ЗОЛОТАЯ МЕДАЛЬ

Ужгород. На следующий день.

 

Да хоть и снова совершенно нет времени — надо машину подготовить в обратный путь, поутру мы возвращаемся в Москву,- я не могу не продолжить эту запись. Слишком уж важное событие для меня, чтобы оставить его, так сказать, без должного освещения. Мало ли что там репортеры напишут, лучше уж я сам о себе позабочусь.

Какое событие? Да уж радостное, что и говорить, Не скрою, что счастлив. Прямо даже неудобно — хожу между боксами, разговариваю с ребятами, а сам так и чувствую, что всё у меня на лице написано. Даже в зеркало посмотрелся. Так и есть. Чемпион. Теперь ещё, видимо, звание мастера спорта присвоят. И вообще… Ну что с этим поделаешь? Всё на физиономии хотя и на груди тоже — поблескивает…

В общем, мы с Николаем стали чемпионами страны. Как это произошло, сейчас расскажу. Только сначала несколько слов о медалях. Поскольку вчера кое-что написал. Низвел их, как говорится, до нуля. При чем тут медали, мол, и вовсе они ни к чему.

Нет должен признаться, оказалось не так. Сейчас пишу, а то и дело поглядываю, на месте ли не заржавела ли... Даже не думал, что есть у меня такое в характере. Но факт остается фактом — до неприличия радуюсь. И даже, если хотите знать, и сюда-то, в учебный класс автоклуба, сбежал с дневником, чтобы меньше на глаза попадаться. Очень уж меня ощущение мучает, что физиономия стала глупо самодовольной. Губы все время ухмылка разводит, надо не надо—хожу, осклабившись. И в глазах веселинка. Солидности нет... Может, потом все и притрется, на оборотах. Но сейчас пока... непорядок. Что-то в груди детонирует. Шум сердечной мышцы прослушивается. Клапаны стучат. Не отрегулированы. Ох, тяжела же ты, шапка Мономаха!..

Ладно, хватит тут задаваться. Совсем уж сдурел, видно, на радостях.

Теперь о ралли. Ну, я, конечно, тогда заснул. Дневник под голову, на скамейке перед судейской комнатой. Даже до койки не дотянул—далеко показалось идти по коридору.

И проспал три часа, как агнец. Будто и не схватывал четырех сот штрафных. Вскочил и — опрометью на бывший аэродром, где расположен входной КВ для заканчивающих третий этап.

Хотя до возвращения Николая еще целый час, я прохаживаюсь у КВ, ловя на себе неодобрительные взгляды спортивных судей. Да ведь не я один тут такой — и другие уже ждут с нетерпением своих напарников, с волнением вглядываются вдаль, откуда должны появиться первые машины.

В это промозглое раннее утро старый и заброшенный фронтовой аэродром снова, наверное, выглядел, (как действующий, а мы все — как бортмеханики, ожидающие возвращения боевых машин из полета. Почти никто друг с другом не разговаривает; шагаем молча туда-сюда, пытаясь этим умерить волнение.

С завистью вижу, как приходит одна машина, другая... Моему напарнику еще рано — по графику надо через шестнадцать минут. Но ведь кто знает, где он сейчас?.. Может, давно сошел... Или перевернулся... Или лежит где-нибудь под машиной и чинит... ступицу колеса. (Ох уж мне эта ленинградская ступица—вовек, видно, не забуду.) Заставляю себя не смотреть на часы, не слишком часто поглядывать на дорогу. Даже тогда, когда слышу шум подъезжающей машины, — все равно ведь не моя, Николаю еще рано. Да и не так часто они подходят. Из семи машин, которым следовало бы закончить дистанцию в эти 15 минут, пока пришли только две. Большой, видимо, «сход» на этом «лепестке». Лучше и не смотреть пока—сердце подскажет, если появится «мой».

И действительно, интуиция не подвела. Как раз в тот момент, когда он вырулил на прямую, ведущую к КВ, я поднял глаза на дорогу. С деланным спокойствием покосился на часы. Точно по графику! «Тик в тик», как у нас говорят. И тут уж не выдержал: бросился к машине, дернул дверцу, уставился на Сучкова. Не терпелось спросить, как все было, как вел себя двигатель, есть ли штрафные очки.

Но он что-то не очень многословен. Еле выдавил из себя какой-то непонятный звук. Взглянул я на него повнимательнее и... ахнул. Ну, на пределе парень. Как бегун после длинной дистанции. Выложился на финише...

Я отодвинул его на штурманское место, вскочил в машину и быстренько вырулил к месту заправки. Пока заправлялся, позволил себе еще раз взглянуть на «посадочную дорожку» возле КВ. Там по-прежнему маячили ожидающие. И я поймал себя на странном чувстве — мне вдруг захотелось снова быть вместе с ними, как-то самортизировать свое счастье, чтобы не так уж разительно выделяться на фоне их нервно-тревожного ожидания.

Тем более, что у некоторых опоздание уже превысило норму (60 минут), и, когда я выехал на старт, здесь скопилось уже немало ребят, вынужденно превратившихся в зрителей. Смотрю, и наши, заводские, есть — Саша Терехин, Коля Аполлонов, Смирнов...Они провожают нас печальными взглядами. Искренне жаль товарищей, так и не дождавшихся своих напарников с трассы. Для них соревнования кончились.

А мы — снова вместе. Впереди еще десять часов движения, около 800 километров пути.

Мой друг, кажется, постепенно отходит. Поспал минут сорок (а я, между прочим, открутил за это время «фигурку» с очень хорошим результатом — он даже не шелохнулся), затем хлебнул чаю из термоса, пожевал яблоко (хороший признак!) и потянулся к карте и графику...

— Спи,—сказал я.—Пока сам управлюсь.

— Поспишь тут у вас,—буркнул он ворчливо.— На такой скорости.

Я между тем ехал не быстро — около девяноста. Да и спешить было незачем: мы шли с небольшим опережением графика, дорога хорошая, машина в порядке. А вот он почему так сник? Я же ведь знаю Сучкова, он жилистый—сколько раз про него рассказывали, что пройдет свою часть дистанции, а руль так и не отдает, «крутит» вторые сутки. «Что ты, я только во вкус вошел»,—говорит обычно. А сегодня... Я его осторожно спросил об этом:

— Трудная трасса, видно, попалась?

— Трудная, да,—вскинулся он.—Для дураков. Вроде меня.

И, помолчав, рассказал, что случилось. Оказывается, он километров за двести до финиша проскочил поворот. Вернее, свернул на развилке, но не влево, а вправо. И пришлось возвращаться.

Я удивленно покосился на него. Ведь пришел-то он вовремя. Значит, оплошность была не существенной, если на таком коротком отрезке пути сумел наверстать упущенное.

— Сколько ж ты так просвистел вхолостую? —скорее из вежливости осведомился я.

— Могу точно сказать! — он отбубнил, как школьник на переэкзаменовке. — Двадцать и три десятых километра. Я на обратном пути замерил. Он помолчал и добавил уже просто: А то еду себе, понимаешь, и смотрю: на карте одно, а на местности ну все, понимаешь, совершенно другое... Речка откуда ни возьмись. Тут-то я и сообразил. Развернулся на месте и... восвояси. Пришлось поддавать, конечно...

«Восвояси»... Я ужаснулся при мысли, с какой же он скоростью должен был ехать, чтобы прибыть на последний пункт контроля времени без опозданий. Просто жуть... Получается средняя больше стадесяти. Значит, весь путь — двести километров — на полном дросселе, с педалью, отжатой до полика. Нет, это только Сучкову под силу. И еще разве Уно Аава или Александру Ипатенко. С ума прямо сойти, как они это могут...

А Николай, будто подслушав мои мысли, просто сказал:

— Не я тут был первый номер. Твоя заслуга. Двигатель здорово подготовил.

Если бы даже и не наградили меня потом медалью, то, поверьте, этих слов было тоже достаточно. Настоящая награда, меня аж в краску бросило от удовольствия. Я с благодарностью посмотрел на партнера. И хотя понимал, что не только конечно же в двигателе дело — нужны были еще руки Николая на руле, талант его, мастерство и бесстрашие, — но все-таки удивительно приятно было это услышать, приобщиться, так сказать, к экстра-классу, почувствовать себя, пусть и заочным, соучастником этой потрясающей гонки.

Некоторые думают, что форсировать двигатель значит просто выполнить всем известные операции: поднять степень сжатия, улучшить наполнение цилиндров да коллектор и выпускной трубопровод внутри пополировать. Ну еще, может быть, с фазами газораспределения поколдовать или тарелки впускных клапанов увеличить.

Нет, не такие уж это простые дела. И во-первых, приступая к форсировке двигателя, никогда не следует думать, что конструкторы его были глуповаты — упустили, мол, возможность еще 10—15 лошадиных сил выжать, а ты вот сейчас произведешь какие-то магические действия, и потерянная мощность объявится: «Тут я»... Нет, форсировка — это организованная, продуманная, технически обоснованная и квалифицированная работа целого коллектива, дело очень кропотливое и трудоемкое. Буквально из каждого узла двигателя можно извлечь хоть маленькую толику повышения мощности даже после того, как проделаешь все, что рекомендовано для всех форсируемых машин. Иногда возишься несколько суток, а эффект мизерный, какие-нибудь 0,5 лошадиной силы. «От силы полсилы», как у нас говорят на заводе в таких случаях. Но даже и этим не следует пренебрегать. Каждое отдельное мероприятие,— будь то подгонка, или регулировка, или замена какого-нибудь узелка,—дает порой чуть заметный эффект, а в сочетании с другими нередко «оживляет» мотор, и в общей сложности можно получить весьма существенный прирост мощности.

Я лично всегда иду по такому пути. Можно было бы, конечно, и «самородок» искать—какое-нибудь там чудо-мероприятие, но я предпочитаю «намывать» по крупицам. Зато уж всегда уверен, что эффект будет устойчивый, не зависящий от случайностей. И тренер нас на это ориентирует, предостерегает от «заячьей самодеятельности».

Этот двигатель, который так по вкусу пришелся партнеру, мы, конечно, вдвоем с ним делали, но я тут был «первой скрипкой». А он больше ходовой частью занимался—тоже очень важное дело. На колесах все-таки ездим. Устойчивость, управляемость, надежность всех механизмов — чтобы все это было оптимальным, пуд соли надо с машиной съесть.

Еду я так и размышляю обо всем этом, а напарник мой мирно носом посапывает. Ну что ж, он свое дело сделал в этом ралли, я считаю. Осталось нам всего четыреста километров, ну, еще, правда, и два скоростных испытания. Но у меня как-то все время нарастает ощущение, что главные трудности позади и все будет в порядке.

Нет, конечно, о золотых медалях я тогда еще и не думал, но все-таки понимал, что «турнирное положение», как говорят журналисты, у нас неплохое.

Глядишь, станем призерами...

А вышло все еще лучше. Когда главная судейская коллегия подсчитала итоги, то выяснилось, что в классе «Москвичей» у нашего экипажа наилучший результат.

Стоим мы после вручения медалей в строю и ждем команды на спуск флага соревнований. По традиции, эта миссия поручается обычно новым чемпионам. Я, конечно, волнуюсь, а Сучков — он стоит рядом — толкает меня в бок:

— Ну, что я говорил?

И я вспоминаю: когда начиналось соревнование, мы также стояли рядом и ждали команды на подъем флага—поднимать его полагается прошлогодним победителям первенства. И он мне шепнул тогда: «Смотри, как это делается. Ведь спускать придется...»

Теперь вот сбылось его предсказание. Прозвучала команда, и мы подошли к полотнищу. «Ничего себе, компания, — подумал я не без гордости. — Да ведь это же сборная СССР!» Действительно, здесь кроме меня стояли и Юра Лесовский, и Сергей Тенишев, и Лев Шувалов из Вильнюса, и Уно Аава из Эстонии, и Виктор Щавелев, и горьковчанин Мосолов... А среди них — я, грешный...