Я имею в виду нравственную добродетель, ибо именно
она сказывается в страстях и поступках, а тут и возникает
избыток, недостаток и середина. Так, например, в страхе
и отваге, во влечении, гневе и сожалении и вообще в удо-
вольствии и в страдании возможно и «больше», и «меньше»,
а и то и другое не хорошо. Но все это, когда следует, в долж-
ных обстоятельствах, относительно должного предмета,
ради должной цели и должным способом, есть середина
и самое лучшее, что как раз и свойственно добродетели.
Точно так же и в поступках бывает избыток, недоста-
ток и середина. Добродетель сказывается в страстях и в
поступках, а в этих последних избыток — это проступок,
и недостаток [тоже] <не похвалят>, в то время как сере-
дина похвальна и успешна; и то и другое между тем отно-
сят к добродетели.
Добродетель, следовательно, есть некое обладание се-
рединой; во всяком случае, она существует постольку, по-
скольку ее достигает.
Добавим к этому, что совершать проступок можно по-
разному (ибо зло, как образно выражались пифагорейцы,
принадлежит беспредельному, а благо — определенному),
между тем поступать правильно можно только одним-
единственным способом (недаром первое легко, а второе
трудно, ведь легко промахнуться, трудно попасть в цель).
В этом, стало быть, причина тому, что избыток и недоста-
ток присущи порочности (kakia), а обладание серединой —
добродетели.
Лучшие люди просты, но многосложен порок.
6. Итак, добродетель есть сознательно избираемый
склад [души], состоящий в обладании серединой по отно-
шению к нам, причем определенной таким суждением,
каким определит ее рассудительный человек. Серединой
обладают между двумя [видами] порочности, один из ко-
торых — от избытка, другой — от недостатка. А еще и по-
тому [добродетель означает обладание серединой], что как
в страстях, так и в поступках [пороки] преступают долж-
ное либо в сторону избытка, либо в сторону недостатка,
добродетель же [умеет] находить середину и ее избирает.
Именно поэтому по сущности и по понятию, опреде-
ляющему суть ее бытия, добродетель есть обладание сере-
диной, а с точки зрения высшего блага и совершенства —
обладание вершиной).
Однако не всякий поступок и не всякая страсть допус-
кает середину, ибо у некоторых [страстей] в самом назва-
нии выражено дурное качество (phaylo tes), например:
злорадство, бесстыдство, злоба, а из поступков — блуд,
воровство, человекоубийство. Все это и подобное этому
считается дурным само по себе, а не за избыток или недо-
статок, а значит, в этом никогда нельзя поступать пра-
вильно, можно только совершать проступок; и «хорошо»
или «не хорошо» невозможно в таких [вещах; например,
невозможно] совершать блуд с кем, когда и как следует;
вообще совершать какой бы то ни было из таких [поступ-
ков] — значит совершать проступок. Будь это не так,
можно было бы ожидать, что в неправосудных поступках,
трусости, распущенности возможны обладание середи-
ной, избыток и недостаток, ведь тогда было бы возможно
по крайне мере обладание серединой в избытке и в недо-
статке, а также избыток избытка и недостаток недостатка.
И подобно тому как не существует избытка благоразумия
и мужества, потому что середина здесь — это как бы вер-
шина, так и [в названных выше пороках] невозможно ни
обладание серединой, ни избыток, ни недостаток, но,
коль скоро так поступают, совершают проступок. Ведь,
вообще говоря, невозможно ни обладание серединой в
избытке и недостатке, ни избыток и недостаток в облада-
нии серединой.
7(VII). Нужно не только дать общее определение
[добродетели], но и согласовать его с каждым [ее] част-
ным [проявлением]. Действительно, в том, что касается
поступков, общие определения слишком широки, част-
ные же ближе к истине, ибо поступки — это всё частные
случаи и [определения] должны согласовываться с ни-
ми. Теперь это нужно представить на следующей таб-
лице.
Итак, мужество (andreia) — это обладание серединой
между страхом (phobos) и отвагой (tharrhe); названия для
тех, у кого избыток бесстрашия (aphobia), нет (как и вооб-
ще многое не имеет имени), а кто излишне отважен —
смельчак (thrasys), и кто излишне страшится и недоста-
точно отважен — трус (deilos).
В связи с удовольствиями (hedonai) и страданиями
(lypai) (страдания имеются в виду не все, в меньшей сте-
пени и <не в том же смысле>, [что удовольствия]) обла-
дание серединой — это благоразумие (sophrosyne), а избы-
ток — распущенность (akolasia). Люди, которым бы
недоставало [чувствительности] к удовольствиям, вряд ли
существуют, именно поэтому для них не нашлось назва-
ния, так что пусть они будут «бесчувственные» (anaisthe-
toi).
Что касается даяния (dosis) имущества и его приобре-
тения (lepsis), то обладание в этом серединой — щедрость
(eleytheriotes), а избыток и недостаток — мотовство (aso-
tia) и скупость (aneleytheria). Те, у кого избыток, и те, у
кого недостаток, поступают при [даянии и приобретении]
противоположным образом. В самом деле, мот избыточно
расточает и недостаточно приобретает, а у скупого избы-
ток в приобретении и недостаток в расточении. Конечно,
сейчас мы даем определения в общем виде и в основных
чертах, и этим здесь удовлетворяемся, а впоследствии мы
дадим [всему] этому более точные определения.
С отношением к имуществу связаны и другие наклон-
ности (diatheseis). Обладание серединой здесь — велико-
лепие (megaloprepeia) (великолепный ведь не то же, что
щедрый: первый проявляет себя в великом, второй — в
малом), а избыток здесь — безвкусная пышность (apei-
rokalia kai banaysia) и недостаток — мелочность (mikro-
prepeia). Эти [виды порока] отличаются от тех, что соот-
носятся со щедростью, а чем именно, будет сказано ниже.
В отношении к чести (time) и бесчестию (atimia) обла-
дание серединой — это величавость (megalopsykhia) избы-
ток именуется, может быть, спесью (khaunotes), а недоста-
ток — приниженностью (mikropsykhia).
В каком отношении по нашему суждению щедрость,
отличаясь тем, что имеет дело с незначительными веща-
ми, находится к великолепию, в таком же отношении
некая другая наклонность находится к величию души, так
как величие души связано с великой честью, а эта на-
клонность — с небольшой. Можно ведь стремиться к
чести столько, сколько следует, а также больше и меньше,
чем следует, и тот, чьи стремления чрезмерны, честолю-
бив (philotimos), а чьи недостаточны — нечестолюбив
(aphilotimos). Тот же, кто стоит посредине, не имеет на-
звания, безымянны и [соответствующие] наклонности, за
исключением честолюбия (philotimia) у честолюбца. Отсюда
получается, что крайности присуждают себе наименова-
ние промежутка и мы иногда называем того, кто держится
середины, честолюбивым, а иногда нечестолюбивым и хва-
лим то честолюбивого, то нечестолюбивого.
Почему мы так делаем, будет сказано впоследствии,
а сейчас будем рассуждать об остальных наклонностях
тем способом, какой мы здесь ввели.
Возможен избыток, недостаток и обладание серединой
в связи с гневом (orge), причем соответствующие наклон-
ности, видимо, безымянны, и все же, называя ровным
(praios) человека, держащегося в этом середины, будем
называть обладание серединой ровностью (praiotes), а из
носителей крайностей тот, у кого избыток, пусть будет
гневливым (orgilos), и его порок — гневливостью
(orgilotes), а у кого недостаток — как бы безгневным
(aorgetos), и его недостаток — безгневностью (aorgesia).
Существуют еще три [вида] обладания серединой, в од-
ном они подобны, в другом различны. Все они касаются
взаимоотношений [людей] посредством слов и поступков
(peri logon kai praxeon koinonia); а различия их в том, что
один связан с правдой (talethes) в словах и поступках, а
два других — с удовольствием (to hedy); это касается как
развлечений, так и [вообще] всего, что бывает в жизни.
Поэтому надо сказать и об этом, чтобы лучше понять, что
обладание серединой похвально в чем бы то ни было, а
крайности и не похвальны, и не правильны, но достойны
[лишь] осуждения. Впрочем, и тут по большей части нет
названий. Мы же попытаемся все-таки так же, как и
раньше, тут тоже создать имена ради ясности изложения
и простоты усвоения.
Итак, что касается правды (to alethes), то пусть, кто
держится середины (ho mesos), называется, так сказать,
правдивым (alethes), обладание серединой — правдиво-
стью (aletheia)30, а извращения [истины] в сторону преуве-
личения — хвастовством (aladzoneia) и его носитель —
хвастуном (aladzon), а в сторону умаления — притворст-
вом (eironeia) и <его носитель> — притворой (eiron).
По отношению к удовольствиям в развлечениях (en
paidiai) держащийся середины — остроумный (eytrapelos),
а его склонность — остроумие (eytrapelia), избыток — это
шутовство (bomolokhia), а в ком оно есть — шут (bomolok-
hos), тот же, в ком недостаток, — это, может быть, неоте-
санный (agroikos), а склад [его души] — неотесанность
(agroikia). Об остальных вещах, доставляющих удовольст-
вие, [скажем], что человек, доставляющий нам удовольст-
вие должным образом, — друг (philos) и обладание середи-
ной — дружелюбие (philia), а кто излишне заботится о нашем
удовольствии, но не ради чего-то — угодник (areskos),
если [же он ведет себя так] ради собственной выгоды, то
он подхалим (kolax), у кого же в этом отношении недоста-
ток и кто сплошь и рядом доставляет неудовольствие, тот
как бы зловредный и вздорный (dyseris tis kai dyskolos).
Обладание серединой возможно и в проявлениях
страстей, и в том, что связано со страстями; так стыд
(aidos) — не добродетель, но стыдливый (aidemon) заслу-
живает похвалы и в известных вещах держится середины;
а у другого — излишек стыда, например у робкого (kata-
plex), который всего стыдится. Если же человеку не хвата-
ет стыда, или его нет вовсе, он беззастенчив (anaiskhyn-
tos), в то время как держащийся середины стыдливый.
Негодование (nemesis) — это обладание серединой по
сравнению со злобной завистью (phthonos) и злорадством
(epikhairekakia); это все связано со страданием и удоволь-
ствием из-за происходящего с окружающими. Кто скло-
нен к негодованию — страдает, видя незаслуженно благо-
денствующего, а у завистливого в этом излишек, и его все
[хорошее] заставляет страдать; что же до злорадного, то
он настолько лишен способности страдать, что радуется
[чужой беде]. Об этом, однако, уместно будет сказать
и в другом месте.
Что же касается правосудности (dikaiosyne), поскольку
это слово не однозначно (oykh haplos legetai), то после
разбора вышеназванных [добродетелей] мы скажем о той
и другой [правосудности], в каком смысле каждая пред-
ставляет собою обладание серединой. Ото же относится
и к добродетелям рассуждения. >
8 (VIII). Итак, существуют три наклонности, две отно-
сятся к порокам — одна в силу избытка, другая в силу не-
достатка — и одна к добродетели — в силу обладания се-
рединой; все эти [наклонности] в известном смысле
противоположны друг другу, ибо крайние (akrai) противо-
положны и среднему, и друг другу, а средний — крайним.
Ведь так же как равное в сравнении с меньшим больше, а
в сравнении с большим меньше, так и находящиеся по-
средине (raesai) склады [души располагают] избытком
сравнительно с недостатком и недостатком сравнительно
с избытком как в страстях, так и в поступках. Так, мужест-
венный кажется смельчаком по сравнению с трусом и тру-
сом — по сравнению со смельчаком.
Подобным образом и благоразумный в сравнении с бес-
чувственным распущен, а в сравнении с распущенным —
бесчувствен, и щедрый перед скупым — мот, а перед
мотом — скупец.
Потому-то люди крайностей отодвигают того, кто дер-
жится середины, к противоположной от себя крайности и
мужественного трус называет смельчаком, а смельчак —
трусом; соответственно [поступают] и с другими. Так по-
лучается, что, хотя [наклонности] друг другу противопо-
ложны, крайности в наибольшей степени противополож-
ны не середине, а друг другу, подобно тому как большое
дальше от малого и малое от большого, нежели то и дру-
гое от того, что [находится] ровно между ними. Кроме
того, некоторые крайности представляются отчасти по-
добными середине, как, например, смелость — мужеству
или мотовство — щедрости. Крайности же не имеют
между собой никакого сходства. А более всего удаленное
определяется как противоположное, и, следовательно,
более противоположно то, что больше удалено. Середине
же в одних случаях более противоположно то, в чем недо-
статок, в других — то, в чем избыток; скажем, мужеству
более противоположна не смелость, в которой избыток, а
трусость, в которой недостаток; напротив, благоразумию
не так противостоит бесчувственность, в коей присутству-
ет какая-то обделенность (endeia), как распущенность, со-
стоящая в излишестве.
Это происходит по двум причинам, [и] одна [из них
заключена] в самом предмете. Ведь поскольку одна из
крайностей ближе к середине и довольно похожа на нее,
мы противопоставляем ее не середине, а, скорее, проти-
воположной крайности; например, поскольку смелость
представляется более или менее подобной и близкой му-
жеству, то более непохожей будет трусость, и ее мы резче
противопоставляем мужеству, а ведь то, что дальше отсто-
ит от середины, кажется и резче противопоставленным.
Итак, это и есть одна из причин, заключенная в самом
предмете, другая же заключается в нас самих, ибо, чем
более мы склонны к чему бы то ни было, тем более это,
видимо, противоположно середине. Например, мы сами
от природы более склонны к удовольствиям, и потому мы
восприимчивее к распущенности, нежели к скромности
(kosmiotes). Так что мы считаем более резкой противопо-
ложностью середине то, к чему [в нас] больше привер-
женность (epidosis). И вот по этой причине распущен-
ность, будучи излишеством, резче противопоставлена
благоразумию, [чем бесчувственность].
9 (IX). Итак, о том, что нравственная добродетель со-
стоит в обладании серединой и в каком смысле, и что это
обладание серединой между двумя пороками, один из ко-
торых состоит в избытке, а другой — в недостатке, и что
добродетель такова из-за достижения середины как в
страстях, так и в поступках, — обо всем этом сказано до-
статочно.
Вот почему трудное это дело быть добропорядочным,
ведь найти середину в каждом отдельном случае — дело
трудное, как и середину круга не всякий определит, а тот,
кто знает, [как это делать]. Точно так и гневаться для вся-
кого доступно, так же как и просто [раз]дать и растратить
деньги, а вот тратить на то, что нужно, столько, сколько
нужно, когда, ради того и как следует, способен не вся-
кий, и это не просто. Недаром совершенство и редко, и
похвально, и прекрасно. А значит, делая середину целью,
прежде всего нужно держаться подальше от того, что
резче противостоит середине, как и Калипсо советует:
В сторону должен ты судно отвесть от волненья и дыма.
Ведь в одной из крайностей погрешность больше, а в
другой меньше, и потому, раз достичь середины крайне
трудно, нужно, как говорят, «во втором плаванье избрать
наименее дурной путь», а это лучше всего исполнить тем
способом, какой мы указываем. Мы должны следить за
тем, к чему мы сами восприимчивы, ибо от природы все
склонны к разному, а узнать к чему — можно по возника-
ющему в нас удовольствию и страданию, и надо увлечь
самих себя в противоположную сторону, потому что, да-
леко уводя себя от проступка, мы придем к середине, что
и делают, например, исправляя кривизну деревьев.
Больше всего надо во всем остерегаться удовольствия
и того, что его доставляет, потому что об этих вещах мы
судим крайне пристрастно. А значит, именно то, что ис-
пытали к Елене старейшины [троянского] народа, и нам
надо испытать к удовольствию и при всех обстоятельствах
повторять их речи, ибо если мы сможем так, как они, от-
далить от себя удовольствие, то меньше будем совершать
проступки.
Словом, так поступая, мы, чтобы сказать лишь самое
главное, лучше всего сумеем достичь середины. Это, веро-
ятно, трудно, и особенно в каждом отдельном случае, ибо
не просто определить, как, из-за кого, из-за чего и сколь-
ко времени следует, [например], гневаться. В самом деле,
мы иногда хвалим тех, в ком недостаточно гнева, и назы-
ваем их ровными, а иногда тем, кто зол, даем другое имя,
[нарекая их] истинными мужами. Но осуждения заслужи-
вает не тот, кто немного отходит от совершенства, будь то
в сторону большего или меньшего, а тот, кто далеко отхо-
дит, ибо такое не остается незамеченным. Не просто дать
определение тому, до какого предела и до какой степени
[нарушение меры] заслуживает осуждения; так ведь об-
стоит дело со всем, что относится к чувственно восприни-
маемому, а все это — частные случаи, и судят о них, ру-
ководствуясь чувством.
Итак, стало быть, ясно по крайней мере, что средин-
ный склад во всех случаях заслуживает похвалы и что сле-
дует отклоняться в одних случаях к избытку, а в других —
к недостатку, ибо так мы легче всего достигнем середины
и совершенства.
КНИГА ТРЕТЬЯ (Г)
1(I). Поскольку [нравственная] добродетель связана со
страстями и поступками, причем за произвольные страсти
и поступки хвалят или осуждают, а непроизвольным со-
чувствуют и иногда даже жалеют за них, то при внима-
тельном исследовании добродетели необходимо, вероят-
но, разграничить произвольное и непроизвольное; это
могут использовать и законодатели, [назначая] награды
(timai) и наказания.
Принято считать, что поступки, совершаемые подне-
вольно (ta biai) или по неведению (di' agnoian), непроиз-
вольны, причем подневольным (biaion) является тот по-
ступок, источник (arkhe) которого находится вовне, а
таков поступок, в котором действующее или страдатель-
ное лицо не является пособником, скажем если человека
куда-либо доставит морской ветер или люди, обладающие
властью.
Спорным является вопрос о том, непроизвольны или
произвольны поступки, которые совершаются из страха
перед достаточно тяжкими бедами или ради чего-либо
нравственно прекрасного, например если тиран прикажет
совершить какой-либо постыдный поступок, между тем
как родители и дети человека находятся в его власти;
и если совершить этот поступок, то они будут спасены, а
если не совершить — погибнут. Нечто подобное происхо-
дит, когда во время бури выбрасывают [имущество] за
борт. Ведь просто так (haplos) по своей воле никто не вы-
бросит [имущество] за борт, но для спасения самого себя
и остальных так поступают все разумные люди.
Поступки такого рода являются, стало быть, смешан-
ными, но больше они походят на произвольные: их пред-
почитают другим в то время, когда совершают, но цель
поступка зависит от определенных условий (kata ton kai-
ron). Так что поступок следует называть произвольным и
непроизвольным в зависимости от того, когда он совер-
шается. В таким смешанном случае, совершая поступки,
действуют по своей воле, ибо при таких поступках источ-
ник движения членов тела заключен в самом деятеле, а
если источник в нем самом, то от него же зависит, совер-
шать данный поступок или нет. Значит, такие поступки
произвольны, но они же, взятые безотносительно, вероят-
но, непроизвольны, ибо никто, наверное, ничего подоб-
ного не брал бы само по себе. За поступки такого рода
иногда даже хвалят, а именно когда во имя великого и
прекрасного терпят нечто постыдное или причиняющее
страдание, в противном же случае осуждают, ибо терпеть
постыднейшие вещи без какой-либо прекрасной цели или
ради чего-то заурядного (metrion) свойственно дурному
(phaylos) человеку. Некоторые поступки не похвальны,
однако вызывают сочувствие, когда человек совершает
недолжное из-за таких обстоятельств, которые пересили-
вают человеческую природу и которых никто не мог бы
вынести. Однако существуют, вероятно, некоторые по-
ступки, к совершению которых ничто не должно выну-
дить, но скорее следует умереть, претерпев самое страшное;
а потому смехотворными кажутся причины, принудившие
Алкмеона у Еврипида убить мать. Но иногда трудно рас-
судить, какой поступок какому следует предпочесть и что
во имя чего вынести, а еще труднее держаться (emmeinai)
того, что нам заведомо известно, ведь, как правило, либо
нас ожидает страдание, либо принуждение к постыдным
[действиям]; вот почему хвалу и осуждение получают в за-
висимости от того, по принуждению или нет совершен
поступок.
Итак, какие поступки следует признать подневольны-
ми? Может быть, взятые безотносительно, поступки под-
невольны всякий раз, когда причина находится вовне и,
совершая поступок, человек никак не способствует ее
действию? Но если поступки, сами по себе непроизволь-
ные, в данное время и во имя определенных целей избра-
ны, а источник — в том, кто совершает поступок, то, бу-
дучи сами по себе непроизвольны, они произвольны в
данное время и при данных обстоятельствах. Больше они
походят на произвольные: поступки совершаются в опре-
деленных обстоятельствах (en tois kath' hekasta) и как по-
ступки в определенных обстоятельствах произвольны. Но
не легко определить, какие поступки следует предпочесть,
потому что обстоятельства многообразны.
Если сказать, что поступки, доставляющие удовольст-
вие и прекрасные, подневольны, — ведь, будучи вне нас,
удовольствие и прекрасное принуждают, — то тогда, по-
жалуй, все поступки окажутся подневольными, потому
что мы все делаем ради удовольствия и прекрасного. Но
от насилия и от того, что против воли, испытывают стра-
дание, а от поступков ради удовольствия и прекрасного
получают удовольствие. Смешно поэтому за легкость по-
падания в силки такого рода возлагать вину на внешние
обстоятельства, а не на самого себя и полагать себя самого
ответственным за прекрасные поступки, а удовольствие —
за постыдные. Итак, «подневольное» (to biaion) — это то,
источник чего вовне, причем тот, кто подневолен, никак
не пособничает [насилию].
2. Все совершенное по неведению является не произ-
вольным (oykh hekoysion), но непроизвольно (akoysion)
оно, только если заставило страдать и раскаиваться. Ведь
совершивший по неведению какой бы то ни было посту-
пок и нисколько этим поступком не раздосадованный,
хотя и не совершал его по своей воле (hekon), потому что
все-таки не знал, поступал в то же время и не невольно
(оуd' akon), во всяком случае не страдая. Из тех, кто со-
вершает поступок по неведению, раскаивающийся счита-
ется действовавшим невольно (akon), а нераскаивающий-
ся — поскольку это уже другой [случай] — пусть будет «не
поступающий по своей воле» (oykh hekon), потому что,
раз тут есть различие, лучше, чтобы было и особое название.
По-видимому, поступки по неведению (di' agnoian) и
поступки в неведении (agnoyn) — разные вещи; так, на-
пример, пьяный или охваченный гневом, кажется, совер-
шает поступки не по неведению, но по известным причи-
нам неосознанно и в неведении. Стало быть, всякий
испорченный человек (ho mokhteros) не ведает, как следу-
ет поступать и от чего уклоняться, а именно из-за этого
заблуждения становятся неправосудными и вообще по-
рочными.
С другой стороны, называть проступок непроизволь-
ным, если человек не ведает, в чем польза, нежелательно,
ибо сознательно избранное поведение является причиною
уже не непроизвольных поступков, а испорченности (mokh-
teria) (ведь такое неведение заслуживает осуждения), и не-
ведение общего тоже [нельзя считать причиной непроиз-
вольных поступков], а причина его — лишь неведение
обстоятельств, от которых зависит и с которыми соотно-
сится поступок; в этом, [в особых обстоятельствах], за-
ключены основания для жалости и сочувствия, так как
именно в неведении о каком-либо из обстоятельств и по-
ступают непроизвольно.
Недурно было бы определить, что это за обстоятельст-
ва, сколько их, кто действующее лицо, что за поступок, с
чем и при каких обстоятельствах совершается, а иногда
также как и чем (скажем, каким орудием), и ради чего
(например, ради спасения), и каким образом (например,
мягко или грубо). Конечно, только безумец может ничего
из этого не знать, ясно также, что никто не может не
знать деятеля, ибо как же можно не знать по крайней
мере, что это ты сам? А что человек делает, он, пожалуй,
может не знать, как, например, † те, кто утверждают, что
они «выпали», [потеряли сознание], во время разговора †1
или что они не знали, что разглашают неизреченное, на-
пример Эсхил — таинства; или, желая показать, как стре-
ляет, [выстреливают на самом деле], как было с катапультой.
Можно принять сына за врага, как Меропа, заостренное
копье — за копье с шариком на конце или камень — за
пемзу. Можно также, дав питье, чтобы спасти, убить и, на-
мереваясь обхватить руками, как борцы, сбить с ног.
Поскольку неведение может касаться всех обстоя-
тельств, в которых совершается поступок, кто не знает
какое-либо из них, кажется, совершил поступок неволь-
но, особенно если он не знал самого главного, а самым
главным считается условие и цель его поступка. Кроме
того, поступок, который из-за неведения такого рода
определяют как непроизвольный, должен заставить стра-
дать и раскаиваться.
3. Если непроизвольное совершается подневольно и по
неведению, то произвольное — это, по-видимому, то, ис-
1 Знакам †... † помечаются фрагменты текста, восстановленные по
смыслу.
точник чего — в самом деятеле, причем знающем те част-
ные обстоятельства, при которых поступок имеет место.
Едва ли правильно считать непроизвольным то, что со-
вершается в ярости или по влечению (ta dia thymon ё
epithymian). Во-первых, потому, что тогда ни одно другое
живое существо, ни даже ребенок не будет поступать про-
извольно, а во-вторых, возникает сомнение: то ли один
поступок по влечению и в ярости не бывает произволен,
то ли прекрасные поступки произвольны, а постыдные —
непроизвольны. Но разве это не смешно, коль причина у
поступка одна? И должно быть, нелепо утверждать, будто
непроизвольны такие поступки, к которым следует стре-
миться, ведь и гневаться на что-то следует и влечение к
чему-то испытывать, скажем к здоровью или ученью.
Считается, что непроизвольное приносит страдания, а со-
впадающее с влечением — удовольствия. Какая, наконец,
разница с точки зрения непроизвольности, по расчету
(kata logismon) или в порыве ярости (kata thymon) совер-
шены проступки? Ведь, с одной стороны, следует избегать
и тех и других, а с другой — страсти, чуждые [рас]сужде-
ния, не менее свойственны человеку, [нежели разумный
расчет]. А значит, поступки в порыве ярости и по влече-
нию свойственны человеку, и потому такие поступки не-
лепо считать непроизвольными.
4(II). Вслед за разграничением произвольного и не-
произвольного идет изложение вопроса о сознательном
выборе (proairesis), [т. е. о преднамеренности], ведь он са-
мым тесным образом связан с добродетелью и еще в боль-
шей мере, чем поступки, позволяет судить о нравах.
Кажется, впрочем, что сознательный выбор и есть
произвольное, однако [эти понятия] не тождественны, но
[понятие] произвольного шире: к произвольному при-
частны и дети, и другие живые существа, а к сознательно-
му выбору — нет, и внезапные поступки произвольными
мы называем, а сознательно избранными — нет.
Вероятно, неправильно определяют сознательный вы-
бор как влечение, яростный порыв, желание или опреде-
ленное мнение.
Во-первых, если влечение и яростный порыв — общее
[свойство рассуждающего и нерассуждающего], то выбор,
напротив, ничему, что не рассуждает (ta aloga), не свойст-
вен. Во-вторых, невоздержный поступает по влечению, но
не по выбору, а воздержный, напротив, по выбору, но не
по влечению. И влечение противоположно сознательному
выбору, а влечение влечению — нет. Далее, влечение свя-
зано с удовольствием и страданием, а сознательный
выбор ни к тому, ни к другому отношения не имеет.
Еще меньше сознательный выбор походит на порыв
ярости; в самом деле, что делается в ярости, меньше
всего, как кажется, сообразуется с сознательным выбором.
