ЧЕТВЁРТАЯ ЛЕКЦИЯ

Карлсруэ, 8 октября 1911 г.

Если вы вспомните, чем мы закончили наше вчерашнее рассмотрение, то, может быть, вы сможете выразить его результат в следующих словах: от палестинских событий, от Мистерии Голгофы до наступления той эпохи, которая уже достаточно была охарактеризована и у врат которой мы находимся в наше время, Христово событие было таково, что человек мог экзотерически различными путями подойти к определенному переживанию импульса Христа - к переживанию, которое наступало до имагинации в собственном смысле слова. Мы отметили, что один из этих экзотерических путей есть евангельский путь, путь Нового Завета. Потому что из сказанного мы могли заключить, что если мы соответствующим образом вбираем в нашу душу, предоставляем действовать на нас содержанию Евангелий, то оно действительно приводит каждого человека к определенному внутреннему переживанию; и это внутреннее переживание может быть названо переживанием Христа.

Мы сказали затем, что вторым путем являлось для экзотерика вникание в то, что из источников духовного мира мог сообщить эзотерик, то есть в некотором отношении посвященный, так что не преступивший еще врат посвящения человек мог прийти ко Христову событию уже не силой евангельских преданий, а силой непрерывно длящегося откровения духовного мира.

Затем мы отметили вчера третий путь, путь внутреннего душевного самоуглубления, и указали, что этот путь нашей души должен брать свое начало из ощущений того, что если человек чувствует в своем внутреннем существе только божественную искру, то это может привести его к гордыне и высокомерию, с другой же стороны, если он не осознает своей связи с Богом, он может впасть от этого в отчаяние. И мы увидели затем, как на самом деле со времени событий в Палестине колебания между отчаянием, с одной стороны, и гордыней, высокомерием, с другой, содействуют рождению в нас Христова события.

Было указано и на то, что, начиная с нашего периода времени и в течение следующих трех тысячелетий все это изменится в развитии человечества. Мы указали на значительное событие, преемственно следующее за Мистерией Голгофы, которое может быть наблюдаемо только в сверхчувственных мирах. Мы указали и на то, что настанет определённое повышение людских способностей и что, начиная с нашего периода времени, достаточное количество людей дорастет до созерцания Христа и, таким образом, то, что до сих пор справедливо существовало в мире как вера, сменится тем, что можно назвать "созерцанием Христа".

Теперь нашей задачей в этих докладах будет дальнейшая характеристика того, каким образом из обычного рода переживания Христа - как внутренне-душевного переживания - правомерно открывается путь к тому, что можно назвать христианской инициацией, христианским посвящением. В ближайшие дни нам еще предстоит подробный разговор о процессе христианского посвящения, а также описать более точно сущность Христова события. Таким образом, в докладах последующих дней перед нашей душой должны будут выступить как картина христианского посвящения, так и события Христа от Его крещения в Иордане и до свершения Мистерии Голгофы.

Если вы подытожите то, что мы рассмотрели до сих пор, то у вас может возникнуть вопрос, и он совершенно справедлив: как же, собственно, обстоит дело с отношением внешнего христианства, с развитием христианства, каким оно выступает в мировой истории, к самому Христову событию? Каждому человеку, который полностью живет в современном сознании, который не имел никаких переживаний мистического характера или, быть может, не прошел через первые стадии эзотерики, должно показаться странным, что совершенно определенный род душевных переживаний у каждого человека должен быть так зависим от исторического факта, от событий в Палестине и на Голгофе, и что раньше для души человека было невозможно то, что позже, силой этих событий, стало возможно, а именно: внутреннее переживание Христа.

Этот факт ясно сознавали те люди, которые вначале вели первых христиан, а также сами христиане; поэтому, чтобы подготовиться к следующим докладам, будет хорошо, если сегодня мы немного задержимся на душевной настроенности этих первых христиан.

Легко можно было бы подумать - что позже все больше и больше принимало форму своего рода ортодоксального, очень одностороннего воззрения - что люди дохристианского периода времени радикально отличались от людей периода после Пришествия Христа. Что это воззрение односторонне, вы можете заключить уже из слов Августина: "То, что в настоящее время называют христианской религией, существовало уже у древних, не отсутствовало оно и в начале человеческого рода; когда же во плоти появился Христос, то истинная, существовавшая уже и прежде религия, получила наименование христианства». Таким образом, ещё во времена Августина осознавали тот факт, что такого радикального различия между дохристианскими временами и последующими, как это предполагают ортодоксальность и ревностный фанатизм, не существовало.

Удивительное в этом смысле замечание есть также в писаниях Юстина Мученика. Юстин, признанный церковью как мученик и отец церкви, рассматривает отношение Сократа и Гераклита ко Христу. Юстин действительно видит еще в некоторой чистоте те факты, которые мы изложили вчера, говоря об отношении Христа к Иисусу из Назарета, и сообразно этому он развивает свою идею о существе Христа. В духе своего времени он говорит то, что еще и сегодня мы можем повторить в тех же словах: в человеке Иисусе из Назарета был воплощен Христос или Логос. Теперь он спрашивает себя: разве в исключительных лицах дохристианского времени не присутствовал Логос? Разве человек дохристианского периода был совсем чужд Логосу? На этот вопрос Юстин Мученик отвечает "нет". Это совсем не так по его мнению: Сократ и Гераклит были тоже людьми, в которых жил Логос; но только они владели им не полностью; благодаря же Христову событию человеку стало возможно полностью пережить в себе Логос в его первоначальном, совершенном облике. Из этих слов признанного как отец церкви лица мы заключаем, что, во-первых, первые христиане были знакомы с тем, что, как говорит Августин, существовало всегда и что лишь в более высоком облике через Мистерию Голгофы вступило в развитие человечества. Второе - это ответ из первых христианских столетий на вопрос, который мы сами должны были бы сегодня поставить. Также и люди, которые были еще близки к событиям Голгофы, как Юстин Мученик, которые еще знали много больше о природе людей, живших, как Платон и Сократ, всего лишь за несколько веков до них, -также и они считали тогда, что даже такой замечательный человек, как Сократ, хотя он и переживал в себе Логос, он все-таки не мог пережить его в себе полностью, пережить интенсивно всю его сущность.

И это важно. Это, так сказать, свидетельство тех времен, что люди ощущали, как действительно -даже если мы не примем во внимание Мистерию Голгофы - между дохристианскими и последующими столетиями лежит нечто, что создает различие между людьми дохристианских и христианских столетий. Можно исторически доказать - это нам достаточно могли бы показать и другие факты - что в людях истекших столетий жило сознание, что природа человека изменилась, приобрела иные свойства. Было действительно так, что, живя в третьем столетии после Христа и обращая взор обратно к людям третьего столетия до Христа, можно было сказать себе: как бы глубоко последние ни проникали по-своему в тайны бытия, - то, что может происходить в существе человека христианских веков, в их существе еще не могло происходить! То, что говорит Иоанн Креститель: "Измените ваше воззрение на мир, ваше постижение мира, ибо времена стали иными! "- и что подтверждает также и тайноведение, сознание этого было сильно и интенсивно в первые века христианства.

Мы должны особенно отчетливо уяснить себе, что если хочешь понять развитие человечества, то необходимо отбросить совершенно ошибочное мнение, будто человек всегда был таким, каким он является сегодня. Потому что, уже не говоря о том, что такое мнение несовместимо со смыслом реинкарнации, уже из всех преданий и из показаний тайноведения видно, что люди прежних времен действительно обладали тем, что в настоящее время существует лишь в подсознании, а именно - определенным ясновидением; что они спустились затем с этих высот ясновидения и, развивая силы, которые заслонили собой это древнее ясновидение, достигли глубочайшей точки нисхождения в развитии к тому времени, когда совершилась Мистерия Голгофы.

В области материальной люди верят тому, что совсем маленькое количество субстанции способно повлиять на большое количество жидкости. Если вы введете каплю определенной субстанции в какое-то количество соответствующей жидкости, то, распространяясь в материальной массе этой жидкости, эта капля окрасит всю жидкость. С этим материальным явлением согласится всякий. Невозможно понять духовную жизнь, не согласившись в данном случае и в её области допустить то, что так легко можно понять в области физической. Наша Земля не просто материальное тело, как её видят наши глаза, но наша Земля имеет духовную оболочку. Как мы сами обладаем эфирным телом и телом астральным, так обладает и наша Земля такими высшими телами. И как небольшое количество субстанции распространяется во всей жидкости, так распространилось в духовной атмосфере Земли и принизало ее собою, оставшись с тех пор в ней, то, что духовно излучилось от свершившегося на Голгофе. Таким образом, с тех пор Земле привнесено нечто, чем она не обладала прежде. А так как души живут не будучи совершенно замкнутыми окружающим их минеральным началом, но живут будучи вкрапленными в море земной духовности, то с тех пор они погружены и в ту духовную атмосферу нашей Земли, которая пронизана импульсом Христа. Это не было так до Мистерии Голгофы, и это является тем большим различием, которое существует в их жизни до и после явления Христа. Если человек не в состоянии представить себе, что подобное произошло и в духовной жизни, то он еще не продвинулся настолько, чтобы понять христианство как мистический факт, все значение которого может быть познано и признано лишь в духовном мире. Кто задержится на довольно безотрадных спорах о существе и личности Иисуса из Назарета [6] и о Существе и Индивидуальности Христа, тот сможет почувствовать во всех профанических гностических и мистических воззрениях первых христианских столетий, что лучшие из них, заботившиеся в те времена о распространении христианства, действительно останавливались с чувством боязливого благоговения перед этим мистическим фактом христианства. И как раз у первых учителей христианства, несмотря на иногда довольно большую абстрактность их слов и выражений, все же заметно ощущается это боязливое благоговение, с которым они останавливаются перед всем тем, что совершилось для мирового развития силой христианства; как все вновь и вновь они переживают, что в сущности слабый человеческий рассудок, слабые человеческие силы чувств и ощущений все же недостаточны для того, чтобы действительно выразить беспредельную значительность и глубину того, что совершилось благодаря Мистерии Голгофы. Чувство этого бессилия перед выражением высочайших истин, которых приходится касаться, это и есть то чарующее, что веет от первых христианских учений.

И при чтении этих писаний можно и в наше время получить хороший урок: по отношению к высшим истинам на них можно учиться лелеять определенную скромность; и когда в наше время достигаешь такого смирения и скромности по отношению к тому, что более ясно выступает на пороге новой эпохи христианства, чем это было в его первых столетиях, то приходишь к тому, что говоришь себе: правда, теперь будет возможно познать больше; но никто, кто решается говорить о мистериях христианства, не должен игнорировать в своем сознании тот факт: то, что мы в состоянии сообщить сегодня о глубочайших истинах развития человечества, через некоторое - сравнительно непродолжительное - время будет уже несовершенным. А так как понемногу мы переходим к более глубокому описанию христианства, то необходимо уже сейчас подчеркнуть само внутреннее поведение человека по отношению к духовному миру, если он хочет принять - а тем более распространять - те истины, которые стали нам доступны в девятнадцатом и в начале двадцатого века.

И здесь необходимо, не распространяясь много о понятии благодати, проводить его практическим переживанием в жизнь. Всякому оккультисту в наше дни совершенно ясно, что это понятие "благодати" должно в исключительно высокой степени войти в практику его внутренней жизни. Как это следует понимать?

Это следует понимать так, что глубочайшие истины, поскольку они связаны с христианством, в настоящее время можно исследовать независимо от Евангелий и всяких преданий; но что все, что связано со своего рода "познавательной ненасытностью", со страстью возможно скорее накопить определенную сумму понятий - что все это приведет хоть и не к полному заблуждению, но наверняка к искажению истины. Таким образом, если бы кто-нибудь сказал себе: "Так как я достаточно подготовлен в оккультном смысле, я должен создать себе ясную картину того, что является содержанием, например, «Посланий Павла» или «Евангелия от Матфея», - кто предпринял бы подобное и думал бы, что к определенному сроку он с этим справится, тот непременно бы ошибся. До какой-то степени эти документы доступны человеческой душе, но еще не все, что они могут дать, может быть оглашено в наши дни.

Здесь для оккультного исследователя вступают и силу золотые слова: иметь терпение и ждать, пока истины сами подойдут к нам, а не добиваться их постижения собственной силой. Тот или иной сможет подойти к Посланиям Павла и почувствовать в себе силу что-то узнать из них, потому что это стало доступно его открытому оку в духовном мире; но пожелай он в то же время постичь другое место в них - может быть, рядом - ему это не удастся. В наше время необходимо сказать себе: силой благодати я получил знание определенных истин; я буду терпеливо ждать их дальнейшего притока ко мне.

Сегодня определенное пассивное отношение к истине действительно более необходимо, чем это было, скажем, двадцать лет тому назад. Это нужно, потому что наши духовные органы должны сначала созреть, чтобы пропустить в нас истины в их вер ном облике. Это практический урок в отношении исследования духовных миров, особенно по отношению к Христову событию. Это радикальная ошибка людей, если они намереваются активно постичь то, что должно стать их достоянием лишь при определенной пассивности. Ибо мы должны осознать, что стать теми, кем нам следует стать, мы все же сможем лишь постольку, поскольку к этому мы будем удостоены божественно-духовными силами. И все, что мы можем сделать в области медитации, концентрации и тому подобном, существует, собственно, лишь для того, чтобы открыть наши глаза, а не для того, чтобы активно схватывать истину, которая должна сама прийти к нам, которую мы не должны преследовать.

До определенной степени наше время созрело для того, чтобы те, кто пассивностью в указанном смысле в своем душевном развитии развивают настроение самоотдачи - а ведь с другой настроенностью в духовные миры не проникнуть - поняли только что сказанное, поняли, что было приведено в начале нашего рассмотрения, а именно, что силой свершившегося на Голгофе излилась как бы доля духовной субстанции. В наше время души зрелы для того, чтобы это понять. И многое не осуществилось бы в последнее время, если бы души не созрели в этом направлении. Мне достаточно указать лишь на одно: если бы душа, Рихарда Вагнера не прошла через определенное пассивное созревание, если бы он известным образом не прочувствовал Мистерию Голгофы, излияние того, что каплями вошло в духовную атмосферу земного человечества, то у нас не было бы его "Парсифаля". Это можно прочесть у Вагнера, там, где он говорит о значении Христовой Крови. И можно найти много таких людей нашего времени, которые нам показывают, как то, что реет в атмосфере, схватывается теми душами, в которые оно проникает.

Поэтому и существует духовная наука, потому что действительно много душ - много больше, чем они сами об этом знают - имеют возможность открыться влиянию того, что, как это было описано, струится из духовного мира; и помощью для этого, в которой нуждаются эти души, служит их понимание, которое они несут навстречу духовному миру. И, в сущности говоря, никто не найдет пути к духовной науке, не обладая более или менее искренним томлением по познанию того, о чем сейчас говорилось. Может, конечно, быть и так, что иные подходят к духовнонаучному движению просто из любопытства. Т е же, кто подходят к нему из своей сердечной прямоты, те чувствуют определенное томление, влекущее их открыть свои души навстречу тому, что, начиная с нашего времени, подготавливается на будущие времена развития человечества. В наши дни люди нуждаются в духовной науке по той причине, что души опять становятся иными, чем они были еще недавно. Как во времена, когда совершилась Мистерия Голгофы, души подверглись большому преображению, так и в нашем тысячелетии и в следующих за ним они опять подвергнутся большому преображению. С этим связано и возникновение антропософски ориентированной духовной науки - то есть с тем, что души, хотя они и неясно сознают это, все же сумеречно чувствуют, что не­что подобное совершается в наше время.

По этой причине стало необходимо то, что как раз началось на почве развивающейся антропософии: определенное рассмотрение евангельских основ. И если силой внутреннего честного ощущения вы сможете убедиться в истине изложенного здесь вчера о Христовом событии, то вам станет ясно, что именно достигнуто этим рассмотрением Евангелий, а именно, вы поймете, что нашим антропософским пояснением Евангелий достигнуто нечто, что очень отличается от всех других евангельских толкований, как они делались в истекших столетиях и вплоть до наших дней. Кто углубится в уже напечатанные по этому поводу циклы лекций или вспомнит другие лекции об Евангелиях, тот увидит, что эти рассмотрения повсюду возвращались к тому истинному смыслу, которого уже больше не найти, если пользуются лишь современными евангельскими текстами.

Проще говоря, это означает ничто иное, как то, что по существующим в настоящее время переводам Евангелий человек больше не в состоянии прийти к тому, на что, в сущности, хотят указать эти Евангелия, потому что в современном виде их больше нельзя принимать безоговорочно. Ибо что же произошло для объяснения Христова события? И что должно произойти?

Тем, кто путем духовной науки приближаются к пониманию Христова события, должно быть ясно, что эти Евангелия были написаны людьми, которые духовно, то есть духовными очами могли обращаться к этому событию Христа; людьми, которые не имели в виду писать внешнюю биографию, но которые обращались к древним описаниям посвящений - подробнее это изложено в моей книге "Христианство как мистический факт" - и указывали, что то, что происходило в глубинах мистерий, в Христовом событии свершилось теперь на историческом плане силой божественного хода развития человечества. Таким образом, то, что в мистериях происходило в малом с посвящаемым, с инициируемым, это произошло на внешнем плане мировой истории с существом, носящем имя Христа, и не было ни замкнутости мистерий, ни того, что составляло для людей необходимую подготовку. Открыто, на глазах у всех произошло то, что раньше открывалось лишь взору учеников мистерий и в глубине святилища этих мистерий.

И это опять-таки то, что первые наставники христианства ощущали в боязливом благоговении. И когда затем они обращались к тому, чем должны были быть Евангелия, о, тогда истинные, подлинные учителя христианства чувствовали себя недостойными для постижения сути и смысла Евангелий. Этот же факт принес и нечто другое, что связано с необходимостью осветить теперь Евангелия так, как это происходит в антропософски ориентированной духовной науке. Если вы проследили эти пояснения Евангелий, то вы заметили, что в основу не бралось то, что дают дошедшие до нас евангельские писания, потому что к излагаемому в них приходится сначала относиться как к чему-то совершенно ненадежному. Поэтому всюду приходится обращаться к чтению духовного письма, к Хронике Акаши, и уже отсюда обращаться к изложению духовных письмен теми, кто сам мог читать в духовном. Когда таким образом указывается на тот или иной факт, то лишь после этого рассматривается и объясняется соответствующий отрывок в предании, как он изложен в книгах, а затем исследуется, совпадает ли он и насколько с тем обликом, который вновь может быть восстановлен по Акаша-Хронике. Так должны быть восстановлены по Акаша-Хронике Евангелия от Матфея, Марка, Луки. И лишь сравнение преданий с их первоначальным обликом показывает нам, как следует читать то или иное; всякое же чтение преданий, которое опирается только на букву, неизбежно сворачивает на неверный путь и впадает в заблуждение. В будущем для объяснения Евангелий сначала будет необходимо восстановление их истинного первоначального облика. Тогда, обращаясь к таким образом восстановленному, человек не сможет больше сказать: может быть, это правда, а может быть, и нет, - ибо если будет показана согласованность, то станет яс но, что лишь чтение в Хронике Акаши способно нам гарантировать истинность евангельского текста. И тогда Евангелия вновь станут доказательством того, что взятое в них правильно по букве является истиной. Это уже было показано на многих евангельских текстах.

Вот еще один пример. Возьмем следующее - что при осуждении Христа Иисуса ему задается вопрос: царь ли он, посланный от Бога? - и Он отвечает вопрошающему: "Ты сказал". - Всякий, кто размышляет честно и не пытается разъяснить Евангелия по методу современных профессоров, должен будет сказать: в сущности, с этим ответом Христа Иисуса - "ты сказал"- нельзя связать никакого смысла; ни смысла, идущего из чувства, ни рассудочного смысла. Потому что когда мы подходим к этому со стороны чувства, возникает вопрос: почему Он говорит так неопределенно, что из Его ответа невозможно разобрать, что Он хочет выразить этим "ты сказал"!? Если Он хочет тем самым подтвердить, что это верно", то это не имеет никакого смысла, потому что слова вопрошающего являются не утверждением, а вопросом. Тогда где же смысл в таком ответе? Когда же мы подходим к этому со стороны рассудка, то как можно допустить, что тот, кого следует представить себе обладающим всеобъемлющей мудростью, выбирает такую формулировку для своих ответов?

Совсем другой смысл показывают эти слова, когда они представлены так, как они запечатлены в Акаше-Хронике. В Акаша-Хронике нет этого "ты сказал", а там явлено: "это дано ответить только тебе"! Правильно понятое, это значит следующее: "На твой вопрос я должен был бы дать тебе ответ, который человек никогда не должен давать, принимая в соображение самого себя, но который как ответ может дать лишь тот, кто ему противостоит. Правда это или нет - об этом я не могу говорить, признание этой истины не мое дело, а твое. Ты сам должен это высказать, и только тогда это могло бы иметь значение!"

Теперь вы можете сказать: это может быть правдой, а может и не быть. Конечно, рассуждая абстрактно, вы были бы правы. Но, взглянув на всю сцену и спросив себя: могу ли я понять лучше то, что она представляет, если я обращусь к её воспроизведению по Акаша-Хронике? - всякий согласится, что эту сцену вообще только так и можно понять. И тогда он сможет также сказать себе, что последний, кто записывал или переводил это место, уже не понимал больше этого факта, потому что он труден, и поэтому внес неточность в свою запись. Тот же, кто знает, сколько вещей в мире записывается неточно, тот совсем не удивится тому, что здесь мы имеем дело с неточной передачей. Как же можем мы не иметь права приводить Евангелия теперь, - когда для человечества начинается новая эпоха, - приводить вновь к их первичному облику, истинность которого доказывается Акаша-хроникой?

Как здесь обстояло дело в этом отношении - и это можно доказать даже внешне-исторически - нам ясно показывает рассмотрение Евангелие от Матфея. Для этого нам достаточно лишь задуматься над его историей. Лучшее, что сказано о возникновении Евангелия от Матфея, вы уже можете прочесть в третьем томе "Тайной доктрины" Е. П. Блаватской, которую лишь надо уметь правильно понимать и ценить.

Был известный отец церкви, Иероним [7], писания которого относятся к концу второй половины четвертого века. Из его писаний мы узнаем то, что полностью подтверждается тайноведческим исследованием: первичный текст Евангелия от Матфея был написан по-еврейски и что, собственно, этот отец церкви получил Евангелие от Матфея в таком виде, что в рукописи, которую он увидел - мы бы сказали сегодня "в этом ее издании" - перед ним был первоначальный язык этого Евангелия с еще доступными еврейскими буквами, но это не был язык, который тогда был общераспространённым еврейским. Как если бы, к примеру, стихотворение Шиллера мы написали греческими буквами - вот каково было полученное отцом церкви Иеронимом Евангелие от Матфея; то есть, на языке, на котором оно было первоначально изложено, но написанное буквами не этого языка, а другими буквами. Этот отец церкви, Иероним, получил от своего епископа задание перевести для его христиан этот находящийся у него манускрипт Евангелия от Матфея. При этом переводе Иероним ведет себя чрезвычайно странно. Во-первых, он считает, что было бы опасно переводить это Евангелие от Матфея в том виде, как оно есть, потому что изложенные в нем факты таковы, что те, кто обладали ими как святыней, желали их скрыть от мира профанов. Он считает далее, что при таком переводе это Евангелие вместо созидания принесло бы лишь разрушения. Как же поступил отец церкви Иероним? - Он выпустил описания, которые по его и по церковному воззрению того времени могли действовать разрушающе, и заменил их другими.

Но из записей Иеронима мы узнаем еще больше, и это как раз то, что придает самый сомнительный оттенок всему происшествию, а именно, что Иероним знал, что Евангелие от Матфея может понять только тот, кто посвящен в определенные тайны, и он признается также, что сам к таковым не принадлежит; то есть он констатирует свое непонимание Евангелия от Матфея! И, тем не менее, он его перевел. Таким образом, у нас до сих пор Евангелие от Матфея в обработке человека, который его не понял, но который затем настолько привык к этому изложению, что позже он сам же объявлял ересью все то, что утверждалось об Евангелии от Матфея, если утверждаемое не находилось к его переводе! Таково истинное положение вещей.

И что теперь нас прежде всего интересует и что мы должны подчеркнуть, это следующее: почему, собственно, те, кто в самые первые времена христианства преимущественно придерживались Евангелия от Матфея, открывали это Евангелие от Матфея только тем людям, которые были посвящены в тайный смысл определенных вещей?

Понять, почему это было так, возможно лишь в том случае, когда духовнонаучно отчасти разберешься в характере посвящения вообще. Эти вещи в их том или ином взаимоотношении уже часто разбирались перед вами и говорилось как раз, что посвящение - то есть то, благодаря чему человек достигает силы ясновидения - приводит человека к овладению определенными основными тайнами вселенной. Эти основные истины о мире таковы, что обычному сознанию они кажутся сначала абсурдными. С познавательным сознанием повседневности обстоит так, что к высшим истинам это обычное сознание может отнестись лишь как к парадоксу.

Но не только это. Если бы высшие истины, то есть истины, которые доступны посвященному, стали бы известны отдельному неподготовленному человеку - тем ли, что они будут им угаданы, что иногда возможно, или же сообщением в несовершенном состоянии, - то для неподготовленного, даже если бы это были самые элементарные истины, они оказались бы в высшей степени опасны. Даже вскрытие чистейшего и высочайшего о вселенной подействовало бы разрушающе на него самого и на его окружение. Поэтому обладающий в наши дни высочайшими истинами знает также и то, что, на пример, позвать кого-нибудь к себе и открыть ему высочайшие мировые истины - не есть путь познания.

То, что действительно является высочайшими истинами, не может быть сообщено устами и воспринято ухом, но путь их откровения заключается в медленной и постепенной подготовке человека, который хочет стать учеником; и подготовка эта происходит таким образом, что ее завершающий акт -вскрытие тайн - происходит не из уст к уху, а таким образом, что в определенный момент времени силой подготовки ученик достигает того, что перед ним выступает тайна, мистерия. Таким образом, это не нуждается в высказывании устами, не нуждается и восприятии ухом, - это должно быть рождено в душе силой того, что произошло между учителем и учеником. И средства, чтобы выпытать у посвященного тайну тайн, не существует; никто не может быть принужден - никакими средствами физического плана - к предательству своими устами чего-нибудь из высших тайн. Так уж обстоит дело с высшими тайнами.

Кроме того, если бы кто-нибудь получил в незрелом состоянии как сообщение из уст другого то, что как высшие истины должно быть именно рождено душой, то это оказалось бы роковым так же и для этого другого, потому что сообщивший подпал бы на весь остаток своей инкарнации под власть принявшего сообщение. Этого ни в коем случае не произойдет, если учитель только подготавливает, а ученик приводит истины к рождению в своей собственной душе.

Зная это, понимаешь и причину того, что первоначально Евангелие от Матфея не могло быть без последствий сообщено дальше, потому что люди не были зрелы для его содержания. Ибо если уж сам Иероним, отец церкви, не был зрел для этого, то другие и подавно. Эвиониты [8], которые первоначально обладали этим знанием, уже потому не сообщали эти вещи дальше, что, воспринятые незрелыми людьми, они были бы настолько превратно поняты, что как раз и привели бы к тому, что отец церкви Иероним обозначил как "не созидание, а разрушение".

Иероним это понял, и тем не менее все же согласился определенным образом открыть миру содержание Евангелия от Матфея. Это значит, что в определенном виде это содержание все же стало общедоступным и его действие сказалось в мире. Если же мы теперь взглянем на это действие, то из глубин оккультизма мы сможем многое понять. Согласится ли кто, зная основы оккультизма, хоть мало-мальски с тем, что все эти преследования и тому подобные вещи в христианском мире могли бы находиться в связи с принципом самого Христа Иисуса? Не должен ли всякий, знающий основы оккультизма, сказать себе: здесь во внешнее развитие должно было вступить нечто, что не могло быть заложено в смысле христианского развития? - Словом, здесь должно таиться огромнейшее недоразумение.

Вчера мы обсуждали, каким образом на почве христианства надо говорить, например, об Аполлонии Тианском, мы вызвали перед собой величие и значение Аполлония Тианского и даже назвали его адептом. Если же мы перелистаем первоначальную христианскую литературу, то, напротив, мы повсюду встретим направленные против Аполлония Тианского обвинения в том, что все, что он сделал, что он совершил, совершено им лишь под влиянием дьявола. Здесь перед нами уже не только недоразумение, но искажение личности и деяний Аполлония Тианского.

Это только один пример среди множества других. И мы это поймем только тогда, когда постигнем, что Евангелия дошли до нас в таком виде, который неизбежно должен был вести к недоразумениям, и что в настоящее время на почве оккультизма на нас возложена задача вернуться к истинному смыслу христианства, так как при первом ученичестве людьми было совершено множество ошибок. Поэтому мы поймем, что свою следующую эпоху христианство должно будет пережить иначе, чем истекшие эпохи. С другой стороны, уже указывалось, что многое, о чем здесь, на этом месте, говорится, в сущности, может быть произнесено лишь потому, что здесь присутствуют люди, которые участвовали в развитии нашей духовной науки последних лет, или такие, которые имеют добрую волю углубиться в это развитие; люди, которые несут добрую волю углубиться в это развитие; люди, которые несут в своей душе соответствующее достоинство чувств и ощущений, чтобы дать подействовать на себя высказанному. Так как между Мистерией Голгофы и современностью души уже прошли через одну - минимум через одну - инкарнацию учебы, то сегодня все же можно говорить об Евангелиях без боязни вызвать этим беду.

Таким образом, нам предстает знаменательный факт, что Евангелия должны были быть сообщены, но что христианство могло быть понято лишь самым несовершенным образом; и что Евангелия привели к такому методу их исследования, благодаря которому это исследование само не разбирается в том, что является историческим, а что нет, и от чего в конечном итоге все может быть и отвергнуто. Поэтому в сердца и души должно будет вступить то, что созерцаемо в своем изначальном облике и что у людей, которые достойно смогли ощутить события от Иоаннова Крещения до Мистерии Голгофы, должно будет вызвать к жизни новую силу для принятия в себя того, что им предстоит встретить.

Таким образом, для душ, которые в ближайшем будущем должны будут пережить это новое, которые с новыми способностями должны будут воспринимать мир, интерпретация Христова события с точки зрения оккультизма является необходимой подготовкой. Старая же форма Евангелий лишь тогда получит свою полную ценность, когда научатся читать их тем способом, который сначала еще должен дать им эту ценность: их сверкой с Акаша-Хроникой. Особенно все значение события Голгофы сможет быть полностью открыто лишь оккультным исследованием. Последствия этого события для людских душ смогут быть поняты лишь тогда, когда из сил этого оккультного исследования будет пролит свет на само первоначальное значение этого события. И это, насколько это выполнимо в коротком цикле лекций, и предстоит нам в следующие дни. Нам предстоит осветить переживания человеческой души под влиянием Христова импульса в ней самой, чтобы в еще более глубоком смысле, чем мы могли это сделать до сих пор, подняться затем к познанию того, что свершилось в Палестине и на Голгофе.