Итак, об этом достаточно. Что касается того рода воз-
действий, которые относятся к ноздрям, то здесь нет
определенных разновидностей. Всякий запах имеет по-
ловинчатую природу, ибо нет такой формы, которая по
своему строению могла бы возбуждать определенный за-
пах. Те жилы в нашем теле, которые для этого предназна-
чены, слишком тесны для частиц земли и воды, но слиш-
ком просторны для частиц огня и воздуха, а потому никто
и никогда не мог обонять собственного запаха какой-
либо из этих [стихий]; запахи рождаются лишь от таких
веществ, которые либо разжижены, либо загнивают, либо
плавятся, либо испаряются. Им дает жизнь то переходное
состояние, которое возникает, когда вода претворяется в
воздух либо, напротив, воздух в воду. Все запахи являют
собой либо пар, либо туман, ведь туман лежит на пол-
пути от воздуха к воде, а пар — на полпути от воды к воз-
духу. Поэтому они тоньше воды, но грубее воздуха; это
становится очевидным, если с усилием вдыхать воздух
сквозь перекрывшую дыхание преграду и наблюдать, как
все пахнущее отсеивается и воздух доходит очищенным
от запахов. Понятно, что многообразие запахов остает-
ся безымянным, ибо оно не сводится к большому числу
простых форм. Здесь существует только одно четкое дву-
членное разделение — на запахи приятный и неприят-
ный. Последний оказывает насильственное и огрубляю-
щее действие на всю полость, простирающуюся от ма-
кушки до пупа, между тем как первый смягчает
загрубевшее и с приятностью возвращает его к первона-
чальному состоянию.
Третья область наших ощущений — слух, и для полу-
чаемых им воздействий нам тоже следует отыскать обу-
словливающие причины. В общих чертах скажем, что
звук — это толчок, производимый воздухом через уши на
мозг и кровь и доходящий до самой души, между тем как
вызванное этим толчком движение, которое начинается с
головы и оканчивается в области печени, есть слышание.
Если движение быстро, звук высок; чем оно медленнее,
тем ниже звук. Равномерное движение дает ровный и
нежный звук, неравномерное — грубый, сильное — гром-
кий, слабое — тихий. Что касается созвучий, то необходи-
мость понуждает нас отложить этот предмет напоследок.
Теперь остался только четвертый род ощущений, но
он являет большое многообразие, требующее расчленен-
ного подхода. Многообразие это имеет общее имя цвета;
а цвет — это пламя, струящееся от каждого отдельного
тела и состоящее из частиц, соразмерных способности на-
шего зрения ощущать. О причинах зрения мы уже говори-
ли прежде, а сейчас уместнее и нужнее всего как можно
правдоподобнее объяснить цвета.
Те частицы, которые несутся от других тел и сталкива-
ются со зрительным лучом, бывают либо меньше, чем
частицы последнего, либо крупнее, либо такой же вели-
чины. Те, что имеют такую же величину, неощутимы, и
мы называем их прозрачными. Напротив, те, что больше,
сжимают зрительный луч, а те, что меньше, расширяют
его, и действие их можно сравнить с действием холодного
и горячего на нашу плоть, а также с действием терпкого и
обжигающего (или «острого», как мы выражаемся) на
наш язык. Это — белое и черное, то есть впечатления,
рожденные в иной области чувств, чем только что пере-
численные, и потому кажущиеся иными, но на самом
деле тождественные им. Так мы и назовем их: «белое» —
то, что расширяет зрительный луч, «черное» — то, что его
сужает. Когда же огонь иного рода, несущийся более по-
рывисто, ударяет в зрительный луч, проникает его до
самых глаз, насильственно разверзает глазные проходы
и разжижает их вещество, он заставляет излиться оттуда
весь тот огонь и воду, что мы называем слезами. Посколь-
ку же с двух сторон встречаются два огня, причем один с
молниеносной силой бьет из глаз, а другой входит в глаза
и там угасает от влаги, из их смешения рождаются всевоз-
можнейшие цвета; это называют переливами, а тому, чем
вызвано такое состояние, дали имена блестящего и свер-
кающего.
Есть и такой род огня, который стоит посередине меж-
ду двумя вышеназванными; он достигает глазной влаги и
смешивается с ней, но не сияет. Мерцание этого огня
сквозь растворившую его жидкость дает кровавый цвет,
который мы нарекли красным.
От смешения сверкающего огня с красным и белым
возник желтый цвет; но о соотношении, в котором они
были смешаны, не имело бы смысла толковать даже в том
случае, если бы кто-нибудь его знал, ибо здесь невозмож-
но привести не только необходимые, но даже вероятные и
правдоподобные доводы. Далее, красный цвет, смешан-
ный с черным и белым, дает пурпурный или темно-лило-
вый, если все части смеси сильнее обожжены, а черного
цвета примешано больше. Желтое в смешении с серым
дает коричневое, серое же само есть смесь белого и чер-
ного; желтое в смешении с белым дает цвет охры. Когда
же белое, сойдясь с блестящим, ложится на густо-черную
основу, тогда возникает синий цвет, между тем как соче-
тание синего с белым дает голубой, а коричневого с чер-
ным — зеленый цвет.
Из этих примеров достаточно ясно, к каким смешени-
ям можно свести все остальные цвета, не нарушая при
этом правдоподобия. Но тот, кто попытался бы строго
проверить все это на деле, доказал бы, что не разумеет
различия между человеческой и божественной природой,
ведь если у бога достанет и знания, и мощи, дабы смесить
множество в единство и сызнова разрешить единство в
множество, то нет и никогда не будет такого человека, ко-
торому обе эти задачи оказались бы по силам.
Все вышеназванные вещи, рожденные в то время под
воздействием необходимости, взял в свои руки демиург
самой прекрасной и лучшей из возникших вещей, возна-
мерившись породить самодовлеющего и совершеннейше-
го бога; причинами, которые присущи самим вещам, он
пользовался как вспомогательными, но при этом сам на-
правлял каждую из возникших вещей ко благу. Поэтому
должно различать два вида причин — необходимые и бо-
жественные — и отыскивать во всем причины второго
рода, дабы стяжать через это для себя блаженную жизнь,
насколько природа наша это допускает, а уже ради них
нам следует заниматься и причинами первого рода,
поняв, что при забвении необходимости немыслимо ни
уразуметь, ни схватить, ни вообще как-либо приблизить
к себе то единственное, о чем мы печемся.
Теперь заготовленные причины разложены у нас по
родам, как строительные припасы у плотников, и нам
остается только выложить из них дальнейшую часть на-
шего рассуждения; вернемся, однако, к исходной точке и
повторим вкратце весь наш путь вплоть до того места, ко-
торого мы только что достигли, а уже потом попытаемся
дать нашему сказанию подобающее заключение.
Как было упомянуто вначале, все вещи являли состо-
яние полной неупорядоченности, и только бог привел
каждую из них к согласию с самой собою и со всеми дру-
гими вещами во всех отношениях, в каких только они
могли быть причастны соотносительности и соразмерно-
сти. Ведь доселе в них не было ничего подобного, разве
что по какому-нибудь случайному совпадению, и вовсе не
к чему было применить те имена, которыми мы ныне
именуем огонь и воду, а равно и прочие вещи; бог впер-
вые все это упорядочил, а затем составил из этого нашу
Вселенную — единое живое существо, заключающее в
себе все остальные живые существа, как смертные, так
и бессмертные.
При этом божественные существа создал сам демиург,
а порождение смертных он доверил тем, кого сам поро-
дил. И вот они, подражая ему, приняли из его рук бес-
смертное начало души и заключили в смертное тело, по-
дарив все это тело душе вместо колесницы, но, кроме
того, они приладили к нему еще один, смертный, вид
души, вложив в него опасные и зависящие от необходи-
мости состояния: для начала — удовольствие, эту силь-
нейшую приманку зла, затем страдание, отпугивающее
нас от блага, а в придачу двух неразумных советчиц —
дерзость и боязнь — и, наконец, гнев, который не внем-
лет уговорам, и надежду, которая не в меру легко внемлет
обольщениям. Все это они смешали с неразумным ощу-
щением и с готовой на все любовью и так довершили по
законам необходимости смертный род души.
Однако они, несомненно, страшились без всякой не-
обходимости осквернить таким образом божественное на-
чало и потому удалили от него смертную душу, устроив
для нее обитель в другой части тела, а между головой и
грудью, дабы их разобщить, воздвигли шею как некий
перешеек и рубеж. Ибо именно в грудь и в так называемое
туловище вложили они смертную душу; поскольку одна
часть души имеет более благородную природу, а другая —
более низкую, они разделили полость этого туловища
надвое, как бы обособляя мужскую половину дома от
женской, а в качестве средостения поставили грудобрюш-
ную преграду. Ту часть души, что причастна мужествен-
ному духу и возлюбила победу, они водворили поближе к
голове, между грудобрюшной преградой и шеей, дабы она
внимала приказам рассудка и силой помогала ему сдер-
живать род вожделений, едва только те не пожелают
добровольно подчиниться властному слову, исходящему
из верховной твердыни акрополя. Сердцу же, этому средо-
точию сосудов и роднику бурно гонимой по всем членам
крови, они отвели помещение стража; всякий раз, когда
дух закипит гневом, приняв от рассудка весть о некоей
несправедливости, совершающейся извне или, может стать-
ся, со стороны своих же вожделений, незамедлительно по
всем тесным протокам, идущим от сердца к каждому ор-
гану ощущения, должны устремиться увещевания и уг-
розы, дабы все они оказали безусловную покорность
и уступили руководство наилучшему из начал.
Однако боги предвидели наперед, что при ожидании
опасностей и возбуждении духа сердце будет колотиться и
что каждое такое вскипание страстей сопряжено с дейст-
вием огня. И чтобы оказать сердцу помощь, они произ-
растили вид легких, который, во-первых, мягок и бескро-
вен, а к тому же, наподобие губки, наделен порами, так
что может вбирать в себя дыхание и питье, охлаждать
сердце и тем самым доставлять ему в жару отдых и
свежесть. Для этой цели они прорубили к легким проходы
от дыхательного горла и легкими, словно бы подушками,
обложили сердце, дабы всякий раз, как в нем взыграет
дух, оно глушило свои удары о податливую толщу и при
этом получало охлаждение, чтобы мучения его уменьша-
лись, а помощь, которую дух оказывает рассудку, возрас-
тала.
Другую часть смертной души, которая несет в себе
вожделение к еде, питью и ко всему прочему, в чем она
нуждается по самой природе тела, они водворили между
грудобрюшной преградой и областью пупа, превратив всю
эту область в подобие кормушки для питания тела; там
они и посадили эту часть души на цепь, как дикого зверя,
которого невозможно укротить, но приходится питать
ради его связи с целым, раз уж суждено возникнуть
смертному роду. Они устроили так, чтобы этот зверь
вечно стоял у своей кормушки и обитал подальше от ра-
зумной души, возможно менее досаждая ей своим шумом
и ревом, дабы та могла без помехи принимать свои реше-
ния на благо всем частям тела вместе и каждой из них в
отдельности. Они знали, что он не будет понимать рас-
суждения, а даже если что-то из них и дойдет до него
через ощущение, не в его природе будет об этом заботить-
ся; он обречен в ночи и во время дня обольщаться игрой
подобий и призраков.
И вот бог, вознамерясь найти на него управу, построил
вид печени и водворил в логово к зверю, постаравшись,
чтобы печень вышла плотной, гладкой, лоснящейся и на
вкус сладкой, однако не без горечи. Цель бога состояла в
том, чтобы исходящее из ума мыслительное воздействие
оказалось отражено печенью, словно зеркалом, которое
улавливает напечатления и являет взору призраки, и
таким образом на зверя находил бы страх, когда это воз-
действие дойдет до него с суровыми угрозами и прибегнет
к горькой части, стремительно разливая ее по всей пече-
ни, вызывая появление желчного оттенка и заставляя пе-
чень всю сморщиться и отвердеть; вдобавок это воздейст-
вие выводит всю долю печени из прямого положения,
искривляет и гнет ее, зажимает ее сосуды и сдавливает во-
ротную вену, что приводит к болям и тошноте. Когда же,
напротив, от мыслящей части души повеет дыханием кро-
тости, которое вызовет к жизни видения совсем иного
рода, это дыхание не только не взволнует горькой части
печени, но и не прикоснется к этой противоположной
себе природе; напротив, оно прибегнет к прирожденному
печени свойству сладости, дабы распрямить, разгладить и
высвободить все ее части. Благодаря этому обитающая
в области печени часть души должна стать просветленной
и радостной, ночью же вести себя спокойно, предаваясь
пророческим снам, коль скоро она уже непричастна рас-
судку и мышлению. Ведь боги, построившие нас, помни-
ли о заповеди своего отца, которая повелевала создать че-
ловеческий род настолько совершенным, насколько это
возможно; во исполнение этого они постарались приоб-
щить к истине даже низменную часть нашего существа
и потому учредили в ней прорицалище.
То, что бог уделил пророческий дар человеческому
умопомрачению, может быть бесспорно доказано: никто,
находясь в своем уме, не бывает причастен боговдохно-
венному и истинному пророчеству, но лишь тогда, когда
мыслительная способность связана сном, недугом либо
неким приступом одержимости. Напротив, дело непо-
врежденного в уме человека — припомнить и восстано-
вить то, что изрекла во сне либо наяву эта пророческая и
вдохновленная природа, расчленить все видения с помо-
щью мысли и уразуметь, что же они знаменуют — зло или
добро — и относятся ли они к будущим, к минувшим или
к настоящим временам. Не тому же, кто обезумел и еще
пребывает в безумии, судить о собственных видениях и
речениях! Правду говорит старая пословица, что лишь
рассудительный в силах понять сам себя и то, что он де-
лает. Отсюда и возник обычай, чтобы обо всех боговдох-
новенных прорицаниях изрекало свой суд приставленное
к тому племя истолкователей; правда, их и самих подчас
называют пророками, но только по неведению, ибо они
лишь разгадывают таинственные речения и видения, а
потому должны быть по всей справедливости названы
никак не пророками, но толкователями при тех, кто про-
рицает.
Таковы причины, по которым печень получила выше-
описанное устройство и местоположение; целью было
пророчество. И в самом деле, покуда тело живет, печень
дает весьма внятные знамения, с уходом же жизни она
становится слепой, и тогда ее вещания слишком туманны,
чтобы заключать в себе ясный смысл.
Соседствующий с печенью орган был создан и поме-
щен налево от нее ради ее блага, дабы сохранять ее неиз-
менно лоснящейся и чистой, служа ей наподобие губки,
которая всегда лежит наготове подле зеркала. Стоит толь-
ко каким-либо загрязнениям, порождаемым недугами
тела, появиться близ печени, как их тотчас устраняет се-
лезенка, вбирая их в свои бескровные полости. Так и по-
лучается, что, когда она наполнена этими отбросами, ее
пучит и раздувает, но, когда тело очищено, она опадает
и возвращается к прежним размерам.
Вот что мы думаем о душе, о ее смертной и божествен-
ной частях, а равно и о том, как, в каком соседстве и по
каким причинам каждая из этих частей получила свое от-
дельное местожительство. Настаивать на том, что сказан-
ное нами — истина, мы отважились бы разве что с прямо-
го дозволения бога; но правдоподобие нами соблюдено,
это мы можем смело сказать уже сейчас, а тем более имея
в виду наше дальнейшее рассуждение. Так скажем же это!
Переходя к следующему вопросу, мы будем держаться
прежнего нашего пути; вопрос же состоит в том, как воз-
никли остальные части тела. Их устройство правильнее
всего объяснить путем следующего умозаключения. Тво-
рившие наш род знали заранее, какая безудержность в еде
и питье будет обуревать нас; они предвидели, что по своей
жадности мы станем поглощать и того и другого больше,
чем велят умеренность и необходимость. Опасаясь поэто-
му, как бы не разразился свирепый мор и еще не завер-
шенный род смертных не исчез навсегда, они предусмот-
рительно соорудили для приема излишков питья и еды ту
кладовую, что именуют нижней полостью, и наполнили
ее извивами кишок, дабы пища не слишком быстро поки-
дала тело, принуждая его требовать новой пищи и тем
склоняя к ненасытности, и дабы род человеческий из-за
чревоугодия не стал чужд философии и Музам, явив не-
послушание самому божественному, что в нас есть.
Что касается костей, мышц и вообще всей подобной
природы, то с ней дело обстоит вот как: начало всего
этого — рождение мозга; в нем укоренены те узы жизни,
которые связуют душу с телом, в нем лежат корни рода
человеческого. Но сам мозг рожден из другого. Дело было
так: среди всех исходных треугольников бог выбрал и обо-
собил наиболее правильные и ровные, которые способны
были в наибольшей чистоте представлять огонь и воду,
воздух и землю; затем, отделив каждое от своего рода, он
соразмерно смесил их, приготовляя общее семя для всего
смертного рода, и устроил из этого мозг. В нем он наса-
дил все роды душ, а утвердив их, разъял мозг уже при
самом первом рассечении на такое множество тел, чтобы
они своим числом и устройством соответствовали выше-
названным родам. Ту долю, которой суждено было, как
некоей пашне, воспринять семя божественного начала,
он сделал со всех сторон округлой и нарек эту долю го-
ловным мозгом, предвидя, что вместивший ее сосуд по
завершении каждого живого существа станет головой.
Другая доля должна была получить оставшуюся, то есть
смертную, часть души; ее он разъял на округлые, и при-
том продолговатые, тела, также наименовав их все в
целом мозгом, хоть и не в прямом смысле. От них, как от
якорей, он протянул узы, долженствующие скрепить всю
душу, а вокруг этой основы начал сооружать все наше
тело, прежде всего одев мозг твердым костным покровом.
Вот как он построил кость. Отобрав просеиванием
чистую и гладкую землю, он замесил ее и увлажнил моз-
гом; после этого он ставит смесь в огонь, затем окунает в
воду, потом снова в огонь и снова в воду. Закалив ее так
по нескольку раз в огне и воде, он сделал ее неразруши-
мой и для того, и для другого. В дело он употребил ее
прежде всего затем, чтобы выточить из нее костную сферу
вокруг головного мозга, оставив в этой сфере узкий про-
ход; а для прикрытия затылочного и спинного мозга он
изваял из этой же смеси позвонки, которые наложил друг
на друга, как складывают дверные петли, протянув этот
ряд от головы через все туловище. Так он замкнул все
семя в защитную камнеподобную ограду и в последней
построил суставы, прибегнув к посредствующей силе
иного, дабы обеспечить подвижность и гибкость.
Далее он усмотрел, что природа кости сверх должного
хрупка и несгибаема и что, если ей к тому же придется
терпеть жар, а после охлаждаться, она не устоит против
костоеды, которая загубит заключенное в ней семя; поэ-
тому он измыслил род сухожилий и плоти. Сухожилия,
связав друг с другом все члены, должны были своими со-
кращениями и растяжениями доставить возможность телу
сгибаться и разгибаться в суставах; что до плоти, то ей на-
значено было служить защитой от жара и укрытием от
холода, а равно и как бы войлочной подушкой, предохра-
няющей от ушибов, ибо напору тел она может противопо-
ставить упругую податливость. К тому же в ней таится
теплая влага, которая летом выступает в виде пота и ув-
лажняет кожу, уготовляя всему телу приятное охлажде-
ние, а зимой, напротив, наилучшим образом разгоняет
подступающую и обнимающую тело стужу силой скрыто-
го в ней огня. Таков был замысел Ваятеля, и вот он соеди-
нил в должных количествах воду, огонь и землю, а после
замесил их на острой и соленой закваске — так получи-
лась мягкая и насыщенная соками плоть. Что касается
природы сухожилий, то ее он образовал, смешав кость с
еще не заквашенной плотью, и этой промежуточной
смеси дал желтый цвет. Вот почему сухожилия получи-
лись более крепкими и тягучими, чем плоть, но более
мягкими и влажными, чем кость.
Итак, всем этим он покрыл кости вместе с лежащим
в них мозгом, связуя их посредством сухожилий, а сверху
окутывая одеянием плоти. При этом кости, в которых
больше всего души, он окутал наименее толстой плотью,
а самые бездушные — наибольшей и особенно плотной;
что касается костных сочленений, то, когда особые сооб-
ражения не требовали чего-то иного, он взращивал на них
опять-таки лишь скудную плоть, чтобы она не стеснила
сгибание суставов и не обрекла тело на малоподвижность
и беспомощность. Не желал и того, чтобы обильные и
плотные толщи мышц, налегая друг на друга и грубея от
этого, притупили ощущение, отчего последовало бы уга-
сание памяти и расслабление умственных способностей.
Вот почему бедренные и берцовые, тазовые, плечевые и
локтевые кости, а также и вообще все кости, которые не
имеют сочленений и в своем мозгу содержат мало души, а
значит, лишены мышления, — все это было щедро по-
крыто плотью; напротив, то, что несет в себе разум, по-
крыто ею куда меньше, кроме тех случаев, когда плоть
сама по себе служит носителем ощущений: таково устрой-
ство языка. Но большей частью дело обстояло так, как
сказано выше, ибо в природе, рожденной и живущей в
силу необходимости, плотная кость и обильная плоть
никак не могут ужиться с тонким и отчетливым ощуще-
нием. Если бы то и другое было совместимо, строение го-
ловы было бы наделено всем этим в преизбытке, и тогда
род человеческий, нося на плечах столь мясистую, жилис-
тую и крепкую голову, получил бы вдвое, а то и во много
крат более долгую, а притом и более здоровую и беспе-
чальную жизнь. И вот, когда демиурги нашего рождения
оказались перед выбором, сообщить ли созидаемому роду
больше долговечности, но меньше совершенства или мень-
ше долговечности, но больше совершенства, они едино-
душно решили, что более короткую, но зато лучшую
жизнь каждый, безусловно, должен предпочесть более
долгой, но худшей. В соответствии с этим они покрыли
голову рыхлой костью, не наложив сверху плоти и даже не
дав ей сухожилий, ибо суставов здесь все равно не было.
Поэтому голова являет собой самую чувствительную и
самую разумную, но также и намного слабейшую часть
каждого мужчины. По тем же причинам бог прикрепил
сухожилия лишь к самому низу головы, однородно обвив
ими шею и соединив с ними края челюстных костей под
лицом; весь остальной запас сухожилий он распределил
между прочими членами, связуя суставы. Что касается на-
шего рта, то строители снабдили его нынешним его осна-
щением — зубами, языком и губами, имея в виду как не-
обходимое, так и наилучшее: вход они созидали ради
необходимого, а выход — ради наилучшего. В самом деле,
все, что входит в тело и питает его, относится к необходи-
мому, между тем как изливающийся наружу поток речей,
служа мысли, являет собою прекраснейший и наилучший
из всех потоков.
И все же голову нельзя было оставить при одном
голом костяном покрове, без защиты против годовых
чередований жары и стужи, так же как нельзя было допус-
тить, чтобы от обилия плоти она стала тупой и бесчувст-
венной. Между тем от еще не засохшей плоти отслоилась
довольно толстая пленка, которая ныне известна под на-
званием кожи. Благодаря мозговой влаге она прирастала и
разрасталась дальше, так что окружала всю голову, а
влага, поднимаясь кверху через швы, орошала ее и пону-
дила сомкнуться на макушке как бы в узел. Что касается
швов, то различия в их формах обусловлены силой круго-
вращений мысли и питанием: если противоборство того и
другого сильнее, швов больше, а если оно слабее, швов
меньше.
Всю эту кожу божество искололо кругом пронизываю-
щей силой огня, и когда через эти проколы выступала на-
ружу влага, то все беспримесные и теплые части испаря-
лись; но примесь, состоявшая из тех же веществ, что и
кожа, хотя и устремлялась в высоту, вытягиваясь в протя-
женное тело, по тонкости равное проколу, однако из-за
медлительности оказывалась отброшенной окружающим
воздухом обратно, врастала в кожу и пускала в ней корни.
Так возник род волос, произрастающих из кожи; по своей
ремнеобразной природе они близки к коже, но жестче
и плотнее, что объясняется сжимающим воздействием хо-
лода на каждый отдельный, обособившийся от кожи
волос. Когда Устроитель делал нашу голову такой косма-
той, он руководствовался названными причинами, и
умысел его состоял в том, чтобы это был легкий покров
мозга взамен плоти, затеняющий его летом и утепляющий
зимой, но при этом не служил бы помехой его чувстви-
тельности.
Что касается переплетения сухожилий, кожи и кости
на концах пальцев, то там, когда все было перемешано, а
смесь высушена, родилась жесткая кожа. Таковы были
вспомогательные причины, участвовавшие в ее создании,
но самой подлинной из причин была забота о существах,
имеющих возникнуть в будущем. Те, кто устроял нас, ве-
дали, что некогда от мужчин народятся женщины, а также
и звери и что многие твари по многим причинам ощутят
нужду в употреблении ногтей; вот почему уже при самом
рождении человечества они наметили их зачатки. Таковы,
стало быть, те соображения и замыслы, которыми руково-
дились боги, когда создавали кожу, волосы и ногти на
оконечностях членов.
Теперь все части и члены смертного живого существа
срослись в единое целое, которому, однако, по необходи-
мости предстояло жить среди огня и воздуха, а значит,
терпеть от них распад и опустошение и потому погибнуть.
Но боги пришли ему на помощь: они произрастили некую
природу, родственную человеческой, но составленную из
иных видов и ощущений и потому являющую собой иной
род существ; это были те самые деревья, травы и вообще
растения, которые ныне облагорожены трудами земледель-
цев и служат нашей пользе, но изначально существовали
только в виде диких пород, более древних, чем ухожен-
ные. Все, что причастно жизни, по всей справедливости
и правде может быть названо живым существом; так, и
предмет этого нашего рассуждения причастен третьему
виду души, который, согласно сказанному прежде, водво-
рен между грудобрюшной преградой и пупом и притом не
имеет в себе ни мнения, ни рассудка, ни ума, а только
ощущение удовольствия и боли, а также вожделения.
В самом деле, растение проходит свой жизненный путь
чисто страдательным образом, оно движется лишь в
самом себе и в отношении себя и противостоит воздейст-
вию внешнего движения, пользуясь собственным, так что
оно не видит и не понимает своего состояния и природы.
Поэтому, безусловно, оно живет и являет собой не что
иное, как живое существо, однако прикреплено к своему
месту и укоренено в нем, ибо способности двигаться
[вовне] своей силой ему не дано.
Итак, все эти породы растительного царства произрас-
тили они, мощные, нам, менее сильным, для пропитания.
Затем они же прорубили в самом нашем теле протоки, как
прорубают в саду водоотводные канавы, дабы оно ороша-
лось притоком влаги. Прежде всего они провели два скры-
тых протока между кожей и сросшейся с нею плотью —
две спинные жилы, соответствующие делению тела на
правую и левую стороны; эти жилы они направили вниз
по обе стороны от позвоночного столба, заключив между
ними детородный мозг так, чтобы и он поддерживался в
самом цветущем состоянии, и другие части получали рав-
номерный приток легко разливающейся книзу крови.
После этого они разделили жилы в области головы и
переплели их таким образом, чтобы концы жил пересека-
ли друг друга в противоположных направлениях; те, кото-
рые шли от правой стороны тела, они направили к левой,
а те, которые шли от левой, — соответственно к правой.
Это было сделано, чтобы голова получила помимо кожи
лишнюю связь с туловищем, поскольку она не имеет иду-
щих по кругу до макушки сухожилий; другая цель состоя-
ла в том, чтобы ощущения, исходящие от обеих сторон,
отчетливо получало все тело в целом.
Затем они начали устраивать водоснабжение таким
способом, который станет нам понятнее, если мы наперед
согласимся, что все тела, составленные из меньших час-
тиц, непроходимы для больших, между тем как тела, со-
ставленные из больших частиц, проходимы для меньших.
Поскольку же из всех родов самые малые частицы имеет
огонь, значит, он прорывается сквозь воду, землю, воздух,
а равно и сквозь все, что состоит из этих трех родов, так
что для него нет ничего непроходимого. Если мы это
будем иметь в виду применительно к нашей брюшной по-
лости, обнаружится следующее: когда в нее входят яства и
напитки, они там и остаются, но воздух и огонь не могут
быть ею удержаны, поскольку имеют меньшие сравни-
тельно с нею частицы. К этим веществам и прибег бог,
вознамерившись наладить отток влаги из брюшной по-
лости в жилы. Он соткал из воздуха и огня особое плете-
