И ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ МОДАЛЬНОСТИ

 

У світлі культурно-історичної динаміки взаємодії пізнання та знання порівнюються ретроспективно та проективно орієнтовані способи організації пізнання. Проективне пізнання розглядається як автопоетична система (система, що сама розвивається), відкрита топологічно, темпорально і комунікативно. Аналізується роль онтологічних і темпоральних модальностей у конституюванні пізнавальних практик.

Ключові слова: проективне пізнання, постнекласична раціональність, модуси темпоральності, рекурсія, віртуальна причинність.

 

Предметом статьи является динамика взаимодействия познания и знания. Ключевым моментом, оказавшим значительное воздействие на многие аспекты теории познания и социологии знания во второй половине XX – начале XXI века, стала, соответствующая динамике социокультурных трансформаций, скорость производства и оборота знаний [см.: 8, 5]. В рамках формирующегося информационного общества появляются новые виды познавательных практик и формы знаний, специфическим образом функционирующие в социокультурном пространстве и порождающие новые цели познавательной деятельности.

Цель статьи – определить степень релевантности проективного познания, выявить его основные параметры. Для этого представляется необходимым сравнить традиционные (ретроспективные) и проективно ориентированные способы организации познания. Различным аспектам этой проблемы уделено внимание в работах Ф.Ницше, В.Вернадского, Д.Дьюи, Т.Куна, П.Фейерабенда, Ж.Делеза, Ж.-Ф.Лиотара, А.Бадью, Э.Тоффлера, М.Эпштейна, Х.Йоаса, В.Штегмайера, В.Степина, Н.Носова и др.

На ранних этапах становления человеческой цивилизации знание в своих традиционных – мифологических и онтологических – формах доминировало над познанием как рационально организованным и контролируемым процессом. Примат знания над познанием и опытом сохраняется и в метафизике субъекта (картезианстве, трансцендентализме). Специфической чертой метафизики является внеисторичность либо содержания (объективная метафизика) либо форм знания (субъективная метафизика). Форма знания в рамках классической рациональности продолжала определять способы и методологию познания. Систематическая форма организации знания (его фиксации, структурирования, хранения и трансляции) определяет методологоцентризм классической научной рациональности.

В процессе развития познавательных стратегий (исследовательских программ) наука и философия столкнулись с одинаковыми гносеологическими проблемами. Эпоха неклассического этапа развития науки и философии характеризуется двояким интересом: 1) к познавательным способностям субъекта, 2) к природе изучаемого объекта, подвергающегося предметной фрагментации в сенсуалистически понятом восприятии. В рамках гносеологии рубежа 18-19 веков происходит осознание проблематического характера объекта. Требование презентации объекта как целостности в представлении и дальнейшей репрезентации в понятии (схеме), стимулирует формирование и развитие методологий синтеза (концепция психической ассоциации, диалектика) или редукции (трансцендентализм, трансцендентальная феноменология). Осознание существования многообразия способов конструирования, «сборки» представления из деконструированного в процессе познания объекта ведет к плюрализации познающего субъекта, предстающего полисубъектом многообразных познавательных практик.

Постнеклассический этап в развитии методологии и философии науки, коррелирует с формированием постмодернизма и постмодернистской картины мира, самопрезентации и самореализации человека в качестве полисубъекта («шизосубъекта»). На этом этапе, проблематичным становится не только объект, но проблематизации подвергается и сам субъект, а, вместе с тем, и вся модернистская самопрезентация человека как Ego, персоны. Таким образом, децентрация и полисубъектность человека эпохи постмодерна имеет не только социокультурные основания (социально-экономические, социально-политические, кросс-культурные, информационно-технологические), но также коренится и в тенденциях развития познания и познавательных практик современной цивилизации.

Децентрация социальной и культурной идентичности, гносеологической и праксиологической субъектности ориентируют нового, неклассического субъекта на разрыв, как с культурной, так и с познавательной традицией эпохи классики (традиционалистского общества) и Модерна (просветительски-прогрессистской цивилизации). Уже в эпоху неклассики наряду с активизмом субъекта была осознана и его принципиальная неавтономность в рамках практики (марксизм, прагматизм), гетерогенность не только его опыта, но и вырабатываемого им знания. Было обнаружено, что сила знания определяется не только такими вневременными параметрами как авторитетность (традиционность, общепринятость), рациональная чистота, методологическая обоснованность, систематичность и воспроизводимость (как проявление структурных характеристик). Повышение динамики познавательных процессов дискредитирует не только содержательную сторону человеческих знаний, но и саму формальную сторону организации познавательной деятельности: традиционные формы организации познания, принципов их классификации и систематизации, аккумуляции, способов презентации и трансляции ставит под сомнение обоснованность и незыблемость дисциплинарных границ, жесткость дефиниции научных и вненаучных форм знания. Освобождаясь от систематической формы, знание обретает свободу и открытость, присущую ризоматически организованным образованиям. Изменяется взаимоотношение знания и познания: знание (метод) перестает функционировать в качестве автономного истока процесса познания, начинает мыслиться как результат, осознается зависимость теоретического знания универсалистского типа от конкретных познавательных практик. Под натиском растущей лавины эмпирической содержательности знание утрачивает жесткость традиционных форм, меняющихся вслед за процессом пролиферации познавательных практик [см.: 8]. Таким образом, познание перестает определяться традицией, как совокупностью прежних знаний и методологических принципов, не только в предметно-содержательном плане, но и структурно-формальным образом. Переставая представляться ретроспективным (традиционалистским) или вневременным (трансцендентальным), познание начинается мыслиться как проективное, ориентированное в будущее.

Изменение традиционных отношений доминирования между знанием и познанием в пользу последнего, должно вести либо к разрыву и прерыванию традиции, либо к переосмыслению самого понятия «традиция». В свете вышесказанного, интересно исследовать концепт «традиция» на предмет имманентного наличия в ней темпоральности и универсальности, ведь именно сочетание этих двух параметров придают характеристику устойчивости традиционному (трансисторическому, инвариантному) в его связи с сущим (онтическим, историческим, вариативным). Использование темпоральных модусов при анализе концепта «традиция» не обязательно ведет к ее временной (исторической, психологической) релятивизации. «Универсальный эволюционизм» как парадигма постнеклассической научной рациональности [см.: 7] позволяет, не отрицая традиции, понять ее как децентрированную тотальность: все эволюционирует, даже основания. Принцип универсализма здесь понимается не в духе классического и модернистского редуктивно-исключающего подчинения многого единому, временного вечному, а как универсальность рекурсии (рекурсивного типа отношений), в рамках которой темпоральные и онтологические модальности открыты и их содержимое находится во взаимодействии в условиях отсутствия привилегированных онтологических позиций и исключения.

Онтологические модусы как конституирующий традицию и практики фактор. Традиция презентует собой реальность (родовую, космическую, духовную, человеческую). Понятие истинной (подлинной) реальности также связаны с понятием вечности, самоувековечивающейся субстанции. Для обозначения последней Г.Гегель использовал категорию «действительного», которой приписываются характеристики завершенности становления и полноты бытия. Традиция претендует на роль откровения, «гласа» бытия, ориентирующую индивида на совершенство как цель (идеал). И идеал, и действительность мыслятся как исполнение возможного. Т.о., традиция презентует одновременно и действительность и идеал. Традиция объявляет монополию на сферу идеального и идеала, не позволяя мыслить их вне своей тотальности. Такой подход нашел свое завершение в абсолютизации культуры как единого и единственного истока и вместилища смыслов и ценностей.

Утрате власти над человеческими практиками со стороны традиции, в темпоральном аспекте соответствует эмансипация будущего от прошлого (и даже от настоящего как представителя прошлого). В онтологическом плане ситуация постмодерна и постнеклассики характеризуется эмансипацией «возможного» от «действительного», и сопровождается активным переосмыслением границ возможного/невозможного.

Пределы возможного традиционно полагались на основе представлений о действительном, выводились и обосновывались из известных детерминант. В эпоху постмодерна возможности не конструируются изнутри ситуации, а привходят извне, поскольку сама ситуация видится открытой. Таким образом, не только сфера «возможного» переопределяет и реорганизует объективно «действительное» в осмысленность «реального», но и «невозможное», будучи спроецировано на сферу «возможного», становится мыслимым и вообразимым. В христианском спиритуализме подобное нарушение естественных демаркаций интерпретировалось как чудо, вторжение трансцендентного фактора. В современной философии и постнеклассической рациональности также существует ряд интересных интерпретаций смещения границ возможного/невозможного, что позволяет осмыслить такой неоднозначный феномен как пара-, транс- или постнаука.

Возможность релевантного осмысления проективности (работающей в сфере невозможного как в возможном) появилась благодаря введению и разработке категории «виртуального», теснящее такие традиционные метафизические категории как «идеальное» и «духовное».

Фактор темпоральности и роль временных модусов в конституировании традиции и практик. Традиция увековечивается посредством перманентного воспроизводства в рамках социокультурной коммуникации.

1. В традиционном обществе (языческих, мифологических культурах) традиция представлена как воспроизводство и направлена из прошлого в настоящее. Культурная традиция воспринимается как вырастающая из партиципационного единства с духами предков, ритуального отождествления и идентификации с ними. Модус будущего фактически отсутствует.

2. В премодернистском обществе – из прошлого (через настоящее) в будущее. Будущее предстает в модусе должного (в виде завета, закона). Премодернистский тип общества базируется на христианской картине мира. Здесь традиция представлена в модусе метафизического и воспринимается как вневременное, а не как прошлое. Время и история спиритуализуются.

3. В модернистском обществе – из настоящего в будущее. В премодернистском и модернистском типах общества будущее представляется естественным образом укорененным в прошлом: основываясь на прошлом, будущее вырастает из него. Модернистское мировоззрение исторично и связано с идеями развития и прогресса.

4. В постмодерное обществе – из возможного будущего в невозможное будущее. Постмодерн выступает здесь не как паразитирование на прошлом культуры или на настоящем цивилизации, а представляет собой радикальный разрыв с традицией как историческим феноменом, выход за пределы принципа историзма как временной последовательности событий. События рассматриваются не как сменяющие и отменяющие друг друга, а как рядоположенные. Темпорально понимаемая причинность уступает место топологически понимаемой со-возможности событий в сетевом (полевом), а не линейно-иерархическом типе организации тотальности.

5. Можно было бы прогнозировать появление трансмодерного типа общества, в котором не только прошлое и настоящее, но также и возможное (как набор альтернатив развития) будут полагаться исходя из невозможного. Формирование трансмодерного магического реализма связано с наличием целевых причин в социоприродных объектах. Концепт трансмодерна, на наш взгляд, мог бы послужить преодолению ложной оппозиции модерн/постмодерн, все еще находящейся в плену идеологемы историцизма [4, с.57], который позволяет не исключать, а рядоположить (как со-существующие) различные типы систем имеющих различные причинные, регулятивные и пространственно-временные способы организации. Трансмодерн позволяет мыслить без исключения перспективы не только постмодерна (Ж.Делез, Ж.Деррида, Ж.Бодрийяр), но и «Второго Модерна» (У.Бек), связанные с проектом восстановления субъекта (М.Фуко, А.Бадью, У.Бек, Х.Йоас) в условиях кризиса и качественных трансформаций «проекта Модерна».

Практический смысл проективности. С точки зрения психологии, проективность детерминирована неопределенностью стимульного материала. В отношении же будущего имеет место не только неосведомленность, но и принципиальная неопределенность не только ситуации, но и самих качеств и параметров субъективности. Проективность является одной из фундаментальных способов ориентирования и формой ориентировочного познания. Как отмечает В.Штегмайер, «сегодня понятие ориентации вытеснило в повседневности, политике и философии почти везде понятие разум. Понятийное поле ориентации — точка зрения, направление, перспектива, горизонт — все больше и больше подменяет собой понятийное поле разума», и в тоже время, «ориентировочное знание необходимо мимолетно, поспешным образом получено, поверхностно и многозначно. Поэтому в классике с вневременностью ее понятий в установившейся традиции философии ориентировочное знание недооценивалось или, как правило, вообще, не учитывалось» [9].

Одним из важных признаков проективного познания выступает его практический характер. Проективное познание практично в двояком смысле: в праксиологическом плане оно представляет собой «проектное» познание – конструирующую и идеально-моделирующую активность субъекта, а в психологическом плане – проекцию желания, проявление бессознательного. В практическом познании принципы обоснования отходят на второй план, уступая место целеполаганию. Целеполагание претендует на статус самодостаточного основания человеческих практик, которые теперь все более конституируются «опережающим» образом (исходя не из действительного и существующего, а из виртуального – возможного и даже невозможного) [см.: 10]. Проективное познание есть познание не отображающее действительность, а полагающее и моделирующее реальность как органическое единство потребностей-интенций и действительности, потенцирующее (овозможнивающее) действительность [см.: 10], переводящее всю реальность в статус виртуальной, предуготовленной к человеческой деятельности. Потенциация действительности осуществляется не в направлении от модуса действительного (настоящего) к модусу возможного (будущего), не с позиций параметров наличной действительности или характеристик наличного субъекта, а транссубъектно-виртуальным образом, конституируя возможное с позиций невозможного. Виртуальное может быть понято как явленная «актуальность самой потенциальности, ее модальное состояние до и помимо процесса воплощения» [10, с.245]. Здесь потенциальность не сводится к онтологически мыслимой возможности, а, будучи явлена в виде самостоятельной феноменологической модальности, приобретает статус причинности. Проективно организованное познание, потенцирующее и учитывающее фактор потенциальности, открывает для себя феномен виртуальной причинности.

Потенциация действительности это не фантазийное моделирование возможного будущего (на основе комбинаторики элементов наличной действительности по законам психики и логики), а имагинативное продуцирование виртуальных образов на основе негативных интенций-экзистенциалов, созидающая, вместе с тем, и новые параметры субъективности и субъектности, необходимые для реализации вырабатываемых проектов. Как отмечает В.Штегмайер, «необходимо заново переосмыслить субъект ориентации. Субъект не имеет альтернативного выбора: ориентироваться или не ориентироваться, он не является господином ориентации…. Но тогда он не есть точка и даже не точка зрения ориентации, а вся структура ориентации, точка зрения со своим горизонтом, в котором он движется перемещая и то и другое друг к другу. Таким образом, сам субъект становится временным» [9]. По мнению Ф.Ницше, практическим разрешением проблемы может считаться не ее теоретическое решение, а искоренение ее как таковой, вместе со всеми ее решениями, посредством трансформирующего субъект преодоления ситуации [3, с.102]. «Проективность» как параметр практики включает в себя это условие и этот синергетический эффект самоорганизующейся системы человек-ситуация, в которой формируется событийное знание, являющееся, вместе с тем, и знанием практическим, сопровождающимся реорганизацией психических параметров субъективности и ментальных структур субъекта. Событийное знание, в отличие от ситуативной ориентации нетеоретического типа, представляет собой прецедентное констеллятивное образование, подлежащее теоретизации.

Понятие «проективности» вытекает из понятия перспективы. Перспективизм – это «учение о том, что нет фактов, а есть лишь одни интерпретации», логически предполагающее, что: 1) «нельзя рассматривать вещь вне той или иной перспективы», 2) «не существует какой-либо одной привилегированной перспективы» [3, с.95]. В чисто теоретической (герменевтической) трактовке перспективизм предстает как релятивизм и нигилизм, влекущие за собой солипсизм, дезориентацию воли и, либо паралич, либо хаотический характер действий. Проективность же адекватным образом может быть понята как практический перспективизм, в котором дотеоретическое ситуативное познание превращается в трансситуативное практическое знание. Хотя теоретически мир «состоит из отправных точек для перспектив» [3, с.99], но, согласно Ф.Ницше, каждая такая точка имеет энергийно-онтологический статус, выступает как действующая «центросила», влияющая на другие точки и искажающая другие перспективы (оказывая синергийный эффект). Поэтому, согласно концепции перспективизма, «мы не можем говорить о правильной перспективе, но только о перспективе, которая преобладает» и нам остается в этой ситуации лишь «настаивать на своей перспективе» [3, с.96]. Такова специфика постнеклассического, сингулярного варианта понимания практики и соответствующей ей телеологии.

В сфере практически/прагматического правомерна постановка вопроса: «Не на каких основаниях, а с какой целью предпринимается тот или иной познавательный акт или выносится когнитивное суждение?». Именно в практическом плане знание как статичная (ретроспективно ориентированная) форма отступает перед познанием как динамичным, целеполагающим (проективно ориентированным) способом жизнедеятельности. Причем, атрибутивно присущий практике принцип обратной связи сохраняет в указанном случае свою актуальность. Теперь он реализуется преимущественно между возможным и невозможным в сфере виртуального, имагинативно-проективного (творчески продуктивного воображения), и лишь затем между возможным (проектированием деятельности в сознании) и действительным (результатами реализации проекта в деятельности). Не припоминание (анамнезис) и не познание (гнозис) осуществляются, завершаясь в знании (эпистеме), а, наоборот, само знание обнажает свою процессуальность, стимулирует свою фальсификацию, развитие, трансформации. В условиях становления объектов, знаний о них, форм субъективности и самой человеческой идентичности «ничто не исключено из временности, в том числе и ориентиры самой ориентации, тем не менее, возможно жить в такой радикальной временности» [9]. В указанных условиях именно проективные способы организации познания и практики представляются наиболее релевантными и адекватными.

Рекурсия как принцип организации проективного познания. Поскольку проективное познание является ориентировочным и практическим одновременно, то организовано оно по схеме присущей системам, которые способны поддерживать и осуществлять функции практики. Способностью к практике, и целеполагающей (проективной) организации своей деятельности, обладает не просто саморегулирующаяся (гомеостатическая, автономная) система, а система саморазвивающаяся (автопоэтическая). В.С. Степиным на основе ряда параметров проводится различение саморегулирующихся и саморазвивающихся систем, что представляется значимым для выделения постнеклассического типа рациональности (постнеклассического объекта и субъекта науки, постнеклассического способа организации научных исследований и структуры знания) [6, с.262]. Для саморазвивающихся систем характерно не только сохранение гомеостаза (синхроническое функционирование в качестве целостности), но и диахроническое (историческое) самосохранение посредством самотрансформации (сохранение самотождественности посредством изменения и саморазличения). «Этот тип системных объектов характеризуется развитием, в ходе которого происходит переход от одного вида саморегуляции к другому», порождением новых уровней организации элементов, «причем каждый такой новый уровень оказывает обратное воздействие на ранее сложившиеся, перестраивает их, в результате чего система обретает новую целостность», по новому дифференцированную, управляемую, устанавливающую новый тип связей со средой [6, с.262].

Ключевую роль в формировании и функционировании самоорганизующихся (как саморегулирующихся, так и саморазвивающихся) систем играет принцип открытости, предполагающий обмен веществом, энергией и информацией с внешней средой [6, с.263]. Он является необходимым условием обратной связи, который в случае саморазвивающихся (автопоэтических) систем, порождает рекурсивный тип организации [2, с.179]. Понятию рекурсии заимствованному из математической логики, и определяемому А.Анисимовым, как «способ организации системы, при котором она в отдельные моменты своего развития, определяемые ее правилами, может создавать (вызывать) собственные измененные копии, взаимодействовать с ними и включать их в свою структуру» [1; цит. по: 2, с.179], В.Аршинов, Я.Свирский придают более широкий, философски значимый смысл, как «процессу, в котором и посредством которого формируется структурно-коммуникативное сопряжение автопоэтических единств» [2, с.180]. Авторы, отмечают, что концепт «рекурсии» обладает высоким интегративным потенциалом, позволяющим сочленить рефлексивность и интенциональность (как объектное и субъектное описание реальности соответственно) [2, с.181], что позволяет более адекватно описывать субъективную составляющую сложных объектов постнеклассической реальности, которую сами они называют «автопоэтическими». В.Степин отмечает, что в постнеклассической интерпретации принципа универсального эволюционизма необходимо «соединить идеи эволюционизма и системного подхода» [6, с.268; 7, с.641], то есть диахронические и синхронические аспекты существования системы, развития и функциональности.

Суть подхода к исследованию сознания «трансдисциплинарного субъекта постнеклассической науки», В.Аршинов и Я.Свирский видят в «объединении интенциональности и рефлексии», где «рефлексию можно рассматривать как некую обращенность на себя, а интенциональность – обращенность вовне», между которыми осуществляется самоорганизующийся процесс рекурсии [2, с.188-189]. Если рефлексия ориентирована интроспективно (по отношению к субъекту) и атемпоральна (синхронична), то интенциональность ориентирована как трансценденция (по отношению к фигуре субъекта, «Я»), темпоральна (диахронична), а предметный горизонт разворачивается последовательно в психологическом времени.

Рекурсия по своим темпорально-топологическим характеристикам также отличается от принципа обратной связи. Если принцип обратной связи регулирует отношения двух одновременно (синхронно) сосуществующих в изотропном пространстве объектов, но эффект этой функциональной взаимосвязи проявляется диахронным образом (в неком моменте будущего), то рекурсия осуществляет связь между порожденной и порождающей видами реальности (диахронными) как между синхронно (сетевым образом) сосуществующими.

Рекурсия здесь может быть помыслена как принцип существования пространственно-временного континуума, субъектно-индифферентный (не центрированный на субъекте) принцип тотальности специфичный для саморазвивающихся систем. На основе рекурсивной связности проецирование становится возможным не только лишь из субъектной точки «здесь-сейчас», как приоритетной и привилегированной точки отсчета и оценки, а из любой иной точки темпорально-топологического континуума, из виртуальной позиции, не привязанной к субъективной или объективной системе координат. В связи с чем, можно говорить о проективности двух типов: 1) модернистской (субъектно центрированной), характерной как для классического, так и неклассического типа рациональности; 2) постмодерной (децентрированной, субъектно индифферентной), соотносимой с постнеклассическим типом рациональности, проективности извне и из будущего, из возможного по направлению к действительному, из невозможного и немыслимого по направлению к возможному и мыслимому.

Как указывает М.Эпштейн, в модальности знания предположение это «расположение знания в области возможного» [10, с.252], но культура определяется именно «уровнем достигнутых невозможностей», поскольку горизонт возможного открывается как «чистая возможность, та, которая переходит границы всякой реальности, невоплотима ее средствами», оставляемая гениями эпохи «и которая своей невоплощенностью дразнит и мучит потомков» [10, с.251]. Научные проблемы, вопросы ставящиеся в научном познании выполняют роль таких идеалов-экзистенциалов, которые мотивируют самим негативным способом своего существования.

Как справедливо замечают В.Аршинов и Я.Свирский, «классическое естествознание (и, как ни парадоксально, классическая синергетика) занимается процессами в уже сложившемся мире», и, соответственно, имеет дело со знанием как уже явленным/представленным во всей своей содержательности и установленности форм этой данности, «постнеклассическая же синергетика призвана ухватить тот «мир», где учитывается явление знания, ибо «явление знания» имеет квантор существования не меньший (а то и больший), чем квантор существования содержания этого знания» [2, с.182-183]. По их мнению, «онтологию ума» классической рациональности, может заменить «онтология производящей машины» постнеклассической синергетики [2, с.183]. Здесь уместным представляется заменить понятие производства (и, соответственно, производящей причины), понятием проективности, продуцирующей имагинативные квази-объекты и порождающей эффект виртуальной причинности (симуляции) в отношениях рекурсивного типа.

Перечень сложных социоприродных, естественно-искусственных объектов, предназначенных стать предметом постнеклассической (трансцисциплинарной) науки, и требующих для своего осмысления соответствующего типа рациональности приводит В.Степин [6, с.264]. Все они возникают на границе и в результате взаимодействия природы и общества, природы и техники, общества и техники. Это, по выражению В.Аршинова и Я.Свирского, «объекты-аутопоэзисы – объекты-процессы», «устойчиво (гомеостатически) воспроизводимые субъект-объектные единства» [2, с.182]. Осмысление такой гибридной – постнеклассической, постмодерной реальности возможно на путях исследования ее в рамках концепции объекта постнеклассической науки, как включающего в себя ряд ценностных субъективных характеристик (В.Степин), субъекта трансдисциплинарного познания (виртуалистика, когитология), сетевой коммуникативной интерсубъективности (Г.Бейтсон; В.Аршинов, Я.Свирский).

Общими чертами таких автопоэтических, саморазвивающихся системных объектов являются процессуальность (историчность) и единство естественного и искусственного (гетерогенность, в пределе – киборгизация). Информационная составляющая взаимообмена со средой, постепенно становится ведущим аспектом рекурсии. Информационный аспект рекурсии осмысливается в модернистской традиции как семиотический, в постмодернизме – как симуляционный (производство и обмен симулякрами).

Понятие «виртуальной причинности». Социоприродные объекты относятся к саморазвивающимся системам, осуществляющим направленный «процесс перехода от одного типа саморегуляции к другому» [6, с.265]. Как отмечает В.С. Степин, «освоение саморазвивающихся систем предполагает расширение смыслов категории причинности … связанных с представлениями о превращении возможности в действительность, и о целевой причинности. … Целевая причинность вводит новые смыслы в понимание вероятностных процессов и вероятностной причинности. В ходе развития меняется мера вероятности события. То, что представлялось маловероятным в начальном состоянии развития, может стать более вероятным при формировании новых уровней организации» [6, с.265]. В.Степин, указывая на наличие связи между способом регуляции функционирования системы и преобладающим типом причинности, выделяет следующие: 1) строгая детерминация, 2) вероятностная причинность, 3) циклическая причинность (по принципу обратной связи), 4) целевая [6, с.266]. Целевой тип причинности, специфически присущий социоприродным объектам, усложняет регуляцию по типу обратной связи до регуляции рекурсивного типа, где цели, как образы потребного будущего (независимо от степени вероятности реализации) интегрируются в виде мотиваций (установок, интенций, диспозиций) в причинный комплекс индивидуального и социального поведения человека. «Наращивание системой новых уровней организации сопровождается изменением ее внутреннего пространства-времени» [6, с.266]. Бинарные оппозиции топологического и темпорального планов (вместе с самой оппозицией пространство/время), а также производная от них оппозиция возможное/невозможное (как где-то и когда-то осуществимое/неосуществимое в соответствии с определенным типом причинности) и ее границы исторически изменчивы.

В рамках постнеклассического типа рациональности В.Степин предлагает следующую схему процесса качественные трансформации системы, ее фазовых переходов ведущих к изменению типа организации и саморегуляции: 1) исходное состояние, 2) новый тип саморегуляции, возникновение нового уровня и трансформация предшествующих уровней в иерархии системы, 3) потенциально возможный уровень организации системы при продолжении ее развития, возможность нового типа саморегуляции [6, с.263], где все три уровня связаны циклическим типом причинности. Эта причинность между новым типом регуляции и потенциально возможным приобретает не просто вероятностный, но виртуальный характер. Именно виртуальный характер причинности является специфическим для рекурсивного типа регуляции социоприродных объектов, который осмыслен в рамках постмодернистского дискурса как «симуляция». Проводя параллели между схемой процесса саморазвития системы и онтологическими категориями, можно установить следующие соответствия: 1) исходное состояние системы соответствует категории «действительное»; 2) новый тип саморегуляции – «возможному» (исходя из параметров заданной действительности), вероятному, реалистичному; 3) потенциально возможный уровень организации системы, возможность нового типа саморегуляции – невозможному (исходя из параметров заданной действительности-1), виртуальному. Таким образом, становится возможным вообразить и помыслить невозможное будущее исходя из возможного и превратить невозможное (виртуальное, ирреальное) в фактор рекурсивной регуляции и саморазвития социоприродных объектов.

В качестве регуляторов за идеалами (проецируемыми из настоящего в прошлое или будущее) могут располагаться негативные по способу своего существования экзистенциалы (виртуальности). Регулирующие факторы такого типа позволяют мыслить полагание возможного из невозможного (утопичного), и проектировать конкретное возможное будущее из невозможного будущего. В рамках постструктурализма, постмодернизма, концепции «Второго Модерна» предпринимаются попытки выработать «новую формулу» разума, который был бы способен формировать и осуществлять новые типы практик в отношении такого типа объектов как комплексные (гетерогенные), открытые саморазвивающиеся системы.

Не случайным является и повышенный интерес на рубеже ХХ-ХХI к идеям В.Вернадского. Концепция ноосферы в полной мере подходит под определение «проективной», мыслимой исходя не из установленного или возможного, а из невозможного, не только на момент ее возникновения, но и в настоящее время. Но как с позиций классической (дисциплинарно организованной) науки представлялись немыслимыми, а теперь успешно реализуются такие современные ее меж- и трансдисциплинарные направления как генная инженерия (направленные мутации на основе достижений молекулярной биологии), киберорганические технологии и нанотехнологии, технологии искусственного интеллекта, так и понятие-виртуал «ноосфера» может стать интегрирующей смысловой и организующей доминантой зарождающейся постнеклассической картины мира.

Можно заключить, что проективное познание укоренено в ситуативно и событийно организованном опыте, имеющем специфические темпоральные и онтологические модусы и параметры. Само проективное отношение является телеологичным, и несет в себе новую разновидность циклической причинности – виртуальную причинность. Феномен рекурсии, присущий саморазвивающимся системам, выступает онтологическим основанием нового типа причинности и рефлексивным условием релевантного познания постнеклассических объектов.

Практическое, проективное знание также не статично и несамотождественно, как и интегрированный в многообразие и динамику практик полисубъект. Будучи событийным, оно не подлежит априорным (логическим, трансцендентальным) формам верификации. Знание в процессе познания трансформируется и в итоге становится «иным», к иному применяемым и иным образом функционирующим. Проективное познание внеположено систематически организованному знанию, и всегда предстает как трансценденция или трансгрессия, оно есть специфический феномен «разрыва» знания как традиции, по самой своей структуре релевантный феномену проблемности.

 

Литература

1.Анисимов А.В. Информатика. Творчество. Рекурсия /А.В.Анисимов. – Киев, 1998.

2.Аршинов В.И. Интерсубъективность в контексте постнеклассической парадигмы /Владимир Аршинов, Яков Свирский //Постнеклассика: философия, наука, культура; [отв. ред. Л.П. Киященко и В.С. Степин]. – СПб.: Изд. дом «Міръ», 2009. – С.170-194.

3.Данто А. Ницше как философ /Артур Данто; [пер. с англ. А.Лавровой]. – М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 2001. – 280 с.

4.Лиотар Ж.-Ф. Заметка о смыслах «пост» /Жан-Франсуа Лиотар //Иностранная литература. – 1994. – С.56-59.

5.Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна /Жан-Франсуа Лиотар; [пер. с фр. Н.А.Шматко]. − М.: Институт экспериментальной социологии; Спб.: Алетейя, 1998. − 160 с.

6.Степин В.С. Классика, неклассика, постнеклассика: критерии различения /Вячеслав Степин //Постнеклассика: философия, наука, культура; [отв. ред. Л.П.Киященко и В.С.Степин]. – СПб.: Изд. дом «Міръ», 2009. – С.249-295.

7.Степин В.С. Теоретическое знание /Вячеслав Степин – М.: Прогресс-Традиция, 2003. − 744 с.

8.Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания /Пол Фейерабе