СОМНЕНИЕ 1 страница

Итак, я думаю, что знаю теперь порядочную часть мира, окружающего меня; и действительно я положил на это достаточно труда и забот. Только согласным между собой показаниям моих чувств оказывал я доверие, только по­стоянному и неизменному опыту; я трогал руками то, что видел, я разлагал на части то, что трогал; я повторял мои наблюдения, и повторял их многократно; я сравнивал между собой различные явления и только тогда успокаи­вался, когда мне становилась ясна их взаимная зависи­мость, когда я мог объяснить одно явление другим и вы­водить одно из другого, когда я мог заранее предсказать явление и когда наблюдения оправдывали такое пред­сказание. Зато теперь, когда я уверен в истинности этой части моих знаний столь же твердо, как в своем собствен­ном существовании, шествую я твердой поступью в этой известной мне сфере моего мира и не боюсь основы­вать все свои расчеты о благе и даже о существовании своем и чужом на достоверности моих убеждений.

Но что же такое я сам, и в чем мое назначение?

Излишний вопрос! Прошло уже много времени с тех пор, как окончилось мое обучение, касавшееся этого предмета, и потребовалось бы слишком много време­ни, чтобы повторить все то, что я об этом с такими под­робностями слышал, учил и чемуя поверил.

Но каким же путем пришел я к этим познаниям, кото­рыми я, как мне смутно помнится, располагал? Преодо­лел ли я, гонимый жгучей жаждой знания, неизвестность, сомнения и противоречия? Отдал ли я предпочтение тому, что представилось мне как нечтозаслуживающее доверия, производил ли я снова и снова проверку того, что казалось вероятным, очищал ли я это от всего лиш­него, делал ли я сравнения, — до тех пор, пока внутрен­ний голос, властный и неодолимый, не закричал во мне: «Да, это именно так, а не иначе, клянусь в этом»? Нет, ничего такого я не припомню. Мне были предложены наставления, прежде чем я ощутил в них потребность; мне отвечали, когда я не задавал еще вопросов. Я их слу­шал, потому что избежать их я не мог. Что из всего это­го осталось в моей памяти—это зависело от случая; без проверки и даже без участия с моей стороны все было расставлено по своим местам.

Но каким же образом мог я тогда убедить себя, что я действительно располагаю познаниями об этом предме­те мышления? Если я знаю только то и убежден только в том, что я сам нашел, — если я действительно обладаю только теми познаниями, которые приобрел я сам, то я поистине не могу утверждать, что я хотя что-нибудь знаю о своем назначении; я знаю только то, что об этом зна­ют — если верить их словам — другие; и единственное, за что я могу здесь действительно поручиться, это только то, что я слышал, как другие то-то и то-то говорили об этом.

Таким образом получается, что я, стремясь всегда лично, с величайшей старательностью, исследовать вещи, менее важные, в важнейшем вопросе полагаюсь на добросовестность и старательность других людей. Я доверил другим решение важнейшего вопроса, касаю­щегося человечества; я допустил в них серьезность и точность, которых я ни в коем случае не нашел в себе самом. Я ценил их несравненно выше себя самого.

Но если они знают что-нибудь действительно ис­тинное, то откуда могут они это знать, кроме как путем собственного размышления? И почему я не могу тогда таким же размышлением прийти к той же самой исти­не, раз я существую точно так же, как они? До какой сте­пени я до сих пор унижал и презирал себя!

Я хочу, чтобы дальше так не было! Начиная с этого момента, я хочу вступить в свои права и войти во владе­ние тем достоинством, которое по праву принадлежит

мне. Все чужое пусть будет оставлено. Я хочу исследо­вать сам. Да, я должен признаться, что во мне есть тай­ное, сокровенное желание относительно того, чем дол­жно окончиться исследование, есть предпочтительная склонность к известным утверждениям, но я забываю их и отвергаю их, и не допущу, чтобы они оказали хоть малейшее влияние на направление моих мыслей. Я возьмусь за дело с пол ной строгостью и старанием и я буду откровенен сам с собой. Я с радостью приму все, что я признаю за истину, каково бы оно ни было. Я хочу знать. С той же достоверностью, с какой я раскрываю, что эта земля, когда на нее ступаю, будет меня держать, что этот огонь, когда я к нему приближусь, меня обож­жет,— с той же достоверностью хочу я знать, что такое я сам и чем я буду. И в случае, если это окажется недости­жимым, я по крайней мере буду знать, что получить от­вет на поставленный вопрос невозможно. Я готов под­чиниться даже такому исходу исследования, если я приду к нему и признаю в нем истину. — Я спешу при­ступить к решению моей задачи.

 

Я беру природу, вечно спешащую далее, в ее беге, и останавливаю ее на мгновение; запечатлеваю в себе настоящий момент и размышляю о нем! — размышляю об этой природе, в изучении которой развивались до сих пор мои мыслительные способности, сообразно тем заключениям, которые справедливы в ее области.

Я окружен предметами, которые я чувствую себя вы­нужденным рассматривать как сами по себе существу­ющие и взаимно друг отдруга отделенные: я вижу рас­тения, деревья, животных. Я приписываю каждому отдельному предмету свойства и признаки, посредством которых я отличаю их друг отдруга; этому растению свойственна такая форма, тому иная; этому дереву одна форма листьев, тому другая.

Каждый предмет имеет свое определенное число свойств, ни одним больше, ни одним меньше. На вся­кий вопрос, таков ли этот предмет, или нет, геловек, вполне его знающий, может ответить либо решитель­ным да, либо столь же решительным нет, чем и кладет конец всяким сомнениям относительно присутствия или отсутствия данного свойства. Все, что существует, обладает некоторым данным свойством или не облада­ет им, имеет определенный цвет, или не имеет его, ок­рашено или не окрашено, вкусно или невкусно, осязае­мо или неосязаемо и так далее.

Каждый предмет обладает каждым из этих свойств в определенной степени. Если для данного свойства суще­ствует какой-нибудь масштаб и если я могу его приме­нять, то можно найти определенную меру, которая ни­чуть не больше и ничуть не меньше этого свойства. Положим, я измеряю высоту этого дерева; она вполне определенна, и дерево ни на одну линию не выше и не ниже того, каково оно на самом деле. Положим, я рас­сматриваю зеленый цвет его листьев; это вполне опре­деленный зеленый цвет, нигде не более темный или бо­лее светлый, нигде не более свежий или более блеклый, чем на самом деле, хотя здесь в моем распоряжении нет соответствующего масштаба и слова для обозначения данной степени свойства. Положим, я бросаю взгляд на это растение: оно стоит на некоторой определенной сте­пени между своим всходом и зрелостью; ничуть не бли­же и не дальше к обоим этим моментам, чем на самом деле.Все, что существует, вполне определенно; оно есть то, что оно есть и отнюдь не что-нибудь иное.

Этим не сказано, что я вообще не могу мыслить ни­чего, парящего где-то в середине между противополож­ными свойствами. Безусловно, я представляю себе не­определенные предметы, и больше чем половина моего мышления имеет дело именно с ними. Я думаю сейчас о дереве вообще. Имеет ли это дерево вообще плоды, или не имеет, имеет ли листья, или нет, и если оно ка­кие-нибудь имеет, то каково их число? К какой породе деревьев принадлежит оно? Как оно велико? и так далее. Все эти вопросы остаются без ответа; мое мышление остается, таким образом, неопределенным, посколькуя

мыслю не об одном определенном дереве, а о дереве вообще. Но зато я отказываю этому дереву вообще и в действительном существовании, —именно потому, что оно не вполне определенно. Все действительное имеет свое определенное число всех возможных свойств су­ществующего вообще, и притом каждое из этих свойств имеет в определенной мере, поскольку оно вообще дей­ствительно. Конечно, я не претендую на то, чтобы ис­черпать безусловно все свойства хотя бы одного толь­ко предмета, и приложить ко всем им масштаб.

 

Но природа спешит далее в своем вечном процессе превращения, ив то время, когда я еще говорю о рас­сматриваемом моменте, он уже исчез, и все изменилось; прежде чем я успел схватить этот новый момент, все опять стало иначе. Каким все было и каким я все рас­сматриваю, оно не было всегда: оно таким сделалось.

Но почему, на каком основании все сделалось таким, каким оно сделалось; почему природа из бесконечного разнообразного ряда состояний, которые она может принимать, приняла в этот момент именно то, какое действительно приняла, а не какое-нибудь другое?

Потому, что им предшествовали именно те состоя­ния, которые им предшествовали, а не какие-нибудь другие из числа возможных, и потому, что имеющиеся в данный момент налицо последовали именно за ними, а не за какими-нибудь другими. Будь в предшествую­щий момент что-нибудь хоть на чуточку иначе, чем оно было, то и в настоящей момент что-нибудь было бы несколько иначе, чем оно есть. А на каком основании в предшествующий момент все было именно так, как оно было? На том основании, что в момент, предшество­вавший еще этому, все было так, как оно было. А этот зависел опять оттого, который ему Предшествовал; этот последний, в свою очередь, от своего предшествующе­го—и так далее без конца. Точно также в ближайший следующий момент природа будет такой, какой она бу­дет, потому, что в настоящий момент она такова, како­ва она есть; и по необходимости в этот следующий мо­мент что-нибудь было бы несколько иначе, чем оно будет на самом деле, если бы в настоящий момент что-нибудь было хоть чуточку иначе, чем оно есть. И в тот момент, который последует за этим ближайшим, все будет так, как будет, потому, что в этот ближайший все будет так, как будет: точно так же следующий момент будет зависеть от него, как он зависит от своего пред­шествовавшего; и так далее без конца.

Природа, не останавливаясь, шествует через беско­нечный ряд своих возможных состояний, и смена этих состояний происходит не беспорядочно, а по строго определенным законам. Все, что происходит в природе, по необходимости происходит так, как оно происхо­дит, и совершенно невозможно, чтобы оно произошло как-нибудь иначе. Я вступаю в сомкнутую цепь явлений, где каждое звено определяется предыдущим и опреде­ляет последующее; я оказываюсь среди прочной взаим­ной зависимости, причем, исходя из любого данного момента, я мог бы одним только размышлением найти все возможные состояния Вселенной; я шел бы назад, если бы объяснял данный момент, шел бы вперед, если бы делал из него выводы; в первом случае я разыскивал бы причины, через посредство которых он, этот дан­ный момент, только и мог осуществиться, во втором — те следствия, какие он должен иметь. В каждой части я воспринимаю целое, так как часть есть то, что оно есть, только через целое, и притом по необходимости.

 

Итак, что же собственно представляет собой то, что я только что нашел? Когда я одним взглядом охватываю мои утверждения в целом, то я нахожу следующее, как общую их идею: каждому становлению я должен пред­посылать некоторое бытие, из которого и через кото­рое событие осуществилось, перед каждым состояни­ем я должен предполагать другое состояние, перед каждым бытием другое бытие, и я совершенно не могу допустить, чтобы из ничего происходило что-нибудь.

Я предпочитаю остановиться на этом несколько под­робнее, разобраться в нем и уяснить, что именно ле­жит в моих утверждениях. Дело в том, что легко может случиться, что от ясности моих воззрений в этом пунк­те моего размышления зависит весь успех моего даль­нейшего исследования.

Почему, по какой причине состояния предметов в данный момент именно таковы, каковы они на самом деле? — это был вопрос, которым я задался. Я, таким об­разом, предположил без дальнейшего доказательства и без всякого исследования, как нечто само по себе изве­стное, непосредственно истинное и просто достовер­ное, — как это и есть на самом деле, в этом я убежден теперь и буду убежден всегда, — я, повторяю, предполо­жил, что они имеют некоторую причину, что имеют бытие и действительность, действительно существуют, не сами по себе, но через посредство чего-то, вне их лежащего. Их бытие я нашел недостаточным для их соб­ственного бытия и почувствовал себя вынужденным ради них принять еще другое бытие вне их. Но почему же я не нашел достаточного наличия тех свойств и со­стояний; почему я это признал за какое-то несовершен­ное бытие? Что же может быть в них такого, что обнару­жило мне этот недостаток? Дело, без сомнения, обстоит так прежде всего, эти свойства существуют отнюдь не сами по Себе, они принадлежат чему-то другому; они — свойства, имеющего свойства, формы оформленного; а нечто, принимающее эти свойства, носитель этих свойств, их субстрат, по употребительному в школах выражению, всегда предполагается для мыслимости этих свойств. Далее, утверждение, что такой субстрат имеет какое-нибудь определенное свойство, выражает состояние покоя, остановку в его изменениях, прекра­щение его становления. Если же я предполагаю его в процессе изменения, то в нем нет уже более никакой определенности, а есть переход из одного состояния в другое, противоположное, через неопределенность. Следовательно, состояние определенности вещи есть только страдательное состояние, а такое состояние представляет собой несовершенное бытие. Необходи­ма деятельность, которая соответствовала бы этому страдательному состоянию, из которой последнее мож­но бы было объяснить и посредством которого после­днее только и можно бы было мыслить; или, как обык­новенно выражаются, которая содержала бы причину этого страдательного состояния.

Поэтому то, что я мыслил и что вынужден был мыс­лить, состояло отнюдь не в том, что различные следую­щие друг за другом состояния природы как таковые воз­действуют друг на друга, — что ряд свойств, существую­щих в данный момент, сам себя уничтожает, а в следующий момент, когда этот ряд уже не существует более, он производит другой ряд, который не есть он сам и который не лежит в нем, и ставит его на свое ме­сто, — что совершенно немыслимо. Свойства предмета не производят ни сами себя, ни что-либо другое вне себя.

Деятельная, присущая предмету и выражающая со­бой истинную его сущность сила, — вот то, что я мыс­лил и что должен был мыслить, чтобы понять посте­пенное возникновение и смену тех состояний. Но как же представляю я себе эту силу, в чем ее сущность и каким образом она обнаруживается? Обнаруживается она не в чем ином, как в том, что при данных определен­ных условиях, сама по себе и сама из себя, она произво­дит определенное действие, именно это, а не какое-ни­будь другое, и притом производит его с абсолютной достоверностью и неизменностью.

Принцип деятельности, возникновения и развития в себе и для себя находится, безусловно, в ней самой, по­скольку она действительно сила, а не в чем-нибудь вне ее; сила не возбуждается и не приводится в действие: она сама себя приводит в действие. Причина того, что она развивается именно этим определенным образом, лежит частично в ней самой, потому что она есть именно эта сила, а не какая-нибудь другая, частично вне ее, в усло­виях, среди которых она развивается. Два обстоятельства:

внутреннее определение силы, через нее самое, и ее внешнее определение, через условия, должны соеди­ниться, чтобы вызвать изменение. Дело в том, что, во-первых, окружающие условия, т. е. покоящееся бытие и существование вещей, не произведет никакого станов­ления, ибо в них самих заключается противоположность всякого становления — спокойное пребывание; во-вто­рых, всякая сила, насколько она мыслима, всегда безус­ловно определена во всех своих свойствах, но ее опреде­ленность может стать полной только благодаря услови­ям, среди которых она развивается. Я мыслю только силу, но сила существует для меня лишь постольку, поскольку я воспринимаю ее действие. Бездеятельная сила, кото­рая, однако, все же представляла бы собой силу, а не вещь в состоянии покоя, совершенно немыслима. Но всякое действие вполне определенно, а так как действие есть только отражение, только другая сторона самой деятель­ности, то действующая сила определяется в ее деятель­ности, и причина этой ее определенности лежит частью в ней самой как нечто особое и само по себе существую­щее, частью вне ее, потому что ее собственные свойства могут быть мыслимы лишь как обусловленные.

Вот здесь из земли вырос цветок, и я делаю вывод об образующей силе в природе. Но такая образующая сила существует для меня лишь постольку, поскольку для меня существует этот цветок или другие цветы, или растения вообще, или животные; описать эту силу я могу только посредством ее действия, и она является для меня не чем иным, как чем-то вызывающим это дей­ствие, чем-то порождающим цветы, растения, живот­ных и вообще органические тела. Далее, я буду утверж­дать, что если на этом месте мог вырасти цветок, и притом именно этот определенный цветок, то лишь потому, что здесь оказались налицо все условия, нуж­ные для того, чтобы сделать это появление возможным. Но этим соединением всех условий возможности дей­ствительное появление цветка мне отнюдь не объясня­ется; я вынужден принять еще особую, саму по себе дей­ствующую, первоначальную естественную силу, а имен­но силу, производящую цветы, ибо другая естественная сила при тех же самых условиях, вероятно, произвела бы что-нибудь совершенно иное. Таким образом, я ос­танавливаюсь на следующем взгляде на Вселенную.

Существует одна единая сила, если я рассматриваю все вещи как одно целое, как единую природу; если же я рассматриваю вещи в отдельности, существует много сил, развивающихся по собственным законам и вопло­щающихся во все возможные формы, на какие они спо­собны; все предметы в природе — не что иное, как эти самые силы втом или ином воплощении. Внешнее об­наружение каждой отдельной силы природы определя­ется, т. е. становится тем, что оно есть, частично ее соб­ственной сущностью, частично ее собственными внешними обнаружениями, частично обнаружениями всех причин сил природы, с которыми она находится в связи; но в связи она находится со всеми, так как приро­да — одно целое, все части которого связаны взаимной зависимостью. Всем этим она, безусловно, определяет­ся: если она есть то, что она есть по своей внутренней сущности, и если она обнаруживается при данных об­стоятельствах, это ее обнаружение обязательно оказы­вается именно таким, каким оказывается, и совершен­но невозможно, чтобы оно оказалось хоть чуточку иным, чем оно есть.

В любой момент своего бытия природа представля­ет собой одно целое, все части которого связаны между собой. В любой момент каждая отдельная часть ее дол­жна быть такова, какова она есть, потому что все осталь­ные части таковы, каковы они на самом деле; и ты не можешь ни одной песчинки сдвинуть со своего места, чтобы тем самым не изменить чего-нибудь во всех час­тях неизмеримого целого, хотя бы, быть может, неза­метно для твоих глаз. Но каждый момент этого бытия определен всеми предшествовавшими моментами и определит собой все последующие моменты; ты не мо­жешь представить положение хотя бы одной песчинки

в настоящий момент иначе, чем оно есть, не будучи вынужденным представлять иным все бесконечное про­шлое позади и все бесконечное будущее перед тобой.

Сделай дальше, если хочешь, опыт с этой крохотной пылинкой, которую ты видишь. Вообрази, что она лежит на несколько шагов дальше от берега. Тогда ветер, при­несший ее с моря, должен был быть несколько сильнее, чем он был на самом деле. Но тогда и все предшествовав­шее состояние погоды, которым был обусловлен как сам этот ветер, так и сила его, было бы несколько иным, чем оно было, точно также и состояние, предшествовавшее этому состоянию, которым это состояние было опреде­лено; и таким образом для всего неограниченного и бес­конечного прошлого ты получаешь совершенно другую температуру воздуха, а не ту, которая действительно имела место, и совершенно другие свойства тел, кото­рые имеют влияние на эту температуру и на которые имеет влияние она. На плодородие или бесплодие по­лей, а через это, и, кроме того, и сама по себе, непосред­ственно, на продолжительность человеческой жизни, эта температура, бесспорно, имеет самое решительное влияние. Как можешь ты знать — ибо где нам не дано проникать в сокровенные тайники природы, там доста­точно указать возможности, — как можешь ты знать, что при том состоянии всей Вселенной, которое необходи­мо для того, чтобы эта пылинка оказалась несколько даль­ше от берега, не погиб бы от голода, холода или жажды один из твоих предков, прежде чем он произвел сына, от которого ты происходишь? Тогда ты, таким образом, не существовал бы, и не было бы ничего, что ты делаешь теперь или думаешь сделать в будущем, не было бы из-за того, что пылинка лежит на другом месте.

 

Сам я вместе со всем тем, что я называю своим, пред­ставляю собой одно звено в этой цепи строгой есте­ственной необходимости. Было время — так говорят мне другие, жившие в это время, и я сам, размышляя, должен допустить, что такое время действительно было, хотя я и не имею о нем непосредственного представле­ния, — было время, когда меня еще не было, и был мо­мент, в который я появился. Я был тогда только для дру­гих, но не для себя самого. С тех пор мое самосознание мало-помалу развивалось, и я нашел в себе некоторые способности и склонности, потребности и естествен­ные желания. Я — существо, определенное во всех сво­их свойствах и возникшее в некоторый момент.

Я возник не сам по себе. Было бы величайшей несо­образностью предположить, что я был, прежде чем я был, чтобы привести к бытию себя самого. Я стал суще­ствующим через посредство другой силы вне меня. И через какую же другую, как не через всеобщую силу при­роды, так какя ведь не что иное,как часть природы? Вре­мя моего появления и свойства, с которыми я появился, были определены именно этой всеобщей силой при­роды; и все формы, в которых с того времени проявля­лись и будут проявляться, пока я буду, эти мои прирож­денные основные свойства, определены той же самой силой природы. Было бы невозможно, чтобы вместо меня появился другой; невозможно, чтобы этот появив­шийся в какой-нибудь момент своего существования был бы не таков, каков он есть и будет.

То обстоятельство, что различные мои состояния сопровождаются сознанием, а некоторые из них — мыс­ли, решения и т. п. — даже не представляют собой, по-видимому, ничего иного, как состояния одного только сознания, — это обстоятельство не должно направить мои размышления на ложный путь. Естественный удел растений — правильный, закономерный рост, живот­ных — целесообразное движение, человека — мышле­ние. Почему я должен колебаться признать последнее таким же проявлением первоначальной силы приро­ды, как второе и первое? Ничто, кроме удивления, не может помешать мне в этом; действительно, мышле­ние представляет собой проявление силы природы, го­раздо более высокое и сложное, чем определенная фор­ма у растений или произвольное движение у животных;

но как могу я позволить какому бы то ни было чувству оказывать влияние на спокойное исследование? Конеч­но, я не могу объяснить, как сила природы производит мысль; но разве лучше обстоит дело с объяснением формы растений или движения животных? Из одного только сочетания материи выводить мышление — этим безнадежным делом я, разумеется, заниматься не стану; ибо разве в состоянии я, исходя из материи, объяснить образование хотя бы простейшего из мхов? Эти перво­начальные силы природы вообще никогда не будут объяснены, да и не могут быть объяснены, ибо они сами представляют собой то, из чего надо объяснять все объяс­нимое. Надо просто признать, что мышление существу­ет, и ограничиться этим; мышление существует точно так же, как существует образующая сила природы; оно существует в природе, ибо мыслящее существо появля­ется и развивается согласно законам природы; следова­тельно, оно существует через природу. В природе суще­ствует первоначальная сила мышления, так же как существует первоначальная образующая сила.

Эта первоначальная мировая сила мышления дви­жется вперед и развивается, проявляясь во всех возмож­ных формах, какие только она способна принимать, точно также, как движутся вперед и принимают все воз­можные формы остальные первоначальные силы при­роды. Я представляю собой особое проявление образу­ющей силы, как и растение; особое проявление силы произвольного движения, как и животное; а сверх того еще проявление силы мышления. Соединение этих трех сил в одну силу, в одно гармоническое развило и образует отличительный признак человеческого рода; точно также как отличительный признак растений со­стоит в том, что они представляют собой проявление одной только образующей силы.

Форма, произвольное движение и мышление не за­висят во мне друг от друга, и могут идти врозь. Будь меж­ду ними зависимость, я был бы вынужден как свою, так и окружающих меня форму и движения, представлять именно такими, а не иными, потому что они именно таковы; или наоборот, они были бы таковы, потому что я представляю их такими; в действительности же фор­ма, движение и мышление представляют собой гармо­ническое развитие одной и той же силы, обнаружение которой становится некоторой свободной от внутрен­них противоречий сущностью человеческого рода и которую можно было бы назвать человекообразующей силой. Во мне просто возникает мысль, и точно так же соответствующая ей форма, и точно так же соответству­ющее обеим движение. Я — то, что я есть, не потому, что я это мыслю или этого хочу, точно также я мыслю и хочу не потому, что я таков; но я мыслю и я таков — и то, и другое независимо друг от друга, однако противоре­чия здесь не получается вследствие наличия одного высшего основания.

Поскольку эти первоначальные силы природы дов­леют сами над собой и имеют собственные внутрен­ние законы и цели, постольку уже осуществившиеся обнаружения их, если только эта сила остается предос­тавленной самой себе и не подавляется другой чуждой и более сильной силой, должны длиться некоторый промежуток времени и описать известный ряд измене­ний. Что исчезает в тот самый момент, когда появляет­ся, наверное не является обнаружением основной силы, а только результатом совокупного действия несколь­ких сил. Растение, особое проявление образующей силы природы, развивается, предоставленное себе са­мому от своего выхода из зародыша до созревания сво­их семян. Человек, особое проявление всех сил приро­ды в их соединении, идет, предоставленный себе самому, от рождения до смерти вследствие старости. Отсюда продолжительность жизни как растения, так и человека, и различные особенности этой их жизни.

Форма, произвольное движение, мышление, в гар­монии между собой, длительное существование всех важных свойств при разнообразных изменениях при­сущи мне, поскольку я представляю собой одно из су­

ществ моего рода. Но чедовекообразующая сила при­роды уже обнаруживалась, прежде чем я появился, при всевозможных внешних условиях и обстоятельствах. Эти внешние обстоятельства и определяют особый ха­рактер ее деятельности в настоящий момент; в них, та­ким образом, и лежит причина того, что призывается к действительности именно такой индивидуум моего, т.е. человеческого, рода. Эти самые обстоятельства никог­да не могут повториться, потому что тогда повторилась бы сама природа как целое и возникли бы две природы вместо одной; поэтому те самые индивидуумы, которые однажды уже были, никогда вновь не будут. Далее, чедо­векообразующая сила природы в то самое время, когда я уже существую, проявляется при всехв данное время возможных обстоятельствах. Но нет сочетания этих обстоятельств, совершенно подобного тому, благодаря которому я был призван к действительности, потому что тогда мировое целое распалось бы на два совершен­но одинаковых и друг от друга независящих мира. В одно и то же время два совершенно одинаковых индивидуума существовать не могут. Но тем самым определяется уже то, чем должен быть я, я — это определенное лицо; и за­кон, по которому я сделался тем, что я есть, в общем уже найден. Я есть то самое, чем чедовекообразующая сила, — после того как она была такова, какова была, после того как и вне меня она стала такой, какая она есть, после того как она оказалась в этом определенном отношении к другим противодействующим ей силам природы, — мог­ла сделаться; а так как в ней самой не могут лежать при­чины никакого самоограничения, то раз она могла сде­латься чем-либо, она обязательно должна была этим сделаться. Я таков, каков я есть, потому что при данном сочетании сил природы возможен был только такой, а не какой-нибудь иной результат, и ум, который в совер­шенстве видел бы все сокровенное в природе, мог бы, познав одного только человека, вполне определенно ука­зать, какие люди когда-либо существовали и какие ког­да-либо будут существовать; в одном человеке он по-знал бы всех. Эта моя зависимость от природы как це­лого и есть то, что вполне определяет как то, чем я был, так и то, что я есть и чем я буду; тот же самый ум мог бы из любого момента моего бытия безошибочно вывес­ти, что представлял я собой перед этим моментом и чем буду после него. Все мои свойства, как настоящие, так и будущие, являются моими свойствами с безусловной необходимостью, и совершенно невозможно, чтобы я в чем-нибудь был иным.

 

Я имею непосредственное сознание о себе самом как о самостоятельном и во многих событиях моей жизни свободном существе, но это сознание можно хорошо объяснить, исходя из указанных принципов, и вполне согласовать с только что полученными заключениями. Мое непосредственное сознание, восприятие в соб­ственном смысле, не идет дальше меня самого и того, что меня определяет; непосредственно я знаю только себя самого, а что я знаю кроме того, я знаю только пу­тем умозаключений, т. е. точно таким же образом, ка­ким я приходил к заключению относительно сил при­роды, которые никоим образом не входят в круг моих восприятий. Но я, то, что я называю своим я, своей лич­ностью, я не есть сама чедовекообразующая сила, но только одно из ее проявлений, и только об этом прояв­лении имею я непосредственное сознание как о моем я, а не о той силе, о которой я лишь только делаю умо­заключение, побуждаемый необходимостью объяснить себя самого. Но это проявление, согласно своему дей­ствительному бытию, есть, конечно, нечто выходящее из какой-то первоначальной и самостоятельной силы, и должно быть найдено таким в сознании. Поэтому во­обще я нахожу себя самостоятельным существом. На этом же именно основании кажусь я себе свободным в отдельных событиях моей жизни, если эти события являются проявлениями самостоятельной силы, сделав­шейся неотъемлемой и безраздельной моей собствен­ностью; я кажусь себе связанным и ограниченным, если