воздуху, и, наконец, самое остроугольное тело огню, сле-
дующее за ним — воздуху, а третье — воде. Но из всех
вышеназванных тел наиболее подвижно по природе своей
и по необходимости то, у которого наименьшее число ос-
нований, ибо оно со всех сторон имеет наиболее режущие
грани и колющие углы, а к тому же оно и самое легкое,
коль скоро в его состав входит наименьшее число исход-
ных частей. То тело, которое обладает такими же свойст-
вами, но второго порядка, и место займет второе, а то, ко-
торое обладает третьим порядком этих свойств, — третье.
Пусть же объемный образ пирамиды и будет, в согласии
со справедливым рассуждением и с правдоподобием, пер-
воначалом и семенем огня; второе по рождению тело мы
назовем воздухом, третье же — водой. Но при этом мы
должны представить себе, что все эти [тела] до такой сте-
пени малы, что единичное [тело] каждого из перечислен-
ных родов по причине своей малости для нас невидимо, и
лишь складывающиеся из их множеств массы бросаются
нам в глаза. Что же касается их количественных соотно-
шений, их движений и вообще их сил, то бог привел все
это в правильную соразмерность, упорядочивая все тща-
тельно и пропорционально, насколько это допускала по-
зволившая себя переубедить природа необходимости.
Исходя из всего того, что было сказано выше об этих
четырех родах, дело наиболее правдоподобно можно опи-
сать следующим образом. Когда земля встречается с
огнем и бывает рассеяна его остротой, она несется, распа-
даясь либо в самом огне, либо в толще воздуха или воды,
если ей придется там оказаться, покуда ее частицы, по-
встречавшись друг с другом, не соединятся сызнова, что-
бы она опять стала землей: ведь она не может принять
иную форму. Напротив, вода, дробимая огнем или возду-
хом, позволяет образоваться одному телу огня и двум воз-
душным телам, равно как и осколки одной рассеченной
части воздуха могут породить из себя два тела огня. Но и
наоборот, когда малая толика огня, оказавшись в больших
толщах воздуха, воды или земли, подхватывается их дви-
жением, сокрушается в борьбе и дробится, два тела огня
сплачиваются в единый вид воздуха; или когда воздух
претерпевает насилие и разрушение, из двух его тел с по-
ловиной оказывается составлен один цельный вид воды.
И вот что еще нам нужно принять в расчет: когда какой-
либо иной род, охваченный огнем, рассекается лезвиями
его граней и остриями его углов, этому роду достаточно
принять природу огня, чтобы его дробление прекрати-
лось, ибо никакой подобный и тождественный самому
себе род не может ни понудить к изменениям такой же
род, ни принять от него какие-либо изменения. Но до тех
пор пока нечто, оказавшись слабее чего-то иного, ведет с
этим иным неравную борьбу, оно продолжает разрушать-
ся. Поэтому, если немногочисленные и меньшие тела,
окруженные многочисленными и большими, дробятся и
уничтожаются ими и в то же время готовы соединиться
в вид возобладавшего [тела], их уничтожение прекратит-
ся, с тем чтобы либо из огня родился воздух, либо из воз-
духа — вода; но, если они сойдутся вместе и схватятся с
каким-либо из остальных родов, они не перестанут разру-
шаться, пока не произойдет одно из двух: либо они, вко-
нец теснимые и разрушающиеся, спасутся бегством к
тому, что им сродно, либо, уступив в борьбе, начнут спла-
чиваться воедино, уподобляясь возобладавшему роду,
и останутся вместе с ним.
Претерпевая это, все роды, без сомнения, меняются
местами, ибо, если их массы в силу движения Восприем-
ницы распределяются в пространстве отдельно друг от
друга, тогда то, что утратило собственное подобие и вос-
приняло чужое, при каждом сотрясении отбрасывается
в область того, чему эти роды уподобились.
Таковы причины, определившие собой рождение тел
беспримесных и первичных. Но если внутри этих [основ-
ных] видов выявились еще дальнейшие родовые разли-
чия, виной этому способ построения обоих исходных
[треугольников]: дело в том, что последние первоначаль-
но являлись на свет не с единообразными для каждого
рода размерами, но то меньшими, то более крупными, и
разных по величине треугольников было ровно столько,
сколько родов различается ныне внутри [основных]
видов. Сочетание их между собой и с другими треугольни-
ками дало беспредельное многообразие, созерцателем ко-
торого надлежит стать любому, кто вознамерится изречь
о природе правдоподобное слово.
Что касается движения и покоя, точнее, того, как и при
каких условиях они возникают, то, не придя здесь к со-
гласию, мы встретим в дальнейшем нашем рассуждении
немало помех. Кое-какие замечания тут уже были сдела-
ны, но сейчас нам необходимо добавить к сказанному вот
что: внутри того, что однородно, движения быть не мо-
жет. Ведь трудно, вернее сказать, невозможно представить
себе движимое без движущего или, напротив, движущее
без движимого, а движение немыслимо без того и друго-
го; между тем никак нельзя движущему и движимому
быть однородным. Итак, раз и навсегда отнесем покой к
однородному, а движение — к тому, что совсем не одно-
родно. Причина же отклонений — это неравенство; а как
родилось это неравенство, мы уже описали. Остается не-
объясненным, почему тела, распределившись по родам,
не прекращают взаимопересекающегося движения и пере-
мещения? Скажем же и об этом. Дело в том, что круговра-
щение Вселенной, включающее в себя эти роды, по при-
чине своей закругленности и природного стремления
замкнуться на себе все сжимает и не позволяет ни одной
части пространства остаться пустой. Огонь имеет наи-
большую способность во все внедряться, воздух непо-
средственно за ним следует, ибо занимает второе место по
тонкости своих частиц, и так далее; ведь то, что образова-
лось из самых крупных частиц, имеет в своем составе
больше всего оставшегося между частями пустого места, а
то, что возникло из самых мелких частиц, — меньше
всего. Значит, когда происходит сжимание, меньшие тела
втискиваются в промежутки между большими; и вот когда
они оказываются рядом, так что меньшие силятся рас-
торгнуть связь между большими, а большие сводят воеди-
но меньшие, происходит перемещение их всех либо вверх,
либо вниз к своим местам. Ведь каждое тело, меняя свою
величину, меняет и свое местоположение. Таким-то обра-
зом и под действием таких-то причин обеспечивается бес-
престанное воспроизведение неоднородности, а уж она в
свою очередь поддерживает и постоянно будет поддержи-
вать вечное движение тел.
Кроме того, должно принять во внимание, что сущест-
вует много родов огня, из которых можно назвать пламя,
затем истечение пламени, которое не жжет, но доставляет
глазам свет, и, наконец, то, что после угасания пламени
остается в тлеющих угольях. Так обстоит дело и с воздухом,
прозрачнейшая разновидность которого зовется эфиром,
а более мутная — туманом и мглой, притом существуют у
него и безымянные виды, рожденные из неравенства [ис-
ходных] треугольников. Что касается воды, то она делится
прежде всего на два рода: жидкий и плавкий. Первый
жидок потому, что содержит в себе исходные тела воды,
которые малы и притом имеют разную величину; благода-
ря своей неоднородности и форме своих очертаний он
легко приходит в движение как сам по себе, так и под воз-
действием иного. Напротив, второй род состоит из круп-
ных и однородных тел; он устойчивее первого и тяжел,
ибо однородные частицы крепко сплачиваются между
собою. Однако от вторжения огня и его разрушительного
действия он теряет свою однородность, вследствие чего
обретает большую причастность к движению; а раз став
подвижной, эта вода под давлением окружающего воздуха
распространяется по земле. Каждое из этих состояний по-
лучило свое имя: когда твердая масса разрушается, о ней
говорят, что она плавится, а когда она затем расходится
по земле — что она течет. Но если огонь снова извергнут
наружу, он уходит, разумеется, не в пустоту, а потому
окружающий воздух оказывается сдавлен и сам давит на
влажную и пока еще подвижную массу; последняя вы-
нуждена заполнить промежутки, оставленные огнем, и
плотно сосредоточиться в себе. Сдавленная таким обра-
зом, она сызнова становится однородной — ведь огонь,
этот виновник неоднородности, ушел — и возвращается к
самотождественному состоянию. Уход огня мы именуем
охлаждением, а чтобы обозначить наступившее после
него уплотнение, мы говорим, что масса отвердевает.
Среди всего того, чему только что было дано название
плавких жидкостей, есть и то, что родилось из самых тон-
ких и самых однородных частиц, а потому плотнее всего;
эта единственная в своем роде разновидность, причастная
блеску и желтизне, — самое высокочтимое из сокровищ,
золото, которое застыло, просочась сквозь камень. У зо-
лота есть и производное: по причине своей плотности оно
твердо и отливает чернотой, а наречено оно адамантом.
По свойствам своих частиц к золоту ближе всего [род],
который, однако, имеет не одну разновидность, и притом
он в некоторых местах плотнее золота; вдобавок он еще и
тверже, ибо в нем есть небольшая примесь тонкой земли,
но легче по причине больших промежутков в его недрах:
это — один из составных родов блестящих и твердых вод,
а именно медь. Когда содержащаяся в меди примесь
земли под действием дряхления снова отделяется и высту-
пает на свет, она именуется ржавчиной.
Было бы не слишком сложным делом перебрать таким
образом все прочие примеры этого рода, продолжая сле-
довать идее правдоподобного сказания. Тот, кто отдыха
ради отложит на время беседу о непреходящих вещах ради
этого безобидного удовольствия — рассматривать по зако-
нам правдоподобия происхождение [вещей], обретет в
этом скромную и разумную забаву на всю жизнь. По-
скольку же мы сейчас предаемся именно такой забаве, ос-
тановимся по порядку еще на нескольких вероятностях.
Пока вода смешана с огнем, она тонка и текуча — а те-
кучей она именуется как за свою подвижность, так и за
то, что она как бы катится по земле; притом она еще и
размягчена, ибо ее грани менее устойчивы, чем у частиц
земли, а значит, податливы. Но когда она покинута огнем
и отделена от воздуха, она становится более однородной и
уплотняется под давлением вышедших из нее частиц
огня. Если она претерпевает сильное уплотнение над зем-
лей, она становится градом, а если на земле — льдом.
Если же давление слабее и она уплотняется лишь наполо-
вину, то над землей она образует снег, в то время как роса
на земле застывает в иней.
Но самые многочисленные виды вод, смешиваясь друг
с другом, сочатся в произращенных землей растениях, и
оттого их род получил имя соков. Поскольку же от сме-
шений вышло большое многообразие, то большинство
родов осталось без особого названия; однако четыре вида,
таящие в себе огонь, получили, как особенно примеча-
тельные, свои имена. Первый из них имеет свойство разо-
гревать душу и вместе с ней тело: он наречен вином. Вто-
рой — гладкий и вызывает рассеивание зрительного огня,
а потому явлен глазу прозрачным, блестящим и лосня-
щимся, это вид подобных елею масел; к нему относятся
смола, касторовое масло, а также сам елей и то, что имеет
его свойства. Третий обладает способностью расширять
суженные поры рта до их естественного состояния, вызы-
вая этим ощущение сладости: он получил родовое наиме-
нование меда. Наконец, четвертый имеет силу разлагать
плоть жжением и пениться; он отличается от прочих
соков и назван щелочью.
Что касается видов земли, тот из них, который пропи-
тан водой, претворяется в каменистое тело, и притом вот
каким образом. Примешавшаяся вода как раз по причине
смешения дробится и принимает вид воздуха, а став воз-
духом, отходит в отведенное ей место. Но вокруг нет пус-
того пространства, значит, вновь возникший воздух ока-
зывает давление на окружающий. Последний под дейст-
вием давления тяжело налегает отовсюду на толщу земли,
сильно сжимает ее и вдавливает в те помещения, которые
только что были покинуты вновь образовавшимся возду-
хом. Когда земля сдавлена воздухом до такой степени, что
уже не может быть разрушена водой, она уплотняется в
камень, красивая разновидность которого состоит из рав-
ных и однородных частиц и потому прозрачна, а некраси-
вая отличается противоположными свойствами.
Далее, та разновидность земли, которая стремитель-
ным действием огня избавлена от влаги и потому еще
суше, чем вышеназванная, наречена горшечной гли-
ной; однако подчас немного влаги все же остается, и
тогда рождается земля, расплавленная огнем, которая по
охлаждении превращается в особый камень с черной ок-
раской.
Есть еще две разновидности, из которых точно таким
же образом удалена большая часть примешанной воды,
однако частицы земли в их составе тоньше; обе они отли-
чаются соленым вкусом и затвердели лишь наполовину,
так что вода снова может их разрушить. Первая разновид-
ность пригодна, чтобы отчищать масляные и земляные
пятна; это щелок. Вторая же разновидность весьма хоро-
шо включается во вкусовые ощущения рта и представляет
собой соль; это любезное богам тело, как именуют ее по
обычаю.
То, что состоит из соединения обеих последних разно-
видностей, может быть разрушено огнем, но не водой, а
основывается эта связь вот на чем: прежде всего земляные
толщи не расторжимы ни для огня, ни для воздуха, ибо
частицы последних меньше, нежели пустоты в этой
толще, так что они могут свободно проходить насквозь,
не прибегая к насилию, и по этой причине не разлагают и
не разрушают землю. Но частицы воды крупнее, а значит,
они прокладывают себе дорогу насилием, рушат землю и
разлагают ее. Поэтому земля, если она не подвергнута на-
сильственному сжатию, может быть разрушена только
водой, а если подвергнута — только огнем, ибо тогда в нее
не остается доступа ни для чего, кроме огня. Воду же,
если она с особой силой уплотнена, может разрушить
один лишь огонь, но если уплотнена слабее, то оба рода —
как огонь, так и воздух; при этом воздух вторгается в пус-
тоты, а огонь также и в треугольники. Наконец, воздух,
если он испытал насильственное сжатие, не может быть
разрушен ничем, разве что только может быть сведен к
своему первоначалу; но, если он не претерпел сжатия, его
разлагает один лишь огонь. С телами же, возникшими из
смешения земли и воды, происходит следующее: до тех
пор пока вода заполняет все пустоты в уплотненной с
большой силой земле, частицы воды, подступающие из-
вне, не находят доступа внутрь, обтекают вокруг всей этой
массы и не могут ее разложить, в то время как частицы
огня, напротив, внедряются между частицами воды и,
воздействуя на воду точно так же, как вода воздействует
на землю, одни оказываются в состоянии принудить
смесь земли с водой расплавиться и растечься.
Заметим, что из этих смесей некоторые содержат мень-
ше воды, нежели земли; таковы все виды, родственные
стеклу, а также все так называемые плавящиеся камни.
Другие, напротив, содержат больше воды; таковы все тела
из разряда восков и благовонных курений.
Пожалуй, мы с достаточной полнотой показали разно-
образие видов, вытекающее из сочетаний и взаимоперехо-
дов фигур. Теперь попытаемся выяснить причины воздей-
ствий, производимых всем этим на нас. Прежде всего
надо приписать вещам, о которых идет речь, одно свойст-
во — постоянно быть ощущаемыми, а ведь мы еще не
дошли до рождения плоти и всего того, что к ней отно-
сится, а также до рождения смертной части души. Между
тем и об этих предметах немыслимо с должной основа-
тельностью рассуждать, отвлекаясь от воздействия ощу-
щений, и говорить об ощущениях, отвлекаясь от вопросов
о плоти и смертной части души, но вести речь о том и
другом сразу едва ли посильно. Значит, нам придется
принять одно из двух в качестве предпосылки, а потом еще
раз вернуться к этому. Так вот, чтобы нам сразу перейти
от родов [тел] к оказываемым этими родами воздействи-
ям, пусть нашей предпосылкой и будет все относящееся
к телу и душе.
Для начала посмотрим, почему это об огне говорят,
что он горяч? На этот вопрос мы должны ответить, при-
няв во внимание режущее и разлагающее воздействие его
на наши тела. Едва ли не все согласятся, что ощущение от
огня — пронзительное; при этом нам следует вспомнить
о тонкости его граней и остроте его углов, затем о мало-
сти его частиц и о быстроте их бега, ибо все эти свойства
таковы, что сообщают огню напор и проворство, и потому
ничто не может противостоять его режущей силе. Доста-
точно вспомнить и принять в расчет его очертания и то,
как они были рождены, чтобы уразуметь: эта природа, как
никакая другая, способна проникать наши тела, тончай-
шим образом расщеплять их и доставлять тому, что мы
соответственно зовем теплом, и его свойства и его имя.
Противоположное [воздействие] довольно ясно, но все
же и его мы не оставим без объяснения. Когда окружаю-
щая тело и состоящая из более крупных частиц влага про-
никает внутрь, она вытесняет находящиеся там меньшие
частицы, однако оказывается не в состоянии утвердиться
на их местах и только сжимает все, что ни есть в нас влаж-
ного, доводя его до такой плотности, что оно из неодно-
родного и подвижного становится однородным, непо-
движным и закоченевшим. Поскольку же это происходит
против природы [нашего тела], то оно в согласии со своей
природой вступает в борьбу и силится отвоевать себе
прежнее состояние. Эту борьбу и эти сотрясения нарекли
дрожью и ознобом, в то время как все состояние в целом,
а равно и то, чем оно вызывается, именуют холодом.
Твердым зовется то, что заставляет податься нашу
плоть, мягким — то, что под воздействием последней по-
дается само; и вообще названия эти употребляются соот-
носительно. Но податливо все то, что имеет малые осно-
вания; напротив, вид [тела], покоящегося на квадратных
основаниях и потому особо устойчивого, оказывается
самым неподатливым, причем его высокая способность к
отпору объясняется и тем, что как раз он плотнее всех
прочих.
Что касается тяжелого и легкого, то эти два состояния
могут быть наилучшим образом выяснены лишь в связи с
природой того, что известно под именами «верх» и «низ».
Дело в том, что представление, согласно которому и
впрямь от природы существуют две противоположные об-
ласти, разделяющие надвое Вселенную, — низ, куда уст-
ремляется все наделенное телесной массой, и верх, куда
любая вещь может направиться лишь по принуждению, —
оказывается неправильным. Ведь коль скоро небо в своей
целостности имеет вид сферы, значит, все крайние точки,
равно удаленные от центра, по своей природе одинаково
крайние, между тем как центр, на одну и ту же меру от-
стоящий от них, должен считаться пребывающим прямо
напротив каждой из них. Но если космос действительно
имеет такую природу, какую же из этих точек можно на-
звать верхом или низом, не навлекая на себя справедли-
вой укоризны за неуместное употребление слов? Ибо
центр космоса, строго говоря, по природе лежит не внизу
и не вверху, но именно в центре, в то время как поверх-
ность сферы и центром быть не может, и не имеет в себе
части, как-либо отличной от других, скажем более близ-
кой к центру, нежели противоположная ему часть. И коль
скоро космос во всех направлениях по природе своей со-
вершенно единообразен, какую пару противоположных
наименований можно к нему приложить, не погрешая
против правильного словоупотребления? Допустим, что в
центре Вселенной покоится некое равномерно взвешен-
ное твердое тело; оно не могло бы продвинуться ни к
одной из крайних точек, поскольку находится со всеми
в совершенно одинаковом отношении, а если бы кто-ни-
будь принялся обходить это тело по кругу, вновь и вновь
оказываясь собственным антиподом, ему пришлось бы
обозначать одно и то же направление попеременно то как
верх, то как низ. Да, поскольку целое, как только что
было сказано, имеет вид сферы, значит, обозначать одно
место как верх, а другое как низ не имеет смысла.
Но откуда же пошли эти обозначения и как мы на-
столько свыклись с ними, что перенесли их на небо в
целом, разделяя последнее надвое? Прийти к согласию
относительно этого мы сможем, если предварительно сде-
лаем одно допущение. Вообразим, что некто находится в
том месте Вселенной, которое преимущественно отведено
природе огня, сосредоточенного там в огромном количе-
стве и отовсюду туда устремляющегося; пусть для этого
человека оказалось возможным встать там и отделять
части огня, кладя их на чаши весов. Допустим далее, что
он поднимает весы, насильственно водворяя отторгнутый
огонь в несродный ему воздух; очевидно, что в таком слу-
чае меньшие части окажутся податливее к насилию, неже-
ли большие. Когда одна и та же сила поднимает в высо-
ту две вещи, меньшая вещь по необходимости больше
повинуется принуждению, а большая — меньше, и отсюда
большое именуется тяжелым и стремящимся вниз, а ма-
лое — легким и стремящимся вверх. На том же самом мы
можем поймать и самих себя, когда мы действуем в отве-
денной нам части Вселенной. В самом деле, если мы
стоим на земле и отделяем части землеподобных тел, а то
и самой земли, чтобы насильственно и наперекор приро-
де ввести их в чуждую среду воздуха, то обе [стихии] про-
явят тяготение к тому, что им сродно, однако меньшие
части все же легче, нежели большие, уступят насилию и
дадут водворить себя в чужеродную среду; именно поэто-
му мы называем их самих легкими и место, в которое мы
принуждаем их направляться, — верхним, а то, что проти-
воположно тому и другому, — соответственно тяжелым и
нижним. Но все это необходимо должно разнообразиться,
коль скоро главные скопления тел каждого рода занима-
ют в пространстве различные места, лежащие одно против
другого: то, что легко или тяжело, высоко или низко в
одном месте, может быть соотнесено с легким и тяжелым,
высоким и низким в другом месте, противоположном
первому, и оказаться ему противоположным, несоответст-
вующим и полностью от него отличным как с точки зре-
ния возникновения, так и с точки зрения существования.
Но одно остается верным для всех случаев: стремление
каждой вещи к своему роду есть то, что делает ее тяжелой,
а направление, по которому она устремляется, есть низ,
между тем как противоположное тому и другому и наиме-
нования носит противоположные. Таковы причины этих
состояний.
Что касается причины состояний гладкости и шерохо-
ватости, то ее каждый сможет усмотреть сам и разъяснить
другому: твердость в соединении с неоднородностью дает
шероховатое, однородность в соединении с плотностью —
гладкое.
После того как мы рассмотрели воздействия, распро-
страняющиеся на все тело, нам осталось обсудить самое
важное — причину приятных и болезненных впечатле-
ний, да и вообще все то, что через посредство частей тела
способствует ощущениям, вызывая страдание или удо-
вольствие. Но причины любых воздействий — ощущае-
мых или неощущаемых — мы поймем, если для начала
припомним произведенное нами раньше различение
между тем, что по природе своей очень подвижно или,
напротив, малоподвижно; именно по этой тропе следует
продвигаться, чтобы изловить выслеживаемую добычу.
Так вот, если хотя бы мимолетное воздействие приходит-
ся на то, что по природе своей очень подвижно, это воз-
действие разносится по кругу от одних частиц к другим,
пока не дойдет до разумного [начала] и не поведает ему о
свойствах воздействующего предмета; напротив, то, что
малоподвижно, слишком устойчиво, чтобы передавать
воздействие по кругу, а потому вынуждено принять его
лишь на себя и не приводить в движение то, что находит-
ся по соседству. Но раз первое воздействие не переходит
от одних частиц к другим, живое существо в целом так и
не воспринимает его и остается к нему нечувствительным.
Это верно применительно к костям, волосам и прочим
частям нашего тела, которые состоят главным образом из
земли, в то время как первый случай наиболее характерен
для слуха и зрения, ибо в них действеннее всего проявля-
ет себя сила огня и воздуха.
Итак, обо всем, что относится к удовольствию и стра-
данию, должно мыслить следующим образом. Всякое
противное природе воздействие, оказываемое на нас с
большой силой, болезненно, в то время как полное воз-
вращение к естественному состоянию приятно; то, что
совершается тихо и постепенно, остается неощутимым, в
противном же случае дело обстоит наоборот; наконец, все
то, что совершается без труда, может быть весьма ощути-
мо, но не сопровождается ни страданием, ни удовольст-
вием. Примером последнего может служить зрительное
впечатление, ведь зрительный луч, как было сказано
прежде, во время дня являет собою сросшееся с нами
тело: ни рассечения, ни ожоги, ни прочие воздействия та-
кого же рода не причиняют ему боли, а возврат к прежне-
му состоянию — удовольствия, но при этом он дает самые
полные и ясные ощущения всякий раз, когда испытывает
на себе воздействие [тел] или сам к ним направляется и к
ним прикасается. Все дело в том, что его расщепления и
воссоединения чужды насильственности. Напротив, тела,
состоящие из более крупных частиц, сопротивляются воз-
действию, но при этом передают толчок всему живому су-
ществу в целом, испытывая удовольствие и страдание:
страдание — при изменении, удовольствие — при возвра-
те в прежнее состояние. Но те [органы], в которых опо-
рожнение и опустошение совершаются постепенно, а на-
полнение — сразу и с большой силой, к опустошению
нечувствительны, к наполнению же, напротив, чувстви-
тельны и потому не доставляют смертной части души
ощущения боли, но служат источником сильного удо-
вольствия; очевидный пример тому — приятные запахи.
Напротив, когда отход от естественного состояния проис-
ходит быстро, а восстановление мало-помалу и с трудом,
перед нами прямо противоположный случай: его можно
наблюдать при ожогах и порезах.
Итак, что касается воздействий, общих для всего тела,
и имен, прилагаемых к тому, что эти воздействия вызыва-
ет, то об этих вещах мы сказали почти все. Теперь попы-
таемся в меру наших сил сказать что-нибудь об ощущени-
ях, связанных с определенными частями [тела], а также
о причинах воздействий.
Во-первых, нам следует разъяснить, насколько это
возможно, тот предмет, который мы обошли молчанием
во время наших прежних рассуждений о соках, а именно
производимые ими воздействия на язык. По всей види-
мости, эти воздействия, как и многие другие, порождены
особого рода сжатиями и расширениями, но они более
других зависят от состояний шероховатости и гладкости.
Например, когда частицы земли входят в те жилки, кото-
рые служат языку как бы чувствительными волокнами,
протянутыми до самого сердца, они соприкасаются там с
влажной, мягкой плотью и на ней растекаются, отчего
жилки сжимаются и как бы высушиваются; если эти час-
тицы земли более шероховаты, они дают едкий вкус, если
менее — терпкий. Далее, те вещества, что прочищают
вышеназванные жилки и прополаскивают всю область
языка, проделывая свою работу не в меру бурно и доводя
дело до разрушения самой плоти языка, именуются горь-
кими, таково свойство щелочи. Но другие вещества, усту-
пающие щелочи в силе и прочищающие язык лишь уме-
ренно, имеют соленый вкус, чуждый той жесткости,
которая присуща всему горькому, и кажущийся скорее
приятным. Вещества еще одного разряда, приобщившись
к теплоте рта и разжижаясь от нее, становятся от этого ог-
нистыми и в свой черед обжигают то, что их разогрело, а
по своей легкости несутся вверх, к органам ощущения го-
ловы, и прорезают все, что ни попадется на их пути; бла-
годаря этой своей способности они именуются острыми.
Но когда те же самые вещества утончаются от гниения и
находят доступ в тесные жилки, то они застают там зем-
ляные частицы и частицы воздуха в правильном соотно-
шении, приводят эти последние в движение, заставляют
перемешиваться друг с другом и пениться, а вспенив-
шись, образовывать около вторгшихся частиц полости.
И вот при этом влага, иногда землистая, а иногда чистая,
обволакивает воздух, создавая для него как бы жидкие
вместилища — водяные шары с пустотами внутри; из них
одни образованы чистой влагой и потому прозрачны, и
называются они пузырями, между тем как другие возник-
ли из землистой влаги, которая при этом подвижна и
стремится кверху, и они-то дают так называемое брожение
и закисание. Вещество, повинное во всех этих состояни-
ях, соответственно называется кислым. Но то воздейст-
вие, которое противоположно всем только что описан-
ным, и причину имеет противоположную: когда состав
влаги входящих [в тело] веществ по природе своей родст-
вен составу языка, эта влага смазывает и размягчает огру-
бевшее, стягивает или, напротив, расправляет все неесте-
ственно раздутое или сведенное и вообще возвращает все
к распорядку природы. Каждое подобное зелье, врачую-
щее насильственные состояния, для всех приятно и желан-
но, почему и зовется сладким.
