М а т е р иа л и с т и ч е с к о й н а у к и .Разбор четырёх коренных материалистических положений, которые служат для дальнейших выводов и на которых материа- листы строят свои мировоззрения, решительно не подтверждает их обещания ни в чём не уклоняться от строгого опыта и непосред- ственного наблюдения. Напротив, мы видим одни допущения и бездоказательные представления, которые не имеют даже права называться научными гипотезами. Проследив всю материалистическую науку, вы везде найдёте тот же самый характер бездоказательности. Самые опыты наблюдения и исследования производятся серь- ёзно и научно, но все выводы, делаемые на основании этих опытов, имеют свой особый материалистический характер, ибо ко всякой новой научной данности, добытой опытом для разъяснения её себе, они применяют свой обыкновенный взгляд на природу вещей и свои принципы, отделяющие их от всей вселенной китайской стеной разных допущений и представлений, отчего получается прежняя бездоказанность, недоговорённость, поверхностность взглядов, требующая опять новых представлений или новых слов вместо понятия или, наконец, ссылок на всесильное действие за- конов природы. Например, Бюхнер сказал: «Мир состоит из пустого простран- ства и атомов». Что такое атом? – Неделимая часть материи. Вы думаете, что, делая такое авторитетное заявление и ставя подобный окончательный научный постулат, он понимает и знает, что такое атом и что такое пространство, всесторонне и абсо- лютно? – Вы думаете, что он выяснил себе их ясно и наглядно до
такой степени, что может ответить на все могущие возродиться во- просы в голове человека, ищущего истины вообще, или природы вещей и сущности фактов и явлений? Совершенно нет! Было бы бесполезным стараться искать и доискиваться не только у самого Бюхнера, но и во всех остальных материалистиче- ских учениях определений или исследований касательно природы атомов, или чего-нибудь, касающегося сущности или происхожде- ния их; таких объяснений совершенно нет. Все материалистические учения считают понятие об атомах совершенно установившимся и начинают все свои дальнейшие вы- воды о каких бы то ни было явлениях природы, как о следствиях или свойствах этого, давно будто бы нам известного, атома. Не го- воря уже о неорганическом мире, весь органический мир разбира- ется ими, преследуя это не вполне выясненное понятие; – наши мысли, сама жизнь наша, наше сознание, – всё это они считают следствиями свойств атомов. Приведём слова Вундта (Grundz d. Phys. Psychologie, Leipzig, 73 г., S. 226, 228), которыми он думает разъяснить проявление со- знания и другие сложные отправления человеческого организма. «Мы можем себе представить, что известное первое волокно или известная узловая клеточка функционирует только в форме ощущения света, или двигательного импульса, но не так, что из- вестные центральные элементы служат фантазии, а другие рас- судку. Очевидно, противоречие здесь заключается в том, что пред- ставляешь себе сложные функции связанными с простыми образо- ваниями. Но мы необходимо должны предположить, что элемен- тарные образования способны только к элементарным же дей- ствиям. Такие элементарные действия в области центральных функций суть ощущения, побуждения к движению, а не фантазия, память и т.д. Всё, – замечает далее Вундт, – что мы называем волей и интеллигенцией, разрешается, как скоро она преследуется до своих физиологических элементарных феноменов, в одни превра- щения чувствительных впечатлений – в движения». Материалисты полагают, что подобными, совершенно уже бездоказательными, голословными положениями они могут удо- влетворить любознательность людей, желающих действительного познания природы самых явлений. Неужели они думают, что
этими поверхностными словами они выяснили всё, что интересует в этом случае человека, разбирающего и анализирующего, что та- кое сознание? Что такое атом? Что такое этот двигательный им- пульс, играющий такую видную, первенствующую и причинную роль во всех отправлениях живого организма?.. Неужели этот са- мый главный двигатель человеческой жизни и деятельности не до- стоин большего исследования? Отчего удостаивают они его таким малым вниманием? – Заменять понятия словами есть общераспро- странённый приём во всех материалистических учениях; попро- буем обрисовать более наглядно общий характер мышления мате- риалистов. Приведём здесь пример, помещенный у Ланге (Истор. Матер., т.II, стр. 324), как опыт выяснения материалистических приёмов. Купец сидит удобно в кресле и сам не знает, должен ли он за- няться куреньем, спаньем, чтением газет или пищеварением. Вхо- дит лакей, приносит депешу, а в ней стоит: «Антверпен и т.д. Йо- нас и К° обанкротился». – «Пусть кучер запрягает лошадей», – вскрикивает купец. – Лакей летит. Барин вскочил, встрепенулся; несколько шагов по комнате – вниз в контору, прокуристу прика- зано, письма продиктованы, депеши посланы, потом в экипаж. Ло- шади фыркают; он в банке, на бирже, у деловых приятелей, – не прошло и часу, он дома, бросается опять в кресло со вздохом: «Слава Богу, в самом скверном случае – я в безопасности. Теперь надо обдумать дальше». Это прекрасный мотив для душевной картины, могущий слу- жить темой для целой поэмы. Испуг, надежда, потрясение, расчёт, погибель, и затем победа; всё это совмещено в один какой-нибудь час времени; все эти возбуждения были произведены самыми раз- нообразными впечатлениями и представлениями, вызванными од- ними образами и представлениями, возникающими постепенно, вследствие каких-то высших, от организма человеческого совер- шенно не зависящих причин, которые человеческое сознанием не обнимает. Материалист, разбирая данное лицо, как объект веществен- ного мира, сказал бы: «Что вошло в этого человека? Образ не- скольких черт синим карандашом по белому фону. На сетчатую оболочку упали известные лучи света, которые в своих колебаниях
сами по себе не развивают более живой силы, чем всякие другие лучи. Живая сила для процесса проведения подготовлена в нерве так же, как сила сокращения мускулов – в мускулах; бесконечно слабым импульсом волны света она лишь разрешается, как разре- шается сила бочки с порохом тлеющейся искоркой. И ничего боль- шего материалист не скажет, ибо все дальнейшие его исследова- ния повели бы к необходимости признать отвлечённости, чего ма- териалист не допускает, – следовательно, для него остаётся одно только возможное исследование, что он в данном случае и делает; не принимая сознания, он может только проследить физический причинный ряд, через мозг до первого повода к внезапному дви- жению; а затем вся самая существенная сторона факта остаётся не разъяснённой: каким образом происходит, что эти синие черты производят именно в этом человеке такое именно действие, ко- торого они не произвели бы никогда, если бы изображение их пало на сетчатую оболочку глаза какого-нибудь другого человека, не имеющего никакого отношения к делам «Йонас и К°»? Не произ- вело ли бы на него другое впечатление, если бы в телеграмме были тем же синим карандашом написаны другие слова, например: «Не- веста ваша даёт вам согласие на свою руку и сердце»; или «Отец ваш умер»? Всякий ответ, который ссылается на «представление» в этом случае, не может считаться ответом, – это уклонение от желания знать истину. Мы желали бы в этом случае видеть проводники, пути живой силы, объём, способ распространения и источники фи- зических и химических процессов, из которых исходят первые им- пульсы, известным способом приводящие в деятельность каждый мускул отдельно. Мы желали бы видеть несравненно более важ- ные нервные точки, которые распространяются в органах речи, в дыхательных мускулах, производят приказание, слово и крик, ко- торое повторяют десять раз ту же игру путём звуковых волн и слу- ховых нервов других неделимых. Мы желали бы, одним словом, разъяснить так называемое психическое действие и объяснить фи- зическое, которое мы видим, физическими причинами. Пусть читатель не думает, что в этом случае мы требуем чего- либо невозможного, ибо материалисты признают в принципе, что
как строение организации живых существ, так и причинность яв- лений ими вполне поняты. Если же они признают себя настолько сведущими, то, следовательно, им должны быть ясны все эти яв- ления, которые мы и просили бы разъяснить подробно, не прибе- гая к употреблению слов и названий, взамен прямого и точного описания явления, или в противном случае мы должны были бы просить их сойти с своего авторитетного пьедестала всезнания и признаться в своём неведении, или, по крайней мере, в ограничен- ности своих знаний. Мы могли бы ещё удовлетвориться, если бы нам выяснили связь между первым впечатлением волны света и соединёнными с точным фиксированием букв импульсами движений так же ясно, как мы видим, например, отражённое в судороге бедро лягушки. А они вместо этого разыскивают в мозгу «мышление», «чувствова- ние» и «хотение», всё равно, как если бы в мускулах под мышкою пианиста желали открыть Dur, Moll, Allegro, Adagio и Fortissimo, каждое в особенном закоулке (Ланге, т.II, стр. 326). Несомненно, что причина всех этих недомолвок и поверхност- ного исследования научных вопросов лежит в том узком и совер- шенно спокойном взгляде, с которым все материалистические си- стемы смотрят на окружающий их мир, вследствие чего явления очень сложные и самая жизнь наша являются пустым и шуточным фактом. Такое опасное поверье глубоко вкоренилось в убеждении нашей публики, за него стоят не одни люди науки, но и литература наша с лучшими представителями в главе. Например, Д. Писарев в одной из своих статей пишет: «Мы все сильно заражены наклон- ностью к натурфилософии, к познанию общих свойств естества, основных начал бытия, конечной цели природы и человека и про- чей дребедени (!), которая смущает многих даже специалистов и мешает им обращаться как следует с микроскопом и анатомиче- ским ножом...». Этот спокойный, исключающий возможность всякого глубо- кого анализа взгляд Н. Страхов описывает чрезвычайно типично и совершенно в духе материалистических учений в своём сочинении «Мир как Целое», 1872, стр. 160 – 168, желая утверждать всякого от излишних и, по его мнению, суетных требований от жизни и от
науки. Он говорит, что замечание: «Нет великого человека, кото- рый бы был великим для своего лакея» – неблагоприятно не для ве- ликих людей, как многие думают, но для лакеев. Лакей великого человека видит в нём только черты, которые в силах понимать, т.е. черты обыкновенного, или даже плохого человека. «О человеке должно судить не по тому, что он есть в данную минуту, а по тому, чем он был и чем он может быть. Вместо того, чтобы спрашивать: что есть человек? – Мы должны спрашивать: чем может быть человек? Вместо того, чтобы исследовать, из чего состоит человек, мы должны рассмотреть, что бывает с человеком; вместо сущности нужно взять деятельность, вместо постоянного – переменное, вместо души – жизнь. Тогда мы убедимся, что нет существа более разнообразного, менее подчи- нённого каким бы то ни было ограничениям, более общего и, сле- довательно, совмещающего в себе более противоречий, чем чело- век. «В самом деле, что содержит этот мир, который озаряется све- том сознания? И для чего служит самое озарение? Где искать твёр- дого зерна жизни? Что от неё остаётся, что из неё выходит?» Возьмём вопрос в этой последней форме. Так он был предло- жен одним из лучших наших писателей. В порыве скорби, возбуж- дённой в нём картиною жизни современного человечества, он спросил: что выходит из жизни? – И казалось не нашёл ответа. Трудно представить себе что-нибудь печальнее безответности на такой вопрос. По-видимому, однако же, он разрешается легко. Можно ска- зать, что из жизни, кроме жизни, действительно ничего не выхо- дит, – но что и не нужно, чтобы что-нибудь ещё из неё выходило. В самом деле – выходит жизнь; чего же больше? Представьте, например, что кто-нибудь идёт по тротуару. Так или иначе, но только здесь совершается некоторое явление жизни. Положим, философ наблюдает это явление и старается понять. Что найдёт он? – Человек идёт. Идти, двигаться, это ведь значит чего- нибудь достигать, приближаться к какой-нибудь пели. Но фило- соф очень бы ошибся, если бы стал задавать себе вопрос: куда и зачем идёт этот человек? Он никуда и ни за чем не идёт; он вовсе не хочет куда-нибудь прийти; он идёт просто для того, чтобы идти.
На человеке шляпа. Философ, пожалуй, подумает, что она надета с какою-нибудь целью и станет рассматривать её с этой точки зрения. По-видимому, даже нет сомнения, что она служит для защиты от холода, так что голова – цель, а шляпа – средство. Ничуть не бывало, во-первых, у этого человека прегустые волосы, так что для головы не нужна другая защита, а во-вторых совер- шенно наоборот – не шляпа служит для головы, а голова служит поддержкой шляпы. Шляпа куплена для того, чтобы её носить во время прогулок, и если этот человек несёт на своей голове шляпу, то именно для того, чтобы нести её. Точно так же напрасно мы бы стали ломать себе голову, если бы вздумали объяснить себе форму этой шляпы. Форма её также не имеет никакого внутреннего значения. Шляпе дана такая форма ради самой этой формы».
Казалось бы, что, в настоящем пытливом веке точных наук, исследований и анализов всякого рода, это узкое и поверхностное миросозерцание должно было бы находить себе очень мало после- дователей, а на поверку выходит, что большинство образованных людей, придерживаясь материализма, совершенно для себя неза- метно являются поборниками его. Гораздо труднее стараться фи- лософским путём проникнуть до познания сущности и природы явлений и фактов, чем остановиться на полдороге из-за каких-то принципов и вообразить себе, что дальше идти не следует. Неужели же в самом деле этот взгляд на вещи может быть признан философским взглядом; никакой мало-мальски философски сло- женный ум не может допустить, что человек живёт только для того, чтобы жить, идти по улице только для того, чтобы идти, но- сить голову на плечах от того, что у него есть шапка? Это значило бы исключить всякое понятие о цели даже в желаниях и стремле- ниях самого человека, это должно быть признано несообразно- стью всяким, который только потрудился бы вникнуть в отноше- ния свои к условиям жизни и к обстоятельствам, окружающим его. А между прочим можно без всякой утрировки сказать, что все без исключения материалистические системы носят на себе этот отпечаток детской или примитивной науки и смешивают идею с формой, внешность с сущностью. Материалистам кажется, что
они уже исчерпали вопрос тогда, когда они начали его, не имея достаточно оснований, и окончили, не разъяснив ровно ничего. Эта общая черта справедливо заставила многих, более глубо- ких мыслителей, совершенно не признавать материалистические учения за философии, а, причисляя их к позитивизму, считать их за особый род научных обобщений, не выходящих из программы, которой придерживаются положительные науки. Так говорят о материалистических философиях противники материализма; приверженцы же материализма говорят то же са- мое; они тоже исключают их из области философии и причисляют также к позитивизму, оставляя всецело за философией метафизи- ческую и умозрительную части. Они говорят, что только в Англии злоупотребляют словом философия, называя даже протоколы пар- ламентских заседаний «философскими», – так широко применяют они это слово. Поборники материализма находят, что большинство материа- листов никогда не уклонялось в своих произведениях от про- граммы позитивизма; каким же образом можно причислить их произведения к рубрике философских, если в них нет и следа ме- тафизики? Они восхваляют как своё мировоззрение, так и резуль- таты, добытые через него; они говорят, что единственно через него они успели приобрести те неоценённые и бесспорные данные для своих познаний, которыми они владеют в настоящее время. Закан- чивая свою историю философии, Дж.Г. Льюис (перев. с англий- ского, 1885 г., стр. 367) говорит: «Достойно внимания – и это факт весьма знаменательный, – что в развитии умозрения наблюдается прогресс только в отношении тех вопросов, которые доступны по- зитивному исследованию. Если мы в настоящее время столь же да- леки от решения какой-либо онтологической проблемы, как и во времена Прокла, то мы уже гораздо менее невежественны в отно- шении законов деятельности человека. Психология ещё не закон- чена, но она обладает уже многими несомненными истинами. Хотя многое ещё остаётся сделать, но многое уже сделано и, благодаря новому позитивному методу, мы обладаем отрадным сознанием того, что вышли, наконец, из заколдованного круга диалектиче- ских и логических ухищрений (?) и идём путём прямым, где каждый
шаг приближает нас к позитивному познанию, где каждое завое- вание есть неизменная истина». Это, конечно, дело личного взгляда, но надо думать, что не все согласятся с ним. Вопрос в том: что лучше? – помощью ли диалек- тических и логических ухищрений (если бы точный анализ был действительно немыслим) стараться проникнуть в сокровенные тайны природы и таким образом достигнуть истины, или совер- шенно обходить их, а если они сами попадают нам в глаза и воз- буждают наше внимание, то маскировать их разными ложными представлениями или исключать их совсем из науки? На это мы заметим только, что программа положительных наук нужна чело- вечеству для установления категорий знания, для определения гра- ниц, возможных по точной науке познаний; тем не менее, положи- тельные науки далеко не могут исчерпывать всего того, что было бы желательно знать свободномыслящему человеку и что он рано или поздно должен достигнуть при развитии науки, так как в го- лове каждого уже гнездятся целые рои вопросов. Дю-Буа-Реймон, говоря в строгом смысле слова, тоже матери- алист и поборник механики атомов, также убеждён, что всё позна- ние природы может быть сведено, рано или поздно, к механике атомов; но он философ в том отношении, что не признаёт свою науку окончательной и допускает причину движения, лежащего не в самих атомах, что ещё больше расширяет его свободный и ясный взгляд на мир и на способы исследования его. Он смотрит не узким материалистическим взглядом на задачу жизни и науки, его требо- вания относительно знания этой атомистической механики совер- шенно другие. На конгрессе немецких естествоиспытателей и врачей в Лейп- циге, в 1872 году, он сказал: «Что ум, который знал бы положение и движение всех атомов вселенной для данного, очень маленького, периода времени, должен быть также в состоянии, по правилам механики, вывести из этого всё будущее и прошедшее. Он мог бы посредством надлежащего развития своей мировой формулы ска- зать нам, кто была Железная Маска, или как погиб Президент. Как астроном предсказывает тот день, в который через многие годы опять возникнет на небесном своде комета из глубины мирового пространства, так этот ум читал бы в своих уравнениях тот день,
когда греческий крест будет блистать на соборе Софии, или когда Англия сожжёт свой последний каменный уголь. Если бы он вста- вил в мировую формулу время равным бесконечности, то перед ним раскрылось бы загадочное первобытное состояние вещей. Он увидел бы в бесконечном пространстве материю или уже движу- щейся, или неравно распределённой, так как при равном распреде- лении неустойчивое равновесие никогда не нарушалось бы. Если бы он увеличивал время безгранично в положительном смысле, то он узнал бы, угрожает ли теорема Карно вселенной, лишь после бесконечного или уже после конечного времени ледяной непо- движностью». По его мнению, только подобная формула могла бы утвердить человека в истинности его познания атома. Эта задача, конечно, могла бы и не быть скоро выполнена; может быть до этого никогда не достиг бы человек, но тем не менее, пока задача эта ещё не раз- решена, пока подобная формула ещё не отыскана, наука должна стремиться и добиваться такого знания, и сознавать, что вопрос этот в сущности остаётся ещё совершенно открытым, одним сло- вом – наука должна чувствовать своё бессилие и видеть пробелы своих знаний.
|
~ 232 ~
