СЕНТЯБРЯ 2011 ГОДА
Вот и стали мы к смерти привычны, Нам ее не в диковинку власть. Сны ли, страхи в сознанье первичны — Грустно, глупо и жалко пропасть.
Неужели весь ужас трагедий В том, что смысла не видится в них; В том, что некто в суровом отчете Переправит погибших число;
В том, что сгинет из века внезапно Чей-то друг или верный жених; В том, что внутренний голос окликнет: «А за что же тебе повезло?..»
Что ни день, мы находимся между Жизнью новой и смутным вчера, Но еще не теряем надежду На удачу, что нам не пора.
И мы ходим и чувствуем время Тканью сердца в молитве, в мольбе И несем свое имя и бремя, Заглушив целый космос в себе;
И мы смотрим на тех, кто уходит, Обращаясь в забвенье и в прах, И приюта, и сна не находит, Как нам кажется, в дальних мирах.
Это странное чувство досады За чужих, незнакомых людей… И глядят напряженно фасады В небо луж и осенних дождей. * * *
Загрустила каждая травинка, Выпали цветы из словаря — И природы явная заминка Обнажила небо сентября…
Жизнь крылатых, милых, многоликих Стала тише, глуше и страшней. Стерся гимн их подвигов великих В изначалье первых летних дней.
Разошлись все мыслимые роли, Поутихла сцена прежних драм, И цветы живут усильем воли, Словно сны и тени панорам.
Выскочил кузнечик на дорогу, Бабочка ударилась о лист, А шмелю — герою-полубогу! — Даже флокс не кажется душист.
Всё тепло, вся радость испытаний, Выпавших на долю ос и пчел, Вылетает хрипом из гортани. Кто бы лету осень предпочел?
Корни влагу сонную вбирают, Опадает звездная пыльца. Лепестки и крылья замирают В ожиданье близкого конца.
Время набирает обороты — Вечер на часах сторожевых… И богатства мира, и щедроты Служат одиночеству живых. * * *
Пылай, огонь, в печи и грей мою веранду. Ложится мокрый снег на сонное крыльцо. Повешу на окно веселую гирлянду, И осветит она небритое лицо.
Неважно, что еще не зимний день, а осень, Пускай смеется дым над радостью моей! Крылатые огни играют в кронах сосен, И вьется Млечный Путь, как многоглавый змей.
Я радуюсь себе, я радуюсь мгновенью, Волшебному теплу, пришедшему в мой дом; Я радуюсь всему — и сну, и вдохновенью, А слезы и восторг сдержать могу с трудом.
Пылай, огонь, в печи. Свет в комнате, в прихожей. Мой одинокий дом сияет на холме. И улыбнется мне какой-нибудь прохожий, От снега и дождя бегущий в полутьме… МУЗЫКА И МУЗА
I
Заиграла пластинка. Старинный этюд — Я не помню названья этюда. Я не славлю покой, я не славлю уют, Исходящий от звонкого чуда.
Только помню мотив, напряженный мотив: Возрожденье и драма героя. Он, в короткой дуэли врагу отомстив, Рушит цепь музыкального строя.
Жаль, в финале он гибнет — от собственных рук. В лабиринтах стыда и мытарства. Так, по мысли творца, жизнь смыкается в круг — На пороге последнего царства.
Воля случая, миг, изменивший весь ход Чьей-то жизни, — души потрясенье. Кто не прав: преступивший герой или тот, Что лишил его веры в спасенье?
И динамик хрипел, и скользила игла, Чью-то жизнь воедино сплетая, И летела туда, где рассеялась мгла, Легких нот многозвучная стая.
II
Я представил себя музыкантом — Мне рояль бы, оргáн или скрипку. Овладеть бы особым талантом Пробуждать и слезу, и улыбку.
Я играл бы на маленькой флейте, На гитаре, на старом фаготе… «Ах, не смейте, мой друг, ах, не смейте! — От себя невозможного ждете».
Звонкий голос и тонкие пальцы, Дар мелодий живых, многоликих. Музыканты — слепые скитальцы, — Мне пройтись бы по сцене великих!
Атмосфера концертного зала Или просто семейного круга Нас бы, мальчиков, дружбой связала — В каждой ноте мы б знали друг друга.
Я учился бы музыке с детства И в душе бы остался младенцем, Я бы жил на последние средства — Если только родился бы венцем! * * * Памяти Николая Заболоцкого
На чердаке оставленного дома, Когда душа природы крепко спит, Грустит рояль, разбуженный мечтой, И над его крылатой высотой Не слышно разрушительного грома Кипучих звезд, сорвавшихся с орбит. И только льется свет благословенный На клавиши и ноты, в полумрак, И Бог живой, живой и вдохновенный, В час утренний спускаясь на чердак, Играет на рояле благодарном Искрящуюся музыку тепла, И сам рояль, раскрывший два крыла, Зовет Его в молчании янтарном.
А Бог, являясь, каждый раз играет — И дом живет и век не умирает.
|
