Здесь и далее высказывания 3. Фрейда приводятся по: Фрейд 3. Як Оно. Л., 1924.

В сущности, это парафраз знаменитой метафоры Платона, сравнившего разум с возницей, который правит впряженными в колесницу конями, один из которых благородные страсти челове­ка, другой — грубые вожделения. Но Фрейд полностью переос­мысляет философский образ. Его всадник не управляет, а уно­сится неукрощенной лошадью. Правит инстинкт, необузданное влечение, а разум лишь приспосабливается, выбирая по возмож­ности более безопасный путь. Идти против воли «ОНО», напра­виться в противоположную сторону для «Я» — невозможная зада­ча. Всадник будет выброшен из седла. Человека в таком случае ожидают душевные и физические страдания и, возможно, даже смерть.

Согласно Фрейду и в полном соответствии с иррационализ­мом типа «Философии жизни», основное содержание бессозна­тельного составляют инстинкты, обусловленные биологической.природой человека. Причем Фрейд сумел интегрировать разнооб­разные биологические потребности и свести их к двум инстинк­тивным влечениям — сексуальному (влечение к жизни) и агрес­сивному (влечение к смерти вплоть до саморазрушения), которые метафорически связал с именами древнегреческих богов любви и смерти (Эрос и Танатос).

«Я полагаю, — говорил 3. Фрейд, — что нужно различать два рода влечений, причем первый род — сексуальные влечения, или Эрос, — значительно заметнее и более доступен изучению. Он охватывает не только подлинное незадержанное половое влече­ние и производные от него целесообразно подавленные, субли­мированные влечения, но также и инстинкт самосохранения, ко­торый мы должны приписать "Я"... Основываясь на теоретиче­ских, подкрепляемых биологией соображениях, выставим гипоте­зу о влечении к смерти, задачей которого является возвращение всех живых организмов в безжизненное состояние, в то время как Эрос все шире охватывает раздробленную на части жизнен­ную субстанцию, стремится усложнить жизнь и при этом, конеч­но, сохранить ее... Каждый из этих двух родов влечений сопро­вождается особым физиологическим процессом (созидание и рас­пад), в каждом кусочке живой субстанции действуют оба рода •Влечений, но они смешаны в неравных дозах, так что живая суб-¹<станция является по преимуществу представительницей Эроса».

3. Фрейд, таким образом, подчеркивал, что нет особых раз­личий между человеком и остальными живыми существами: <всеми правят биологические законы. Именно эти природосооб-разные инстинкты составляют, по его мнению, суть и конечную Цель всех человеческих устремлений. Сексуальная энергия, или либидо (от лат. libido — стремление, желание), составляет основу

жизненной энергии вообще и психической энергии в частности. В основе всех внутрипсихических конфликтов и неврозов, как считал Фрейд, лежат сексуальные проблемы, нереализованная энергия либидо.

Однако движущей силой развития психики является не столько сила влечений, сколько противоречие этих влечений реа­льным возможностям и требованиям социума. «ОНО» как средо­точие инстинктов не признает препятствий, руководствуясь толь­ко стремлением к удовольствию. А удовольствие возникает от разрядки нервного напряжения, вызванного обострением потреб­ности. Незамедлительное и безудержное удовлетворение потреб­ности — основной принцип действия «ОНО». Но очевидно, что потребность не всегда можно удовлетворить немедленно и бес­контрольно. Приходится считаться с реальностью, ждать подхо­дящего момента, искать другие способы достижения желаемого и т.п. Вот почему в лоне «ОНО» постепенно дифференцируется «Я» как такая внутрипсихическая инстанция, которая, исходя из реальных возможностей, способна приспосабливать требования «ОНО» к объективным обстоятельствам.

«"Я" старается также, — говорил 3. Фрейд, — содействовать влиянию внешнего мира на "ОНО" и осуществлению тенденций этого мира. "Я" стремится заменить принцип удовольствия, ко­торый безраздельно властвует в "ОНО", принципом реальности... "Я" олицетворяет то, что можно назвать разумом и рассудитель­ностью в противоположность "ОНО", содержащему страсти».

Первоначально в теории 3. Фрейда основное место отводи­лось именно «принципу удовольствия», как бы подкрепляя изве­стный тезис Ф. Ницше: «По ту сторону добра и зла». Впоследст­вии, однако, Фрейд убедился в недостаточности такой модели и даже написал специальную работу «По ту сторону принципа удо­вольствия» (1920). Он признал существование принципов регуля­ции морального плана и обосновал существование третьей психи­ческой инстанции — «Сверх-Я» (лат. Super-Ego). Но и здесь 3. Фрейд не изменил своему принципу искать естественно-науч­ное объяснение психических процессов и механизмов. С его точ­ки зрения моральные нормативы интериоризуются, переносятся внутрь личности постепенно под влиянием социальных запретов и суровых наказаний. Из страха наказания ребенок преодолевает первые сексуальные влечения, «эдипов комплекс» (любовь к ро­дителю противоположного пола). Из чувства самосохранения он идентифицируется с родителем, от которого исходит угроза нака­зания, и тем самым присваивает его качества, в том числе мо­ральные требования и запреты по отношению к себе. Сформиро-

вавшийся таким образом идеал — «Сверх-Я» — становится внут­ренним судьей и цензором мыслей и поступков человека.

«Легко показать, — говорил 3. Фрейд, — что идеальное "Я" соответствует всем требованиям, предъявляемым к высшему на­чалу в человеке. В качестве заместителя страстного влечения к отцу оно содержит в себе зерно, из которого выросли все рели­гии. Суждение о собственной недостаточности при сравнении "Я" со своим идеалом вызывает то смиренное религиозное ощу­щение, на которое опирается страстно верующий. В дальнейшем в ходе развития роль отца переходит к учителям и авторитетам; их заповеди и запреты сохраняют свою силу в идеальном "Я",.осуществляя в качестве совести моральную цензуру. Несогласие |Между требованиями совести и действиями "Я" ощущается как «Чувство вины».

, Во многих работах 3. Фрейд повторял мысль, что мораль — (Всего лишь специальный внутрипсихический заслон против вле­чений «ОНО», что в основе ее лежит древний страх кастрации за ^слушание родителей и старейшин племени. Склонность челове­ка подчиняться нравственным требованиям Фрейд считал насле-дием этого страха. Таким образом, жесткость «Сверх-Я» пред­оставлялась ученому даже более грозной, нежели противодействие {внешнего мира.

с> Таким образом, 3. Фрейд не только повторил, что человеком 1р1равляют инстинкты. Он показал внутреннюю динамику психи­ческой жизни, обусловленную инстинктами и влечениями. И, не­смотря на явное умаление роли сознания в структуре психики, #ак врач он считал основой излечения неврозов именно осозна­ние и ясное понимание внутренних конфликтов. В этом Фрейд кажется даже большим рационалистом, чем сам Декарт с его зна­менитым «мыслю, следовательно, существую». Хотя сегодня эта вера Фрейда в терапевтическое всесилие разума кажется не менее наивной, чем убежденность Декарта в познаваемости абсолютной истины. Но сам Фрейд и не пытался приукрасить функции со­знания в психической жизни человека:

«..."Я" является несчастным существом, которое служит трем господам и вследствие этого подвержено троякой угрозе: со сто­роны внешнего мира, со стороны вожделений "ОНО" и со сторо­ны строгости "Сверх-Я"... Как пограничное существо "Я" хочет быть посредником между миром и "ОНО", сделать "ОНО" при­емлемым для мира и посредством своих мышечных действий *4>ивести мир в соответствие с желаниями "ОНО"... "Я" не толь­ко помощник "ОНО", но также его верный слуга, старающийся Услужить расположение своего господина. "Я" стремится, где "только возможно, пребывать в согласии с "ОНО", окутывает бес-

сознательные веления последнего своими предсказательными ра-ционализациями, создает иллюзию послушания "ОНО" требова­ниям реальности даже там, где "ОНО" осталось непреклонным и неподатливым, затушевывает конфликты "ОНО" с реальностью и, где возможно, также и со "Сверх-Я". Будучи расположено по­середине между "ОНО" и реальностью, "Я" слишком часто под­вергается соблазну стать льстецом, оппортунистом и лжецом, по­добно государственному деятелю, который, обладая здравым по­ниманием действительности, желает в то же время снискать себе благосклонность общественного мнения... "Я" подвергается опас­ности третирования и смерти. Когда "Я" страдает или даже поги­бает от агрессивности "Сверх-Я", то судьба его подобна судьбе протистов, которые погибают от своих собственных продуктов разложения».

Фрейд излечивал душевные болезни, но существования души он не признавал. Биологизация мотивов и побуждений позволяла отвергнуть власть верований, без пиетета говорить о святых поня­тиях и сакральных запретах. Дело не в том, что были свергнуты боги. Это и раньше случалось в истории цивилизации. Но на смену старым богам приходили новые. «Неистинные» религии уступали место «истинным». Психоанализ же взглянул на рели­гию как на производное самой психики, «продукт ее разложе­ния», по выражению Фрейда. Это придавало психоаналитикам гордость и пафос богоборцев. Неприятие Фрейдом любого рода религии отличалось чисто богословской истовостью и бескомпро­миссностью. Это был его собственный «символ веры», мировоз­зренческая основа и стержень концепции. Психоанализ, собст­венно, и был богоборчеством. Только теперь это была борьба с «Богом внутри человека».

Упрощенно терапевтическую схему 3. Фрейда можно пред­ставить так. Невроз возникает из-за депривации конкретных вле­чений, которые вытеснены в бессознательное, потому что счита­ются предосудительными. Чтобы вылечиться, человек должен осознать и принять данные влечения как факт. Этому мешают моральные запреты, с детства входящие в плоть и кровь «Я» и вызывающие внутреннее сопротивление осознанию. В ходе лече­ния пациент должен осмыслить, если хотите, уверовать, что он, действительно, прежде всего биологическое существо, стремяще­еся к удовольствию, а все нравственные идеалы лишь защитные образования, древний страх пресловутой кастрации, сейчас уже неактуальный и потому излишний. Подготовленный таким обра­зом человек сможет преодолеть защитные механизмы, научится строить свои отношения с другими людьми без глупых страхов и ложных ожиданий и тем самым изживет невроз. Особая простота

такой схемы сильна была тем, что оставляла максимальную сте­пень свободы для таланта врача, его опыта и гуманности. Теория Фрейда открыла ворота для новых открытий в психологии и no-дожила начало психотерапии как таковой. Психология впервые Проявила себя как действенный инструмент в решении сложней­ших внутрипсихических проблем.

Концепция Фрейда сразу стала достоянием публики, вызывая горячее негодование одних и вдохновляя других. Трехслойная Структура личности «ОНО»—«Я»—«Сверх-Я» стала воспринимать­ся как универсальная модель чуть ли не любого феномена духов­ной жизни. В качестве важнейшего двигателя человеческого по­ведения и душевных порывов было признано стремление к удо­вольствию, то есть удовлетворению биологических потребностей. Все духовные ценности стали рассматриваться как защитные об­разования, предназначенные только для регуляции социальных отношений и, как правило, в ущерб самой личности. По большей 1|асти эти рассуждения исходили из приоритета индивидуальных потребностей, а социум рассматривался как сила, враждебная личности, подавляющая «Я». Так формировалось и рефлексиро­вало себя в научных обобщениях сознание, стремящееся эманси­пироваться от социума, отменить все возможные табу и следовать непосредственно инстинктам. Этот тип сознания пытается опира­ться на биологические механизмы организма и проявляет себя Шк драйв-мышление (от англ. drive — непреодолимое влечение, Спонтанное движение).

Термином «драйв» в биологии называют инстинктивные по­буждения, свойственные простым организмам, возникающие са­мопроизвольно и не поддающиеся контролю. К драйвам относят­ся все фундаментальные физиологические потребности: в пище, Юде, свете, движении, продолжении рода и т.п. Регуляция пове­дения при этом представляет собой простой механизм разрядки напряжения и лучше всего описывается бихевиористской схемой St**R, когда подходящий стимул запускает действие, направлен­ное на немедленное удовлетворение потребности. Поведение че­ловека, особенно автоматические реакции, связанные с поддер­жанием функционирования организма, не противоречат такой формуле. Однако в таких случаях роль мышления ничтожна. И под драйв-мышлением понимаются не просто рефлексы. Это не обозначение для инстинктивных форм поведения, которые были, есть и будут у человека всегда, при любых парадигмах Мышления. Драйв-мышление — это осознанное следование прин­ципу удовольствия как единственному ориентиру поведения вслед­ствие отрицания социальных запретов и предписаний, табу и идеа­лов, долга и ответственности.

Строго говоря, «принцип удовольствия» не только реальный, но и объективно необходимый элемент глубинного механизма выживания, изначально присущий организму. И на всех этапах развития общества возникали религиозные секты и философские школы, которые во главу угла ставили принцип удовольствия, стремление к наслаждению, гедонизм (от греч. hedone — наслаж­дение). Согласно еще древнегреческой трактовке гедонизма, на­слаждение и есть высшее благо и основной закон человеческого поведения. При этом под наслаждением могут пониматься как чувственные удовольствия (Аристипп, 5—4 вв. до н.э.), так и от­сутствие страданий, безмятежность (Эпикур, 341—270 до н.э.). Попытки гедонистического обоснования самой морали предпри­нимали и гиганты рационализма (Гоббс, Локк), но теперь речь шла даже не о разрыве, а о противопоставлении принципа удо­вольствия и принципа морали.

Механизм гедонистического поведения и в самом деле до­статочно прост и доступен. Но многообещающие теоретические расчеты и прогнозы современных гедонистов в эксперименталь­ных исследованиях выглядят удручающе. Широко известны опы­ты Дж. Олдса с лабораторными крысами, которым вживлялись электроды непосредственно в ту область мозга, которую называ­ют «центр удовольствий». Крыса получала возможность самостоя­тельно активизировать этот участок мозга разрядами тока, нажи­мая на рычаг, замыкающий электрическую цепь. Оказалось, что наслаждение, получаемое таким образом, заменяет все: и реаль­ную пищу, и отдых. Крысы нажимали на рычаг беспрерывно, до­водя себя до полного изнеможения и даже гибели.

Первичные эмоции, вроде ужаса или удовольствия, имеют рефлекторную основу. Любое существо, раз испытав наслажде­ние, пытается снова и снова повторить ощущение, иными слова­ми, «найти рычаг». Самостимуляция и поиск все новых рычагов, способных вызвать удовольствие, составляют суть драйв-мышле­ния, которое черпает энергию в биологических влечениях инди­видуального бессознательного, но неожиданно попадает в физио­логическую ловушку. Существует объективное явление утомления нервных центров и угасания реакции при многократном повторе­нии воздействия. Привыкание и пресыщение достигаются очень быстро, и человек начинает искать все новые и все более силь­ные раздражители. На этом пути он рано или поздно переходит от поиска наслаждений к поиску сильных ощущений. А наиболее сильные ощущения, как выяснилось, дает не то, что вызывает удовольствие, а то, что возбуждает страх: боль и смерть. И это вторая физиологическая ловушка, которую не может миновать драйв-мышление. Боль — единственное ощущение, которое не

угасает и не ослабевает при постоянном воздействии раздражи­теля. Болевые рецепторы не знают адаптации. Так же трудно адаптироваться к страху смерти. Инстинкт самосохранения спо­собен активизировать сверхмощные витальные силы организма. И тут третья ловушка драйв-мышления, уже психофизиологиче­ская. У человека есть еще одна потребность, по силе равная по­требности в самосохранении. Это потребность в самоуважении, в высокой самооценке, в поддержании идентичности своего «Я». Угроза унижения, «потеря лица», распад «Я» — то же, что смерть. Моральные страдания — то же, что боль. В погоне за сильными ощущениями драйв-мышление вовлекает человека в ситуации, где ему приходится переживать либо страх боли и смерти, либо страх унижения и моральных страданий. Так возникает то особое психическое состояние, которое современный психолог, социоте-рапевт Н.Ю. Борисов называет «гедонистическим риском», то есть бесконтрольное влечение к опасности ради сильных ощущений. В интересной по исследовательскому материалу работе «"Гедони­стический риск" в неформальных молодежных объединениях» он выделяет четыре ступени реализации влечения к опасности:

1. Участие в реальной опасной ситуации (драка, хождение по канату над пропастью и т.п.).

2. Наблюдение реальной опасной ситуации (коррида, уличные беспорядки, состязание по кик-боксингу, петушиные бои и т.п.).

3. Наблюдение за имитацией опасных ситуаций (жесткий бое­вик, натуралистические видеофильмы, театрализованные по­становки и т.п.).

4. Участие в имитации опасных ситуаций (аттракционы типа «американские горки», прыжки со страховкой, военные игры и т.п.).

Очевидно, что ни одна из этих ступеней сама по себе не за­служивает проклятий. И даже, к примеру, драка не обязательно предосудительна. Но гедонистический риск может превратиться ИЗ разового, преходящего переживания в форму жизни. Согласно мнению социотерапевтов, девиантное (отклоняющееся) поведе­ние не только подростков, но и взрослых зачастую связано с ме­ханизмом поиска возбуждений. Гедонистический риск лежит в основе субкультуры криминальных и неформальных группировок (панков, рокеров, фанатов и др.), широко использующих различ­ные формы и прямой, и ритуализированной агрессии. Основное содержание их деятельности — создание опасных ситуаций, вы­зывающих психическое напряжение, эмоциональный взрыв, со­циальный стресс. Шокирующая демонстративность панков, бес-

смысленные столкновения футбольных фанатов и т.п. — всего лишь попытки извлечь максимальный аффект из угрожающей или удивляющей ситуации.

Гедонистический риск, становясь основным мотивом, приво­дит к существенным изменениям личности. Н.Ю. Борисов выде­ляет даже «синдром гедонистического риска», для которого ха­рактерны:

• Трудности субъективного выделения цели. Даже самому себе человек не может и не пытается объяснить свое поведение, вред которого он зачастую осознает (наркоман, азартный иг­рок и т.п.).

• Трудности объективного выделения цели. Внешняя «бессмыс­ленность», «бесцельность» действия, то, что называется «do­ing nothing».

• Склонность к нарушению правил, агрессивному, провоциру­ющему поведению. Сюда относятся также многие формы «протестного» поведения.

• Повышенная возбудимость сильных отрицательных эмоций, взрывных по типу протекания, как то: гнев, ярость, паника и т.п.

• Отсутствие стабильных интересов, скачка идей, немотивиро­ванная перемена занятий, беспорядочное переключение вни­мания.

• Культивирование первобытного стереотипа «мужского» пове­дения: жестокость, грубость, стремление к доминированию, «право силы», «скородействие» без раздумий и колебаний. Именно в «маскулинных» группах —■ панков, рокеров, брито­головых и пр. — наиболее широко задействован механизм ге­донистического риска.

Как показывают наблюдения и исследования, гедонистиче­ский риск затрудняет развитие потребностно-мотивационной сферы, поскольку сверхсильные витальные эмоции конкурируют со всеми остальными, вытесняют и подавляют иные интересы и переживания¹¹. Возникает либо «заколдованный круг», когда ге­донистический риск, являясь следствием интеллектуальной и эмоциональной неразвитости и сопутствующего им чувства ску­ки, сам же усугубляет эту неразвитость, препятствует дифферен­циации и развитию мотивации. Либо гедонистический риск, про-

См..Борисов Р.Ю. «Гедонистический риск» в неформальных молодежных объединениях // Психологические проблемы изучения неформальных молодеж­ных объединений. М., 1988; Фат АЛ. Специфика неформальных подростковых объединений в крупных городах // Там же.

являясь как вторичное образование вследствие утраты смысла, постепенно приводит к деградации мотивационной сферы и по­ведения.

Особого внимания заслуживает факт, что гедонистический риск достигает предельной напряженности именно в групповом взаимодействии. В этом случае механизм угрозы самооценке пре­валирует даже над инстинктом самосохранения, потому что груп­повое давление заставляет человека действовать заданным обра­зом, не оставляя возможности для индивидуального выбора. Так создается парадоксальная психологическая ситуация, когда инди­вид, повинуясь «принципу удовольствия», утрачивает индивиду­альность. Поэтому механизм гедонистического риска так тесно связан с возникновением «негативной идентичности», со стрем­лением, как иногда выражаются, «быть ничем». «Негативная ■Идентичность», в интерпретации крупнейшего психоаналитика современности Эрика Эриксона (1902—1994), проявляется как деспособность принять на себя позитивную роль в социуме, до­биться общественного признания, и погруженность в ощущение Поверженности¹². Чувство отверженности, в свою очередь, как бы дает право на нелояльность к обществу, враждебность по отноше­нию к окружающим и отрицание социальных норм как таковых. I Защитный механизм проекции срабатывает таким образом, i дао внутреннее самоотвращение, возникающее вследствие неспо­собности личности следовать нравственным установлениям; («Сверх-Я»), воспринимается как отвержение, идущее извне, от -общества, и вызывает «ответную» агрессивность ко всем и вся. Ш,.в том числе к себе. Так, одним из признаков негативной 1 адентичности является глумливо-горделивое присвоение себе - датирующих, явно отрицательных, неблагозвучных и неприят-|1ых прозвищ, самоопределений, принципов: «отбросы», «ночные й Лрлки», «отморозки», «беспредел», — и демонстрация соответст-*» даощего поведения.

Ж,\\ Наличие сильных отрицательных эмоций в структуре гедони-Ж&яческого риска неизбежно. Никогда, если вдуматься, очевид-||"1&сть абсолютности смерти, полного исчезновения личности, без ***$^дежды на возрождение и духовное воскресение не вставала пе-", человеком в такой ясности и жесткости. Отказываясь от «веч- К ценностей», человек лицом к лицу, без буфера нравственных Ьинципов и духовных гарантий встает перед проблемой угнете-Ня и смерти. Как биологическое существо человек конечен и ''ЛИ^ртен, но в отличие от животных может сознавать это в каж-Iftbrft момент своей жизни. Если он чувствует свою приобщен-

¹² См.: Эриксон Э. Кризис идентичности. М.,

1998.

ность к чему-то непреходящему, великому и вечному, будь то Природа, Община, Бог, Идея, Дело, к тому, что, по словам Э. Эриксона, «значит больше, чем его собственная жизнь», чело­век несет в своих сакральных ценностях ощущение бессмертия и вечности: вечности возрождения природы, вечности рода, вечно­сти Бога, вечности души, вечности добра, справедливости и т.д. Отсюда разнообразные формы предощущения бессмертия, ко­торые переживаются индивидом в своем следовании морали «Сверх-Я», от вариантов биологического бессмертия (в потомках) до бессмертия души и непреходящей ценности свершений. Этого лишено гедонистическое сознание и драйв-мышление, и нет бо­лее мрачного и безнадежного мироощущения, когда конец абсо­лютен, а жизнь полна случайностей.

В свете вышесказанного понятно, почему концепция 3. Фрейда при своем появлении вызвала не только повышенный интерес публики, но и резкое сопротивление тех, кто рассчиты­вал на прогресс разума или мечтал о царстве всеобщей справед­ливости, кто уповал на религию или, подобно руссоистам, утвер­ждал, что «человек от природы добр», кто ценил «тихие семейные радости» или просто страшился отчаяния. Но модель личности, выстроенная 3. Фрейдом, стала универсальным рабочим инстру­ментом гуманитарной науки, потому что многое объясняла, мно­гое врачевала, многое прогнозировала и много находила подтвер­ждений в прошлом. Категории «ОНО», «Я» и «Сверх-Я» обнару­живались в любом состоянии, любой личности, любой эпохе.

Антиномия смерти—бессмертия, инстинкта—духа, материаль­ного—сакрального, принципа удовольствия—принципа реально­сти стояла перед человеком всегда, и периодически высвобождал­ся то один, то другой полюс, никогда не побеждая окончательно. Периодичность, можно сказать, цикличность таких колебаний особенно заметна по Средневековью, когда мистическая и порой удушающая атмосфера истовой религиозности и жесткой сослов­ности раз в год взрывалась неудержимым, стихийным карнава­лом, поощрявшим крайнюю разнузданность нравов и даже ко­щунство в отношении церковных обрядов и иерархов. Карнаваль­ная жизнь была в полном смысле «перевернутой реальностью». Королем избирался дурак, речь перестраивалась на фамильяр­но-площадной лад, серьезность и чинность уступали место глум­лению, а скромность и самоограничение сменялись обжорством и сексуальной распущенностью. Церковь пыталась и не смогла запретить карнавалы. Они продолжались, несмотря на угрозу каз­ней и пыток.

Что в психологическом смысле представлял из себя карнавал, становится ясно, если вспомнить, что одним из центральных об-

164 _

разов-масок народного действа была... смерть. Вообще мотивы биологических отправлений, сексуальности и смерти царили на _карнавале, и для людей на все это время исчезали все табу. Каж­дой ощущал себя частью биологической природы, что называет­ся, «по ту сторону добра и зла», и в порыве экстаза жизнь снова оказывалась изначальным хаосом, а смерть неотъемлемой ее ча­стью. Принцип удовольствия становился единственным ориенти­ром, поиск наслаждения — единственным занятием. Снятие сак­ральных табу и ограничителей превращало человека в биологиче-cisoe существо и вместе с радостью непосредственного существо­вания открывало шлюзы страха — страха последнего конца, стра­ха неопределенности и хаоса. И этому космическому страху, до словам выдающегося культуролога XX в. М.М. Бахтина (1895—1975), противопоставлялась не вечность духа, а материаль­ное же начало в самом человеке¹³.

!, Но вот на что следует обратить внимание. Все знали, что карнавал в строго определенный день закончится. Все знали, что яшзнь вернется в привычное русло, но потом в строго определен-ный день карнавал начнется заново. Это был традиционный дакл, близкий круговороту времен года, но всякий раз требова-. лось сознательное переключение психики. И всякий раз она, безотказно переключалась. Казалось бы, люди владели ситуацией. sHo на самом деле ситуация овладевала людьми. Психоанализ инее и на совсем другом материале описал неподконтрольную гь такого механизма переключения, зафиксировав, что если тательное «Я» временно снимает свои защитные механизмы, 1*» это ведет к переходу на дологический («первичный», по терми-гогии Фрейда) тип мышления, присущий бессознательному, господствуют Эрос и Танатос, борются «влечение к жизни» и Яйчение к смерти»¹⁴. Но отсюда можно сделать еще и вот какой эд: карнавальное погружение в хаос не приводило к необра-1Мым последствиям в психике, потому что действовал внешний улятор — ритуал карнавального действа: время и порядок вий, набор масок, сценарий интермедий типа «Выборы ко-дураков» и т.п. Ритуал карнавала был «религией наизнанку», тем не менее религией в том смысле, что связывал людей, ак­тируя четкие комплексы надличностных архетипов коллек-Мюго бессознательного, придавая индивидуальным пережива-общинную значимость, а потому и непреходящий смысл. *ыденная религия и «религия наизнанку», каждая со своей сто-

ш

'•" См.: Бахтин М. Франсуа Рабле и народная культура средневековья и ренес-"*" • М, 1965. С'^м См.: Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному. М., 1925.

роны; на бытовом уровне разряжали напряжение психоисториче­ской антиномии Средневековья, поддерживая баланс природно­го—духовного, смерти—бессмертия, желания—необходимости, в конечном счете бессознательного—сознания...

Рационализм означал всемирно-историческую попытку опе­реться только на одну сторону антиномической природы человека — сознание. Как уже говорилось, последующее разочарование в способности человеческого разума защитить от хаоса, обеспечить порядок и смысл существования вызвало желание отказаться от порядка и смысла вообще, прежде всего в теоретическом плане. Природное начало в человеке стало рассматриваться как единст­венно достоверный факт. Но пути назад уже не было. Если ра­ционализм стал выражением эмансипации от внешнего мира, то психоанализ вел к эмансипации от мира внутреннего. Вследствие отчуждения и десакрализации интрапсихических ценностей, ко­торые теперь представлялись как продукты психической защиты (по Фрейду) от страха смерти и социального давления («угрозы кастрации» или остракизма), распадались «базовые иллюзии» бес­смертия, справедливости, богоустроенности и осмысленности мира, бывшие основой психической адаптации. Через осознание своей конечности и незащищенности человек подходил к осмыс­лению случайности, хаоса, влечения...

Базовые категории сознания претерпели очередную транс­формацию и легли в основу новой картины мира и весьма специ­фической парадигмы мышления. Принципиально важно, что и позитивизм и инстинктивизм отказывались от трансцендентных абсолютов (в виде Бога или истины) и нравственного императи­ва. Место духовных абсолютов (истины или Бога) заняли эмпи­рические достоверности: успех (у позитивистов) или смерть (у ге­донистов). Императив перестал быть средоточием сакральности и понимался как физическая необходимость: практическая выгода (у позитивистов) или потребность в удовольствии (у гедонистов). Гуманизм, основанный на обожествлении человека — его разума, великодушия, справедливости и т.д., — скептически переосмыс­ливался, временами переходя в воинствующую мизантропию. Мир не воспринимался более как разумный (упорядоченный и Богоподобный) и потому перестал быть антропоморфным в гла­зах ученых, многие из которых переживали это как личную утра­ту. Но, строго говоря, антропоморфным переставал быть не толь­ко мир, но и человек, который тоже утратил разумность и пред­стал как вместилище или орудие стихийных природных сил, из­начально чуждое нравственности и какого бы то ни было альтру­изма. Оба главные психологические течения того времени — би­хевиоризм и психоанализ — при всем внешнем различии пыта-

? лись рассматривать человека с позиций в равной степени неант­ропоморфных. Бихевиоризм перешел на изучение животных, рас­сматривая их как психологический аналог человека. Психоанализ сконцентрировался на исследовании биологических инстинктов у душевнобольных, лишенных возможности контролировать свои влечения, экстраполируя затем свои выводы на психику всех лю­дей и народов. И нельзя упускать из виду, что и те и другие до­бились поразительных научных результатов.

Позитивистская линия дала начало современному релятиви­стскому мышлению, основанному на принципах относительно­сти, дополнительности, стохастичности, вероятности. Вне этого подхода невозможно было бы открытие виртуальных частиц, создание квантовой теории, анализ порождающих грамматик, разработка искусственных языков программирования. ₍ Линия иррационализма дала начало новой психологии, пре-

% 1 вратив ее в эффективный исследовательский и терапевтический f, i инструмент, применимый как в индивидуальном, так и массовом порядке. Психические процессы и их влияние на социальную pe­lf альность стали теперь предметом объективного изучения и даже программирования, лишаясь при этом какого бы то ни было ант­ропоморфизма. Следствием многочисленных психологических и кросс-культурных изысканий такого рода стало осознание нрав­ственной автономии личности (самостоятельный выбор мораль-«ных правил вплоть до формирования собственной квазирелигии) s и толерантность к иным системам и взглядам; развитие изощрен­ных методов промывания мозгов и овладение приемами социаль­ной защиты от манипулятивного воздействия; укрепление суве­ренности индивидуального сознания по отношению к коллектив­ным процессам и ухудшение коммуникабельности... Как видно, каждое из новообразований антиномично. Например, десакрали-гзация механизмов психической регуляции приводит, с одной сто­роны, к дегуманизации, попыткам глубинной манипуляции и психотеррору, а с другой — к эмансипации от коллективного со­знания и социального контроля, к защите суверенности личности f)U в итоге интериоризации великой концепции прав человека. j Причем обе стороны неустранимы. Развитие их может идти па­раллельно, вызывая сшибки сознания, порождая как адекватные, '■Wuc и неадекватные реакции.

* С чисто научной точки зрения парадигма собственно драйв-Мышления исторически бесперспективна. Это слепая ветвь. Свое­го рода аппендикс. В качестве самодовлеющего умонастроения т-Ифайв-мышление приводит к безграничному гедонизму (сексуаль­ной распущенности, наркомании, анархии) и самоуничтожению (отчаянию, безнадежности, суициду). Как преходящее состояние

в момент релаксации, стресса, подросткового созревания, «карна­вала», кризиса, революции оно способствует смене идентичности, сбросу невыносимого напряжения через кратковременный воз­врат к собственной биологической природе. Долговременное пре­бывание в этом состоянии равнозначно затянувшемуся наркозу — можно навсегда утратить сознание и саму жизнь. Это относится как к отдельному человеку, так и к социуму в целом. Закат всех цивилизаций сопровождался активизацией гедонистических тео­рий и господством драйв-мышления в массовой среде. В некото­рых случаях это способствовало смене культурной парадигмы (исторической идентичности социума) и приводило к воцарению новых идеологем, как правило, аскетического характера, отрица­ющих ценность чувственных наслаждений в пользу сверхчув­ственного, трансцендентного. Классический пример — закат Античности, падение Римской империи и превращение христи­анства во всеевропейскую религию.

Путь от буржуазных революций к современной демократии, от третьего сословия к среднему классу, от индустриального бума к постиндустриальному обществу потребления сопровождался бурным ростом числа вовлекаемых в общественные пертурбации людей. Все становилось массовым: конвейерное производство, профессиональное обучение, политические движения, поп-искус­ство и прочее, и прочее, и прочее. Но психологически самое важ­ное заключалось в том, что человек получал множество вариантов выбора, и выбор его, по определению, был свободным. Ни общи­на, ни религия, ни идеология, ни экспертиза не имели права официально запретить или насильственно отменить личное реше­ние. И это в корне меняло психоисторическую ситуацию, как бы сильны ни были традиции.

Дело в том, что к этому времени на самые главные из «про­клятых вопросов»: «свобода вероисповедания», «выборность влас­ти», «отмена сословных привилегий», «всеобщее образование», «защита собственности», «поддержка личной инициативы и пред­приимчивости» и т.д. — уже был дан приемлемый ответ. Фигура­льно говоря, принцип реальности позволял теперь переключиться на принцип удовольствия. Разумеется, не для всех и, разумеется, не в периоды экономических кризисов, военных конфликтов и революций. Но все-таки вышедший на авансцену истории массо­вый человек мог выбирать не способ выживания, а стиль жизни. А это выбор — свободный и личный, можно сказать, интимный, на основе собственных желаний. Сознание как бы отодвигает на второй план императивы коллективного бессознательного, рели­гии, идеологии, опыта и прислушивается к импульсам индивиду­ального бессознательного. Но в индивидуальном бессознатель-

_ном, опи