НАУКОУЧЕНИЕ В ЕГО ОБЩИХ ЧЕРТАХ

 

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Я напечатал это рассуждение, которым я закончил лекции, прочитанные мной в этом полугодии, собствен­но для своих слушателей, с целью облегчить им, при повторении, обзор целого. Если же оно попадет в дру­гие руки, и, пожалуй, даже в руки людей, считающих себя вправе рассуждать о философии, то может случить­ся, что поразмыслив над ним, они увидят, какое преврат­ное понятие они до сих пор имели о наукоучении и каких невероятных ошибок полны их собственные по­пытки указать правильный путь философствующему рассудку. Конечно, они не поймут, что для того, чтобы философствовать, необходимо подняться до действи­тельно свободного и творческого мышления, а никак не ограничиваться созерцанием какого-то приблизи­тельного мышления, а до сих пор они это только и мог­ли, отсюда и произошли все утверждаемые ими неле­пицы. И они никогда не перестанут лезть в область, превышающую их способности, ибо это единственное, на что они способны.

 

Берлин,март, 1810 г.

§1

Наукоучение, оставляя в стороне всякое частное и определенное знание, исходит из безусловного зна­ния в его единстве, которое оно считает имеющим бытие: при этом оно прежде всего задает себе вопрос: каким образом знание может быть и какова его внут­ренняя и простая сущность?

От наукоучения не укрывается следующее: сам по себе безусловно существует только Единый Бог, и Бог не есть мертвое понятие, только что нами высказан­ное, но он сам в себе есть чистейшая жизнь. Он не мо­жет в самом себе изменяться или определяться и де­лать себя иным бытием, ибо в его бытии дано все его бытие, и вообще все возможное бытие, и ни в нем, ни вне его не может возникнуть новое бытие.

Итак, если знание все же должно быть и не должно быть самим Богом, то, так как ничего нет, кроме Бога, оно может быть только Богом, но только Богом вне Бога; бытием Бога вне его бытия; его обнаружением, в котором он вполне таков, как он есть, оставаясь в то же время в самом себе вполне таковым, как он есть. И та­кое обнаружение есть образ или схема.

Если эта схема существует, то она, безусловно, су­ществует только потому, что существует Бог, и также верно, как он существует, и она не может не быть,— это может стать ясным только через непосредствен­ное бытие схемы, ибо она существует только не­посредственно. Но никоим образом не следует представлять ее как действие Бога, вызванное особым актом его, ибо таковой вызвал бы изменение в нем самом; но ее следует рассматривать как непосредствен­ное следствие его бытия. Схема существует в своем формальном бытии безусловно, так как сам Бог суще­ствует безусловно, хотя она и не есть он сам, а только его схема. С другой стороны, кроме Бога ничего не может быть кроме схемы, никакое внутреннее в себе

самом покоящееся бытие, ибо таков только он один; кроме него может быть только его схема; бытие вне его и означает именно его схему, так что оба выраже­ния однозначны.

 

 

§2

Далее, так как от наукоучения не может укрыться, что действительное знание не является единым, ка­ким оно его мыслило, но многообразным, то для него возникает вторая задача: указать основание этого ка­жущегося многообразия. Само собой разумеется, что это основание оно не должно искать где-либо в дру­гом месте, как только в хорошо известной ему сущ­ности знания как такового. Поэтому задача остается, несмотря на свою кажущуюся двойственность, одной и той же, а именно: изобразить внутреннюю сущность знания.

 

 

§3

Это бытие вне Бога не может быть связанным, го­товым и мертвым бытием, ибо и Бог не есть такое мертвое бытие, а скорее жизнь, но оно должно быть простой, чистой способностью, ибо именно способ­ность и есть формальная схема жизни, и притом, это может быть способностью к осуществлению только того, что в ней заложено, т. е. схемы. Так как эта спо­собность выражает определенное бытие, схему бо­жественной жизни, то она, конечно, определена, но только так, как может быть определена абсолютная способность, — законами, и именно условными за­конами: если действительно должно быть то-то и то-то, то при этом условии способность должна действо­вать так-то и так-то.

 

§4

Следовательно, действительное бытие вне Бога может быть достигнуто только через самовыполне­ние (dieSichvollziehung) абсолютной способности, но эта последняя может выполнять только схемы, кото­рые становятся действительным знанием только по­средством сложного действия над ними. Поэтому то, что существует вне Бога, существует только благода­ря абсолютно свободной способности, как знание этой способности и в ее знании; и иное бытие, кроме действительно сокрытого в Боге бытия, безусловно, невозможно.

 

 

§5

Теперь перейдем к определению этой способности законами; во-первых, она определяется самой собой как способность действительного знания. Но в состав действительного знания входит выполнение способ­ностью какой-нибудь схемы. Затем необходимо, что­бы посредством той же самой способности и в том же самом состоянии эта схема признавалась бы за схему, схема же вообще признавалась бы несамостоятельной и нуждающейся для своего существования в некото­ром бытии вне себя. Непосредственным и конкретным выражением этого признания, которое никоим обра­зом не доходит до сознания в действительном знании, и только в наукоучении возвышается до сознания, сеть само действительное знание в своей форме. В силу это­го признания полагается вовне нечто, долженствую­щее быть объективно и независимо от знания, причем схема оставляется совершенно без внимания. Так как в этом знании объекта даже схема сокрыта, то тем бо­лее остается скрытой и невидимой способность, как создающая ее. Это основной закон формального зна­

ния. Следовательно, поскольку развивается способ­ность к такому знанию, она, как мы видели, развивается не просто схематизируя, но схематизируя схему как таковую и признавая ее за несамостоятельную сущ­ность: не потому, что она к этому непосредственно вынуждена, а потому, что только действуя так, она при­ходит к знанию.

Вследствие этого многое, что есть действительное обнаружение этой способности, в действительном знании остается невидимым. Поэтому если способ­ность и все ее обнаружения должны быть введены в знание, то это может совершиться только в ином, чем вышеупомянутое, знании, и совокупное знание обяза­тельно должно распасться на различные части вслед­ствие противоречия между законом формы видимос­ти (Sichtbarkeit) и тем, что оно видит себя в своей полноте.

 

 

§6

Далее, внутри этого своего формального бытия способность определена безусловным долженствова­нием. Она должна видеть себя как схему божествен­ной жизни, что она и есть первоначально и един­ственно благодаря чему она существует. Поэтому это и есть ее абсолютное определение, вполне исчерпы­вающее ее как способность. Она должна видеть себя как схему божественной жизни, однако первоначаль­но она не более чем способность, хотя, несомненно, эта определенная способность осуществления схемы Бога; но если она должна видеть себя в действитель­ности как такую схему, то ей следует самой посред­ством выполнения способности действительно сде­лать себя такой.

§7

Видение себя (dasSichsehen) как долженствующую и могущую способность и действительное выполне­ние этой способности, в случае если и это последнее должно быть, видимо, не совпадают, и фактическая воз­можность последнего обусловлена совершившимся выполнением первого.

Способность должна видеть себя как божественную схему не через свое простое данное ей бытие, ибо она не есть такое данное бытие, но через выполнение спо­собности. Поэтому ей должно быть уже заранее извест­но, что она есть такая способность, и как познать себя при выполнении ее; это для того, чтобы она могла на­правлять свой взор на эти признаки и по ним судить о выполнении.

Или представим это так через выполнение способ­ности в ней возникает схема и сознание того, что за­ключено в схеме, и больше ничего (§5). Формальное дополнение, выходящее за пределы непосредственно­го содержания схемы, состоящее в том, что это есть схема Бога, в ней не заключается и может быть пере­несено на нее только вследствие признака, воспри­нимаемого при непосредственном выполнении. Но этот признак заключается именно в том, что способ­ность приводится в исполнение с абсолютной свобо­дой вследствие признанного всеобщего долженство­вания.

 

 

§8

Если способность должна видеть себя как должен­ствующую, то необходимо, чтобы раньше этого опре­деленного видения себя как принцип она видела бы вообще, а так как она видит только посредством соб­ственного саморазвития, то необходимо, чтобы она

развивалась, причем она не может в этом развитии видеть себя непосредственно как принцип. Эта ясно выраженная необходимость существует для того, что­бы способность могла видеть долженствование, поэто­му ее можно назвать долженствованием долженству­ющего, именно долженствованием его видимости; поэтому это долженствование содержится в первона­чальном определении способности через ее бытие из Бога. Итак, если она себя вообще не видит как прин­цип, то она в том же самом едином состоянии не мо­жет видеть себя как таковой; отсюда ясно, что эти два способа знания не совпадают. Знание через невиди­мый непосредственно принцип мы называем созер­цанием.

 

 

§9

Так как в созерцании не схематизируются ни спо­собность, просто как таковая, ни божественная жизнь, ибо созерцанием обусловлена фактическая возмож­ность такого схематизирования, то очевидно, что для него остается простая форма (Gestalt) способности как данной. Это (§5) есть способность глядеть (Hins-chauen), не направленная на единую божественную жизнь, которая на этой ступени остается скрытой, способность неопределенная и совершенно необуз­данная, однако абсолютная и, следовательно, беско­нечная способность. Поэтому она схематизируется как обнимающая бесконечность одним взором (про­странство), себя же она схематизирует в том же нераз­дельном созерцании, как нечто сосредоточившееся и сжавшееся в ограниченном пункте этой бесконечно­сти, нечто в себе самом тоже бесконечно делимое, как сгущенное бесконечное пространство в другом про­стом бесконечном пространстве, или как материя: и в этом случае она схематизирует себя как бесконеч­ную способность сосредоточения, следовательно, как безграничный материальный мир в пространстве; и все это, на основании приведенного (§5) основного закона знания, необходимо представляется знанию как действительное и само по себе существующее бытие.

Далее, именно в своем только формальном бытии это есть способность, абсолютно начинающий прин­цип. Чтобы схематизировать себя как таковой, для со­зерцания ей необходимо раньше своей деятельности увидеть возможность этого действия, и ей должно ка­заться, что она может его совершить, а может и не со­вершать. Это возможное действие, она не может уви­деть в абсолютном долженствовании, которое на этой ступени еще невидимо, поэтому она его видит в так же слепо схематизированной причинности, которая, од­нако, не есть непосредственно причинность, а кажет­ся, что она становится таковой вследствие видимого выполнения-способности. А такая причинность есть влечение. Способность должна чувствовать влечение к тому или иному действию, но это не определяет не­посредственно ее деятельности, так как такая непос­редственность заслонила бы от нее проявление ее сво­боды, а в ней-то весь вопрос.

Эта деятельность, вызванная влечением, может быть только воздействием на телесный мир. Поэтому вле­чение к деятельности созерцается в непосредственном отношении к телам; вследствие этого эти последние чувствуются в этом непосредственном соотношении и получают через это отношение внутреннее качество, которое больше, чем только заполнение пространства; этим замечанием мы завершили определение тел, быв­шее раньше неполным.

Если в результате этого влечения и явления само­определения способность увидит себя как действую­щую в действительности, то она должна увидеть эту деятельность в той же форме созерцания, как и теле­сный мир, то есть она должна увидеть себя в форме тела, при этом в двояком отношении к телесному миру:

частью как внешнее чувство, чтобы чувствовать отно­шение телесного мира к своему влечению, частью как орган, чтобы созерцать свое воздействие на него.

В этой деятельности она дана себе как способность, остающаяся ^самоопределении неизменной, не исчер­пывающаяся никакой деятельностью, и потому бес­конечная способность. В этом созерцании своей еди­ной бесконечной способности возникает для нее бесконечность, но не такая, как вышеупомянутая, зак­люченная в едином взоре, а такая, в которой она мо­жет созерцать свою бесконечную деятельность; бес­конечный ряд следующих один за другим членов — время. Так как бесконечная деятельность может рас­пространяться только на телесный мир, то вследствие единства созерцания время переносится и на него, несмотря на то что свойственная этому миру беско­нечность уже выражена в бесконечной делимости про­странства и всех его частей.

Ясно, что состояние, в котором способность отда­ется исключительно созерцанию телесного мира и им исчерпывается, не совпадает с тем состоянием, когда она сознает свое влечение воздействовать на познан­ный уже мир; однако и в последнем состоянии сохра­няется схема вещей, которые должны быть для того, чтобы влечение могло быть перенесено на них; это и образует связь между этими двумя несовпадающими состояниями созерцания.

Вся эта область созерцания есть, как было выше ука­зано, выражение и схема простой способности. Так как способность без схемы божественной жизни есть не­что, а здесь она именно и схематизируется в этом сво­ем ничтожестве, то и вся эта область есть ничто, и приобретает некоторое значение только благодаря своему отношению к действительному бытию, ибо она обусловливает его фактическую возможность.

 

§10

Далее, способность предназначена к тому, чтобы возвыситься до видения долженствования, фактичес­кое выполнение которого теперь, когда вся область со­зерцания налицо, возможно непосредственно и безус­ловно. Но как и каким способом совершится этот подъем? То, что удерживается в созерцании и собствен­но составляет его корень, есть влечение. Благодаря ему способность тяготеет к созерцанию и остается у него в плену. Следовательно, условием выполнения способ­ности и собственным актом ее должен быть отказ от влечения, уничтожение его как невидимого и слепого влечения к схематизированию, а тогда вместе с отпа­дением принципа отпадет и его следствие — пребыва­ние в плену у созерцания. Тогда знание предстанет как единое, каким его видело с самого начала наукоуче­ние; в этом своем существенном единстве оно пости­гается как несамостоятельное и нуждающееся в носи­теле, в Едином, существующем безусловно через самого себя. Эта форма знания уже не есть созерца­ние, а мышление, и именно чистое мышление, или умопостижение.

 

 

Прежде чем продолжать далее, нам следует, исходя из этого центрального пункта, добавить к изложенной нами области созерцания недостающее ей определе­ние. Под влиянием одного слепого влечения, в кото­ром отсутствует единственно возможное направление долженствования, способность в созерцании стано­вится неопределенной, и именно там, где она схема­тизируется как абсолютная — бесконечной; там же, где она дана как определенное, как принцип, по крайней мере, многообразной. Способность, путем вышеуказан­

ного акта умопостижения, освобождается от этого вле­чения и направляется на единое. Как несомненно, что для порождения этого единства, — а именно сначала внутренне и непосредственно в самой способности, ибо только при этом условии его можно увидеть внеш­не в схеме, — необходим был особый акт, так же не­сомненно, что в сфере созерцания способность созер­цалась не как единое, а как многообразное; эта способ­ность, которая только через самосозерцание сделалась я, в этой сфере не была единымя, а необходимо распа­далась на мир многихя.

Но это не в форме самого созерцания. Первоначаль­но схематизирующий принцип и принцип, признаю­щий эту схему непосредственно и в акте ее образова­ния за схему, всегда составляют численно одно, а не два, и поэтому в области созерцания непосредствен­но созерцающее свое созерцание есть нечто един­ственное, замкнутое в себе, обособленное и в этом от­ношении недоступное для другого; это есть неделимое каждого, и оно у каждого может быть только одно. Од­нако это разделение на многиея должно обнаружить­ся в той форме, которая одна только порождает един­ство — в форме мышления; поэтому описанный индивид, хотя и останется единым в непосредствен­ном самосозерцании, находит себя при постижении себя в мышлении единым в мире сходным с ним ин­дивидом, а так как эти последние он не может непос­редственно созерцать как свободные принципы, как он созерцает самого себя, то он может признать их за та­ковые только путем умозаключения, основываясь на способе их воздействия на чувственный мир.

Из этого дальнейшего определения сферы созерца­ния, а именно, что в ней принцип, который един через свое бытие в Боге, распадается на множество принци­пов, следует другое определение. Само это распадение в едином мышлении и всегда сопровождающее его вза­имное признание было бы невозможно, если бы объект созерцания и деятельности всех не был бы одним и тем же, для всех одинаковым миром. Созерцание чув­ственного мира существует только для того, чтобы на нем я могло увидеть себя как абсолютно долженству­ющее. Но для этого достаточно, чтобы созерцание та­кого мира просто было, а каково оно— это не играет никакой роли, ибо для этой цели пригодна всякая его форма. Ноя кроме того должно признать себя как Еди­ное в данном множествея, а для этого, кроме вышеука­занных общих определений чувственного мира, тре­буется еще следующее: чтобы он был для всякого созерцающего индивида одним и тем же. Одно и то же пространство и одно и то же заполнение его для всех; однако всякой индивидуальной свободе предоставля­ется воспринимать это общее заполнение в особой вре­менной последовательности. Для всех одно и то же время и его заполнение чувственными событиями, однако в собственном мышлении и деятельности вся­кий свободен заполнять его на свой лад. Требование видимости долженствования (§8) в том виде, как оно исходит из Бога, обращено к Единому принципу, ибо из Бога исходит Единый принцип. Таким образом, бла­годаря единству способности для всякого индивида безусловно возможно, и каждому, если только он на­ходится на пути к познанию долженствования, не­обходимо схематизировать свой чувственный мир по закону той первоначальной согласованности. Я мог бы сказать: он безусловно может и ему необходимо при данном условии построить истинный чувственный мир, который, кроме выведенных выше общих и фор­мальных законов, не имеет никакой истины или ре­альности, кроме общей согласованности.

 

 

§12

Вернемся к чистому мышлению, или умопостиже­нию (§10). Оно понимает знание как единственно воз­можную схему божественной жизни. В этом мышле­

нии я имею знание не непосредственно, а только в схеме; еще менее обладаю я непосредственной боже­ственной жизнью, которая для меня есть только схема схемы, вдвойне умерщвленное понятие. Я размыш­ляю, — а способность к размышлению всегда содер­жится на ниже указываемом основании в общей спо­собности, — я размышляю, что я понимаю только что сказанное, что, следовательно, я могу это понимать, что так как, согласно установленному выше взгляду, знание есть выражение Бога, то и сама эта способность есть его выражение; что способность существует для того, чтобы быть выполненной, что поэтому я, в силу моего бытия из Бога, должен понимать ее. Только пу­тем этого размышления я прихожу к сознанию, что я безусловно должен; но я должен прийти к этому со­знанию. Поэтому в общей способности должна зак­лючаться абсолютная способность к этому размыш­лению, также в силу моего бытия из Бога, что мы и должны были доказать. Следовательно, вся эта рас­смотренная теперь сфера открывается как требова­ние того, чтобы я, сознанный в сфере созерцания принцип, чтобы я видел, что я должен. В ней л, кото­рое путем простого размышления должно сделать себя видимым непосредственно как принцип, есть принцип схемы, как это явствует из установленного взгляда на знание в его единстве и на божественную жизнь как его носителя, причем я после непосред­ственного размышления могу прибавить: я это думаю, я устанавливаю этот взгляд. Это знание посредством принципа, зримого непосредственно как принцип, есть, как было сказано, чистое мышление, в отличие от знания посредством непосредственно невидимо­го принципа, которое есть созерцание.

Таким образом, чистое мышление и созерцание не­совместимы в том отношении, что первое упраздняет и уничтожает второе в самом его принципе. Связь же их заключается в том, что созерцание обусловливает фактическую возможность чистого мышления, а так­же в том, что возникшее в созерцании л сохраняется как простая схема (ибо в своей действительности оно уничтожается вместе с влечением) в чистом мышле­нии и в этом отдает себе отчет.

 

 

§13

В этом описанном нами мышлении я мыслю про­сто знание как могущее быть схемой божественной жизни, а так как эта возможность есть стремящееся к бытию выражение Бога, то и как долженствующее быть ей, но никоим образом я не есть эта схема. Быть ей в действительности не может меня принудить никакая сила, точно так же как раньше ничто не мог­ло меня принудить хотя бы к созерцанию истинного чувственного мира или к чистому мышлению и тем возвыситься до действительного, но пустого пости­жения абсолютно формального долга. Это заключе­но в моей способности, но теперь, когда все факти­ческие условия выполнены, это зависит от меня непосредственно.

Итак, если я, отбросив с одной стороны призрач­ное созерцание, с другой — пустое умопостижение, вы­полню с полной свободой и независимостью от них то, на что я способен, что тогда воспоследует? Схема, то есть знание, которое я уже знаю через умопостиже­ние как схему Бога, но которое в осуществленном те­перь знании непосредственно представляется мне как мой безусловный долг. Знание, содержание которого не вытекает ни из чувственного мира, ибо он уничто­жен, ни из рассмотрения пустой формы знания, ибо и от этого я отказался, но которое существует через себя, безусловно, как оно есть, подобно тому как и боже­ственная жизнь, схемой которой оно является, суще­ствует безусловно через себя, как она есть.

Итак, я знаю, что я должен. Но всякое действитель­ное знание сопровождается благодаря своей формаль­

ной сущности схематическим дополнением, и хотя я знаю о схеме Бога, я все же не непосредственно эта схема, а я только схема схемы. Требование бытия все еще не выполнено.

Я должен быть? Кто это,?? Очевидно, имеющее бы­тие и данное в созерцании я, индивид. Он-то и дол­жен быть.

Что означает его бытие? Как принцип в чувствен­ном мире он уже дан. Правда, слепое влечение унич­тожено и заменено ясно видимым долгом. Но сила, при­водившая в движение это влечение, осталась, и теперь долг должен привести ее в движение и стать ее выс­шим определяющим принципом. Следовательно, при посредстве этой силы я должен изобразить в сфере этой силы, в чувственном мире, и сделать в нем созер­цаемым то, что я созерцаю как свою истинную сущ­ность в сверхчувственном мире.

Сила дана как бесконечное, поэтому то, что в Еди­ном мире мысли безусловно Едино, мой долг, — ста­новится в мире созерцания бесконечной задачей для моей силы, разрушать которую я буду во веки вечные.

Эта бесконечность, которая в сущности есть нео­пределенность, может заключаться только в созерца­нии, но никак не в моем истинном простом бытии, которое, будучи схемой Бога, также просто и неизмен­но, как он сам. Как может быть достигнута эта простота внутри этой все же продолжающейся бесконечности, которую абсолютное долженствование как обращен­ное ко мне, индивиду, делает особенно святой?

Если бы в потоке времени во всякий наступающий момент дляя необходимо было определять себя осо­бым актом через посредство понятия того, что оно дол­жно, то оно, конечно, было бы в своем первоначаль­ном единстве неопределенно, и только было бы постоянно определяемо в бесконечном времени; та­кой определяющий акт был бы возможен во времени только в противопоставлении некоторому сопротив­лению. Но его сопротивляющееся, которое должно быть преодолено в акте определения, не может быть ничем иным, как только чувственным влиянием. Сле­довательно, необходимость такого непрестанного са­моопределения во времени была бы верным доказа­тельством того, что влечение не вполне умерщвлено, как это было нами поставлено условием для достиже­ния жизни в Боге.

Через действительное и полное умерщвление вле­чения уничтожается и сама эта бесконечная опреде-ляемость, обращаясь в единственное абсолютное оп­ределение. Это определение есть абсолютно простая воля, которая возводит столь же простое долженство­вание в побудительный принцип силы. И пусть эта сила протекает бесконечно, как это для нее необходи­мо; изменение происходит только в ее продуктах, а никак не в ней самой, она остается простой, и ее на­правление единым и сразу законченным.

Итак, воля есть тот пункт, в котором умопостиже­ние и созерцание, или реальность, тесно сплетаются. Она есть реальный принцип, ибо она абсолютно и бесповоротно определяет силу, сохраняя при этом и неся себя саму; она есть умопостигающий принцип, она видит себя насквозь, и она созерцает долженство­вание. В ней способность вполне исчерпывается, и схема божественной жизни возводится в действитель­ность.

Бесконечное действие самой силы существует не ради себя и не есть цель; оно существует только для того, чтобы свидетельствовать о бытии воли в созер­цании.

 

 

§14

Таким образом, наукоучение, содержание которого есть выполнение только что измеренной нами абсо­лютной способности к умопостижению, заканчивает­ся признанием себя простой схемой, при этом, одна-

И. Фихте

 

ко, необходимым и незаменимым средством, — и пе­реходит в теорию мудрости (Weisheitslehre), которая советует снова вернуться к действительной жизни, так как благодаря этой теории достигнуто познание, при котором только и возможна ясная для себя самой воля, опирающаяся на саму себя без колебаний и замеша­тельства, — вернуться не к жизни слепого и неразум­ного влечения, ничтожность которого теперь призна­на, но к божественной жизни, которая должна стать через нас видимой.