12 страница. Когда он выходил из себя при виде тощих, заросших сорняками колхозных полей, это была не только ярость главы государства

Когда он выходил из себя при виде тощих, заросших сорняками колхозных полей, это была не только ярость главы государства, сталкивающегося с тем, что буксует проводимая им экономическая политика. В нем бунтовало и возмущалось все то же оскорбленное хозяйское чувство, органически не переносящее криворукости и халтуры.

Аджубей рассказывает о жизни Хрущева в начале 1950 года, когда он вторично обосновался в Москве: "Он предпочитал проводить свободный день где-нибудь в колхозе, на стройке или у своих знакомых: профессора Лорха - выведенные им сорта картофеля были лучшими в стране, селекционера сирени Колесникова, садовода-мичуринца Лесничего. Люди сельского труда, "волшебники земли" вызывали у Никиты Сергеевича чувство уважения. Он всегда ценил яркие способности, таланты. Поддерживал их, увлекался. От этого и его вера в чудо. Яблоки Лесничего, сирень Колесникова, торфокомпосты Лысенко, мульчирование почв, предложенное учеными Тимирязевской академии, гидропоника, торфо-перегнойные горшочки, квадратно-гнездовой способ посадки картофеля, позже - кукуруза, убежденность в спасительной силе идей Прянишникова о поддержании плодородия земли неорганическими удобрениями и многое, многое другое постоянно завораживало его. Если учесть его деятельную натуру, необычайный напор, с которым он брался за дело, то естественно, что не все и не всегда оказывалось приемлемым, не всегда вело к той пользе, на которую он рассчитывал, но берусь утверждать: единственной его целью было - улучшить жизнь".

По-видимому, Хрущев и в самом деле видел страну как большое-большое хозяйство, которое он обязательно должен обегать, все проверить, распорядиться, как вести работы. Если бы он действительно мог повсюду поспеть, и он, и мы были бы избавлены от многих разочарований... Стиль самый неподходящий для крупного государственного деятеля, но зато естественный и органичный для хозяина, получающего не меньше удовольствия от процесса, чем от результата. Увидел, что сосед что-то новенькое применяет, - дай и я попробую!

Если бы Хрущев и вправду рожден был витать в облаках, он не выдержал бы и года жизни в опале, но он и здесь повел себя как истый "человек земли".

"Когда я сегодня встречаюсь с какими-то людьми и мы беседуем по текущим вопросам, то часто меня спрашивают, чем я занимаюсь? Отвечаю, что летом заполняю вакуум, в котором сейчас нахожусь после бурной политической жизни, работой на природе. "И что вы сеете?" - спрашивают. "Патиссоны". - "А что это такое?" Поясняю. Начинается аханье. Люди не слышали о тарельчатых тыквах. "Да разве они у нас растут?" - "Верно, - говорю, я и сам только в третий раз буду их сеять, а прежде не знал, что они могут произрастать в Московской области. Вот уже два года взращиваю их и имею прекрасный деликатес к столу. В подмосковных условиях они удаются лучше огурцов". - "А что еще вы сеете?" - "Кукурузу". Тут реагируют по-разному, улыбаются, знают, что я заядлый кукурузник. "Да, и она растет в Московской области, но не у всех, у умного растет, у дурака - нет, она не терпит глупого обращения с собой. А тех, кто со знанием дела берется за нее, она обогащает", - заостряю я тему. Единственный бич, с которым мне приходится бороться, - грачи. Эти разбойники полюбили кукурузу, выклевывают зерна, клювами выдергивают всходы, а росток отламывают и бросают".

Именно этот отрывок, в котором сказано гораздо больше, чем написано, заставил меня задуматься. Хрущев говорит, что кукуруза обогащает того, кто найдет к ней подход. Себя он явно не имеет при этом в виду. А как, интересно, он вообще относился к богатству, к деньгам - не как политик, а как человек, в своей частной жизни? Кто бы мог рассказать об этом - не из биографов, исследователей, а из людей, близко соприкасавшихся с этой семьей?

Мне повезло больше, чем я мог рассчитывать. Рада Никитична Аджубей, дочь, и Никита Сергеевич Хрущев-младший, внук Никиты Сергеевича, согласились дать мне интервью.

Рада Никитична родилась в Киеве, незадолго до того, как Хрущев уехал в Москву учиться в Промакадемии. Примерно через год семья последовала за ним. Поселились в общежитии на Покровке, в двух комнатах, находившихся в разных концах коридора. В одной родители с маленькой Радой, в другой - дети Никиты Сергеевича от первого брака вместе с няней. Хрущев пишет в воспоминаниях, что эти жилищные условия казались ему роскошными. Главное - ходить на занятия было близко.

Из рассказа Рады Никитичны я сделал два важнейших вывода. Во всем, включая денежные дела семьи, между Никитой Сергеевичем и Ниной Петровной царило полное взаимопонимание. И второе. Стиль жизни, каким он сложился в их семье в момент ее создания, не менялся потом никогда - ни в дни величия, ни в унижении опалы. Говорила Рада Никитична об отце или употребляла слово "родители" - это определялось какой-то очень тонкой, сугубо интимной работой ее памяти, имелось же в виду всегда одно и то же.

Фамилию Хрущева Нина Петровна стала носить в Донбассе, в поселке Рутченковка, где улицы после дождя так раскисали, что ноги "выходили" из сапог, обувь надо было "подвязывать" особым способом. "Когда я читала лекции в клубе, - читаем в ее записках, - то приходило много женщин. Оказалось, что их интересовала я как жена их приятеля Никитки Хрущева: какую такую он нашел не на руднике, а на стороне..." Потом она стала одной из "кремлевских жен", еще через полтора десятка лет - первой леди Советского государства, дальше - женой бесправного пенсионера, в последние годы вдовой... Ошеломляющие зигзаги судьбы! А была всегда при этом - самою собой, головокружением не страдала, дом вела твердой, властной рукой. Если считать цельность одной из доминирующих черт в характере Хрущева, жену он выбрал себе под стать.

- Мои родители оба - из крестьянских семей, - рассказывала Рада Никитична. - Про отца вы знаете, мама тоже росла в очень бедном доме, в деревне недалеко от Львова, на Западной Украине. Видимо, она была способной девочкой, каким-то образом ее определили в гимназию. С этой гимназией во время первой мировой войны она была эвакуирована в Одессу, после войны оказалась в России, а все ее родные - в Польше. Когда родители познакомились, мама преподавала, а отец учился на рабфаке.

Крестьянская психология устойчива. Мама, отец - они никогда не говорили о деньгах и не очень их ценили. Но вместе с тем я бы назвала их людьми прижимистыми. Не жадными, нет, но они строго следовали определенному распорядку: нельзя деньги тратить просто так, расходы должны быть разумными и учитываться. Отец получал зарплату, приносил домой и отдавал маме. Расходами ведала она. О том, чтобы собирать, копить деньги, речи никогда не было. Развлечения, семейные праздники? Что касается отца, он никогда об этом не думал. Это было в мамином ведении.

Конечно, было, как сейчас можно говорить, множество льгот. Бесплатный особняк, дача, которая обслуживалась за государственный счет, - уборщицы, повара.

- А правда, что даже на мебели в этом особняке были железные инвентарные бирки?

- Да, это тоже было государственное имущество. Время от времени приходили люди, все это осматривали, делали пометки в гроссбухах: все ли на месте? Личного имущества у родителей не было вообще. Когда отца в одну секунду отправили в отставку, оказалось, что у него ничего нет. Он вообще не знал, что с ним будет, достаточно долгое время... Посадят в тюрьму?

Дадут пенсию? Какую? Смогут ли они на нее жить? И где будут жить? У него не было в Москве квартиры.

При мне он сказал маме: "Слушай, а сколько у тебя денег? Хоть какие-то деньги на книжке есть?" "Да, книжка есть", - ответила мама. Какая-то там была мизерная сумма, сейчас точно не помню какая, а может быть, и не знала - я же сказала, что говорить о деньгах в семье было не принято. Эти деньги мгновенно разошлись. Пенсия была назначена - 400 рублей, но они не бедствовали. Мама была человеком очень строгим. Ничего тратить зря не разрешала. Она совсем не была жадной, но не позволяла деньгам расходиться впустую.

Такой она была всегда. Недавно я где-то прочитала: жили, как цари, заказывали на кухне что душе угодно. Совсем не так это было! Была положена определенная сумма, сверх зарплаты. На эту сумму мама могла раз во столько-то дней делать заказы. Потом ей подавали счет, и она с ним сверяла дальнейшие траты: что-то дописывала, что-то вычеркивала. Она всегда так вела хозяйство - очень продуманно, очень педантично. Ничего лишнего!

Я думаю, это было нормально в то время, не только для моих родителей, а и вообще. В Москве в те времена существовала мастерская для очень узкого круга людей, самой-самой "верхушки". Там можно было бесплатно заказать все: платья, шубы, само собой шинели. Жена Микояна, например, одевала там своих детей и многочисленных невесток. Но сам Микоян всегда следил: кто идет в мастерскую, что хочет там приобрести? Ни о чем лишнем, о каких-нибудь там норковых шубах, не могло быть и речи! А мама моя - та вообще в эту мастерскую почти не ездила.

- У нее внутри как бы работал счетчик? - уточнил я. - Какие-то бесплатные блага она принимала спокойно, они были вашей семье положены, а того, что ей казалось чрезмерным, она не хотела?

- Отец был точно таким же. Я очень хорошо помню, как к нему пришел дачный комендант - естественно, это была государственная дача, - и сказал, что пора делать ремонт и обновлять мебель. Отец посмотрел смету и больше чем наполовину ее зарубил. Зачем? И так все прекрасно! Ну, покрасить там, отциклевать пол - еще куда ни шло. А с мебелью нечего мудрить. Зачем? И эта хороша!

Так же, помню, относился и к кагэбэшникам, которые должны были обеспечивать его охрану. Кстати, он всегда своего водителя, который его возил года, наверное, с 35-го, прошел весь фронт, - всегда его просил: "Александр Георгиевич, куда мы спешим? Мы едем на дачу, вот давайте и будем держать нормальную скорость, как едут все машины. И зачем это за мной едет один хвост, другой?" Его возмущала ненужность этих штатов, этих трат. Когда по трассе проезжала его машина, кагэбэшники в кусты прятались. Чтобы их не увидели и, не дай Бог, не сократили. Может, это было смешно, но ведь и во всех странах нормальных следят, чтобы деньги тратились рационально. Я сейчас смотрю на роскошную отделку отреставрированного Кремля, президентских покоев... Просто так, чтобы было красиво! Отец никогда бы этого никому не позволил, в том числе и себе. Он вышел из достаточно аскетичной среды и сохранил в себе это. Человек он был бережливый, но к деньгам - равнодушный. Вот так, одновременно.

И хозяйство в стране - может быть, это примитивно, наивно - он пытался вести так же.

Я спросил: не помнит ли Рада Никитична, что вызвало такую ярость Хрущева в деле Рокотова?

- "Дело валютчиков" я помню смутно, но понимаю, почему валютные махинации должны были возмутить отца... Ну, просто до предела! Не только он, все тогда к этому относились очень сурово, отец же - в особенности. Знаете, когда к нему в гости, на Ленинские горы, приезжали близкие люди - сестра моя старшая, его старинные друзья, с донбасских времен, то на всякий случай снимали сережки золотые, какие-то кольца. Чтобы он не спросил: а откуда это у тебя? На какие деньги-то покупаешь?

- Но ведь такие украшения не были в то время баснословно дороги! Может быть, в его глазах какое-то необычное значение имело золото, он видел в нем особый, пугавший его чем-то символ?

- Был такой эпизод... Кто-то приехал из африканских лидеров. Привез, как принято на Востоке и в Африке, очень дорогие подарки. Золотые вещи, украшения, еще что-то. Подарил моей племяннице, мне почему-то ничего не подарил. А может, и дарил? Такой красивый, пышный, благодаря этим подаркам, получился прием. А как только он кончился, всех одаренных тут же, в Кремле, проводили в заднюю комнату, там сидел Никита Сергеевич и самолично у всех эти подарки отбирал, чтобы сразу же сдать их в казну. Что же касается Рокотова - тут, к сожалению, я не очень могу вам помочь. Думаю только, что наверняка очень много зависело от того, как ему об этом было доложено, как представлено. Не сам же отец говорил с Роко-товым, вел допрос!

Напоследок я спросил: как сейчас, столько лет спустя, оценивает дочь Никиты Хрущева перспективы, которые открылись бы перед страной, если бы ее отец не был отстранен от власти?

- Я думаю, свою программу - она, безусловно, у него была, он вовсе не действовал так спонтанно, как это часто изображают, - он исчерпал. Он уже не видел, что дальше. Шла пробуксовка. Так, как он все себе представлял, - не получалось, а радикальных новых идей не было. Подспудно он все время думал о том, как ограничить власть - с одной стороны, партийную, с другой чиновничью. Тогда - я честно скажу, хоть это прозвучит наивно, - и мне казалось: вот придут новые люди и это будет новый толчок в развитии... А получилось - все на 100 процентов наоборот. Пьер Сэлинджер, пресс-секретарь Белого дома во времена президентства Кеннеди, наш с мужем приятель, высказал свое ощущение. Если бы Кеннеди не убили, если бы Хрущева не отстранили - мир бы пошел по другому пути. Я часто вспоминаю эти слова...

Правда ли, что в скромности материальных притязаний, доходящих до аскетизма, Хрущев был всего лишь сыном своего времени? Скромность вождей революции - одна из излюбленных тем пропаганды, пронзавшая простодушные сердца, как сам Хрущев был в свое время сражен наповал сталинским вниманием к уличным туалетам. Такой человек - а в своей отцовской заботе о людях не гнушается подобной бытовой шелухой! Такие люди - а не позволяют себе ни лишнего куска, ни лишних, сверх самого необходимого, удобств! Свергнутая власть укрепляла свой имидж фантастической роскошью. Новая, пролетарская власть по элементарным законам психологии обречена была работать на контрасте. Партмаксимум, "зарплата руководителей страны, не должна быть выше зарплаты среднего рабочего"... Этические нормы тесно переплетались с официально установленными.

Эдвард Радзинский, с книгой-исследованием которого я сверялся, приводит письма жены Сталина Надежды Аллилуевой мужу. "Иосиф, пришли мне, если можешь, рублей 50, мне выдадут деньги только 15 октября в Промакадемии, сейчас я сижу без копейки"; "Сегодня утром нужно было в Промакадемию к 9 часам, конечно, вышла в 8.30. И что же - испортился трамвай. Стала ждать автобуса - нет его! Тогда я решила, чтобы не опоздать, сесть на такси... Отъехав саженей сто, машина остановилась. У нее тоже что-то испортилось. Все это ужасно меня рассмешило. В конце концов в Академии я ждала два часа начала экзамена..." Такими были нравы, когда Сталин приблизил к себе Хрущева, и я думаю, что Никита Сергеевич принял их, даже не заметив, как должное.

Последние годы жизни Брежнева, когда все знали о его любви к дорогим подаркам, о том, что его жена скупает драгоценности, а сам он собирает коллекцию дорогих автомобилей и эти "хобби" разделяет вся партийная вертикаль, я от многих слышал: да, Сталин был диктатор и кровопийца, но он жил скромно и своих приближенных принуждал к тому же. Действительно, Сталин был равнодушен к деньгам и ко всему, что на них покупается. Зачем ему было тешиться символической игрой во власть, которая, если присмотреться, стоит за влечением к деньгам, когда все его помыслы были прикованы к реальной, абсолютной, не знающей никаких ограничений власти? В молодости, когда он был террористом-экспроприатором, через его руки проходили гигантские суммы - но все они предназначались Ленину, партии, к его рукам не прилипало ни копейки, притом что он был нищим. Он похоронил первую жену - она заболела, а в доме не было денег на лечение, он пережил эту утрату, как величайшую трагедию. Так же рассказывает об отце Светлана Аллилуева. При огромном внимании к мельчайшим штрихам быта о деньгах она не упоминает. В их доме денег как бы не существовало.

Но так было не всегда. С начала 30-х годов Сталин отменил суровый аскетизм первого десятилетия революции. Радзинский цитирует известного деятеля Коминтерна академика Е. Варгу: "Под Москвой на огромных участках земли возводятся роскошные правительственные дачи со штатом охраны. На них трудятся садовники, повара, горничные, специальные врачи, медсестры - всего до полусотни человек прислуги - и все это за счет государства. Персональные спецпоезда, персональные самолеты, персональные яхты, множество автомобилей, обслуживающих руководителей и членов их семей. Они практически бесплатно получают все продукты питания и предметы потребления. Для обеспечения такого уровня жизни в Америке нужно быть мультимиллионером".

Но мультимиллионер - собственник, а советские вожди и в этом смысле представляли собой нечто совершенно иное: они были пользователями. Слово "роскошь" в описании академика Варги употреблено совершенно напрасно. Сколько бы ни стоили, в денежном выражении, эти дачи и автомобили, во сколько бы ни обходилось содержание прислуги - никакой игрой символов это не оборачивалось. Просто - удобства, элементы среды, не вызывающие никаких эксклюзивных психологических резонансов. Конкистадоры, впервые попавшие в Вест-Индию, были потрясены при виде того, как небрежно, равнодушно пользуются местные жители золотом. На золоте, в точном смысле слова, едят и пьют, по золоту ходят - и хоть бы что, ноль эмоций!

Из всего, что символизируют деньги, богатство, важнейшее - свобода, расширение границ выбора. И в этом смысле среда обитания высших советских руководителей тоже была в то время мертва. Вслушайтесь, как это звучит: царский дворец. Мы живем в царском дворце. Головокружительно! Но как попадала, например, семья Хрущевых на летний отдых в Ливадию? Звонил Власик, начальник охраны Сталина, и передавал его распоряжение, куда нынче едет семья. Сказать: "не хотим, у нас другие планы", - категорически исключалось. Летом 1949 года, рассказывает Аджубей, уже бывший в то время мужем Рады, назначено было ехать в Крым. "Во флигеле для свиты отдыхала семья Хрущева, во дворце - Светлана Сталина и ее второй муж Юрий Жданов. Никакого общения между нами не было, семейные знакомства не поощрялись. Мало ли что могло случиться завтра"...

Любопытно, что вожди, точно так же, как и все советские люди, подписывались на заем. Облигации хранили среди самых важных документов, с волнением склонялись над таблицами очередного выигрыша... Ну, может быть, не сами вожди - их жены, но это дела не меняет. Точь-в-точь как в еврейском анекдоте: "Если бы я был царем, я жил бы лучше, чем царь, - я бы еще немножечко шил".

В один прекрасный день (это тоже из рассказов Аджубея) жена Булганина, возглавлявшего в первые хрущевские годы правительство, обнаружила, что самый крупный выигрыш - 100 000 рублей - выпал им! В руках у нее был только перечень номеров, сами облигации хранились в сейфе, в служебном кабинете Булганина. Но когда достали всю пачку и стали перебирать в поисках счастливого номера, его как раз не оказалось. Скандал!

"Булганин тут же позвонил Хрущеву и рассказал о странной пропаже, - читаем у Аджубея. - Никита Сергеевич порекомендовал сообщить по всем сберегательным кассам, чтобы задержали предъявителя. Через несколько дней в сберкассу на улице Горького явилась женщина. Ее поздравили с выигрышем, сказали, что день-два уйдет на экспертизу, как положено, а затем ей выплатят деньги. Назначили срок, когда прийти. Когда женщина явилась, ее задержали. Она призналась, кто ей дал облигацию, назвала фамилию, имя, отчество человека. Тут же было установлено, что это помощник Маленкова. Но как она попала к нему? Скоро все прояснилось. Маленкову поручили составить опись всех предметов, хранившихся в многочисленных сейфах. Работа заняла у него не один месяц. Чего только не было в тех сейфах: косметика, отрезы тканей, драгоценности, рулоны картин выдающихся мастеров живописи, конфискованные в свое время у арестованных, оружие. Один из сейфов был туго набит облигациями. Помощник Маленкова признался, что, когда он переписывал час за часом, день за днем тысячи облигаций, его черт попутал. Несколько пачек бериевских, то есть теперь уже как бы ничьих, облигаций он сунул к себе в карман. Одна из них и оказалась выигрышной, но одновременно и дважды уворованной"...

Можно сказать: то - Берия, личность со многими признаками патологии, была среди них, следовательно, и эта, полностью иррациональная алчность. Но я все же думаю несколько по-иному. Берия выделяется главным образом тем, что его сейфы были подвергнуты ревизии. Другие имели лучшую возможность до конца сохранить свои тайны.

Но к Хрущеву, я почему-то уверен, это не относится. Конечно, свидетельство членов семьи бесценно, но в то же время всегда оставляет сомнение в невинном лукавстве, в необъективности: ведь они тоже были частью его жизни. Но мне удалось разыскать людей, которые, не имея к Хрущеву никакого отношения, бывали у него на даче и на Ленинских горах - приходили в гости к детям. Их общий отзыв - хозяева были абсолютно равнодушны к обстановке, жилье поражало безликостью, отсутствием вещей, которыми - это всегда чувствуется - обитатели дома дорожат. Вся мебель, чтобы не испортилась - имущество-то казенное! - затянута белыми матерчатыми чехлами. Я вспомнил простыни с огромными чернильными штампами "5-й Дом Советов", потрясшие в свое время молодого хрущевского зятя... Видно, психологически так и не состоялось у Никиты Сергеевича переезда из общежития в свой дом, просто из совсем убогих условий он переходил в более комфортные - каждое следующее общежитие становилось просторнее, увеличивалось, следовательно, число заполнявших его предметов, пока не дошло до особняка, стоящего в окружении деревьев, - вершина мечтаний человека в XX веке. Но психологический акт присвоения у Хрущева не происходил, ни деньги, ни вобравшие их в себя вещи не встраивались в его личность. Все это было для него государственным, то есть - общим, общенародным. Сегодня досталось ему, завтра может перейти к другому...

Мне кажется, что уникальные особенности судьбы Хрущева умертвили в нем все собственнические инстинкты, неотделимые от крестьянской ментальности. Он не ощущал себя ни бедным, ни богатым, в нем атрофировались психические механизмы, ведающие этим разделом самоопределения. Он был никем, личностью в этом смысле глубоко маргинальной. И как все маргиналы, жил под прессом сильнейших бессознательных страхов и тревог, доходящих до апогея в те минуты, когда ситуация требовала максимального включения именно этих, отсутствовавших у него структур психики. Нечто подобное происходит во внутреннем мире слепцов, когда обстоятельства диктуют настоятельную необходимость увидеть, что происходит вокруг.

Девочки и мальчики, бывавшие у него в доме, отмечали про себя, насколько Нина Петровна строже их собственных матерей. Отсутствие баловства, прежде всего в форме "на, дорогая, три рубля и ни в чем себе не отказывай", доходило до крайности. Однажды внучку Хрущева перед студенческой вечеринкой друзья попросили сбегать в магазин за хлебом. Выяснилось, что девушка не знает, сколько стоит батон! Пятерку? Пятьдесят рублей?

Жесткие условия, в которые были поставлены дети Хрущевых, можно объяснить педагогической мудростью, редкой, увы, среди баловней судьбы. Дети - они еще никто и ничто, они ничем не заслужили преимуществ перед сверстниками. Не в том, что на деньги накладывалось что-то вроде табу, в самом этом выводе денег из поля обычных семейных разговоров и обсуждений мне чудится какая-то чрезмерность, отдающая иррациональностью. Может быть, это тоже было проявлением страха.

И тогда становится понятно желание стереть в порошок валютчиков - не просто наказать их примерно, а уничтожить следы их пребывания на земле. Из их манипуляций с деньгами (с валютой! с золотыми деньгами!) проистекал, в глазах Хрущева, не просто конкретный экономический вред - они виделись ему неким подобием шаманов, чернокнижников, общающихся с тайными могущественными силами, безусловно враждебными...

В разговоре с Никитой Сергеевичем-младшим я нашел немало подтверждений этой своей гипотезе.

Глава 3. Человеческое измерение

1. Безотказная наживка

Все изменилось с тех пор: люди, нравы, лозунги, даже масштаб цен. А вот особая роль денег в человеческой жизни осталась.

31 декабря 1991 года, поздним вечером, я подошел к автобусной остановке, чтобы ехать к друзьям встречать Новый год. Прислонившись к столбу, стояла женщина и горько плакала. Время было тревожное, напряженное, взрывов предновогоднего веселья кругом не замечалось, и все-таки о празднике мы не забывали. А тут такое явное горе... Я подошел, спросил, что случилось, нельзя ли чем-нибудь помочь.

- Да кто нам теперь поможет? Я в магазине работаю, сегодня прислали нам новые цены - с завтрашнего дня будут вводить. Сидели до сих пор, писали новые ценники... Вы бы только их видели! Как мы теперь будем жить?

Жизнь и сейчас продолжает дорожать, порой заметно. То и дело возникают слухи - подскочат цены на сахар, или на бензин, или еще на что-нибудь, да так сильно! Уже объявлено официально о значительном повышении платы за жилье и коммунальные услуги. Это вызывает беспокойство, раздражение, у многих - тревогу. Но ничего похожего на то отчаяние, на ту парализующую растерянность я теперь не наблюдаю.

Одно объяснение лежит на поверхности. Мы привыкли, приспособились, набрались полезного опыта. Не берусь судить, большинство или меньшинство, но в любом случае часть населения, вполне достаточная, чтобы иметь определенный вес в общественном мнении, нашла свои способы решения финансовых проблем - законные и не вполне законные, свои выходы из трудного положения. В сознании закрепились модели, цепочки действий, наличие которых и придает человеку уверенность: если случится то-то, вот какие меры я приму. Сама нестабильность стала устойчивой, обжитой, колебание почвы под ногами не вызывает паники и депрессии.

Но есть и другая причина. От рождения до зрелых, а многие и до пожилых лет мы прожили в мире неподвижных, неживых денег. Годами не менялись цены на товары, с которыми мы соприкасались ежедневно. Подорожание (незначительное, смешно теперь вспоминать) мяса и масла при Хрущеве нанесло убойной силы удар по его популярности. Подорожание водки при Брежневе стало знаком особой эпохи. И годами же не менялась наша собственная цена, выраженная в зарплате. Человек мог проработать до пенсии и за все это время не больше трех-четырех раз испытать радость прибавки, и то - на 10-20 процентов. Если больной говорил мне, где и кем он работает, я и не расспрашивая знал, сколько примерно он получает.

Высокие цены вызвали шок. Но еще сильнее травмировали психику цены непостоянные, плавающие, не позволяющие себя запомнить. Вы подходите к киоску, и вам продают сигареты, допустим, за три тысячи. А через два шага, в соседней будке такая же точно пачка стоит четыре. Сейчас-то к этому не только привыкли, но даже оценили преимущество. Тоже из области транспортных впечатлений, - две немолодые дамы, сидящие за моей спиной, по облику и по разговору - заботливые хозяйки, обменивались стратегическим опытом: какие продукты выгоднее покупать на ярмарке у Бутырского рынка, а какие - на ярмарке у стадиона "Динамо". Если не полениться, проехать две лишние остановки, то на каждой покупке можно сэкономить полторы-две тысячи, а сложить все вместе - за несколько дней набегает стоимость целого дневного рациона семьи. А поначалу этот разнобой выводил из равновесия, люди кричали на ни в чем не повинных продавцов, грозили пожаловаться.

То же - и с деньгами, которые нам платят. Сменив место или характер работы, можно увеличить свои доходы на один-два порядка. Никакой логики, никакой справедливости в этом нет, такие факторы, как квалификация, знания, общественная ценность труда, не учитываются никак - но это другая тема. Я же сейчас говорю только о том, что исчезла былая статичность, пропали раз и навсегда установленные финансовые рамки, появилась возможность охоты за деньгами.

Намеренно ограничиваюсь примерами самыми массовыми, рядовыми, а потому невыразительными на фоне тех грандиозных метаморфоз, которые происходят с людьми и с деньгами на вершине социальной пирамиды, где, как говорят, сосредоточены десять процентов российского населения. "Новые русские" - ставшее уже привычным наименование понимается обычно в том смысле, что эта только что заявившая о себе плеяда во всем: в социальном статусе, в образе и стиле жизни, в психологии, ну и конечно, в объемах собственности, - далеко, на расстояние полной несовместимости, оторвалась не то чтобы даже от старых, а вообще от всех прочих русских. Но они и по отношению к самим себе, какими были прежде, - тоже абсолютно новые, и это может засвидетельствовать каждый, кто в силу давнего знакомства имеет возможность сравнить какого-нибудь Петю, в бытность его младшим научным сотрудником, с нынешним Петром Ивановичем, вице-президентом крупного банка. Вот где масштабы, вот где чудеса перевоплощения! И все же несравненно более скромные, не бросающиеся в глаза изменения, которые происходят в жизни средних сословий, кажутся мне ничуть не менее достойными анализа и разговора.

Наши деньги по-прежнему называются рублями, но они почти ничего общего не имеют с прежними. И по тому, как их можно добыть или потерять, и по тому, на что можно их потратить, и по тому, каким образом их удается накапливать и приумножать. Вместе с деньгами неузнаваемо изменились мечты и надежды, связанные с ними, взгляд человека на окружающих и на самого себя и даже отношения между людьми. Изменилась психология денег. И это затронуло абсолютно всех, независимо от толщины кошельков.