыдущего изложения, гласит: надо стремиться к тому, чтобы диалектически синтезировать сильные стороны конкурирующих и даже прямо противополож­ных аксиологических доктрин ради получения многомерной и целостной картины предмета. Чаще всего заблуждение коренится не в самой по себе теоретической позиции, а в ее претензиях на исключительное владение истиной. Соответственно сознательная диалектическая установка в аксиологии позволяет и гибко корректи­ровать, и детальнее обосновывать свои собственные ценностные предпочтения, избегая субъективизма и предвзятости.

Понимание той или иной ценностной позиции, и это вытекает из самой при­роды ценностей и ценностного отношения к миру, не может быть абстрактно-рас­судочным. Проблематика ценностей, как ни одна другая сфера философствования (за исключением, естественно, частных философских аксиологических дисцип­лин), подразумевает наличие духовной проницательности, душевной сосредото­ченности и эмоциональной развитости субъекта ценностного суждения – всего того, что дается только жизненным опытом и называется мудростью. Не случайно поэтому, что очень часто к ценностной (особенно этической) проблематике мыс­лители обращаются уже в весьма зрелом возрасте или после глубоких жизненных потрясений. Абстрактный рассудок еще не гарантирует истинности аксиологиче­ского суждения. Даже наоборот: сильный интеллект может соседствовать с пря­мо-таки по-детски неразвитой душевной жизнью и первобытным эгоцентризмом1. Ясно, что какую бы рациональную и строгую аргументацию об абсолютной цен­ности альтруистической любви и самопожертвования такому человеку ни приво­дили2, он все равно ничего не воспримет в принципе и всегда найдет псевдорацио­налистические «контраргументы» («это все – частные факты» или «такая ориен­тация в целом иррациональна и основана на религиозных предрассудках») ради собственного эгоистического самоуспокоения.

Отсюда – четвертая максима: часто для правильного понимания и приня­тия чужого ценностного суждения необходима собственная жизненная зрелость и определенный духовный, а вовсе не интеллектуальный, уровень. Вполне возмож­но, что отвергаемое сегодня, завтра станет нормой твоего ценностного поведения. Посему – при вынесении квалифицирующего суждения – надо постараться по возможности преодолеть свои первичные априорные предпочтения и отторжения, максимально беспристрастно вдумываясь в аргументы оппонента и пытаясь встать на его точку зрения. Нигде так не полезно смирение интеллектуальной гордыни (хотя оно всегда полезно!), как в области именно аксиологических исследований.

Ясно, что все перечисленные аксиологические максимы высказаны скорее для стимулирования творческих дискуссий, нежели в качестве чего-то завершен-

 

1 Именно это имели в виду философы античности, говоря о том, что «многознание уму не научает».

2 Типа той рациональной аргументации, которую приводит в доказательство прагматической пользы аль­труистической любви Питирим Сорокин (см. источник, уже указанный в рамках предыдущей лекции, а также другую его работу: Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1993).


ного. К тому же подобные советы всегда легче провозгласить, нежели принять к практическому исполнению, особенно последнюю максиму. Она-то и выводит нас на одну из самых важных и содержательных аксиологических проблем – пробле­му соотношения объективного и субъективного в ценностях.

 

2. Объективное и субъективное в ценностном бытии

 

Начнем с того, что сразу зафиксируем абсолютную ложность жесткой, рассудочной дихотомии «объективное – субъективное» применительно к сфере ценностей и ценностного бытия человека. Эта искусственная дихотомия, доходящая до антиномичности в ряде философских программ1, является главным препятствием для содержательной аксиологической интерпретации этих категорий. В ней явно или неявно подразумевается, что, с одной стороны, существуют объек­тивные ценности, независимые от воли и сознания конкретных людей, от их психо­логических и прочих особенностей. А с другой – в противовес первым имеются су­губо субъективные ценностные содержания и установки, отличающиеся случайнос­тью, спонтанностью и не подлежащей никаким объективациям психологичностью.

При такой наивно рационалистической позиции в разряд объективных ценно­стей попадают чаще всего типичные исторические, национально-культурные или социально-ролевые предрассудки,абсолютно формальные, бесконечно субъек­тивно и произвольно толкуемые и индифферентные относительно самых важных и действенных ценностных максим человеческого бытия. Проще говоря – это об­щественные нравы, профессиональные кодексы, расхожие моральные сентенции («уважай старших», «будь честным»), а также религиозные заповеди. В разряд же субъективных и нетипических, наоборот, попадают суждения и поступки высо­чайших человеческих индивидуальностей, утверждающих самые объективные и значимые ценности человеческого бытия.

В результате, и это часто приобретает трагикомичный характер, носителем «объективных ценностей» становится безликий средний обыватель, а субъектив­ных – подлинно творческая личность. На самом-то деле никакого жесткого про-тивополагания объективного содержания ценностей их субъективно-психологиче­ской форме осуществления и кристаллизации нет и быть не может. Особенно это касается высших, духовных ценностей.

Таким образом, наш центральный тезис таков: чем субъективно более раз­вит, а значит, и психологичен индивид, тем более объективные, высокие и глубокие идеальные ценностные содержания открываются его сознанию и тем гармоничнее он воплощает эти объективные ценности в своем индивиду­альном облике и в неповторимых творческих актах.

Попробуем это обосновать более детально.

Из повседневной жизненной практики известно, что ни одна ситуация выбора не повторяется буквально, и вся мудрость человека заключается как раз в том, чтобы

 

1 Особенно в ранней феноменологической традиции с ее ярым гуссерлевским антипсихологизмом.


суметь принять единственно правильное, а значит, и объективное решение (оценоч­ное, целевое, творческое) именно в этом неповторимом контексте. Соответственно и объективность (в смысле общезначимости и действенности) исповедуемых им цен­ностных максим, т.е. его личного ordo amoris, подтверждается не иначе как через череду актов точного и ответственного субъективно-личностного выбора.

Как заключить о человеке, что он мудрец, если его мудрость не явлена в кон­кретных жизненных поступках и советах? Сократ он потому и Сократ, что каждо­дневно подтверждает свою мудрость в общении с афинянами. В Троице-Сергиев монастырь в конце XIV века потому и шли толпы богомольцев со всей России, что игумен Сергий всегда мог дать мудрый жизненный совет и помогал найти выход из экзистенциального тупика. Почему в лабораторию к Резерфорду ехали физики со всего света? Да потому, что он воплощал лучшие качества учителя, способного найти проблему или научное направление по способностям и интересам ученика. Почему талантливый ученик, далеко превзошедший в знаниях и ученых званиях своего старого школьного учителя, все равно упорно ходит к нему в гости, причем чаще в период неурядиц, а не во времена успехов и побед? Да потому, что тому ве­домо нечто высшее в ценностных отношениях между людьми, и он способен дать мудрый и сердечный совет в конкретной жизненной ситуации, где порой буксует абстрактный ум и кропотливый рассудочный анализ1. Объективные ценности не могут быть оторваны от своего созидательного и действенного субъективно-психологического приложения, ибо никак иначе в качестве объективных удо­стоверены быть не могут.

Но верно и обратное: чем более человек внимателен к своим внутренним психологическим переживаниям, чем раньше он приучается анализировать свои душевные движения и моральную мотивацию, успехи или, наоборот, неуспехи в актах оценки и самооценки, – тем более объективные и глубокие ценностные со­держания открываются его сознанию. Без опыта внутренней духовной работы, без привычки к постоянному и трезвому самоанализу невозможно ни понять, ни тем более сформулировать какие-то объективные ценности.

Часто такие ценностные прозрения обретаются личностью через преодоле­ние жизненных препятствий, страдания и большие потрясения. Последние зака­ляют и просветляют душу, позволяют открыть в ней такие ценностные глубины, о которых раньше человек и не подозревал. Именно такой личностный ценност­ный опыт, добытый сознательными душевными усилиями и борьбой, отливается в общезначимую этическую проповедь2, великий исповедально-философский ак­сиологический трактат3, глубокое религиозно-психологическое наставление в под­вижнической жизни4 или бессмертный художественно-психологический документ вроде «Записок из мертвого дома» Ф.М.Достоевского. Всё объективное в сфере ценностей – это всегда откристаллизовавшийся опыт развитой, вниматель­ной к себе и закалившей свою волю человеческой субъективности.

 

1 Такой образ Учителя с большой буквы дан в романс Г.Гессе «Игра в бисер». Это – мастер музыки, учи­тель главного героя романа Йозефа Кнехта.

2 Как нагорная проповедь Христа или первая проповедь Будды в Бенаресе после дьявольских искушений первого в пустыне, а второго – под деревом боддхи.

3 Вроде толстовской «Исповеди».

4 Как великий этический труд Исаака Сирина «Слова подвижнические».


Ценностную объективность как плод творчества развитой духовной субъек­тивности следует отличать от субъективистских душевных копаний, которыми переполнена интеллектуалистская литература XX века. Критерий отличия здесь очевиден: в одном случае – внимание к глубинам духа ради обретения твердых ценностных опор и выхода к миру1; в другом – нарциссическое закукливание в себе, самоценная центрация на сугубо личных и частных проблемах, болях и пере­живаниях, принимающих подчас болезненный и даже патологический характер2. В первом случае познанные объективные ценности претворяются в живое личное действие, в потребность изменить себя в лучшую сторону; во втором – зачастую выступают в роли своеобразного болеутоляющего наркотика, оправдывающего па­ралич ценностной воли.

Подлинно развитая субъективность – это всегда тонкое знание не только себя, но и другого. Здесь важны дар эмпатии, о чем речь у нас шла в разделе о вне-рациональных видах познания, а также опыт живого действенного сострадания и сопереживания, проницательности и наблюдательности. Человеку, лишенному этих важнейших форм постижения «потемок чужой души», не доступны важней­шие объективные пласты ценностного знания, и тем более он не способен доход­чиво донести эти ценности до другого «Я», ориентируясь на уровень его сознания. Достоевский не раз признавался, что самое интересное для него занятие – попы­таться проникнуть в самые темные закоулки чужой человеческой души. И кто как не он обнаружил умение увидеть в этом «другом», подчас совершенно нравствен­но изломанном и озлобившемся человеке, нечто по-настоящему важное, живое и совершенно объективное? Более того, увидеть в этой душе не сплошной мрак и ненависть (не чистые антиценности), а глубокое страдание и томление о высшем и праведном?

Объективные ценности, особенно духовного плана, не могут быть ни сформулированы, ни приняты, ни тем более свободно применены без разви­того субъективного «чувства другого»3, без формирования навыков анализа чужих душевных движений и мотивов, никогда – как известно – букваль­но не совпадающих с тем, что непосредственно сказано и непосредственно сделано.

Такая психологически развитая человеческая субъективность (точнее даже – подлинная духовная индивидуальность) никогда не станет жертвой ни витальной, ни социальной ценностной фетишизации, ни тем более пассивным объектом пря­мого манипулирования ее сознанием. Напротив, такой мудрец способен стать на­стоящим духовным Учителем у высокообразованных и интеллектуально развитых людей.

В качестве эмпирического подтверждения сошлемся на хорошо известный из русской истории факт: в Оптину пустынь к многомудрым старцам приезжали в поисках подлинных ценностей такие гении русской культуры, как Л.Н. Толстой и Ф.М.Достоевский, К.Н.Леонтьев и B.C.Соловьев, П.А.Флоренский и Н.А.Бердяев.

 

1 Классический аксиологический роман XX века, где есть этот дух ценностного «перешагивания пределов» ради «служения миру», – все та же «Игра в бисер» Германа Гессе.

2 Как в тех же романах Пруста или Джойса. Тип интеллигента XX века, задавленного бесплодной субъек­тивистской рефлексией, блестяще вывел тот же Гессе в образе Тигуляриуса.

3 «Доминанты другого», как говорил выдающийся отечественный физиолог А.А.Ухтомский.


Они были высокодуховными людьми, прекрасно знали всю христианскую теоретическую аксиологию, не говоря уж о мировой философской традиции. Ка­жется, ну уж какие у них-то могли быть проблемы в сфере знания высших цен­ностей? Какие загадки бытия были им не доступны, если тысячи современников почитали их за своих учителей, да и последующие поколения усваивали и усваи­вают объективные духовные ценности из оставленных ими литературных и фило­софских произведений!

И однако же все эти великие люди русской культуры с благоговейным смире­нием внимали оптинским старцам, через их мудрое слово и личный облик обрета­ли для себя какие-то заповедные истины и ценностные содержания и ни минуты не сомневались, что «духовному оку» этих мудрецов и подвижников внятно нечто такое в мировом бытии, что им пока еще недоступно и заповедано. У нас нет ни­каких оснований не доверять личным свидетельствам гениев русской культуры1. Разве что какой-нибудь воинствующий атеист скажет: мол, Достоевский и Фло­ренский были лично верующими людьми и потому наивно поверили во всякие там религиозные байки про мудрость и святость оптинских старцев. А на самом-то деле никакого Бога, а значит, и никакой религиозной святости вовсе нет.

Подобное суждение будет еще одним подтверждением истинности вышеот-меченного тезиса о неразрывной связи объективного и субъективного в ценностях, ибо если человек духовно до чего-то не дорос, то он высшее и совершенно объ­ективное ценностное содержание просто не в состоянии будет воспринять. Если же его собственный нравственный уровень к тому же не очень высок, а уровень самооценки, наоборот, завышен, то он попытается всячески это непонятное для него высшее содержание непременно принизить и «опустить» до собственного уровня.

Здесь кроется психологический исток любого кощунства. В нашей исто­рии – чаще всего кощунства атеистического, хотя кощунство, как ныне все более выясняется, вполне может быть и религиозным, когда оскверняют храмы чужих конфессий или выбрасывают из церкви располагавшийся там ранее художествен­ный музей. В сущности, атеистическое кощунство и религиозное кощунство всег­да идут рука об руку, а подлинная мудрость – равно и атеистическая, и религи­озная – всегда старается уважать чужие духовные ценности. Наличие духовных ценностей при всем их возможном различии и даже видимом противоречии друг другу – всегда предпочтительнее, чем отсутствие таковых.

Говорить о высших ценностях, исходя из уровня сознания собеседника, и не судить самоуверенно об услышанном высшем ценностном суждении, ис­ходя из своих, наличествующих на сегодняшний день, представлений и сим­патий – это одна из объективных и содержательных аксиологических аксиом, могущая претендовать на универсальный характер.

К обсуждению проблемы универсальных ценностей мы теперь и перехо­дим.

 

1 О чем многие из них оставили прямые письменные свидетельства – даже весьма прохладно и скепти­чески относившийся к феномену религиозной святости Н.А. Бердяев. Он с глубоким уважением пишет об одном из последних оптинских старцев – о. Алексее Мечеве. См.: Бердяев Н.А. Самопознание (опыт философской автобиографии). М., 1990. С. 191.


3. Абсолютное и относительное в ценностях

 

Любое ценностное содержание, претендующее на абсолют­ный характер, будет вместе с тем и объективным1, но обратное неверно. Так, го­товность жертвововать своей жизнью ради защиты своей Родины от вражеского нападения или ради спасения жизней других людей является ценностью объектив­ной и свидетельствует об исключительно высоком уровне развития нравственного сознания. Но эта ценность теряет свой абсолютный характер в мирных условиях, где как раз сохранение человеческих жизней и целенаправленное предотвраще­ние ситуаций, требующих человеческого самопожертвования, является абсолютно приоритетной в деятельности государства.

Для тоталитарных режимов как раз характерно, что даже в мирное время от людей все время требуют совершения подвигов, которые часто компенси­руют плохую организацию производства или жизни. Отсюда и соответствую­щая терминология недавних времен, отражающая «героический» характер, когда, например, ежегодный сбор урожая интерпретируется не иначе как «битва за урожай». Навязывание героизма в обычных условиях не меньшее зло, чем его отсутствие во времена, когда необходимы героические поступки. Поэтому банальная фраза советского периода о том, что в жизни всегда есть место подвигу, несла в себе обратный антинравственный заряд, оправдывая часто подвиг и жертвенность там и тогда, когда это вовсе не требовалось и когда это можно было совершить, не жертвуя жизнью человека.

Героизм как высочайшая объективная ценность хорош не сам по себе, а в том случае, если он осуществляется ради общезначимых человеческих ценностей. Если этого нет, то он может реализоваться в качестве абсолютной антиценности, например в виде фанатичного терроризма. Герой жертвует своей жизнью, сражаясь с вооруженным врагом и ради общего блага; террорист же жертвует чужими без­винными жизнями чаще всего во имя самых что ни на есть низменных эгоисти­ческих побуждений: денег, национального эгоизма или жажды прославиться. При этом героем движет любовь, а террористом – слепая ненависть.

Таким образом, если под абсолютным понимать то, что не знает никаких ис­ключений и действует всегда и везде одинаково, как, скажем, одинаково действует закон всемирного тяготения, то вряд ли такая абсолютность может быть свойством духовных ценностей. Так, традиционно абсолютными ценностями в сфере эти­ки считают библейские заповеди Моисеея: «не убий», «не укради» и т.д. Но они слишком формальны и абстрактны, чтобы претендовать на роль универсальных регулятивов поведения. Еще B.C.Соловьев в «Трех разговорах» и И.А.Ильин в работе «О противлении злу силою», критикуя этические воззрения Л.Н.Толстого, блестяще показали, насколько пагубными и аморальными могут быть буквальные следования библейским заповедям.

Самые наглядные примеры – нашествия врагов на твою Родину или нападе­ние грабителя на беззащитную женщину, когда механическое следование принципу

 

1 С сохранением всех черт объективности, о которых речь шла выше. Как ни странно, но, например, Н.О. Лос­ский не различает ценностей объективных и абсолютных (Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994. С. 288).


«не убий» оборачивается гораздо большим злом. То же справедливо и относитель­но максимы «не укради». Советский разведчик во времена Великой Отечествен­ной войны, который похищал секретные сведения у врага, безусловно нарушал эту абстрактную моральную заповедь, но кто упрекнет его в безнравственном пове­дении? Христианское требование «возлюбить господа Бога своего» неприемлемо не только для атеиста или буддиста школы мадхьямиков, отрицающего вслед за своим учителем Нагарджуной и личного, и безличного Бога-творца, но оно может быть неприемлемым также и для христианина-протестанта, скажем, сторонника теологии «смерти Бога».

С другой стороны, христианский призыв «возлюбить ближнего своего боль­ше самого себя» и «любить врагов своих, но ненавидеть дела их» может быть абсолютно справедливым для атеиста-альтруиста1, а для христианина, да еще за­нимающего высокий пост в церковной иерархии, напротив, – органически непри­емлемым, как для средневекового изувера-инквизитора вроде Торквемады.

Конечно, при желании можно попытаться найти такие универсальные, не знаю­щие исключений ценности, если не духовного, то хотя бы социального и виталь­ного планов. Например, социальный порядок и свобода всегда лучше социального хаоса и диктатуры. Но опять-таки очень скоро может выясниться, что под свобо­дой и порядком люди понимают подчас нечто прямо противоположное. Да и без социального беспорядка никакую диктатуру свергнуть невозможно в принципе; равно как и преодолеть безумство уличной толпы без мер принуждения. Социаль­ные парадоксы, связанные с гражданским миром и социальным согласием, также известны. Нигде вы не встретите большего социального согласия, чем в услови­ях самого жесткого тоталитаризма с отработанной системой промывки мозгов, а самой яростной скрытой вражды и взаимного эгоистического отчуждения – в условиях гражданского демократического мира. Недаром одно из классических определений демократии гласит, что это война всех против вся, переведенная в политическую парламентскую форму.

Вроде бы на статус универсальной социальной ценности может претендовать следующий лозунг, извлеченный нами из одной современной книжки: «благополу­чие всех на основе благополучия каждого». Но эта формулировка столь абстракт­на и безжизненна, что под ней опять-таки можно иметь в виду все что угодно. Кстати, все диктаторы в истории приходили к власти и насильственно удержи­вали ее под лозунгом «благополучия всех и каждого», а насилие над личностью оправдывали ее же собственным неразумием и неспособностью видеть свое благо в благе остальных жителей государства и в сильной государственной власти как таковой.

Вроде бы попроще дела обстоят с витальными ценностями, и можно было бы сказать, что абсолютными, не знающими исключений, являются качественная и вкусная пища, бытовой комфорт, материальная обеспеченность и, наконец, физи­ческое здоровье. В том, что эти ценности вполне объективны и вытекают из рацио­нальных материальных потребностей людей, сомневаться не приходится. Однако

 

1 В качестве примера можно сослаться на деятельность первого коменданта Берлина генерала Н.Э. Берза­рина, самоотверженная организаторская работа которого буквально спасла от голодной смерти и болезней тысячи берлинцев, в том числе и тех, кто сражался против советских войск.


это еще не дает нам оснований делать заключение об их абсолютности. Совре­менная медицина подтвердила объективную ценность голодания, а материальный достаток и комфорт, как прекрасно подметили Э.Фромм1 и К.Лоренц2, зачастую ведут к изнеженности и к совершенно порочной потребительской ориентации. Что касается физического здоровья, то иногда как раз телесные болезни и хвори застав­ляют человека радикально пересмотреть свои ценности и прежнюю жизнь. Более того, в борьбе с хворями дух подчас достигает высочайших творческих вершин, и неизвестно, достиг бы он их без этих тягчайших жизненных испытаний. Здесь до­статочно вспомнить имена святого Серафима Саровского, Федора Достоевского, Николая Островского, Фредерика Шопена, Фридриха Ницше.

Все подобные примеры вроде бы заставляют констатировать: абсолютных ценностей вообще не существует, все они более или менее относительны, т.е. ограничены вполне определенными временными рамками, а также социальными, культурными или экзистенциальными пространственными границами. Попытки же сформулировать ценностные максимы для всех времен и народов в лучшем случае сводятся к совершенно абстрактным и безжизненным банальностям.

Однако такой вывод неминуемо ведет к ценностному релятивизму с его куль­том относительности, особенности и, в итоге, поверхностного субъективизма. Ре­лятивизм всегда является реакцией на ценностный догматизм, который, напротив, не желает знать никаких особенностей и исключений из аксиологических правил. Исток обеих порочных крайностей – в жестком противополагании абсолютного относительному в сфере ценностей. Это весьма похоже на жесткий разрыв цен­ностно объективного и ценностно субъективного, о чем речь шла выше.

На самом же деле абсолютные ценности,несомненно, существуют, но они потому и являются абсолютными, что не противостоят всему временному, теку­чему и особенному, т.е. относительному3, а могут быть творчески и свободно приложимы к этим относительным ситуациям развитой человеческой субъ­ективностью.

Иными словами, ценностные абсолюты всегда способны брать поправку на специфику жизненного контекста, к которому применяются, и, более того, лишь в таком творческом применении и проявляют свой потенциал вечных и неизмен­ных – абсолютных – ценностей. Таким образом, к атрибутам абсолютных цен­ностей можно отнести: 1) их регулятивный, а не нормирующий, характер, подраз­умевающий обязательное участие свободной человеческой воли; 2) их творческий характер, ориентирующий на своеобразное приложение и понимание в каждой конкретной жизненной ситуации.

Абсолютную ценность можно уподобить единому кристаллу со многими раз­ноцветными гранями, способному каждый раз повернуться нужной гранью при­менительно к своеобразию запроса.

Чем более духовно развитой является личность, тем более гармонично и многомерно она понимает и применяет к жизни абсолютные духовные цен-

 

1 См. раздел «Что такое модус обладания» в книге Э. Фромма «Иметь или быть». М., 1990.

2 См. фрагмент «Бег наперегонки с самим собой» в его книге «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества». С. 16–19.

3 Буквально «носимому» ветрами исторического времени в социальном или экзистенциальном про­странстве.








Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 530. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

Измерение следующих дефектов: ползун, выщербина, неравномерный прокат, равномерный прокат, кольцевая выработка, откол обода колеса, тонкий гребень, протёртость средней части оси Величину проката определяют с помощью вертикального движка 2 сухаря 3 шаблона 1 по кругу катания...

Неисправности автосцепки, с которыми запрещается постановка вагонов в поезд. Причины саморасцепов ЗАПРЕЩАЕТСЯ: постановка в поезда и следование в них вагонов, у которых автосцепное устройство имеет хотя бы одну из следующих неисправностей: - трещину в корпусе автосцепки, излом деталей механизма...

Понятие метода в психологии. Классификация методов психологии и их характеристика Метод – это путь, способ познания, посредством которого познается предмет науки (С...

Ученые, внесшие большой вклад в развитие науки биологии Краткая история развития биологии. Чарльз Дарвин (1809 -1882)- основной труд « О происхождении видов путем естественного отбора или Сохранение благоприятствующих пород в борьбе за жизнь»...

Этапы трансляции и их характеристика Трансляция (от лат. translatio — перевод) — процесс синтеза белка из аминокислот на матрице информационной (матричной) РНК (иРНК...

Условия, необходимые для появления жизни История жизни и история Земли неотделимы друг от друга, так как именно в процессах развития нашей планеты как космического тела закладывались определенные физические и химические условия, необходимые для появления и развития жизни...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.01 сек.) русская версия | украинская версия