И еще одно соображение, [еще] в большей степени со-
ответствующее сказанному. Одновременно исчезло не-
светлое и возникло светлое. Следовательно, если качествен-
ное изменение в светлое и из светлого непрерывно и нет
остановки на некоторое время, то одновременно исчезло
несветлое, возникло светлое и возникло несветлое, так
как все три [изменения] будут происходить в одно время.
Кроме того, если время непрерывно, то движение еще не
должно быть таковым, но последовательным: ибо каким
образом конечные точки противоположных [состояний],
например белизны и черноты, могут быть одним и тем
же?
А движение круговое [в отличие от движения по пря-
мой] будет единым и непрерывным, так как отсюда не
вытекает ничего невозможного, ибо движущееся из А одно-
временно движется к А одним и тем же движением (куда
[тело] должно прибыть, туда оно и движется), но проти-
воположными или противолежащими движениями оно
будет двигаться не в одно и то же время. Ибо не всякое
[движение], идущее куда-либо, будет противоположным
или противолежащим по отношению к движению, идуще-
му оттуда, но движения по прямой будут противополож-
ными (ибо здесь имеются противоположности в отноше-
нии места, как, например, [конечные точки] на диаметре;
ведь это в наибольшей степени удаленные [друг от друга
точки окружности]); с другой стороны, [движение] по
одной и той же линии будет [только] противолежащим.
Таким образом, ничто не мешает двигаться [по кругу] не-
прерывно и не прекращаясь ни на какое время, ибо дви-
жение по кругу идет из любой [точки] в ту же самую
[точку], а движение по прямой — из одной [точки] в дру-
гую, и движение по кругу никогда не проходит через одни
и те же точки, а движение по прямой многократно. То,
что всегда оказывается в ином и ином [месте], может дви-
гаться непрерывно, то же, что многократно проходит
одни и те же [места], — не может, так как [ему] необходи-
мо в одно и то же время совершать противолежащие [по
отношению друг к другу] движения. Таким образом, нель-
зя двигаться непрерывно по полукругу или по другой
части окружности, так как тогда необходимо многократно
проходить один и тот же путь и испытывать повороты в
противоположном направлении, ибо конец здесь не смы-
кается с началом. У кругового же движения [конец и на-
чало] смыкаются, поэтому только оно одно совершенно.
Из этого различия явствует, что и другие [роды] дви-
жения не могут быть непрерывными, ибо во всех них
приходится многократно проходить одно и то же, напри-
мер в качественном изменении промежуточные ступени,
а в количественном — средние величины, и так же в воз-
никновении и уничтожении. Безразлично, делать много
или мало [промежуточных ступеней], через которые про-
ходит изменение, помещать ли что-нибудь в промежутке
или отнимать: в обоих случаях приходится многократно
проходить одно и то же. Отсюда становится очевидным,
что неправильно говорят физиологи, утверждающие, что
все чувственно-воспринимаемые [предметы] всегда дви-
жутся; необходимо ведь двигаться каким-нибудь из ука-
занных движений и больше всего, согласно их мнению,
качественно изменяться; ведь они говорят, что все течет и
проходит; и кроме того, возникновение и уничтожение
они называют качественным изменением. Наши же рас-
суждения, относящиеся вообще ко всякому движению,
показали, что никакое движение не может совершаться
непрерывно, за исключением кругового, а значит, ни ка-
чественное изменение, ни возрастание. Итак, вот что мы
смогли сказать по поводу того, что никакое изменение не
может быть бесконечным и непрерывным кроме переме-
щения по кругу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
А что из [всех] перемещений первым является круго-
вое движение — это очевидно. Ибо всякое перемещение,
как мы сказали раньше, [гл. 8], может быть или круговым,
или прямолинейным, или смешанным; причем первые
два первичнее последнего, ибо оно составлено из тех.
А круговое движение первичнее прямолинейного, по-
скольку оно проще и более совершенно. Ведь бесконечно
перемещаться по прямой нельзя (ибо такого рода беско-
нечности не существует, а если бы она и была, ничто
[таким образом] не двигалось бы, ибо невозможного не
происходит, пройти же бесконечную [прямую] невозмож-
но). Движение же по конечной прямой, если оно повора-
чивает назад, представляет собой сложное движение, со-
ставленное из двух, если же оно не поворачивает назад,
оно несовершенно и преходяще. А совершенное первич-
нее несовершенного и по природе, и по определению, и
по времени, так же как непреходящее [первичнее] под-
верженного гибели. Далее, то, что может быть вечным,
первичнее того, которое не может им быть; и вот, движе-
ние по кругу может быть вечным, из других же [видов
движения] ни перемещение, ни какое-либо иное не
может, так как должна наступить остановка, а остановка
есть исчезновение движения.
Вполне основательно выходит, что именно круговое
движение едино и непрерывно, а не движение по прямой,
так как на прямой определены и начало, и конец, и сере-
дина и она все заключает в себе, так что есть [место], от-
куда начинается движение и где оно кончится (ведь в ко-
нечных пунктах, откуда и куда [вдет движение], все
покоится); в круговом же движении ничто не определено,
ибо почему та или иная [точка] будет в большей степени
границей на [круговой] линии, чем другая? Ведь каждая
[точка] одинаково и начало, и середина и конец, так что
[на окружности] всегда и никогда находишься в начале и
в конце. Поэтому [вращающийся] шар движется и в неко-
тором отношении покоится, так как он занимает одно и
то же место. Причиной служит то, что все это вытекает из
свойств центра: ведь он и начало, и середина [этой] вели-
чины, и ее конец, так что из-за его расположения вне
окружности негде движущемуся [телу] успокоиться как
закончившему свой ход (оно все время перемещается во-
круг середины, а не [по направлению] к концу), вследст-
вие этого целое всегда пребывает в некоторого рода покое
и [в то же время] непрерывно движется. Получается вза-
имное отношение: так как круговращение есть мера дви-
жений, ему необходимо быть первым (ведь все измеряется
первым); с другой стороны, так как оно первое, оно мера
всему прочему. Далее, быть равномерным может только
одно круговое движение: ведь [тело, движущееся] по пря-
мой, неравномерно перемещается от начала к концу, ибо
все движется быстрее, по мере того как удаляется от со-
стояния покоя; только у кругового движения нет ни нача-
ла, ни конца в нем самом: они находятся вовне.
Что перемещение есть первое из движений, об этом
свидетельствуют все, которые упоминают о движении, а
именно начало его они приписывают тем [телам], кото-
рые совершают это движение. Разъединение и соединение
суть движения в отношении места: так движут Любовь и
Вражда [у Эмпедокла], ибо одна из них разъединяет,
а другая соединяет. И относительно Разума Анаксагор го-
ворит, что он разъединяет, впервые сообщив движение
[вещам]. Равным образом и те, которые не признают ни
одной из этих причин, а утверждают, что движение про-
исходит из-за пустоты, — и они говорят, что движение
природы — это движение в отношении места (так как
движение в пустоте, как [движение] в некотором месте,
[есть перемещение]). Они думают, что ни одно из прочих
[движений] не присуще первым [телам], а только тем, ко-
торые состоят из них, так как рост, убыль и качественное
изменение они приписывают соединению и разъедине-
нию неделимых тел. Таким же способом [рассуждают] и
те, которые возникновение и уничтожение [вещей] объяс-
няют уплотнением и разрежением: они устраивают это
путем соединения и разделения. И еще кроме них те, ко-
торые делают душу причиной движения, так как они го-
ворят, что движущее само себя есть начало движущихся
[предметов], а животное и всякое одушевленное [сущест-
во] движет самого себя в отношении места. И состояние
движения в собственном смысле слова мы приписываем
только тому, что меняет место, а если что-нибудь покоит-
ся в самом себе, увеличивается, убывает или качественно
изменяется, о том мы говорим, что движется в определен-
ном смысле, а не просто что оно движется.
Итак, о том, что движение всегда было и во всякое
время будет, и каково начало вечного движения, а затем
какое движение является первым и какой вид движения
только и может быть вечным, и что первый двигатель не-
подвижен, — обо всем этом сказано.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
А о том, что этот [первый] двигатель по необходимо-
сти не имеет частей и никакой величины, — об этом мы
скажем теперь, предварительно определив предпосылки.
Из них первая состоит в том, что ничто конечное не
может двигать в течение бесконечного времени. Сущест-
вует ведь три [основных вещи]: движущее, движимое и
третье — в чем [происходит движение], т. е. время. А они
или все бесконечны, или все конечны, или конечны не-
которые [из них], например две или одна. Пусть А — дви-
жущее, В — движимое, Г — бесконечное время. Пусть А
будет двигать какую-нибудь часть В, например Е. Конеч-
но, это произойдет в течение времени, не равном Г, так
как в большее [время] двигается большая [величина]; сле-
довательно, это время Z не бесконечно. И вот, [последо-
вательно] прибавляя все время к Δ [какую-нибудь величи-
ну], я исчерпаю А, а [прибавляя] к Е, [исчерпаю] В; время
же я не исчерпаю, отнимая всегда равную [величину], так
как оно бесконечно; таким образом, целое А будет приво-
дить в движение все В в конечное время Г. Следователь-
но, невозможно сообщить бесконечное движение с помо-
щью конечной [величины].
Итак, что конечное не может двигать что-нибудь в бес-
конечное время — это ясно, а что вообще невозможно,
чтобы в конечной величине была бесконечная сила, оче-
видно из следующего. Пусть большей силой будет такая,
которая в меньшее время производит равное [действие],
например нагревает, делает сладким, бросает и вообще
приводит в движение. Необходимо, следовательно, чтобы
[предмет], испытывающий воздействие от [предмета] ко-
нечного, но обладающего бесконечной силой, испытывал
что-нибудь, и [притом] в большей степени, чем от друго-
го, так как бесконечная сила больше [конечной]. А между
тем никакого времени для этого быть не может. Ибо если
А будет время, в течение которого бесконечная сила на-
гревала что-нибудь или толкала, а АВ — время, в течение
которого это делала какая-нибудь конечная [сила], то,
беря вместо нее все большую конечную силу, я дойду
когда-нибудь до того, что она совершит во время А то же
движение, [что и бесконечная сила], так как, прибавляя
все время к конечной [величине], я превзойду всякую
данную величину и, отнимая таким же образом, уменьшу.
Таким образом, конечная [сила] будет двигать что-нибудь
в равное время с бесконечной [силой], а это невозможно.
Следовательно, ничто конечное не может обладать беско-
нечной силой.
Так же и в бесконечном нет конечной силы, хотя в
меньшей величине и возможно присутствие большей
силы, но еще скорее в большей [величине] большей
[силы]. Пусть АВ будет бесконечное, а ВГ обладает неко-
торой силой, которая в течение какого-то времени двига-
ла [тело] Δ, именно в течение времени EZ. Если я возьму
ВГ в двойном количестве, оно будет двигать [то же самое]
в половину времени EZ (ведь такова будет пропорция),
следовательно, в течение времени ZΘ. Продолжая всегда
брать таким образом, я никогда не пройду [всю бесконеч-
ную величину] АВ, но от данного времени буду получать
все меньшую часть. Сила, таким образом будет бесконеч-
ной, так как она превзойдет всякую конечную силу, а вся-
кой конечной силе по необходимости соответствует и ко-
нечное время (ведь если в некоторое время двигала
такая-то сила, большая [сила] будет двигать в меньшее
время, хотя и в определенное, соответственно обратной
пропорции). А бесконечными будут всякая сила, а также
количество и величина, превосходящие всякую конечную
[величину]. Можно доказать это и таким образом: возь-
мем силу такого же рода, что и в бесконечной величине,
но [содержащуюся] в конечной величине, и она измерит
конечную силу в бесконечной величине.
Итак, что невозможно бесконечной силе быть в конеч-
ной величине, так же как конечной [силе] в бесконечной
[величине], — это очевидно из сказанного. А что касается
перемещающихся [предметов], будет хорошо сначала ра-
зобрать одну трудность. Раз всякий движущийся [пред-
мет), который не движет сам себя, приводится в движение
чем-нибудь иным, то спрашивается: как некоторые [пред-
меты] движутся непрерывно без соприкосновения с дви-
жущим, например [тела] брошенные? Если [предмет], со-
общивший движение, одновременно движет и что-нибудь
другое, например воздух, который, будучи приведен в
движение, движет, то [все же] движение в равной степени
невозможно, если первое [движущее] не касается и не
движет, но все вместе должно одновременно и находиться
в движении, и останавливаться, когда первое движущее
прекратит [свое действие], даже если оно делает это как
магнит, т. е. движет то, что привело в движение. Необхо-
димо все-таки сказать, что первое [движущее] может со-
общить двигательную способность или обладающему та-
кими свойствами воздуху, или воде, или чему-нибудь
иному, что по природе способно двигать или находиться
в движении. Но движущее и движимое останавливаются
не одновременно, а движимое останавливается вместе с
тем, как приводящее в движение перестает двигать, дви-
жущее же еще существует. Поэтому и движется что-ни-
будь смежное с другим, и к нему применимо то же рас-
суждение. [Движение] прекращается, когда у смежного
тела способность движения становятся меньше и меньше:
окончательно же прекращается, когда не будет действо-
вать предыдущий двигатель, а только то, что было [им]
приведено в движение; они необходимо останавливаются
вместе: движущее, движимое и все движение. Такое
[передаточное] движение возникает в [предметах], кото-
рые могут иногда двигаться, а иногда покоиться, и оно не
непрерывно, а только кажется [таким]: ведь оно принад-
лежит [предметам], расположенным друг за другом или
касающимся [друг друга], так как движущее не есть что-
нибудь единое, а ряд смежных друг с другом [предметов].
Поэтому в воздухе и воде и происходит такое движение,
которое некоторые называют обратным круговым давле-
нием. Иначе как указанным образом нельзя разрешить за-
труднение. А обратное круговое давление заставляет все
одновременно двигаться и двигать, следовательно, и оста-
навливаться. Но сейчас мы имеем перед нашими глазами
[иное, а именно] нечто единое, что непрерывно движется.
Чем же оно приводит в движение? Ведь не самим собой.
Так как в существующих [предметах] необходимо
должно быть непрерывное движение, а оно едино, и еди-
ное движение должно быть движением какой-то величи-
ны (так как не имеющее величины не движется), и при-
том единой, приводимой в движение единым (иначе оно
не будет непрерывным, а будет рядом следующих друг за
другом смежных и разделенных [движений]), то если су-
ществует единый двигатель, он приводит в движение или
двигаясь, или будучи неподвижным. Если двигаясь, то он
должен будет следовать [за движением движимого] и сам
изменяться, а вместе с тем приводиться чем-нибудь в дви-
жение. Следовательно, он остановится, и дело придет к
движению, вызываемому неподвижным. Ему уже нет не-
обходимости совместно изменяться, но он всегда будет в
состоянии двигать (ибо двигать таким образом не требует
усилий), и это [вызываемое им] движение должно быть
равномерным или единственно, или в наибольшей степе-
ни, так как двигатель не испытывает никакого изменения.
И приводимое им в движение также не должно испыты-
вать никакого изменения, чтобы движении было одно-
родным. Оно необходимо должно происходить или в се-
редине, или по кругу, ибо это — начала. Но скорее всего
движется то, что находится ближе всего к двигателю.
Таким будет движение [внешнего] круга, там, следова-
тельно, и находится двигатель.
И еще вопрос: может ли что-нибудь движущееся дви-
гать непрерывно, а не так, как толкающий [предмет], —
новыми и новыми толчками, у которого непрерывность
равносильна последовательности? Оно должно либо само
толкать, или тянуть, или делать и то и другое, либо же
[должно быть] нечто иное, принимающее друг от друга
[переданное действие], как выше было сказано о брошен-
ных [предметах]. Если воздух и вода движут, будучи дели-
мыми, но только так, что сами приводятся в движение, то
в обоих случаях движение не может быть единым, а толь-
ко смежным. Следовательно, непрерывно только то дви-
жение, которое вызывает неподвижный [двигатель], так
как, будучи всегда в одинаковом состоянии, он будет оди-
наковым и непрерывным образом относиться к движи-
мому.
После того как это установлено, ясно, что первый дви-
гатель, и притом неподвижный, не может иметь величи-
ны, ибо, если он имеет величину, ему необходимо быть
или конечным, или бесконечным. Что бесконечное не
может иметь величины, было доказано раньше, в [первых]
книгах «Физики»; а что конечное не может обладать бес-
конечной силой и что невозможно чему-либо приводить-
ся в движение конечным в течение бесконечного време-
ни, это доказано теперь. А первый двигатель движет
вечным движением в течение бесконечного времени.
Таким образом, ясно, что он неделим, не имеет ни частей,
ни какой-либо величины.
КНИГА ПЕРВАЯ (А)
1(I). Всякое искусство и всякое учение, а равным об-
разом поступок (praxis) и сознательный выбор, как при-
нято считать, стремятся к определенному благу. Поэтому
удачно определяли благо как то, к чему все стремится.
В целях, однако, обнаруживается некоторое различие, по-
тому что одни цели — это деятельности (energeiai), дру-
гие — определенные отдельные от них результаты (erga).
В случаях, когда определенные цели существуют отдельно
от действий (praxeis), результатам естественно быть лучше
[соответствующих] деятельностей.
Так как действий, искусств и наук много, много воз-
никает и целей. У врачевания — это здоровье, у судо-
строения — судно, у военачалия — победа, у хозяйствова-
ния — богатство. Поскольку ряд таких [искусств и наук]
подчиняется одному какому-нибудь умению (dynamis) —
подобно тому как искусство делать уздечки и все прочее,
что относится к конской сбруе, подчинено искусству пра-
вить лошадьми, а само оно, как и всякое действие в воен-
ном деле, подчинено искусству военачалия, и таким же
образом остальные искусства подчинены [каким-то] дру-
гим, — постольку во всех случаях цели управляющих (ark-
hitektonikai) [искусств и наук] заслуживают предпочтения
(hairetotera) перед целями подчиненных; в самом деле,
ведь последние преследуют ради первых.
При этом безразлично, сами ли деятельности — цели
поступков, или цели — это нечто иное, от них отдельное,
как в случае с названными выше науками.
(II). Если же у того, что мы делаем (ta prakta), сущест-
вует некая цель, желанная нам сама по себе, причем ос-
тальные цели желанны ради нее и не все цели мы избира-
ем (hairoymetha) ради иной цели (ибо так мы уйдем в бес-
конечность, а значит, [наше] стремление бессмысленно и
тщетно), то ясно, что цель эта есть собственно благо (ta-
gathon), т. е. наивысшее благо (to ariston).
Разве познание его не имеет огромного влияния на
образ жизни? И словно стрелки, видя мишень перед
собою, разве не вернее достигнем мы должного? А если
так, надо попытаться хотя бы в общих чертах представить
себе, что это такое и к какой из наук, или какому из уме-
ний, имеет отношение. Надо, видимо, признать, что оно,
[высшее благо], относится к ведению важнейшей [науки,
т. е. науки], которая главным образом управляет. А такой
представляется наука о государстве, [или политика]. Она
ведь устанавливает, какие науки нужны в государстве и
какие науки и в каком объеме должен изучать каждый.
Мы видим, что наиболее почитаемые умения, как-то:
умения в военачалии, хозяйствовании и красноречии —
подчинены этой [науке]. А поскольку наука о государстве
пользуется остальными науками как средствами и, кроме
того, законодательно определяет, какие поступки следует
совершать или от каких воздерживаться, то ее цель вклю-
чает, видимо, цели других наук, а, следовательно, эта цель
и будет высшим благом для людей [вообще].
Даже если для одного человека благом является то же
самое, что для государства, более важным и более полным
представляется все-таки благо государства, достижение
его и сохранение. Желанно (agapeloii), разумеется, и [бла-
го] одного человека, но прекраснее и божественней благо
народа и государств.
Итак, настоящее учение как своего рода наука о госу-
дарстве имеет это, [т. е. достижение и сохранение блага
государства], своей целью.
(III). Рассуждение будет удовлетворительным, если
удастся добиться ясности, сообразной предмету, подлежа-
щему [рассмотрению]. Ведь не во всех рассуждениях
(logoi), так же как не во всех изделиях ремесла, следует
добиваться точности в одинаковой степени. Между тем [в
понятиях] прекрасного и правосудного, которые, собст-
венно, имеет в виду наука о государстве, заключено
столько разного и расплывчатого, что начинает казаться,
будто [все это] возможно только условно (nomoi), а от
природы (physei) этого нет. Такая же своего рода расплыв-
чатость заключена в [выражении] «блага», потому что
многим от [благ] бывает вред. Ведь известно, что одних
сгубило богатство, других — мужество. Поэтому при по-
добных предметах рассуждений и подобных предпосыл-
ках желательно (agapeton) приблизительно и в общих чер-
тах указать на истину, а если рассуждают о том, что имеет
место лишь в большинстве случаев и при соответствую-
щих предпосылках, то [довольно уже и того, чтобы] и вы-
воды [распространялись лишь на большинство случаев].
Конечно, таким же образом нужно воспринимать и каж-
дое наше отдельное высказывание; ведь человеку образо-
ванному свойственно добиваться точности для каждого
рода [предметов] в той степени, в какой это допускает
природа предмета (pragma). Одинаково [нелепым] кажет-
ся как довольствоваться правдоподобными рассуждения-
ми математика, так и требовать от ритора строгих доказа-
тельств.
Всякий между тем правильно судит о том, в чем све-
дущ, и именно для этого он добродетельный судья
(agathos krites). Это значит, что [добродетельный] в част-
ном и образован применительно к частному, а вообще
[добродетельный] образован всесторонне.
Вот почему юноша — неподходящий слушатель науки
6 государстве: он ведь неопытен в житейских делах
(praxeis), а из них [исходят] и с ними [связаны наши] рас-
суждения. Кроме того, покорный страстям, он будет слу-
шать впустую, т. е. без пользы, тогда как цель [данного
учения] не познание, а поступки. Неважно, впрочем, го-
дами ли молод человек, или он юноша нравом, ибо этот
недостаток бывает не от возраста, а от того, что живут по
страсти и [по страсти же] преследуют всякую [цель].
Таким людям познание не помогает, так же как невоз-
держным, но для тех, чьи стремления и поступки согласо-
ваны с рассуждением (kata logon), знать подобные [вещи]
будет в высшей степени полезно.
Будем считать, что о слушателе, о способе доказатель-
ства и о самом предмете для введения сказано [достаточно].
2(IV). Поскольку всякое познание и всякий сознатель-
ный выбор направлены к тому или иному благу, вернемся
опять к рассуждению: к чему, по нашему определению,
стремится наука о государстве и что есть высшее из всех
благ, осуществляемых в поступках (akrotaton ton prakton
agalhon).
Относительно названия сходятся, пожалуй, почти все,
причем как большинство, так и люди утонченные называ-
ют [высшим благом] счастье, а под благоденствием (to ey
dzen) и благополучием (to ey prattein) подразумевают то
же, что и под счастливой жизнью (to eydaimonein). Но в
вопросе о том, что есть счастье, возникает расхождение,
и большинство дает ему иное определение, нежели муд-
рецы.
В самом деле, для одних счастье — это нечто нагляд-
ное и очевидное, скажем удовольствие, богатство или
почет — у разных людей разное; а часто [даже] для одного
человека счастье — то одно, то другое: ведь, заболев,
[люди видят счастье] в здоровье, впав в нужду — в богат-
стве, а зная за собой невежество (agnoia), восхищаются
теми, кто рассуждает о чем-нибудь великом и превышаю-
щем их [понимание].
Некоторые думали, что помимо этих многочисленных
благ есть и некое другое — благо само по себе, служащее
для всех этих благ причиной, благодаря которой они суть
блага.
Обсуждать все мнения (doxai), вероятно, бесполезно,
достаточно обсудить наиболее распространенные или же
такие, которые, как кажется, имеют известные основания
(logon). Мы не должны упускать из виду, что рассужде-
ния, отправляющиеся от начал и приводящие к началам,
различны. Платон тоже правильно задавался этим вопро-
сом и спрашивал, от начал или к началам [идет] путь [рас-
суждений] — как на стадионе, бегут или от атлетов до
меты, или наоборот. Начинать, конечно, надо с известно-
го, а оно бывает двух видов: известное нам и известное
безотносительно (haplos). Так что нам, вероятно, следует
все-таки начинать с известного нам. Вот почему, чтобы
сделаться достойным слушателем [рассуждений] о пре-
красном и правосудном и вообще о предметах государст-
венной науки, нужно быть уже хорошо воспитанным в
нравственном смысле. В самом деле, начало [здесь] — это
то, что [дано] (to hoti), и, если это достаточно очевидно,
не будет надобности еще и в «почему» (to dioti). Такой,
[воспитанный, человек] или имеет начала, или легко
может их приобрести. А тот, кому не дано ни того, ни
другого, пусть послушает Гесиода:
Тот наилучший над всеми, кто всякое дело способен
Сам обсудить и заране предвидеть, что выйдет из дела.
Чести достоин и тот, кто хорошим советам внимает.
Кто же не смыслит и сам ничего и чужого совета
В толк не берет — человек пустой и негодный.
3(V). Продолжим рассуждение с того места, где мы
отошли в сторону. Видимо, не безосновательно благо и
счастье представляют себе, исходя из [собственного] об-
раза жизни. Соответственно большинство, т. е. люди весь-
ма грубые (phortikotatoi), [разумеют под благом и счас-
тьем] удовольствие, и потому для них желанна жизнь,
полная наслаждений. Существует ведь три основных [об-
раза жизни]: во-первых, только что упомянутый, во-вто-
рых, государственный и, в-третьих, созерцательный.
И вот большинство, сознательно избирая скотский
образ жизни, полностью обнаруживают свою низмен-
ность, однако находят оправдание в том, что страсти мно-
гих могущественных людей похожи на страсти Сардана-
палла.
Люди достойные и деятельные (praktikoi) [понимают
под благом и счастьем] почет, а цель государственного об-
раза жизни почти это и есть. Но и такое кажется слишком
поверхностным в сравнении с искомым [благом]. Дейст-
вительно, считается, что почет больше зависит от тех, кто
его оказывает, нежели от того, кому его оказывают, а в
благе мы угадываем нечто внутренне присущее и неот-
чуждаемое. Кроме того, к почету стремятся, наверное, для
того, чтобы удостовериться в собственной добродетели.
Поэтому добиваются почета у людей рассудительных и
знакомых и [притом почета] за добродетель. Ясно, стало
быть, что по крайней мере для таких добродетель лучше
почета. Вероятно, ее даже скорее можно представить себе
целью государственного образа жизни. Но оказывается, и
она не вполне совпадает с этой целью. В самом деле, об-
ладать добродетелью можно, как кажется, и во время сна
или всю жизнь бездействуя, а, кроме того, обладая ею,
можно пережить беды и величайшие несчастья. Но того,
кто так живет, пожалуй, не назовешь счастливцем, разве
только отстаивая положение [своего учения]. Но доволь-
но об этом. Об этом ведь достаточно было сказано в со-
чинениях для широкого круга.
