Ичково тридцатых годов 3 страница

Под новый год в бане девчата Нюра, Наташа и Параня гадали. Ставили два зеркала между двумя свечами и до боли в глазах всматривались в пляшущие на поверхности зеркала световые блики. Иногда проще: сжигали на блюдце бумагу и по тени определяли суженых.

Баня, как и овин, служила прекрасным местом свиданий для влюбленных и хорошим убежищем мужа от разгневанной чем-либо же­ны. Ведь это теперь все это происходит в гараже, а тогда, в трид­цатых, индивидуальных гаражей не было.

Гумно с овин ом. Гумно - это молотильный сарай или крытый ток, представлял большую деревянную постройку без окон, с двух­скатной крышей, без потолка. Вместо потолка настил из жердей, на котором складывали снопы ржи или ячменя, нуждавшиеся в подсушке. Остальные снопы складывались стогом вдоль стен. Пол из толстых, хорошо выструганных, подогнанных в шпунт досок. Щели в полу не должны пропускать зерна ржи. С двух сторон (концов) гумна - двой­ные двери и к ним взвозы для въезда и выезда на лошади с возом снопов на телеге или санях. Двери плотные и закрывали их прочными запорами. На полу гумна молотили снопы ржи (ячменя, овса) цепями, здесь же затем проветривали намолоченное зерно. Цеп - ручное орудие ^:для молотьбы, состоящее из длинной деревянной ручки и прикреплённого к ней ремнем деревянного била, имелся на каждого члена семьи, включая детей, для которых были цепы меньшего размера. После того как хлеб просохнет в овине, снопы раскладывали вокруг колосками в средину, на полу гумна. Члены семьи разбирали цапы, становились в круг и начинали молотить, иногда перемещаясь по кругу. После молотьбы отец или мать веяли зерно. Лопатами подбрасывали зерно кверху, и поток воздуха (ветер) относил мякину и сор в сторону. (Широкие двери гумна с обеих сторон открыты и поток воздуха был значительный, особенно если ветер дул в ворота). Очищенное веяное зерно ссыпали в мешки и, если оно овинное, его везли в амбар, а если нет, то в дом на печку, досушить. Крестьяне отмечали, что на семена надо брать зерно, на­молоченное из просушенных в овине снопов. Если же сушить зерно на печи и потом его засевать, то урожай будет плохой. Лошади дава­ли только хорошо провеянный овес.

Овин - строение, приспособленное для огневой сушки хлебов в снопах перед обмолотом. В овин помещался примерно один воз сно­пов ржи или ячменя. Снопы укладывали на жерди в овине, через окно, обращенное к гумну, чтобы сподручнее потом переносить снопы в гумно. Внизу овина сложена печь-каменка так, чтобы не было искр внутрь овина. Топка была сбоку. Дым шел через дымоход, про­ходивший через снопы. В каждом овине "жил овинный" - дух-покрови­тель овина. Это нам, молодежи, внушали, чтобы мы туда не лазили, особенно в протопленный овин.

Амбары строили на окраине деревни, а так как наш дом в ряду домов был крайний, то амбар был в небольшом удалении от него, сре­ди пяти таких же, выстроенных вдоль дороги, уходящей в лес. В амбаре хранилось зерно, предназначенное на семена, страховой фонд, установленный сельсоветом, зерно для помола и мука. Амбар представлял собой небольшой домик с двухскатной крышей, с ма­ленькими окошечками для вентиляции и под дверью для котов, чтобы ловили мышей; потолком и прочным плотным полом, с засеками вдоль стен и полками. Стены, пол и потолок - без щелей, дверь плотная с хорошим запором. Следует, однако, отметить, что до тридцатых годов в Ичкове была одна особенность, заключавшаяся в том, что вход в дом на замок не закрывали, а обозначали, что хо­зяев нет дома, палкой, поставленной в перекрест ворот, а если весь день никого не будет, то двумя накрест поставленными палка­ми. Бани, гумна, овины на замки не закрывались, а вот амбары с зерном закрывали, хотя замочки были слабенькие. Я не помню, чтобы были случаи воровства до тридцать второго года. У нас в де­ревне, да и на всем Севере, вор - это самый презираемый человек. Вора презирали все - от мала до велика. Если поймают вора на месте преступления, то основательно избивали, объявляли о нем всем, и дело доходило до того, что вор вынужден был покидать деревню, если на навсегда, то надолго.

Я сказал, что до тридцать второго года так было. Дело объяс­нялось весьма просто. К нам в деревню и в соседние временно по­селили раскулаченных и других лиц, высланных в наши края из юж­ных районов России. Среди этих людей, в большинстве своем хорошо относящихся к жителям Севера, были и плохие, озлобленные, не желающие трудиться, которые и начали промышлять воровством. В от­вет на это крестьяне вынуждены были сделать мощные запоры на до­мах, банях, гумнах, амбарах, где уже хранилось колхозное добро. Многие завели собак не только для охоты за дичью, но и для охра­ны жилища. В зиму с тридцать первого на тридцать второй год пло­хо было с хлебом, картофелем и другими продуктами. Жили впрого­лодь, питались лишайником (ягелем), выщелоченным золой, а также различной растительной пищей. Мать и в этих условиях заботилась о будущем. Сберегла и весной посадила около пяти десятков картофелин. Сажала картофель ночью, чтобы никто не видел, но не учла, что ночи-то белые. Какое же было наше удивление и несчастье, когда в пять часов утра обнаружили изрытую грядку: картофель был выкопан и унесен. Больная, заплаканная мать пошла в Орлецы в столовую для лесорубов и выпросила картофельные очистки, которые посадила. Осенью собрала хотя и небольшой, но всё же урожай картофеля. Получили на трудодни зерна и картофель, ожили, перезимовали, и дело пошло на лад.

В зиму на тридцать второй год сильно голодали люди в нашем Ичкове, но никто колхозного хлеба, молока и картофеля не воровал.

Колодцы. На три-пять дворов рыли колодец, оборудовали деревянным срубом и воротом для подъема ведер с водой. На вороте была цепь с ведром, приобретенные вскладчину. У более состоятельных хозяев колодец был свой, и воду из него брали только они са­ми. Кроме колодца для питьевой воды, где была чистая, ключевая вода, еще оборудовали колодец у бань, из которого воду расходо­вали для мытья в банях, для стирки белья и водопоя скота из специально оборудованных колод, отходящих в сторону от колодца. На крытом крылечке нашего дома стояло коромысло, отполированное плечами, на котором носили воду от колодца для скотины, для бани, для стирки и для себя пить и готовить пищу.

Славилось Ичково «гуляньями на лугу в Петров день - престольный праздник - после окончания посевной и перед началом. Деревенская свадьба велась по старому, исконному новгород­скому обычаю и в тридцатых годах и отличалась своеобразным об­рядом. У дома невесты - прощальный девичник, на котором подруж­ки грустят вместе с избранницей. Затем прощание с отчим домом и веселье: песни, пляски и танцы целые сутки. В это же время были и угощения, как правило, свое кулинарное мастерство показывали сваты, приготовляя колобы, шаньги, кулебяки, ватрушки и пирожки, кисели, медовуху и квас по старинным своим "секретным" рецептам вековой давности.

Дружки в костюмах с перевязанными через плечо полотенцами везли молодоженов на санях или телеге на лошади, на расписной дуге три колокольчика. Еще одна особенность. В обряде крещения ребенка главным было имянаречение. Давно построенная церковь насаждала имена новорожденным из церковных святц, в которых одни и те же имена приходились на одни и те же числа, связанные с упоминанием христианского святого, человека знатного рода, или богов. Среди имен жителей Ичкова, данных из святц, были Таисия, Александр, Леонид, Клавдия, Лидия и другие. Однако под влиянием «питерских" наш поп "святцы" - календарь значительно дополнил, и появилось много древнерусских имен: Владимир, Ольга, Борис и другие.

Народные хоровые песни у нас были в почете, они давали нам наслаждение и прививали любовь к родному краю, его природе и к Северу вообще. У нас с детства было впечатление, что наш Север красив и величав благодаря бескрайним лесам, полноводной Северной Двине и могучему жизнерадостному северному люду. Здесь было соедине­но старое с новым, сохранено свое традиционное, кровное. В Ичкове имелись свой танец и своя песня, сочиненная на посиделках, где на тех же вечеpax рождались узоры кружев и вышивок. На посиделках разговоры были обо всех делах и событиях, и много было раз­личных веселых баек. Здесь же молодые люди узнавали друг друга и выбирались женихи и невесты. Гармонист, душа посиделки, стре­мился создавать свои новые напевы на гармони, свои мелодии. На посиделках и праздниках звучали величавые и суровые хоровые пес­ни, распевные и торжественные, вселявшие дух бодрости и поднимавшие чувство любви и высокого уважения к своему краю, создающие ощущение силы и твердого характера северного человека. С песней жили мы весело и радостно и трудились с вдохновением.

Очень трудно рассказать, как родители успевали трудиться, собирать урожай, ухаживать за животными, растить по восемь-десять детей. На память мне пришли слова Виктора Полторацкого, характе­ризующего мою жизнь двадцатых и тридцатых годов:

Сколько лиха вызнал смолоду

До седых теперь волос.

Сколько холода и голода

Испытать мне довелось.

Выпивки спиртного постепенно, но по восходящей распространялись и в нашем селе. В старину жители Ичкова, как и все северяне, варили пиво, изготовляли брагу и квас, медовуху и очень редко ханжу. О самогоноварении практически не знали. Эти сравнительно лёгкие напитки сопровождали застолья, подносились в качестве уго­щений на пирах. Значительное влияние на распространение выпивок оказывали заморские купцы и матросы с иностранных кораблей, при­езжавших в Холмогоры, а затем в Архангельск. Они привозили с собой водку, джин и другие крепкие напитки, часто спаивали наших купцов, чтобы дешевле скупить товары. Заморские матросы часто были смертельно пьяны. Уже к ХVI веку Европа одарила Северную Русь водкой. Ее завезли на Север "немцы", как звали тогда всех иност­ранцев - европейцев. Когда сами северяне научились изготовлять водку, данных не нашел. Но достоверно известно, что водка стоила очень дорого по отношению к заработку, поэтому до тридцатых годов XX века это сдерживало ее массовое употребление крестьянами евро­пейского Севера. Наш холмогорский крестьянин употреблял водку по престольным праздникам, на рождество, пасху, в масленицу, на свадьбах и поминках. Все остальное время крестьяне от зари до зари работали, отвоёвывая от леса землю, а у земли, в суровых усло­виях архангельского климата, хлеб свой насущный. Но вот беда была в том, что на праздник уж если пил наш мужик водку, то допьяну, находя в том какое-то отдохноведение. Женщины всеми силами противились этому. После праздников, после похмелья, многие раскаивались в своих грехах и даже давали обещания не допи­ваться до "чертиков", но не все эти обещания выполняли.

В двадцатых и тридцатых годах утверждались новые революцион­ные праздники, новые обряды и шла борьба за трезвый быт. Во все старые престольные праздники, такие как рождество, пасха и им подобные, вели большую антирелигиозную пропаганду и проводили различные мероприятия, отвлекающие молодежь от верующих, например, ставили спектакли, проводили самодеятельные концерты, лек­ции и беседы, призывая селян к новому образу жизни. Жестко шла борьба с пьянством. Партийцам и комсомольцам вообще запрещалось употреблять спиртные напитки. За появление в пьяном виде исклю­чали из комсомола. Презирались те, кто в городе посещал кабаки, гулял с матросами с иностранных кораблей, потому, что при таких попойках часто были большие неприятности и страшные венеричес­кие болезни. Однако произошло непредвиденное. Водка стала деше­вой. Ее стали завозить во все лавки и магазины в неограниченном количестве. Материальный уровень колхозников с каждым годом возрастал, свободные вечера и выходные дни, особенно зимой, приве­ли к тому, что появились ростки излишеств в употреблении спирт­ного. Питерские тоже везли смуту - выпивать стопку после бани, приговаривая, "грязное белье продай, а стопочку подай". И доби­лись своего - в привычку вошло это зло у многих жителей Ичкова.

­ Сыну до женитьбы, как правило, отец не разрешал пить водку, т.е. до 24 лет. Ибо женились обычно после возвращения со службы в армии, а в армию тогда призывали по исполнении 21 года. Это положительно сказывалось на жизни.

Исторически сложилось так, что Ичковские крестьяне, как и крестьяне Севера, были государственными крестьянами, свобод­ными от крепостной неволи. Они имели "столбовые" крестьянские родословные. Холодный и малоприветливый таежный край воспитал мужественных хлебопашцев, животноводов, лесорубов, плотников и охотников, отменных мастеров, обладавших трудолюбием и смекалкой. С виду наши люди угрюмые, но острые на язык. Мужчины Ичкова и соседних деревень осваивали всевозможные промыслы и ремесла, и значительная их часть уходила на заработки. О северянах говорят, "народ тертый и искусный". И все же велика была сила и красота земли, притягивавшая жителей севера. Плодородную землю крестьяне охраняли жестоко. Ни одного клочка плодородной земли не отводили под постройки, дороги и другие какие бы то ни было нужды. Плодородные земли огораживались жердьевой изгородью от скота. Заботи­лись о плодородии каждого поля, внося на него всю имевшуюся органику. С детских лет прививали любовь к земле, бережное отношение к ней, как к основе жизни человека. С мала знали, что земля - это наша Родина, большая и малая, земля - почва, земля - кормилица. Каждый клочок пашни - урожайная сила, основа получения хлеба. Крестьяне были хозяевами этой земли, знали, как обращаться с ней и были привязаны к земле, творчески служа ей и любя землю.

Северяне выращивали рожь и очень любили ржаной хлеб. Рожь в Холмогорском районе, была плодородной и родовитой и выращивалась здесь столетия. Рожью засевали все лучшие земли. Ржаной хлеб был главным русским хлебом. Благодаря ржаному хлебу была привязанно­сть наша к долям, к сырым осенним пашням, когда они покрывались зеленым покрывалом, к солнечному весеннему полю, когда рожь, под­росшая раньше ячменя и овса, начинает колыхаться волнами. Цвете­ние ржи особо вдохновляло хлеборобов своим лиловеющим колосом.

Ужe в это время приблизительно определяли возможный урожай и дальнейшую жизнь после сбора ее зерна. Озимую рожь сеяли осенью, когда основные работы закончены, т.е. в сравнительно спокойный для земледельца сезон, что облегчало его труд весной. Рожь жали серпом, снопы складывали в суслоны, а затем подсушивали в вине и молотили цепами на гумна. У ржи высокий стебель. Соломы было много, и шла она главным образом для подстилки в стойле коровы, реже на прокорм скота (соломенную резку запаривали, сдабривали отрубями).

 

У ичковлян был старинный русский сорт ржи, выведенный еще в XIX веке, морозостойкий (выдерживал - 50°С), в дождливую пору тянулся стебель - ввысь. Был и недостаток - полегание. Но серпом сжинали полностью. В колхозе начали использовать жатку, что значительно облегчило труд жнецов, как правило, женщин.

Слышал, что теперь засевают колхозные поля новой, короткостебельной, более урожайной рожью и убирают ее комбайнами. Значит, придет время, когда вновь восторжествует русский ржаной хлеб. Несмотря на большую привязанность к земле, среди крестьян Ичкова было много "питерских". Большинство из них кровельщики, работавшие в Петрограде летом, а некоторые, как мой отец, круглый год, приезжая в деревню к семье на один-два месяца. Мастеровые люди, работавшие в Петрограде, Архангельске и других городах не порывали с деревней, совершенствовали хозяйство и дом в деревне, счи­тая, что старость надо, коротать в деревне, а сейчас детей легче воспитывать в своем доме да еще с коровой. Питерские оказывали большое влияние на весь уклад жизни в Ичкове, на ее быт и культуру.

Конь считался верной опорой в хозяйстве, и мечта приобрести коня захватывала и тех, кто уходил на заработки в город. С при­обретением лошади, как правило, даже "питерские" оседали в деревне. Предпочитали иметь одну-две коровы холмогорской породы.

Среди тех крестьян, которые не уезжали на заработки в город, а постоянно жили в деревне, много было различных мастеров: плотники, печники, бондари, шорники, обувщики-сапожники (они же выделывали кожу из шкур животных), саночники и колесники, что леса для телег делали; кузнецы и вязальщицы, пряхи, ткачихи и кружевницы. Теперь же есть только такие специальности: доярка, тракторист, шофер да слесарь, вот, пожалуй, и все. Одни мастера изготовляли бондарную посуду: ушаты, ведра, в которых хранили воду на кухне и в бане. Ведра делали с ушками, чтобы носить на коромысле. Другие плели корзины из дранки, кузова, лукошки, пестери и лапти из бересты. В этом деле преуспевали Сидор Маркович Распутин и его сыновья Василий и Степан. Много они сделали берестяных фляг-баклажек для хранения жидкости, которую многие брали с собой на полевые работы и сенокос. Телеги, сани и лыжи делали свои мастера (Василий Сидорович, Яков Александрович, Анти­пины и др.). Ковши, лотки деревянные и гончарные изделия - гли­няные обожженные горшки и кринки - покупали в Холмогорах и Ар­хангельске.

В кузнице подковывали лошадей, ремонтировали телеги, сохи и другой инвентарь. Серпы и косы, различные ножи и топоры делали до начала века, а затем, особенно после революции в двадцатые годы, можно было все это купить в городе и делать их в кузнице перестали. Продолжали ковать подковы и подковные гвозди. Изго­товляли металлические поделки, которыми украшали двери и особен­но ворота: замысловатые навесы с петлями, дверные кольца (стука­ло), накладные секирные замки и личины.

Все жители имели валенки, которые катали мастера, жившие в деревне Кривое. Свои, ичковские, мастера делали валенки, но очень грубые, неказистые. Для нашей семьи валенки катал Андрей Павлович Уткин из шерсти, настриженной с овец, которых мы держали. Сапоги шил свой деревенский мастер. Его называли не сапож­ником, а мастером-кожевником, так как он не только шил сапоги, но и кожу выделывал.

Большинство ичковских женщин занимались прядением льна и шерсти и ткачеством. До колхозов многие семьи выращивали лен, Обрабатывали (обмолачивали, трепали, чесали), а затем зимой пряли мягкий лен в весьма тонкие, гладкие и крепкие нити, хотя медленно и немного заготовляли пряжи, но для своей семьи хвата­ло. Из этой пряжи они ткали полотно для белья, салфеток и по­лотенец. Полотно белили во время холодов, а затем шили рубашки, юбки, кофточки, у которых еще и вышивали рукава; шили портки и полотенца, а из грубой пряжи - онучи (портянки). Большинство семей имели свои мялки для отделения кострики от волокон льна, мотовила для перематывания нитей с веретен на мотки, ткацкие станки, на которых ткали льняную и реже шерстяную ткань. Мужчины и женщины сами чинили (подшивали подошвы) валенки, женщины вязали шерстяные кофточки, свитера, варежки и т.п. Девочки штопали чулки, латали одежду.

В семьях питерских была фарфоровая, фаянсовая и стеклянная посуда и красивые керосиновые лампы, привезенные из Петрограда. В нашем доме были и старинные оловянные тарелки, чайник и дру­гие интересные оловянные вещи. Были и медные: самовар, чайник, умывальник и тазы. С какого века они хранились в нашем доме, не установлено.

Ичково было экологически чистым. Навоз, жижа, фекалии, как ценное удобрение, вывозились на поля. Кухонные отходы, по­мои скармливались скоту. Твердые отходы сжигались, и не было нужды у крестьян ни в канализации, ни в мусорных свалках. Культурная жизнь в нашем селе резко возросла, когда в начале тридцатых годов в каждый дом стали подавать электроэнергию для ос­вещения и у большинства крестьян-колхозников был репродуктор. Хотя радиопередачи слушали, как правило, рано утром и весь вечер, а днем репродуктор "молчал" в рабочие дни и непрерывно "говорил" в воскресные.

В далеких двадцатых годах в ряду важнейших, самых насущных дач ВКП(б) была ликвидация неграмотности и шло повышение культуры сельских жителей. С 1923 по 1928 годы ликбез имел большой успех. Практически все взрослое население Ичкова стало грамотным - умели читать и писать, а дети получали прекрасное четырехклассное начальное образование. С 1929 года большинство молодежи Ичкова стало заканчивать семь классов, получая неполное среднее образование, весьма хорошее по тому времени. Это было величайшее завоевание Революции.

Северная культура была еще жива, неповторима, как и сам Холмогорский район. Песни, пляски, веселые и исторические рассказы, рушники с алой вышивкой, цветные передники и кокошники, блеск самоваров и яств на белоснежной домотканой скатерти были вначале тридцатых годов украшением жизни северной деревни и в белую и в темную предзимние ночи. Гармонь, балалайка, гитара и, изредка мандолина веселили и волновали сердца слушателей и испол­нителей. Звон гитары особо ценился молодежью, покорял сердца мно­гих, но гармошка всё же была всесильной.

После гражданской войны и особенно в конце двадцатых, на­чала тридцатых годов уходила молодежь на заводы в Архангельск и Ленинград и в некоторые другие города. Но все же тогда было боль­ше коренных жителей, не собиравшихся покидать дедовские наси­женные места, вытаскивать свой древний корень, широко распро­стершийся по обоим берегам Северной Двины. В тридцатых годах еще крепко держались песни, предания, имена полей и пожней, лесных речек и озёр, где даже ключ и ручей имел свое имя. Святость родного порога, привязанность к своей малой Родине была великая, она сохранялась еще и после Великой Отечественной войны, унесшей самых здоровых, молодых мужчин. Ичковские мужики любили домашнее хозяйство и, уходя в город, не порывали с ним. Помогала в жизни и могучая Северная Двина, работящая, то тихая, то неспокойная. Плыли по ней нескончаемым потоком бревна, плоты-кошели и плоты в связках за пароходами. Любили мы свою могучую Северную Двину, по которой в двадцатых и тридцатых годах ходили колесные пароходы. Колесный пароход был внушительной величины. Плюхает себе палицами по воде, дымит, пыхтит и тянет по течению плоты леса и баржи с балансом, а против течения - больше всего баржи, нагруженные товарами в Архангельске. Шлепает по воде громадными колесами пассажирский пароход, не торопясь вверх, и вниз по течению быстрее, извещая громким гудком о своем прибы­тии у каждой пристани и тремя гудками об отходе от нее. Плавали мы на этих пароходах, занимая, местечко около трубы, так как на реке знобко, особенно ночью, а у трубы уютно, тепло и обзор хо­роший.

Мы, покидая Ичково на длительное время, всякий раз думали, что когда-нибудь сюда вернемся, в свой дом, под свою крышу, к своим людям, при любой сложности или тяжести в жизни. Здесь мы найдем свое место в жизни и свой покой. В нашем воображении наш край - это спокойные холмы, покрытые лесом, чистый свет, добро­душный окающий говорок.

Рубленые деревни темны от дождей. Хороша здесь осень: осенью на широких пойменных лугах стоят могучие стога сена, а в мокрых местах лежат льняные стелища. У некоторых домов полы­хает рябина. Палисадники густеют смородиной. Озера наполнены глубочайшей синевой. По-летнему гуляют еще на пастбищах стада. Здесь у нас начинается листопад и идёт к югу по пятьдесят километров в сутки.

 

Воевать умели ичковляне. Многие участвовали в гражданской войне, особенно в период освобождения Севера от интервентов и белогвардейцев. В этой войне бывало и так, что шли брат на брата, сосед на соседа... Воевали на Хасане, Халхин-Голе в Финской и особенно отстаивали Советскую власть и завоевания социализма в годы Великой Отечественной войны. Бились мужественно. Около восьми тысяч жителей Холмогорского района не вернулось с полей сражений. Много похоронок пришло в Ичково. Имена павших смертью храбрых записаны на обелиске в центре Ичкова. Их десятки. Собираются земляки - участники войны, чтобы рассказать молодежи о событиях, уходящих в историю.

Задумываться стали о происходящем в деревнях. Почему безбо­язненно рвут корни, соединяющие колхозников с землей, отчим кра­ем, речкой, лесом и озером детства. Почему становятся люди как перекати-поле, скитаясь из одного конца страны в другой в поисках "счастья", хотя не всегда удача им сопутствует.

 

В тридцатых годах этого века в комнатах, особенно в кухне, в чуланах и на чердаке хранилось много различной утвари прошлых веков. Крестьяне очень бережно относились ко всему тому, что бы­ло создано руками человека, и хранили все старые вещи, даже те, которыми уже давно не пользовались. Но вот предков своих знали плохо. Самое большее - деда и бабушку, да и то без подробностей их жизни и труда. При этом помнили только их имя и редко отче­ство. Сейчас молодежь несколько больше стала проявлять интерес к своим предкам, и пока, видимо, еще есть возможность восстановить их родословную и воссоздать историю их деревни, поселка и рода, хотя бы с начала XX века. Надобность в этом есть, ведь мы первые совершили социалистическую революцию, первыми в истории всего человечества стали строить социализм, и это должно быть с величайшими подробностями описано. Старые фотографии, различные документы, грамоты, вырезки из газет, журналов, где были статьи о земляках, расскажут, как устанавливалась Советская власть, строился социализм, кто, когда и как защищал эту власть, социализм, социалистическое Отечество. Ведь это уже история, а знать ее должны наши внуки во всех мельчайших подробностях своей малой Родины, наряду со знанием прошлого быта, труда, обычаев, обрядов своих родных и односельчан. Ждать того, что это сделают учёные-историки, нельзя. У них не хватит сил. Пользу должны приносить мы сами, когда-то здесь жившие. Не обя­зательно Ваш труд должен быть издан большим тиражом. Оставьте рукопись внукам.

Моя и твоя родословная. Что мы знаем о людях, прошедших по родословной цепочке? Помним о третьем колене и то немного, а где же фамильная гордость, где ваши истоки?

Не удалось восстановить "древо" Абакумовых. Времени не было. Ведь еще на поздно. Уверен, что сохранилось в архивах сельских советов и правлений колхозов много документов, которые позво­лят осветить родословную Ичкова. Духовная оседлость, привязан­ность жителей к родному месту проявляется и в наши дни. Вся на­дежда на тех, кто не порывает связь с малой Родиной, и опишут ее, ведь малая Родина это - луга и леса родные, озера и поля; это песня, сказка и всюду, знакомые люди; свой дом, где родился и жил. Быть кормильцам в этом доме большой семьи - это счастье и радость жизни. В этом, видимо, суть и понятие - моя Родина, та малая, которая западает в сердце со дня рождения, где первая любовь и работа. С отчего дома начинается любимая Родина, с дома, за который крепко держался отец, стремившийся каждому сыну построить дом. Оберегая дом, оберегали свой Северный край, свою семью. Дом у нас был нравственной основой, связью не только с землёй и хлебом, но, главное, с самим нашим существованием. Итак, мы сделали небольшой экскурс в двадцатые и начало тридцатых годов XX века до великого перелома - коллективизации крестьян. Теперь еще рассмотрим семью, жившую накануне коллективизации, чтобы лучше понять успехи и значение социалистического строительства на селе в 30-х годах и влияние коллективизации на весь уклад жизни крестьян в Ичкове в первые пять лет после создания колхоза.

 

 

СЕМЬЯ "ПИТЕРСКОГО "

 

 

Семья - самая маленькая, но основная ячейка, не проходящая данность человеческого общества, вечно была и останется в любой формации, включая и коммунистическую. В семье, состоящей из ро­дителей, детей, внуков и ближайших родственников, живущих вместе, решались и решаются все дела и вопросы, как правило, сообща, без формальностей, не скрытно от других жителей села и города. Приверженность к семье, любовь к семейной жизни на Севере, в том числе в Ичкове, была сильно развита. Семьи были большие, трехдетные и многодетные. Всегда радовались прибавлению семейства, особенно рождению ребенка.

Все крестьянские семьи были трудовыми предприятиями, где крестьянин в одном лице был и хозяин и работник. Это были не ку­лаки с батраками, а самоэксплуатирующиеся семьи. Цель их произ­водства - удовлетворение потребностей семьи, которые насчитывали в своем составе даже более десяти едоков. Многодетные семьи в двадцатых годах были в основе своей еще патриархальные, традиционно русские семьи, подробно описанные в литературе. Эти семьи существенно отличались от городской и, тем более, от семьи современной. Отец семейства почитался всеми. Уклад семьи был устойчив, строго соблюдались все обычаи, установившиеся с давних пор. Большие семьи были счастливыми и сплоченными в нужде и горе, отец и мать проявляли заботу о том, чтобы были в доме счастье и радость, стремились к посильному благоустройству дома и быта в нем.

Считалось, что даже с двумя детьми северный край не будет нормально развиваться. Такой взгляд был и в двадцатых годах ХХ века. Привязанность родителей к детям и детей к родителям была поистине большая. Все члены семьи, особенно муж и жена, внимательно, предупредительно относились друг к другу. Каждый член семьи в полную меру своих сил трудился в семье, выполняя различ­ие домашние обязанности, и презирался тот, кто стремился укло­ниться, "проехаться" за счет матери, брата или сестры. Такого тунеядца перевоспитывали всей семьей. До колхозов домашнего тру­да хватало всем. Мужчины и женщины трудились от зари до зари, а вот с колхозами мужской труд дома резко сократился, а женский домашний труд остался с раннего утра до позднего вечера без вы­ходных и отпусков. Мужчины по вечерам стали уходить из дому "ко­ротать время", а по воскресным дня и выпивать. Нарастали семей­ные конфликты уже к концу тридцатых годов. Однако это было в самом зародыше. По-прежнему продолжалось строительство домов для каждой семьи. Женились, как правило, после службы в армии, стремясь в первые же годы совместной жизни иметь детей. «Бобылей», бездетных и даже однодетных презирали, а за разведенного мужика вряд ли пошла бы какая-либо девушка, да и родители не разрешили бы ей выйти за разведенного "взамуж". Молодые люди тридцатых годов не бежали в сельсовет регистрироваться после короткого знакомства, а стремились узнать друг друга, опреде­лив сходство характеров, возможность жить вместе друг с другом, а потом уж становились мужем и женой на всю жизнь. Домашний труд был средством сплочения семьи, общностью интересов, где все домашние дела выполнялись каждым членом семьи, в том числе и детьми, способными к чему-либо. В многодетных семьях матери и отцу помогали и старшие, и младшие дети. Старшим подражали, о младших заботились, и шла нормальная семейная жизнь. Пожилых людей и стариков молодые почитали. В начале тридцатых годов еще существовало понятие "глава семьи". Повышенное внимание друг к другу прививалось с малолетства. Стремились ичковляне к личному бессмертию, которое гарантировалось во внуках и правнуках. По­этому относились к ребенку уважительно, уделяя ему большое внимание, и без особых нотаций приучали к совместному труду. В оби­ходе был семейный стол, объединявший всех домочадцев ежедневно, хотя это и были остатки патриархальных времён, когда обедали, ужинали и завтракали все за одним столом, а в двадцатых годах даже ели из одной миски, хотя столовой посуды было уже достаточ­но для каждого. Застолье было степенное, и отец, да и мать не­прерывно воспитывали детей словом, показом, а иногда, изредка, за нарушение степенности, наказывали ложкой по лбу нарушителя порядка. По праздникам и семейным торжествам прививалось чувст­во родственной близости с теми родными, кто жил в отдельном до­ме или в других деревнях или в городе. Здесь же за столом про­явились чувство семейного достоинства и уважения к старшим. За столом меньших приучали к порядку и бережливости. Нельзя было оставлять кусок хлеба на столе, там более ронять даже крошки хлеба на пол; вертеться, болтать ногами, стучать ложкой о миску, ставить чашки и кринки на край стола и многое не, не... и другие правила поведения прививались детям систематически, и все принималось без обиды. За столом решались многие хозяйст­венные и домашние вопросы, как по-нынешнему на пятиминутках и планёрках, длящихся по полчаса. Все обговоренное за трапезой счи­талось окончательным указанием главы семьи. Выходили из-за стола все вместе, как и садились по приглашению матери. В страду обедали на пожне под стогом сена или на поле под суслоном (бабкой). Работали до темноты в августе, а весной и летом, в белые ночи, работу кончали, когда лошадь устанет, и ей надо дать отдых.