ДИСКУССИЯ У СМОТРОВОЙ КАНАВЫ

Москва. Дома. (Дата зачеркнута.)

 

Ну вот, не успели мы подружиться с Колей Сучковым, а уже и рассорились. И главное, по моей же вине, хотя я этого никак не хотел и даже, наоборот, исполнен был, как говорится, лучших намерений.

Дело в том, что при подготовке машин (моей и Сучкова) к ипподромным гонкам понадобилось несколько дефицитных деталей. Пришлось побегать по заводу, поклянчить в цехах.

Прихожу к старому моему знакомому, мастеру Михал Михалычу—вместе когда-то в подшефный колхоз ездили—так и так, говорю, позарез нужно,да не только для себя, а еще для товарища одного, мы в наших гоночных машинах двигатели форсируем, ну и желательно, значит, давление в системе смазки поднять. Все очень мотивированно ему объяснил.

Не дам,—говорит.—Это деталь дефицитная, однако.

Я ему снова терпеливо толкую, что не лично же мне все это нужно, а для заводских двух спортивных машин прошу; что если мы свои двигатели таким манером усовершенствуем; то на следующей ипподромной гонке как пить дать у армейской команды и у «Спартака» выиграем; а я же ведь знаю, что он, Михал Михалыч, за заводскую команду болеет, я его в прошлый раз на трибуне видел, и, помоему, не один он даже, а с сынишкой туда приходил, и мальчишку-то уж совсем, я считаю, огорчать бы не стоило, так что, я думаю, несколько деталей, хоть даже они дефицитны, можно было бы выделить.

— Не лавочка тут у меня, цех — твердит мой собеседник.—Пойди, разрешение получи, однако.

Легко сказать! Это значит, бежать за заявкой в заводоуправление, оттуда на склад, если там нет, то подождать, пока будет, либо чин чином получить еще две визы, а уж тогда в цех к тому же Михал Михалычу. Поэтому я взмолился:

— Дядя Миша, ну, пожалей ты меня, а?.. Ну хочешь, я перед тобой на колени встану? Или цыганочку спляшу, хочешь?

— Кончай, слушай, цирк,— бурчит мастер.— Племянничек какой нашелся, однако...

И в конце концов выдал детали Михалыч, он еще по-божески обошелся, не вредничал. А иной мастер или завскладом уж так над тобой при этом поизмывается, целый допрос учинит: и на что, мол тебе такая деталь, и куда девал старую, она-де практически не изнашивается, так что ни к чему, мол, такие замены производить, или, может быть, ты слишком умничаешь, а надо попроще, попроще, молодой человек, и потом — не жалеешь ты, видно, государственное добро, не стараешься экономить, а все больше себя показать норовишь, прямо отбою не стало от этих гонщиков, скоро все чемпионами да рекордсменами заделаются, а работать уж совсем некому будет, вот, стало быть, как с этим баловством обстоит,— и так далее, и так далее, и тому подобное. А главное, что вот так, обстоятельно отчитав, может еще и не дать просимое, потребует «бумаженцию» от начальства.

Вообще-то, если уж по-честному сказать, так подобные трудности с добыванием деталей бывают нестоль уж часто и ни в какой мере не типичны, как говорится, для нашей заводской действительности. Но случилось так, что сегодняшний эпизод стал предметодом горячей дискуссии. И оппонентом моим оказался не кто иной, как мой друг уважаемый и напарник по ралли Коля Сучков.

Когда мы встретились у смотровой канавы в нашем спортивном гараже, я рассказал вкратце, как доставал злополучные втулки. Но вместо сочувствия, на которое так рассчитывал, вдруг услышал:

— Ну и напрасно тебе их дали. Надо было наоборот турнуть из цеха, чтобы партизанщину не разводил.

У меня аж дух захватило от возмущения:

— Да что для завода эти несколько втулок?.. При нашей-то производственной программе!

— Капля в море,—сухо согласился Сучков.

— А кроме того, я, между прочим, и для тебя старался. Хотя в этих гонках ты мне не напарник, а такой же противник, как и другие!

— За заботу спасибо,—еще суше сказал Сучков.

— Я, может быть, если бы для себя только, так и втихую бы пару втулок достал... Не пришлось бы выклянчивать... Да еще и упреки потом выслушивать.

Я еще долго высказывался в том же духе: уж очень обидно мне было, что именно у Сучкова не нашел должного понимания. А он между тем терпеливо все выслушал и вдруг сказал:

— А вот... Можно вопросик тебе задать?.. Если, конечно, воображения у тебя хватит. — Он помолчал.—Представь-ка себе, что ты не на нашем заводе работаешь, а у Форда. Или, скажем, на Рено. Тоже «скользящим». На конвейере.

Я тупо уставился на него;

— Это еще зачем?

— Как ты думаешь, смог бы ты там автомобильным спортом заниматься?.. Так же, как здесь.

— Н-не знаю,— опешил я.— К чему это?

— Отвечаю вместо тебя: смог бы. Но только для этого тебе пришлось бы что? Профессиональным гонщиком стать, так?.. Хотел бы?

— Слушай...—Меня все это начинало уже сердить не на шутку.—Брось ты эти идиотские...

—Отвечай!—резко сказал Сучков.—Хотел бы, чтобы спорт стал для тебя работой?.. Чтобы с утра до вечера — только гонки да тренировки, гонки да тренировки, по служебной обязанности. Не спорт уже, а «джоб», в общем, как они это называют. Работенка по найму. Довольно хлебная, правда...—Он помолчал.— Я ведь много раз уже на международные ездил. Со многими профессионалами общаться пришлось... Не любят они свой «джоб», ох как не любят.

— Можно понять,— сказал я.— Но при чем это?

— Все еще не взял в толк? — саркастическим тоном сказал Сучков,—А при том, что такой дорогостоящий вид спорта, как автомобильный, недоступен там для таких, как мы с тобой. Для широких масс, в общем... Это тебе понятно?

— Что еще за политграмота? — взвился я.— Ты мне тут еще лекцию прочитай о пороках капитализма и преимуществах социализма. А то без тебя не знаю... Просветитель нашелся.

— Лекций читать не буду,—все еще спокойно сказал Сучков, хотя я видел, что и он уже кипит.—А по-простому скажу...—Он помолчал.—Нахал ты, вот что... Тебе пару деталек, видите ли, на блюде не поднесли. И муку ты мученическую на себя принял, страдалец несчастный. Мытарствовать тебе тут приходится, бедолага.—Он вдруг закричал: —А чего же тогда, если ты такой чувствительный, по утрам не визжишь от радости? Речи не произносишь?.. Ведь тебе не втулку, а автомобиль целый выделили, тренера приставили, на соревнования отпускают. Это, выходит, в порядке вещей. Эмоции не вызывает.

А детальку не дали—жалобно заскулил. Слезами умылся. В критику ударился на высокой ноте...

Это бы еще ничего, но он, помолчав, добавил: — Эх ты... Сознательный вроде парень. Начитанный...—И усмехнулся:—Пером даже балуешься...

Вот этого уже не следовало ему говорить. Удар был ниже пояса. Ведь про литературные свои упражнения я только ему одному—это было в Ужгороде, на радостях—доверительно рассказал. А он...Да и вся тирада его, хоть и убедительная — я не отрицаю,— но... тоже не без преувеличений... По утрам вишь ты, псалмы петь вместо зарядки... Чего придумал!

В общем, я до такой степени разозлился и на него и на себя, что ничего лучшего не нашел, как... послать его кой-куда. В далеко не литературных выражениях. А он, в свою очередь, тоже высказался. Не слишком изысканно... И ушел, хлопнув дверью. Оставив меня наедине с двумя двигателями. И с большим выбором втулок для них.

Ладно... За то, что неправильно я себя вел во всей этой истории, готов повиниться. Однако свербит мне весь день голову одна мысль... Почему же всетаки так по-глупому получается у нас иногда с деталями?.. Да я, может быть, сегодня под свежим впечатлением и преувеличил кой-чего, сгустил от досады краски. Но ведь факт остается фактом. И уж если пользоваться той же аргументацией Николая, то зачем же тогда машину давать, тренера приставлять (кстати, он у нас не «приставленный» и не состороны, а на заводе работает—начальником ОТК), на соревнования отпускать и... такую ерунду, как втулку, не обеспечить?

Нет, все это не так просто. Отнюдь это не тот случай, когда правая рука не знает, что делает левая. Дирекция завода и наши руководители тут ни при чем. В том-то и дело, что все эти мелкие неприятности с деталями отражают отнюдь не чьи либо административные несовершенства, а некое, совсем другое и гораздо более досадное для нас, гонщиков, обстоятельство.

Я имею в виду неведение, полную неосведомленность многих людей, и именно рядовых заводчан, о существе автомобильного спорта, о его большом прикладном значении для производства. А еще точнее —странное какое-то неприятие этого факта, инерцию мышления, привыкшего к трафаретам. В головах некоторых людей никак не укладывается, что гонки, азарт, «голы, очки, секунды»—«забава», одним словом,—могут быть практически, непосредственно связаны с серьезным делом, с нуждами производства. Ну, еще в общей, абстрактной форме (это, так сказать, куда ни шло) роль автомобильного спорта в истории развития техники они готовы благосклонно признать, а вернее—не отрицают. Но попробовал бы; я сегодня сказать тому самому мастеру, который со скрипом детали мне выдал, что произведенная недавно на его участке переналадка станков в немалой степени связана с результатами спортивных соревнований, так этот Михал Михалыч за сумасшедшего меня принял бы, вероятно.

Между тем я сказал бы ему истинную правду. При модернизации двигателя модели 408 был использован полностью опыт, который накопился у спортсменов, когда они готовили машины к соревнованиям. Так же, как было это на спортивных машинах, теперь и на стандартных повышены степень сжатия и число оборотов, установлен двухкамерный карбюратор, усовершенствован впускнойтракт. А повышение числа оборотов в свою очередь потребовало усовершенствования механизма газораспределения, того самого, между прочим, детали которого (и втулки распределительного валика в том числе) производятся на участке Михал Михалыча.

Вот так-то, Михал Михалыч... И не только двигателя это касается. Четырехступенчатую коробку передач на модели 407 откуда взяли? Со спортивных автомобилей, на которых она долго испытывалась, что позволило выбрать наилучшее соотношение передаточных чисел. А раздельная система гидравлического привода тормозов? Она же прямо взята со спортивных машин!

Так что для доказательства того, как эффективно влияет автомобильный спорт на работу по улучшению конструкций автомобиля, вовсе не обязательно углубляться в историю техники. Достаточно материала для суждений дает и практика сегодняшнего дня—конкретные мероприятия по текущей модернизации отечественных машин.

Работая на главном конвейере, я это, конечно, вижу яснее, чем другие,—у нас ведь автомобиль проходит перед глазами в более полном виде, чем, скажем, в заготовительных или агрегатных цехах.

Но и там, если пораскинуть мозгами, можно получить необходимое представление. Разве в цехе коробки передач, когда еще шел выпуск модели 402, не знали, что мы, спортсмены, давно уже ставим на эту машину четырехступенчатую коробку?.. Знали прекрасно. И когда пошла модель 407 с четырехступенчатой коробкой, можно было, я думаю, сообразить, откуда что берется.

Почему мы, любители автомобильного спорта, так близко к сердцу принимаем, казалось бы, мелкие, не стоящие даже упоминания, как считает Сучков, обиды?

Да потому, что спорт, которым мы занимаемся, не заслуживает пренебрежительного отношения. Выше я тут распространялся, помню, на тему о любви к нему, о том, как рады мы «с ветерком» ездить и до чего же крутые повороты обожаем. Настолько, мол, слепо любим, что даже смешно и спрашиватьто —за что?

Да, это так. Но есть в нашем чувстве и такие мотивы, каких я что-то не замечал у любителей других видов спорта, мотивы, которые создают как бы особую музыку этого чувства — более глубокую, более содержательную, полифоническую. И которые позволяют полнее ответить на бестактный вопрос «за что мы его любим».

Ответ этот прост: мы любим автомобильный спорт за то, что, гоняясь всласть, можем приносить одновременно и пользу; за то ни с чем не сравнимое смешанное чувство удовольствия и удовлетворения, когда, мчась «с ветерком», ты знаешь, что делаешь дело, что, «потребляя»,—«производишь»; что наслаждение твое продуктивно и финиш спортивной дистанции — ожидает ли тебя радость победы или горечь поражения—неизменно станет какой-то новой вехой в дальнейшем развитии науки об автомобиле.

Конечно, это не значит, что мы только и думаем во время соревнований о том, как бы отличиться еще и на ниве науки. Нет. Полагаю, что многие из нас годами даже не вспоминают об этом. (Да я и сам, по правде говоря, сегодня впервые разговорился о таких делах.) Но чувство сопричастности к той работе, которую ведут конструкторы и технологи, ощущение, что за плечами у тебя завод, производственный коллектив, не покидает нас никогда на трассах. И защищаем мы в соревнованиях не только спортивные «цвета» своей команды, но прежде всего честь нашей заводской марки. «Москвич»—это звучит гордо. По крайней мере для моего слуха.

“Под колёсами три

 

континента”