Картина пятая.
Глубокая ночь.Партизанская вылазка. Из туалета появляются Куров со старухой. У него – лопата, у нее – грабли. Крадутся вдоль проволоки. Замирают. Куриха в дозоре. Куров ложится, перекусывает проволоку кусачками – на руках резиновые диэлектрические перчатки, на ногах – калоши.
КУРОВ. (свистит соловьем, ждет) Эй, ты что, оглохла? Готово. Кель манда!
Куриха проползает в дыру, стонет.
КУРИХА. (громким шепотом) Сдурел? Соловьем поешь. Осень на дворе…
КУРОВ. А-а! Забыл…
КУРИХА. Что забыл? Лопату? Аррыы!..
КУРОВ. Да нет, забыл, что осень на дворе.
Пробираются по контрольно-следовой полосе к пограничному столбу, пытаются расшатать. Куров подкапывает, наконец, расшатали, начинают его поворачивать на 180 градусов. Обнимают столб, а Куров вместе с ним и старуху.
КУРИХА. Но-но, леший, придушишь ведь!
КУРОВ. Тихо!.. Кто-то идет. Тутан хотун!
Замирают. Куров как бы вынужденно обнимает бабку.
КУРИХА. Да никого и нету. Знаю я твои… Тутан хотун!
КУРОВ. Значит, послышалось…
Зарывают столб. Бабка граблями заборанивает следы, отступая к проволоке. Тем часом Оксана в доме заканчивает убирать со стола. Посидела враздумье, подошла к открытому подполу, зовет тоскливо
ОКСАНА. Юрко?.. Ты меня слышишь, Юрко?.. Вылазь. Я еще посмотреть хочу. Может, мне показалось?..
ЮРКО. (из подпола) Не показалось. Такой я и есть.
ОКСАНА. Ну, покажись, я свет включать не буду… Может, в темноте и ничего. Может, я постепенно привыкну.
ЮРКО. В темноте я жить больше не хочу.
ОКСАНА. Почему. В темноте бывает даже интересней.
ЮРКО. Мне в Якутии полярные ночи надоели. Ырыатын арыы!
ОКСАНА. (со вздохом) На первое время, может, в Якутию нам податься? Пожить полярную ночку, глядишь, примелькается лысинка…
ЮРКО. Лучше я в подполье буду сидеть… Налей горилки.
Оксана наливает стакан, несет, ставит, как приманку, сама караулит рядом. Юрко высунулся и тут же скрылся. Появляется его рука, забирающая стакан.
ОКСАНА. Ой, не знаю… К эдакому чудищу и за полярную ночь не привыкнешь. Ну, кыргыттара урун лабба! Чтоб эту Якутию айбасы побрали! Чтоб ее Арсан Дуолайя себе в кирикитте засунул! Такого хлопца отправила, а что получила? В тундару ее тутан!
Садится на пол и плачет по-бабьи. А Юрко в подполе поет «Хазбулат удалой».
Куров с бабкой выбираются с нейтральной полосы.
КУРИХА. Дай передохнуть, упрела вся…
КУРОВ. Упрела, квашня… Вперед! Санаабар!
КУРИХА. Не семнадцать лет. Я женщина зрелого возраста.
КУРОВ. Да ты и в семнадцать лет вареная была! Вечно у тебя – дай охнуть, дай вздохнуть!
КУРИХА. Чего ты раскомандовался? Я кто тебе? Женись, тогда и командуй!
КУРОВ. Ишь что захотела! Только и смотрят, как бы на себе женить! Ну и бабы пошли! Тундара кирикитте! Шевелись давай!
КУРИХА. А вот не буду шевелиться! Что ты сделаешь?
КУРОВ. А что я раньше делал, когда ты шевелиться не хотела на операции?
КУРИХА. (закатывается) Ой!..Ой!.. Что делал! Что дела-а-ал!.. (вдруг) Да если б ты, как раньше, я б с тобой походила на операции. А нынче у меня никакого интересу. Так что подчиняться отказываюсь, пошла домой.
КУРОВ. (примирительно) Ты это брось! Не путай интересы. Мы по совести на операцию пошли. А не из каких-то там…интересов.
КУРИХА. Всю жизнь вот так и маюсь. За какие-то интересы. Ни жена, ни вдова… Кыргыттара айбасы!
КУРОВ. (делает знак рукой) Замри! И не ругайся.
Подобрались под площадку российской таможни. Прижались к стене, ждут.
КУРИХА. Пора бы уж… Он на ужин никогда не опаздывает.
КУРОВ. Молчи!
КУРИХА. У него баба не уснет, пока не накормит…
КУРОВ. (резко) Атан хатыныны канул – ныургунук товарищу Ковпаку.
Куриха примолкла, ждут.
В это время Оксана вытирает слезы, говорит с безысходностью.
ОКСАНА. Ладно, Юрко. Что делать –то остается?.. Вылазь, кель манда. Не век же тебе в подполе сидеть.
ЮРКО. Не вылезу. Я привык под землей сидеть.
ОКСАНА. Вылазь, если я сказала! Девушка просит, а он еще сопротивляется, тундара.
ЮРКО. (после паузы) Я вылезу… Только ты отойди в угол и не смотри.
ОКСАНА. (уходит в угол) Как скажешь, милый…
ЮРКО. Ну что, ушла?
ОКСАНА. Ушла, ушла, выходи!
Юрко выбирается из подпола, оглядываясь, бежит в угол, становится к нему лицом. Молчат, каждый сдерживает желание оглянуться.
Из двери таможни выходит Вовченко с огромным рюкзаком и двумя сумками. Запирает замок, озирается и крадучись, уходит. После паузы.
КУРОВ. Чего разговорилась? Он ведь тоже слушает. Потому что на воровском деле! А у него на такой момент ухо вострое.
КУРИХА. Что-то не подумала…
КУРОВ. А пора бы думать, не семнадцать лет… Ладно, страхуй меня! Пошел.
Крадется по лестнице, часто замирая, поднимается на площадку, оттуда еще выше – к российскому триколору. Подобрался, но тут Куриха закуковала кукушкой. Куров затаился. Мимо таможни прошел пьяный мужик,что-то поет под нос. Остановился, невидимый, закричал:»Что? Спите, хохлы? Ну спите, спите! Я тоже спать пошел. Эй, кукушка, а скажи-ка, сколько мне лет жить осталось?» Куриха замолкла. Мужик выругался «Тогда не спать – помирать пойду!» Звук удаляется. Куриха свистит иволгой. Куров снимает флаг, медленно спускается вниз. Куриха переживает, ойкает, чтоб не сорвался. Наконец, дед оказывается внизу, хватает бабку за руку, тянет к стене, переводя дух.
КУРОВ. Ты что, рехнулась? В хотун тебя сахам.
КУРИХА. Чего ты опять? Прямо испереживалась вся…
КУРОВ. Почему раскуковалась –то? Когда кукушки кукуют? Осень на дворе.
КУРИХА. Ой…да что-то покуковать захотелося!
КУРОВ. Покукуй еще у меня… И не свисти иволгой.
КУРИХА. Как же тебе знак подавать? (скручивает флаг на древко)
КУРОВ. Совой гыркни, или уж вороной. За мной!
Идут к дому. Куров осторожно заглядывет в окно. А в доме – Юрко и Оксана. Стоят в разных углах, две молчаливые потерянные фигуры.
КУРИХА. Ну, что там у них?
КУРОВ. Да может к утру что склеится…
КУРИХА. Охо-хо-хох… Я Оксанку как женщина женщину понимаю.
КУРОВ. Что ты понимаешь? Что ты в таком деле еще понимаешь? Ырыатын!
КУРИХА. (задиристо) Кое-что еще понимаю!
КУРОВ. Не будем мешать, пошли в обход. По запасному каналу!
Заходят в дверь с буквой «М», выходят из двери с «Ж» и оказываются на Украине. Вдоль стены подбираются к таможне и захваченные врасплох, падают на землю на открытом месте – Волчиха несет ужин Волкову. А тот по-прежнему сидит у стены и держит в руках свидетельство о браке. Тупой взгляд.
ВОЛЧИХА. (строго) Что развалился? Устал что ли?
ВОЛКОВ. (лихорадочно) Поланица, уленица, поляница, поляниця… Поляниця! Поляниця!
ВОЛЧИХА. Ты что? Заболел? Или уработался?
ВОЛКОВ. (правильно) Поляниця! По-ля-ни-ця-я! (кричит) Поляниця!.. Получилось. Научился!.. Только зачем теперь?
ВОЛЧИХА. Напился, гад! Уволиться хочешь?.. Я тебе уволюсь! Я тебя сейчас сама закодирую. Рюмку выпьешь – сдохнешь!
ВОЛКОВ. Да меня, наверное, уволили…
ВОЛЧИХА. (смеется) Кто? Кто тебя уволит, кто посмеет?
ВОЛКОВ. Тарас Иваныч… Батьку у меня отбил! (плачет) Батьку моего родного, милого батьку Гуменника… Теперь уволит…
ВОЛЧИХА. (хлопает по щекам) Прекрати истерику! (нюхает) Нет, вроде не пил… А чего тогда ревешь?
ВОЛКОВ. Так батьку отбили!
ВОЛЧИХА. (подозрительно) А батьку ли у тебя … отбили? Может вовсе и не батьку? Какую-нибудь заграничную тварь? (замечает в руке свидетельство) Эт-то что за документ? Дай сюда! (выхватывает, смотрит. Неожиданно слабо, со слезой в голосе) Что же ты мне сразу не сказал?.. Я-то думала… А ты на мне женился! (обнимает, тащит в таможню) А ты женился и теперь у нас – медовый месяц! Ну, пошли, пошли, дурашка!
Затаскивает, закрывает дверь. Тем временем Вовченко на российской таможне делает еще один рейс с сумками. Куров со старухой перебежками идут к таможне. Куриха на дозоре, Куров с флагом поднимается наверх таможни, снимает жовто-блакитный, устанавливает российский. Спускается назад. Дело сделано. Идут назад, через туалет попадают в Россию. Куров снова поднимается наверх, устанавливает украинский флаг и назад уже спускается неспеша, поет соловьем.
На фоне этого действия происходит другое, в доме Куровых. Оксана и Юрко по-прежнему стоят в разных углах. Отвернувшись.
ОКСАНА. (поворачивается) Вот… Со спины ты в темноте ничего, почти не страшный… Даже горба не видно… Юрко, а почему у тебя горб вырос? Тебя уронили?
ЮРКО. Нет… я долго в трубке сидел…
ОКСАНА. В какой трубке?
ЮРКО. В алмазной, арыы ее в печенку… Кимберлит колупал!
ОКСАНА. (с тоской) И ни одного алмаза не мог отколупать?
ЮРКО. Мог бы… Куда спрячешь? Найдут…
ОКСАНА. Проглотил бы.
ЮРКО. Да нас просвечивали. Насквозь.
ОКСАНА. (с ужасом) Рентгеном?!.. Вот, сволочи! Разве можно мужиков рентгеном? Кыргыттара урун айбасы! (приближается) Ой, что делать, привыкать надо, приспосабливаться. Только ты сразу не поворачивайся. Я сначала руками тебя пощупаю…
Идет и внезапно падает в открытый люк подпола. Слышен страшный грохот, треск и крик. Юрко оборачивается – Оксаны нет! Бросается к люку, радостно!
ЮРКО. Оксана! Хотун канул! Как хорошо, что ты в подпол грохнулась! Теперь у тебя тоже горб вырастет!
ОКСАНА. (из подпола) Ырыатын! Обрадовался! Девушка упала, а он радуется, урод!
ЮРКО. (трагично) Как ты сказала? Повтори…
ОКСАНА. Урод! Горбун лысый!.. Ишь, губу раскатал – горб вырастет!
Юрко прыгает в подпол – грохот, шум, возня. Голос Оксаны: «Отстань! Убери руки! Уйди от меня! От манды – кель! Думаешь, темно, так я ничего не увижу? Куда полез? Куда полез, говорю?» На ее словах Куров с бабкой входят в дом. Слушают.
КУРОВ. Пошли отсюда, не будем мешать. Они уже куда-то лезут.
КУРИХА. А что в подполе? Будто другого места нет.
КУРОВ. Молчи, дура. Много ты понимаешь! Может это романтика!
КУРИХА. Ну вот, вечно дура-дура. (уходят) Слова ласкового не услышишь. Нет сказать, юрюн курдуг, старуха! Чороон тыала хотун!
КУРОВ. (обнимает) Юрюн курдуг, старуха! Пошли-ка посмотрим, сдается мне, баню-то мы на замок не заперли. Залезет какой-нибудь тыала и будет хотун.
Уходят. Из подпола выскакивает растрепаная Оксана, оправляется, злая. Захлопывает люк, выкатывает и придавливает его пулеметом.
ОКСАНА. Руки распустил! Сиди теперь там!.. Ладно, американец сразу хватает – охота, охота! У них так принято… А потом, этот Джон с виду приятный такой молодой человек. Наверняка миллионер! Ему и простить можно!.. А ты глянь на себя, чудище, тундра неумытая… Ко мне вон какие хлопцы клеились – не позволяла. Сам батько Гуменник! А он такой молоденький, такой… живчик! И пан Кушнер все время подмигивает, как встретит! Даже Колька с таможни на вид не такой старый… (после паузы) Эй, ты, что замолчал? Что, не нравится? Ну, сам подумай, я же девушка! А посмотри на себя в зеркало? И еще обрадовался – горб вырастет!
Из туалета появляется Юрко – рассержен, резок, даже свиреп. В руках – шаманский бубен, за спиной лук и стрелы. Пинает ведро, потрясая кулаками, убегает. Оксана прикладывает ухо к люку.
ОКСАНА. Юрко?.. Слышь, Юрко?.. Ты должен меня понять! Я знаю, ты был бы верный муж. Кому ты еще нужен такой?.. Но мне еще хочется, чтоб девки завидовали! Чтоб прошла я по селу под ручку с мужем! Вся в собольей шубке, в бриллиантах. Чтоб от зависти сдохли все хохлушки и москалихи!.. Не один ты такой романтик!
Слушает, вздыхает. В это время Вовченко делает третий рейс, теперь на нем два рюкзака – спереди и сзади, четыре сумки в руках. Пауза.
ОКСАНА. Ну, ты что там? Оглох? Юрко? Отвечай, когда с тобой девушка разговаривает!
Открывает подпол, осторожно заглядывает, просовывается до пояса. Появляется в разочаровании – пусто! В этот момент за селом начинается стрельба. То ли медведя бьют на овсах, то ли уж перестрелка началась. Оксана хватает ручную сирену, раскручивает, кричит
ОКСАНА. Юрко! Вернись! Ырыатын хотун! Вернись в подполье, подлец! Тыала хотун! Вернись!..
Конец первого действия.
