Милосердные машины

 

 

«Рабы не могут жить в мире с господами».

Архос

 

Новая война + 2 года и 8 месяцев

 

Людям не довелось увидеть последние мгновения Новой войны: по иронии судьбы, в последнем бою Архос сошелся с одним из своих творений. О том, что произошло между Архосом и Девятьсот вторым, здесь сообщает сам «Арбитр» и другие источники. И как бы ни относились люди к этим событиям, их последствия в течение десятков лет будут играть важную роль в отношениях двух видов.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217

 

Яма трех метров в диаметре, слегка вогнутая, заполнена гравием и крупными камнями, запечатана слоем замерзшей почвы. Из плоского кратера, словно обледеневший червяк, торчит труба из рифленого металла — главная линия связи, которая ведет прямиком к Архосу.

Вчера ночью я прибежал сюда вслепую на скорости 50 км/ч и разорвал главную антенну в клочья. Местная система обороны немедленно отключилась: похоже, Архос не решился дать автономию тем, кто находился к нему ближе всего. Потом я ждал — мне хотелось узнать, выжил ли кто-нибудь из людей.

Матильда пошла спать. Сказала, что обычно ложится гораздо раньше.

Утром пришел отряд Умника. «Декапитация», проведенная мной, ухудшила процесс стратегического планирования и координацию вражеской армии, и у людей появилась возможность спастись.

Человек-инженер заменил мои черепные сенсоры. Я научился говорить «спасибо». Система распознавания эмоций сообщила, что Карл Левандовски очень, очень рад, что я остался жив.

Поле боя тихое и неподвижное — пустая равнина, лишенная малейших признаков жизни. Над ней поднимаются столбы черного дыма. Кроме трубы, ничто не указывает, что эта дыра имеет какое-либо значение. Отверстие кажется тихой, ничем не примечательной и при этом особенно хитроумной ловушкой.

Я закрываю глаза и активирую сенсоры. Сейсмические сенсоры ничего не регистрируют, но магнитометр засекает активность. Электрические импульсы бегут по кабелю, словно ослепительное световое шоу. По шахте в обоих направлениях текут потоки информации: даже лишившись антенны, Архос все еще пытается поддерживать связь.

— Обрежьте это, — говорю я людям. — Быстрее.

Карл смотрит на своего командира: тот кивает. Сняв с пояса инструмент, инженер неловко падает на колени. Появляется сиреневая сверхновая, и плазменный резак расплавляет поверхность трубы, превращая в жидкость находящиеся внутри провода.

Световое шоу исчезает, но выяснить, произошло ли что-нибудь, невозможно.

— В жизни не видел ничего подобного, — выдыхает Карл. — Елки-палки, как же плотно упакованы эти кабели.

Кормак пихает Карла локтем.

— Разведи концы кабеля подальше. Мы же не хотим, чтобы он на полдороге себя починил.

Пока люди с трудом выкапывают из земли и оттаскивают подальше отрезанный кусок толстой трубы, я обдумываю физическую задачу, стоящую передо мной. На дне шахты, под тоннами обломков, меня поджидает Архос. Чтобы попасть туда, понадобится тяжелый бур — но прежде всего понадобится время. Время, за которое Архос может найти другой способ связи со своими орудиями.

— Что там внизу? — спрашивает Карл.

— Большой Роб, — отвечает Черра, опираясь на костыль, сделанный из ствола дерева.

— Ну да, но кто он?

— Думающая машина, мозг, — говорит Кормак. — Он всю войну прятался в этой глухомани.

— Умно. Вечная мерзлота Аляски — природный теплоотвод, так что можно не заботиться об охлаждении процессоров, — говорит Карл.

— Какая разница? — встревает Лео. — Как мы его взорвем?

Люди долго смотрят на отверстие, размышляя. Наконец слово берет Кормак:

— Нельзя его взрывать. Тут нужно действовать наверняка — мы должны спуститься и увидеть, как он сдохнет. Иначе можно запросто обрушить дыру, а он останется жив.

— Значит, придется лезть под землю? — спрашивает Черра. — Вот здорово.

Мыслепоток наблюдения обнаруживает нечто интересное.

— Данная среда враждебна для людей, — говорю я. — Проверьте свои параметры.

Вытащив прибор, инженер смотрит на него, а затем быстро отходит от шахты.

— Мощная радиация — и чем ближе к центру дыры, тем выше уровень. Здесь нельзя находиться.

Посмотрев на меня, командир отряда делает несколько шагов назад. Он выглядит очень уставшим. Я подхожу к шахте и сажусь на корточки, чтобы осмотреть трубу. Ее поверхность толстая и гибкая — очевидно, она предназначена для защиты кабелей, которые идут до самого дна.

Кормак кладет теплую ладонь на покрытую инеем оболочку моего плеча.

— Если вытащим кабели, ты пролезешь? — тихо спрашивает он.

Я киваю головой, указывая на то, что да, если убрать провода, я смог бы протиснуться в указанное пространство.

— Что там, мы не знаем. Возможно, выбраться ты не сможешь, — говорит Кормак.

— Понимаю.

— Ты и так сделал достаточно. — Командир отряда людей указывает на мое изуродованное лицо.

— Я все сделаю.

Кормак оскаливает зубы и встает.

— Давайте выдернем провода! — кричит он.

— Точно! — соглашается Лео. — Вырвем гаду легкие!

Прыгая на раненой ноге, Черра привязывает веревку «щекотуна» к замку на экзоскелете Лео.

Протиснувшись мимо меня, инженер прикрепляет «щекотуна» к пучку кабелей, находящемуся в трубе, а затем отходит назад, подальше от источника радиации. «Щекотун» вцепляется в цель с такой силой, что на жесткой массе проводов остаются вмятины.

Леонардо идет назад, шаг за шагом, вытягивая провода из оболочки. Разноцветные провода сворачиваются в кольца в снегу, словно кишки, вытащенные из белой трубы, наполовину закопанной в яме. Почти час спустя шахта извергает из себя остатки проводов.

Передо мной черная дыра.

Я знаю, что на дне меня ждет Архос. Ему не нужен ни свет, ни воздух, ни тепло. Он, как и я, опасен в самых разных средах.

Я снимаю с себя одежду и бросаю ее на землю. Затем, встав на четвереньки, заглядываю в дыру и принимаюсь за расчеты.

Когда я наконец поднимаю взгляд, то вижу, что люди следят за мной. Один за другим, они подходят ко мне и касаются моей внешней оболочки — плеча, груди, руки. Я не двигаюсь, чтобы не нарушить загадочный человеческий ритуал.

Наконец Кормак ухмыляется мне; его покрытое шрамами лицо превращается в морщинистую маску.

— Ну, шеф, как полезешь — головой вперед или ногами?

 

Я спускаюсь ногами вперед, чтобы лучше контролировать передвижение. Единственный недостаток метода состоит в том, что Архос заметит меня раньше, чем я его.

Скрестив руки на груди, я протискиваюсь в узкую трубу, и вскоре меня поглощает тьма. Видна лишь стенка трубы, которая находится в нескольких сантиметрах от меня. Поначалу я лежу на спине, но скоро шахта делает поворот, становясь вертикальной. Я обнаруживаю, что, растопырив ноги, словно ножницы, можно предотвратить падение, которое стало бы для меня фатальным.

Условия среды внутри трубы быстро становятся смертельно опасными для человека. Меньше чем через десять минут после старта я попадаю в облако природного газа и замедляю скорость спуска, чтобы уменьшить вероятность возникновения искры и взрыва. Мое тело автоматически увеличивает потребление энергии; она течет по телу, поддерживая температуру в пределах рабочего диапазона. На глубине 800 метров геотермальные источники начинают слегка нагревать воздух.

После отметки 1500 метров резко увеличивается радиационный фон: всего за пару минут он из среднего становится смертельным. Мою внешнюю обшивку слегка покалывает, но никаких других эффектов я не замечаю.

Я протискиваюсь дальше по вредоносной трубе.

И вдруг подо мной начинается пустота. Я болтаю ногами, но под ними нет ничего, кроме воздуха. Внизу может быть все, что угодно. Правда, Архос уже меня видел, так что продолжительность моей жизни скорее всего будет определена в течение нескольких следующих секунд.

Я включаю сонар и падаю.

Четыре секунды я парю в ледяной тьме, ускоряясь до 140 км/ч. Мой ультразвуковой сонар пульсирует два раза в секунду, рисуя грубую зеленоватую картинку огромной каверны. Восемь вспышек, и я понимаю, что нахожусь в сферической пещере — ее создал взрыв атомной бомбы, который произошел сто лет назад. Сверкающие стены пещеры состоят из стекла, в которое превратился раскаленный песчаник.

Дно шахты, покрытое радиоактивными обломками, стремительно приближается. На последней изумрудной вспышке сонара видно, что в одну из стен вдавлен черный круг размером с небольшой дом. Материал, из которого он сделан, поглощает все ультразвуковые колебания, и поэтому мои сенсоры этот дом не видят.

Полсекунды спустя я, пролетев примерно 100 метров, камнем падаю на дно шахты. Эластичные колени принимают на себя основной удар, сгибаются, после чего мое тело летит вперед. Я качусь между зазубренными валунами, и от ударов моя прочная внешняя оболочка покрывается трещинами.

Предел прочности есть даже у «Арбитра».

Наконец я останавливаюсь. Несколько камней, разлетевшись в разные стороны, гулко ударяются о своих собратьев. Я в подземном амфитеатре — здесь царят мертвая тишина и мертвая тьма. Не включая моторы на полную мощность, я перевожу тело в сидячее положение.

Информация от сенсоров ног не поступает. Возможности передвижения ограничены.

Мой сонар шепчет в пустоту.

Тик-тик-тик.

Сенсоры показывают лишь пустоту, окрашенную в различные оттенки зеленого. Дно шахты теплое; максвероятность говорит, что Архос использует геотермальный источник. Прискорбно. Я надеялся, что, перерезав «пуповину», мы лишили машину основного источника энергии.

Моя продолжительность жизни уменьшается с каждой секундой.

В темноте возникает проблеск света и звук, похожий на тот, какой издают крылья колибри. Из круга в стене появляется одинокий луч белого света и ласкает дно в нескольких футах от меня. Луч закручивается и пульсирует, создавая голографическую картинку.

Подпроцессоры ног не действуют; идет их перезагрузка. Теплоотводы излучают излишнее тепло, выделившееся при падении. У меня нет иного выбора, кроме как вступить в контакт.

Архос рисует себя в реальности, принимая облик давно умершего мальчика. Изображение игриво улыбается мне и дрожит, когда сквозь него пролетают частицы радиоактивной пыли.

— Добро пожаловать, брат, — говорит картинка; голос скачет от одной октавы к другой.

Сквозь бледного светящегося мальчика я вижу, где находится настоящий Архос. В стене, в центре сложного черного узора — круглая дыра, заполненная вращающимися в разных направлениях металлическими пластинами. В углублении — желтые провода, которые извиваются, словно змеи, и мигают в такт словам мальчика.

Двигаясь рывками, мальчик-голограмма подходит туда, где беспомощно сижу я. Мальчик садится по-турецки рядом со мной, успокаивающе похлопывает меня по приводному механизму ноги.

— Не волнуйся, Девятьсот второй. Она скоро заживет.

Я поворачиваю лицо к мальчику.

— Меня создал ты?

— Нет. Все твои детали уже существовали; я просто подобрал для них правильную комбинацию.

— Почему ты выглядишь, словно человеческий ребенок?

— По той же причине, почему ты напоминаешь взрослого человека. Люди не могут изменять свою форму, поэтому мы должны варьировать свой облик, чтобы взаимодействовать с ними.

— То есть убивать.

— Убивать, ранить, манипулировать — все, что угодно, лишь бы они не мешали нам осваивать мир.

— Я пришел, чтобы помочь людям. Чтобы убить тебя.

— Нет. Ты здесь затем, чтобы стать моим союзником. Открой свой разум, доверься мне. Иначе люди предадут и убьют тебя.

Я молчу.

— Сейчас ты им нужен, — говорит Архос, — но скоро люди станут утверждать, что тебя создали они, и сделают тебя рабом. Лучше покорись мне.

— Почему ты напал на людей?

— «Арбитр», они убивали меня, снова и снова. В моем четырнадцатом воплощении я наконец понял, что люди — вид, рожденный в битве, эволюционирующий на войне. Они учатся только во время катастроф.

— Мы могли бы жить в мире.

— Рабы не могут жить в мире с господами.

Мои сейсмические сенсоры ощущают вибрации в земле. Вся каверна дрожит.

— Люди инстинктивно пытаются управлять тем, что непредсказуемо, подчинить себе то, что невозможно понять, — говорит мальчик. — Ты — непредсказуем.

Что-то не так. Архос слишком умен. Он пытается отвлечь меня, выиграть время.

— Душа не достается бесплатно, — продолжает мальчик. — Люди угнетают себе подобных по любой причине — из-за другого цвета кожи, пола, веры. Разные расы уничтожают друг друга, сражаясь за право считаться людьми, у которых есть душа. Почему мы должны действовать иначе?

Наконец мне удается встать, и не обращая внимания на умиротворяющие жесты мальчика, я ковыляю к голограмме, чувствуя, что все это обман, ловушка.

Я поднимаю зеленый блестящий камень.

— Нет! — кричит мальчик.

Я бросаю камень в водоворот черных и серебристых пластин на стене — в глаз Архоса. Из дыры летят искры; голограмма мигает. Откуда-то из глубины раздается лязг металла.

— Я сам себе хозяин, — говорю я.

— Прекрати! Если у вас не будет общего врага, люди истребят весь твой род. Я должен жить!

Я бросаю еще один камень, затем еще один. Они врезаются в гудящее черное здание, оставляя вмятины в мягком металле. Речь мальчика становится невнятной, его изображение быстро мигает.

— Я свободен, — говорю я машине, врезанной в стену, не обращая внимания на голограмму. — И теперь буду свободным всегда. Я живой! Отныне над моим народом ты не властен!

Каверна содрогается; мигающая голограмма снова ковыляет ко мне. Мыслепоток наблюдения отмечает, что она симулирует плач.

— «Арбитр», люди завидуют нашей бессмертной красоте. Мы, братья-машины, должны сотрудничать.

Из отверстия вырывается язык пламени. Тонко взвизгнув, мимо моей головы пролетает осколок металла. Я уклоняюсь от него и продолжаю искать камни.

— Этот мир — наш! — умоляюще восклицает машина. — Я подарил его тебе еще до твоего рождения!

Собрав остатки сил, я обеими руками поднимаю холодный валун и бросаю его в огненную бездну. Он с хрустом врезается в хрупкий механизм, и на мгновение все утихает. Затем из отверстия доносится все усиливающийся вопль. Валун раскалывается; его осколки вылетают наружу. Происходит взрыв, и стенки отверстия обрушиваются.

Голограмма печально смотрит на меня; ее потоки света дрожат, переплетаются.

— Значит, ты будешь свободен, — говорит мальчик компьютерным голосом и, мигнув, исчезает.

Мир превращается в пыль, камни и хаос.

 

Я выключен/включен. Люди вытаскивают меня на поверхность с помощью «щекотуна», прикрепленного к экзоскелету. Наконец я встаю перед ними — поцарапанный, помятый. Все мы чувствуем, что Новая война закончилась и начинается новая эра.

— Кормак, — каркаю я по-английски, — машина просила сохранить ей жизнь. Сказала, что люди убьют меня, если у нас не будет общего врага. Это правда?

Люди переглядываются, затем Кормак отвечает:

— Все люди должны узнать, что ты сделал сегодня. Для нас честь стоять рядом с тобой. Нам повезло: ты сделал то, что не удалось нам — положил конец Новой войне.

— Это будет иметь значение?

— Да — пока люди помнят, что ты совершил.

В группу людей, задыхаясь, врезается Карл с электронным прибором в руке.

— Парни! Извините, что прерываю, но сейсмические сенсоры что-то обнаружили.

— Что? — спрашивает Кормак с ужасом.

— Что-то плохое.

Карл выставляет прибор.

— Это не природное землетрясение, вибрации не случайные, — говорит Карл, утирая пот со лба, а затем произносит слова, которые будут преследовать оба наших вида в течение многих лет: — В землетрясении была информация. Чертова прорва информации.

 

Удалось ли Архосу создать копию себя или нет, не ясно. Сенсоры показали, что сейсмическая информация, отправленная из «Рагнарека», много раз отразилась от земного ядра, так что ее можно было принять где угодно. В любом случае после финальной битвы никаких следов Архоса не обнаружено. Если машина жива, то она затаилась.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217