Феноменологическая концепция личности: базовые понятия

Здесь хотелось бы обратить внимание на личный опыт профес­сиональной деятельности К. Роджерса, который пришел в клини­ческую психологию из сферы социальной, педагогической и рели­гиозной помощи самым разным слоям населения, что, естественно, наложило отпечаток на его понимание специфики психологичес­кой помощи и терапевтических отношений, складывающихся в по­добного рода практике. Работа с беднейшими и подчас просто обез­доленными людьми, которым недоступен элитарный и сухой клас­сический психоанализ 1940-1950-х гг., а поведенческая терапия гра­ничит с репрессивной психиатрией и бездушной технологической манипуляцией, привела К. Роджерса к обманчиво простому выво­ду. Минимум, чем один человек способен помочь другому, и в чем люди «от веку» не перестают нуждаться, - так это тем, что просто вы­слушает, со вниманием и состраданием, поверит и простит, т.е. от­несется по-христиански - без осуждения, с терпимостью и любо­вью, согласно главным евангельским заповедям. Карл Роджерс попытался воплотить идеал человеческих отноше­ний в созданной им терапевтической системе в эпоху, когда тради­ционная религия превратилась в американском обществе в рутин­ное, выхолощенное духовно, ригористическое исполнение ритуа­лов; она не могла больше помочь и той части интеллектуалов, ко­торая испытывала «духовный вакуум» и страдала от одиночества и вины, некоммуникабельности и потери смысла жизни. Пред- и пос­левоенный социокультурный контекст жизни американского и за­падноевропейского общества закономерно должен был породить (и породил) новую породу «помогателей» роду человеческому - полу­пастырей, полумиссионеров, полуутопистов, полутерапевтов, ре­форматоров и радикалов, гуманистов в самом истинном значении этого слова. Гуманистическая психология, или «третья сила», как в шестидесятых годах назвал это философско-психологическое тече­ние Абрагам Маслоу, не была теоретически единым и последова­тельным направлением. Своими идейными корнями она уходит в экзистенциальную философию Кьеркегора, Хайдеггера и Сартра, в феноменологию Гуссерля и понимающую психологию Дильтея. У каждого из «могучей кучки» тех, кого впоследствии станут причис­лять к гуманистической персонологии и (или) психотерапии, ока­зался свой путь. В начале этого пути их объединяло стремление со­здать жизнеспособную альтернативу двум наиболее важным интел­лектуальным течениям в психологии - психоанализу и бихевиориз­му. У Карла Роджерса было свое предназначение: его биография и жизненный путь заставляли его прежде всего искать способ дей­ственной «здесь и теперь» помощи страждущим, без различия со­словий и вероисповеданий, образовательного и культурного цен­за. К тому же профессиональная деятельность К. Роджерса начина­лась в сфере социальной помощи, где психология, по его собствен­ному признанию, отнюдь не поощрялась, да и сам он в то время еще не имел полного и систематического психологического обра­зования и еще не был принят научным психологическим сообще­ством. Его научные взгляды прошли, таким образом, длинный путь формирования, многое ему и его сподвижникам приходилось впос­ледствии переосмысливать; в частности, это касается некоторой пе­реоценки организмического опыта в ущерб духовному на началь­ном этапе оформления теории. Все это, вместе взятое, наложило отпечаток своеобразия на роджерианское течение.

В истории развития и интеграции психотерапевтических школ в дальнейшем также более четко обрисовались факторы, ограничи­вающие оптимизм роджеровского подхода. Безусловно, терапевт Должен искать созидательные силы в человеческой душе и всеми доступными (в пределах профессионально допустимых!) средства­ми способствовать их поддержке и усилению; в любой терапевти­ческой системе этот принцип является базисным. Вопрос в другом: является ли достаточным принцип поддержки, когда речь идет о

«пациенте нашего времени», которого одни называют «нарцисси­ческим», другие - «пограничным», типе человека, который описи­вается «как неуверенный в реальности собственного существова­ния, ревниво сравнивающий себя с другими людьми, обуреваемый страхом смерти; клиент, у которого нет выраженных симптомов бо­лезни, но страдающий вообще от бесцельности существования, от­чужденности, жалующийся на скуку и тяготящийся своими обязан­ностями» [2. - С. 76]. X. Кохут, создатель оригинального метода те­рапии нарциссических пациентов, довольно большое внимание уде­лял эмпатии как эмоциональному отклику терапевта на неотлож­ные нужды пациента, как поддержке пациента в его стремлении к восстановлению своего Я. О.Кернберг в разработанной им «экс­прессивной психотерапии» в большей степени придерживается клас­сически негативного психоаналитического взгляда на поддержива­ющие методы, отстаивая преимущество вскрывающе-интерпрета­тивных, сфокусированных на интерпретации переноса как искажен­ного паттерна межличностных отношений.

Таким образом, проблема так называемых реальных межличност­ных отношений в рамках терапевтического процесса была поднята К. Роджерсом одним из первых, и эта проблема дискутируется и се­годня.

В своих основных теоретической работах пятидесятых годов К. Роджерс дает дефиниции базовых понятий, исходя из которых он развертывает теорию личности и модели терапии, определяет терапевтические условия изменения личности и межличностных от­ношений. Первой фундаментальной предпосылкой своей феноме­нологической теории Я (самости, Я-концепции) К. Роджерс считал предположение, что для очерчивания себя и самоопределения люди опираются исключительно на свой субъективный опыт восприятия реальности, свою «внутреннюю систему эталонов», сквозь призму которой реальность мира только и может предстать перед челове­ком в каждый данный момент его бытия; именно этот опыт он и называл феноменологическим полем. Это глубоко индивидуальный внутренний мир личности, включающий ее сенсорный и чувствен­но-моторный опыт, мир образов и смыслов, и если мы хотим по­нять, почему человек действует так, а не иначе (и честно признаем при этом ограниченность возможностей научного постижения че­ловека), у нас нет иного пути, кроме как попытки понимания, ка­ким образом человек воспринимает этот мир.

Другой важный тезис, характеризующий феноменологическое направление, - убежденность в потенциальной способности чело­века принять на себя ответственность за свою жизнь, определение своей судьбы и своего будущего. В противоположность Фрейду Род­жерс был убежден, что не прошлый опыт определяет нынешнюю жизнь человека, а то, каким образом она представляется и пережи­вается им в настоящий момент; следовательно, предопределенностьтого или иного поведения кроется не в прошлой истории» а в насто­ящем и будущем» за которые человек может отвечать и активно их строить. Отметим, что именно убежденность К. Роджерса в пози­тивной роли признания ответственности и свободы выбора за че­ловеком» независимо от того, как мы его станем называть, - чело­веком, испытывающим психологические проблемы, или пациентом с определенным психиатрическим диагнозом, коренным образом изменила всю философию отношения к больному, привела к появ­лению новой «фигуры» в области практической психологии, а имен­но: клиента в противовес традиционной «фигуре» пациента. Так тер­минологически закреплялась важнейшая для К. Роджерса идея: ува­жения в любом человеке человека, спасительность видения в дру­гом человеке зернышка добра и здоровых сил.

Таким образом, в своем третьем тезисе К.Роджерс настаивает на природно присущем человеку стремлении к развитию и самоак­туализации, иными словами, телеологической целесообразности, со­гласно которой основной закон душевной жизни состоит в движе­нии, росте психологической дифференциации, автономии и зрело­сти. Эта тенденция просматривается во всякой органической и че­ловеческой жизни - стремление расшириться, распространиться, за­действовать все способности организма, в той мере, в какой это действие усиливает организм или самость. Далее: человек, как связ­ный и структурно организованный гештальт, целостен в своих от­ношениях с миром; он ведет себя, воспринимает и переживает этот мир всем своим существом. В свою очередь, и понять человека мож­но только с холистических позиций, а не как механическую сумму составляющих его частей. Другим следствием холистического взгля­ да на человека естественно становится оптимистическая оценка воз­можностей его самоизменения на основе изменения любого аспек­та субъективного опыта. Между тем последний далеко не всегда поддается символизации и осознается в каждый данный момент, иногда значительная часть переживаемого остается на субсенсор­ном уровне.

Что же мешает чувственно-телесному (организмическому) опы­ту стать полноправной частью самости, обогатить ее новыми смыс­лами, придать полноценность? «Существует опыт организма, - ут­верждает К. Роджерс, -который не получает символизации или же получает лишь в искаженной форме, так как его адекватное созна­тельное выражение было бы полностью несовместимо с представ­лением индивида о себе» [3. - С. 53]. Таким образом, полагает Род­жерс, две «части» феноменального поля Я, как правило, оказыва­ются недостаточно интегрированы, «неконгруэнтны» друг другу, хотя человеку свойственно постоянно стремиться к их интеграции. Своего рода диссонанс, рассогласование в функционировании и структурировании феноменологического опыта одновременно яв­ляется и стимулом саморазвития, движением ко все большей самоактуализации, достижению все большей полноты функционирова­ния личности.

Часть феноменального поля, называемая организмом, содержит все, что происходит внутри оболочки организма в любой данный момент; она включает интрацепию, но также восприятия, ощуще­ния, переживания, возникшие на основе воздействия извне, кото­рые человек, может быть, не осознает, но мог бы осознавать, если бы позволил себе не избегать, а полностью сфокусироваться на них. Привычка селективно направляет наше внимание на непо­средственную опасность или на безопасное и приятное в опыте вместо того чтобы Я активно и полно воспринимало все стимулы окружающего.