Глава 3. Шольх Доррс указывал вперед, вто­рой рукой управляя гравициклом так ловко, словно всю жизнь просидел в седле.

 

Вон они — раздался крик.

Шольх Доррс указывал вперед, вто­рой рукой управляя гравициклом так ловко, словно всю жизнь просидел в седле.

Проследив его жест, остальные увидели цель: клубы пыли, которые поднимали банты. В реве моторов и призывах к возмездию фермеры, разоз­ленные как никогда, помчались в погоню. Клигг Ларс, пригнувшись к рулю, зло скалил зубы и ры­чал, словно просил машину лететь еще быстрее. Да, Клигг хотел поскорее оказаться в самой гуще схватки, чтобы взять тускенов за глотки.

Уже были видны и банты, и их закутанные в тряпки долговязые всадники.

Раздался еще один вопль.

Только на этот раз не ярости, а ужаса.

Никому и в голову не пришла мысль о засаде: до тех самых пор, пока первые гравипиклы не миновали туго натянутую — почти невидимую на такой скорости проволоку, а их обезглавленные наездники не рухнули на песок. Остальные попытались затормозить, кое-кто не справился с маши­ной и тоже оказался поверженным. Клигг понял, что едва ли сумеет вовремя остановиться, поэтому он просто встал ногами на седло и прыгнул. Осво­бодившийся от седока гравипикл под острым уг­лом ушел в небо.

На одну ногу словно плеснули кипятком, и в следующий миг Ларс растянулся на земле. Мир заволокла кровавая дымка. Куда бы он не повер­нул голову, всюду видел лишь тяжелые сапоги ко­чевников и обутые в ботинки ноги фермеров. Еще ему показалось, что он слышит голос сына, Оуэн звал его, только непонятно, с какой стороны. В ушах звенело.

Над самым липом промелькнул край пыльно­го, пропахшего потом и мускусом балахона, Ларс наугад махнул рукой, зацепил ногу пробегавшего мимо тускена. Тот споткнулся, но не растерялся. Мгновенно развернувшись, кочевник по короткой дуге опустил на врага тяжелый топор. Клигг был так зол, что на этот раз даже не понял, больно ему или нет. Он держал ногу тускена мертвой хват­кой. Тот попытался вырваться. Ларс не отпускал. Кочевник еще раз дернулся в сторону, поднимая над головой оружие. Фермер приподнялся и из последних сил ударил его. Тускен упал.

В общем гаме трудно было разобрать отдель­ные голоса. И люди, и тускены кричали совершен­но одинаково. Ларс не вслушивался, сжимая горло ненавистного врага. Ему показалось мало, он уда­рил тускена головой о землю, не отпуская горла. Он бил и бил, пока кочевник не перестал сопро­тивляться.

— Отец!

Крик вернул его к реальности. Ларс разжал руки, тускен остался лежать неподвижно. Клигг оглянулся и увидел, что Оуэн схватился врукопаш­ную с другим разбойником. Фермер хотел поспе­шить на помощь и...

...сильно ударился о землю. Он недоуменно из­вернулся, сжав кулак, ожидая, что тускен не на­столько мертв, насколько казался, но увидел со­всем другое. Человек Песка лежал там, где упал, а подвело Ларса его собственное тело.

Только сейчас Клигг сообразил: кровь, которая быстро впитывалась в песок, его собственная. Он недоуменно моргнул, разглядывая отсеченную ко­нечность — та валялась неподалеку от упавшего гравипикла. Клигг потянулся к ней.

Мимо, обдав Ларса горячим воздухом и запа­хом нагретого металла, пролетел гравипикл. Кто-то из фермеров спасался бегством. Ларс закричал ему вслед и не услышал собственного голоса. На­катила новая волна жара, еще одна тень перекры­ла солнце, но на этот раз гравицикл остановился. Клигг поднял руки. Он успел схватиться за раму, но заползти в седло не успел — машина резво взяла с места.

— Держись, отец! — прокричал ему водитель, не оборачиваясь.

И Клигг Ларс держался. С тем же упрямством, с каким управлялся на ферме в тяжелые времена, с той же решительностью, с какой отвоевывал у пустыни капли воды, Клигг Ларс держался. За всю прошлую жизнь ему не доводилось участвовать в такой гонке, но он держался.

Ради Шми, ради единственного шанса на ее спасение.

Он не знал, сколько прошло времени, когда Оуэн остановил гравипикл и спрыгнул на землю. И как Оуэн наскоро останавливал хлещущую из обрубка ноги кровь и перевязывал рану, Ларс не видел, потому что к тому времени уже потерял сознание.

Оуэн Ларс пристроил отца поудобнее, вновь сел в седло и погнал машину к дому. Надо было поско­рее доставить раненого на ферму. Поэтому он не стал обращать внимания, что кроме него поле бит­вы покинули еще два или три флаера и что он боль­ше не слышит звуков двигателей. Он не стал ду­мать, сколько соседей и друзей остались в неболь­шой лощине. Он вообще ни о чем не думал, кроме скорости и самого короткого пути домой.

 

* * *

 

— Дурные новости, — прокомментировал ка­питан Панака.

— Мы все время подозревали, что Граф Дуку и его приспешники станут заигрывать с Торговой Федерацией и гильдиями, — Амидала с трудом сдерживалась, сожалея о том, что лицо ее не было закрыто спасительной ритуальной маской.

Было бы значительно легче.

Панака пришел не один, он привел с собой племянника, чтобы тот мог подробнее доложить о союзе Федерации и сепаратистов.

— Вице-король Гунрай — прирожденный оп­портунист, — продолжала сенатор, расхаживая по кабинету. — Оппортунист во всех смыслах. Он пойдет на что угодно, лишь бы набить карман. Он верен только кошельку. Должно быть, Дуку пома­нил его прибыльными контрактами или освобож­дением от пошлин. Немало планет оставил вице-король плавать в пространстве мертвым голым камнем. И очень даже возможно, что Дуку пред­ложил Федерации абсолютный контроль над до­ходными рынками.

— Меня больше тревожит, как это скажется на вашей судьбе, сенатор, — вновь вступил Панака. — Сепаратисты не боятся запачкать руки кро­вью. В Галактике настоящая эпидемия заказных убийств.

— А разве Граф Дуку и сепаратисты не счита­ют сенатора чуть ли не основным союзником? — удивился его племянник.

Обычно капитан Тайфо предпочитал молчать. Но сейчас был просто неестественно оживлен и мгновенно привлек к себе внимание. Тайфо сму­тился, отчего его темное, как и у дяди, лицо стало почти черным. Но, как оказалось, сегодня не толь­ко он решил изменить традициям. Выдержка из­менила и бывшей королеве.

— Я не могу считать себя другом тому, кто раскалывает Республику! — вспылила Амидала.

Эмоциональная вспышка повисла в воздухе.

За несколько лет на сенаторском посту Амида­ла продемонстрировала такое служебное рвение и фанатическую приверженность Республики, что удивила многих. Особенно тех, кто помнил ее пер­вую речь в Сенате. Некоторые полагали, что сена­тор от Набу в силу своих юношеских убеждений действительно верит, будто красота правительствен­ной системы проявляется во внутреннем стремле­нии к улучшению.

Тайфо склонился в почтительном поклоне. Он был немного ниже дяди, но скроен так же. Вре­менами казалось, будто могучие мышцы вот-вот разорвут униформу по швам. Черная повязка, зак­рывающая левый глаз, который капитан потерял десять лет назад во время сражения с дроидами Торговой Федерации, по мнению многих дам, при­давала Тайфо загадочный и дикий вид. Панака гор­дился племянником.

— Никто не хотел оскорблять вас, сенатор. Но вы твердо декларируете, что переговоры действен­нее силы. Разве сепаратисты с вами не согласны?

Амидала уже держала себя в руках. Обошлось без жертв.

— Судя по докладам, Граф Дуку связался с Нуте Гунраем, — напомнил Панака, вклиниваясь меж­ду спорщиками. — А это значит, что нам следует усилить меры безопасности. Жизнь сенатора под угрозой...

— Прекратите говорить так, будто меня здесь нет! — вновь взорвалась бывшая королева.

Начальник дворцовой стражи даже не моргнул.

— Когда речь идет о безопасности, сенатор, вас здесь нет, — беспристрастно отрезал он. — По крайней мере, вашего голоса слышно быть не дол­жно. Мой племянник отвечает передо мной, не надо ему мешать. Примите к сведению и выпол­няйте его требования.

Панака церемонно поклонился и ушел, лишив Амидалу возможности немедленно сделать ему выговор. Тем более что Панака был прав. Бывшая королева повернулась к Тайфо.

— Мы будем бдительны, сенатор, — заверил ее молодой капитан.

Амидала покусала губу.

— У меня есть обязанности, — объявила она, — и они требуют, чтобы я вернулась на Корускант.

Все-таки один плюс в отречении (вернее, в официальной отставке) от престола был. Не тре­бовалось постоянно следить за своим настроением и выражением лица.

— У меня тоже есть обязанности, — отклик­нулся капитан.

Как и дядя, он поклонился и вышел.

К своему собственному удивлению, Падме Ами­дала Наберрие не стала кидать ему вслед камен­ное пресс-папье. Она просто вздохнула. Вот и еще один плюс, сказала она себе. У сенатора меньше ограничений. И все-таки интересно, прислушает­ся ли она когда-нибудь к словам старшей сестры? И почему ей так хочется, чтобы Сола оказалась права? Невероятно, она уже целых две недели не видела ни родителей, ни сестры, ни ее девочек...

Время неотвратимо текло мимо нее.

 

* * *

 

— На этом драндулете я никогда не догоню тускенов! — протестующе взревел Клигг Ларс во всю силу своих легких, пока сын и будущая неве­стка помогали ему пристроить обрубок ноги и самому поудобнее усесться в репульсационном кресле, которое Оуэн сконструировал специально для отца.

Трудно было сказать, что больше злило Ларса.

— Папа, тускены давно ушли, — негромко сказал отцу Оуэн, поглаживая его по широкому плечу. — Не хочешь пользоваться протезом, бу­дешь ездить в кресле.

— Делаешь из меня какого-то полудроида, — буркнул в ответ Клигг. — По мне, и так сойдет. Надо собрать еще людей, — голос Клигга зазвенел от боли и ярости. — Ты отправишься в Мос Айсли за подмогой. А Беру пусть идет по фермам...

— Из Мос Айсли никого не пришлют, — чес­тно сказал Оуэн, нагибаясь, чтобы заглянуть отцу в лицо. — А фермам понадобится не один год, чтобы оправиться после сражения. Слишком мно­гих мы потеряли...

— Как ты можешь так говорить, когда твоя мать в плену? — вновь взревел Клигг, отталкивая сына, словно тот был предателем.

Оуэн вздохнул, но не отвернулся.

— Прошло почти две недели, как ее забрали, — сумрачно сказал он. — Давай будем реалистами, папа.

Он не стал уточнять. Клигг Ларс, который отлич­но знал повадки тускенов, понял сына и так. Ярост­ный взгляд погас, мощные плечи поникли, словно из фермера, как воздух, разом вышла вся сила.

— Ее нет, — прошептал калека. — Ее больше нет.

Негромко заплакала Беру.

Оуэну тоже хотелось плакать. Но чтобы высто­яли опустошенный потерей отец и убитая горем невеста, кто-то должен стать камнем.