СОМНЕНИЕ 4 страница

Д. Но ты все-таки говоришь о предметах, как будто ты их действительно знаешь и имеешь для них орган познания?

Я. Да.

Д. И ты это делаешь, согласно твоему прежнему пред­положению, на основании знания, которое ты действи­тельно имеешь и для которого у тебя есть орган, и ради этого знания.

Я. Это так

Д. Твое действительное знание — о твоих аффици­рованных состояниях — также для тебя неполное зна­ние, которое, согласно твоему утверждению, должно пополниться другим. Это новое, другое знание ты мыс­лишь себе, описываешь себе, не как такое, которое ты имеешь, потому что ты его ни в коем случае не име­ешь, но как такое, которое ты должен получить сверх настоящего знания, и получил бы, если бы у тебя был для этого орган. Ты как будто говоришь: о вещах я, прав­да, ничего не знаю, но ведь должны же быть вещи, и если бы я их только мог найти, то они нашлись бы. Ты мыслишь себе другой орган, которого в действитель­ности не имеешь, относишь его к вещам, воспринима­ешь им их — всегда только в мыслях, как само собой разумеещеся. Строго говоря, у тебя нет сознания ве­щей, но только (выведенное посредством закона ос­нования из твоего действительного сознания) созна­ние о (долженствующем и в себе необходимом, хотя и не принадлежащем тебе) сознании вещей; и теперь ты поймешь, что твоим предположением ты всегда при­бавляешь к знанию, которое ты имеешь, другое, кото­рого у тебя нет.

Я. Я должен с этим согласиться.

Д. Будем называть теперь это второе знание, при­нятое вследствие другого, опосредованным знанием, а первое — непосредственным знанием. Одна извест­ная школа называет только что описанный прием, на­сколько мы его именно описали, синтезом; при этом ты должен мыслить не соединение уже существующих членов, но присоединение и прибавление совсем но­вого, только через присоединение возникшего члена к другому, независимо от него существующему. Итак, ты находишь первое сознание готовым, так же как ты находишь готовым самого себя, и без него ты не нахо­дишь себя; второе же ты создаешь только вследствие первого.

Я. Но только не после первого, так как я сознаю вещи в тот же самый неделимый момент как сознаю самого себя.

Д. Об этой последовательности я ничего не говорю, но я думаю, что если ты потом станешь размышлять над этим неделимым сознанием себя самого и вещей, раз­личишь их оба, и задашь себе вопрос об их взаимной

связи, то найдешь, что последнее сознание обусловле­но первым, но только при предположении, что первое мыслится как возможное, а не наоборот.

Я. Так же думаю и я; и если ты хотел сказать только это, то я соглашаюсь с твоим утверждением, и уже рань­ше согласился с ним.

Д. Ты говоришь, что создашь сам второе сознание; ты создашь его действительным актом твоего духа. Или ты думаешь иначе?

Я. В этом ведь я уже косвенно согласился с тобой. Я прибавляю к сознанию, которое я в себе нахожу, находя самого себе, другое, которого я в себе отнюдь не нахо­жу. Я дополняю и удваиваю мое настоящее сознание, и это во всяком случае акт. Но я подвергаюсь искушению: взять назад или мое собственное признание или же все мое предположение. Я очень хорошо сознаю именно акты моего духа кактаковые: я сознаю их, когда образую общее понятие или когда выбираю в случаях, возбужда­ющих сомнение, один из возможных образов действия, лежащих передо мной. Акт, которым я, согласно твоему утверждению, создаю представления о вещах вне меня, я никоим образом не сознаю.

Д. Не смущайся этим. Ты сознаешь акты твоего духа только, поскольку™ проходишь через состояние нео­пределенности и нерешительности, которое ты также сознаешь и которое уничтожает твой акт. Такая нере­шительность в нашем случае не имеет места: духу не нужно раздумывать сначала, какой предмет он присое­динит к своему определенному ощущению; это проис­ходит само собой. Философский язык устанавливает это различие. Акт духа, который мы сознаем как таковой, называется свободой, акт без сознания действования — самопроизвольностью. Заметь хорошенько, что я от­нюдь не считаю тебя способным на непосредственное сознание этого акта кактакового, но только утверждаю, что если ты вслед за этим актом будешь о нем размыш­лять, то найдешь, что этот акт должен был быть. Даль­нейший вопрос: что же это такое, что не дает доходить до нас состоянию такой нерешительности и сознанию наших действий, — без сомнения, разрешится впослед­ствии глубже.

Этот акт духа называют мышлением — слово, кото­рым я также пользовался до сих пор с твоего согласия; и говорят, что мышление происходит самопроизвольно в отличие от ощущения, которое есть только воспри­имчивость. Какже приходишь ты, с точки зрения твое­го прежнего предположения, к тому, чтобы к ощуще­нию, которое ты, без сомнения, имеешь, примыслить еще предмет, о котором ты ничего не знаешь?

Я. Мое ощущение должно иметь основание, предпо­лагаю я и делаю отсюда выводы.

Д. Не скажешь ли ты мне заранее, что это такое — основание?

Я. Я нахожу нечто так или иначе обоснованным. Я не могу довольствоваться знанием, что оно так есть, и принимаю, что оно стало таким, и не через самого себя, а через чуждую силу. Эта чуждая сила, сделав­шая его таким, содержит основание, и проявление этой силы, которое его сделало именно таким, есть основание данного определения вещи. Мое ощуще­ние имеет основание — это значит: оно во мне созда­но чуждой силой.

Д. Эту чуждую силу ты примышляешь к твоему не­посредственно сознаваемому ощущению, — и так воз­никает у тебя представление предмета? Пусть так.

Но заметь хорошенько: если ощущение должно иметь основание, то я признаю правильность твоего заключения и понимаю, что ты с полным правом мо­жешь принимать существование предметов вне тебя, несмотря на то что ты о них ничего не знаешь и не мо­жешь знать. Но откуда ты знаешь и каким образом хо­чешь ты мне доказать, что оно должно иметь основа­ние? Или, выражаясь в общей форме, в которой ты выше установил закон основания: почему не можешь ты до­вольствоваться, что нечто такое есть, почему призна­ешь ты, что оно таким стало или, если пойти дальше,

почему оно стало таким через чуждую силу? Я замечаю, что ты это всегда только предполагаешь.

Я. Я признаюсь в этом. Но я не могу в действительно­сти думать иначе, чем так. Вероятно, я знаю это непос­редственно.

Д. Что значит твой ответ: ты знаешь это непосред­ственно, — мы увидим, когда мы вынуждены будем к нему возвратиться как к единственно возможному. Сна­чала же испытаем все другие возможные пути, идя по которым мы можем вывести утверждение: нечто долж­но иметь основание.

Знаешь ли ты это через непосредственное ощущение?

Я. Возможно ли это было, если в восприятии всегда заключается только то, что во мне есть нечто, собствен­но, что я так или иначе определен, — но не то, что нечто стало, а еще менее, что оно стало через чуждую, вне ощущений лежащую силу.

Д. Или, может быть, ты возвел во всеобщность ут­верждение, которое ты образовал посредством наблю­дения вещей вне тебя, основание которых ты всегда находишь вне их самих, и распространил это утверж­дение на самого себя и на свое состояние?

Я. Не обращайся со мной, как с ребенком, и не при­писывай мне явных абсурдов. Я прихожу к признанию вещей вне меня только благодаря закону основания. Как же могу я опять посредством этих вещей вне меня прий­ти к этому же закону?

Разве покоится земля на большом слоне, а большой слон в свою очередь — на земле?

Д. Или, может быть, этот закон является следствием другой, более общей истины?

Я. Которая опять-таки не сможет быть обоснована ни непосредственным ощущением, ни наблюдением вне­шних вещей и относительно происхождения которой ты опять поднимешь вопрос? Ведь и эту предполагаемую основную истинуя бы могузнать только непосредствен­но. Лучше я скажу это теперь о законе основания и не буду ничего решать относительно твоей загадки.

Д. Пусть так, следовательно, кроме непосредствен­ного знания через ощущение нашего собственного со­стояния мы получили еще второе непосредственное знание, касающееся всеобщих истин?

Я. По-видимому, это так

Д. То особое знание, о котором здесь идет речь: что твои аффинированные состояния должны иметь осно­вания — вполне ли оно независимо от познания вещей?

Я. Разумеется, ведь познание вещей возможно толь­ко через посредство этого знания.

Д. И ты имеешь его непосредственно в себе самом?

Я. Да, непосредственно, так кактолько посредством его я выхожу из себя самого.

Д. Следовательно, из тебя самого, через тебя самого и через твое непосредственное знание ты предписыва­ешь законы бытия и его взаимной связи?

Я. Если я это хорошенько обдумаю, то скажу, что предписываю я законы только моим представлением о бытии и его взаимной связи, и будет осторожнее при­нять именно это выражение.

Д. Пусть так. Сознаешь ли ты этот закон каким-ни­будь иным путем, кроме того, когда ты действуешь со­гласно ему?

Я. Мое сознание начинается с ощущения моего со­стояния; непосредственно к нему я присоединяю по закону основания представление предмета. То и дру­гое: и сознание моего состояния и представление пред­мета неразрывно объединены, между ними не суще­ствует сознания, до этого неделимого сознания нет другого сознания. Нет, невозможно, чтобы я сознал этот закон прежде или по-иному, чем поступая соглас­но ему.

Д. Итак, ты действуешь сообразно ему, не сознавая его в обособленной форме; ты непосредственно и про­сто действуешь сообразно ему. Ноты только что осоз­нал и выразил этот закон как всеобщий. Как доходишь ты до этого особого осознания?

Я. Без сомнения, так я начинаю себя наблюдать,

убеждаюсь, что я так поступаю, и возвожу общее в моих приемах во всеобщий закон.

Д. Следовательно, ты можешь осознавать этот свой прием?

Я. Без сомнения. Я догадываюсь о цели твоих вопро­сов — здесь находится передо мной указанный выше второй вид непосредственного осознания — осознание моих действий, тогда как ощущение есть первый вид осознания — это осознание моего страдательного со­стояния.

Д. Правильно. Ты можешь, сказал я, осознавать этот свой прием путем свободного самонаблюдения и раз­мышления о себе самом; но ты не должен обязательно его осознавать, ведь ты не осознаешь его непосред­ственно, когда действуешь только внутренне?

Я. Но я должен его прежде всего осознать, так как я непосредственно вместе с ощущением осознаю пред­ставление вещей. Я нашел разрешение вопроса: я не­посредственно осознаю свое действие, но не как тако­вое — нет, оно мне представляется данным. Это осознание есть осознание предмета. Вслед за тем я могу осознать его как действие путем свободной реф­лексии.

Мое непосредственное осознание состоит из двух элементов: из осознания моего страдательного состоя­ния — ощущения — и из осознания моей деятельнос­ти — осознания предмета по закону основания; после­днее непосредственно присоединяется к первому. Осознание предмета есть осознание создаваемого мной представления о предмете, только не признанное за таковое. И об этом создании представления я знаю только потому, что я сам — создающий. Итак, все осоз­нание всегда непосредственное, только оно осознание меня самого, и теперь оно становится вполне понят­ным. По-твоему, правильные ли я делаю выводы?

Д. Вполне. Но откуда проистекает всеобщность и необходимость, с которыми ты высказываешь свои по­ложения, как, например, закон основания?

Я. Из непосредственного чувства, что я не могу по­ступать иначе, поскольку я имею разум, и что ни одно разумное существо вне меня не может поступать ина­че, поскольку оно именно разумное существо. Все слу­чайное — в данном случае мое аффицированное со­стояние — имеет основание. Это значит: издавна я примыслил сюда основание, и каждый, кто только бу­дет мыслить, также будет принужден примышлять сюда основание.

Д. Следовательно, ты понимаешь, что все знание есть только знание о тебе самом, что твое осознание никогда не выходит из тебя и что то, что ты считаешь осознанием предмета, есть не что иное, как осознание твоего полагания предмета, которое ты совершаешь од­новременно с ощущением, по внутреннему закону мышления.

Я. Следуй храбро вперед; я не хотел мешать тебе и даже сам помог тебе развивать рассмотренные тобой заключения. Но теперь будем серьезны: я беру назад все мое предположение относительно того, что я прихожу к признанию вещей вне меня посредством закона ос­нования; я внутренне отказался от этого предположе­ния, как только мы посредством его натолкнулись на очевидную неправильность.

Именно следуя этому закону, я осознал бы только одну силу вне меня, и эту силу осознал бы только, как мыслимую; также как в природе для объяснения магнит­ных явлений я мыслю магнетическую силу, а для объяс­нения электрических явлений — электрическую силу.

Но мир не представляется мне только мыслью и толь­ко мыслью обо мне. Он есть нечто протяженное, нечто вполне ощущаемое в себе, а не ощущаемое, как сила, только в своем обнаружении; он не проявляет, как сила, своих свойств, но он их имеет. Внутренне я осознаю его постижение совсем по-другому, чем чистое мыш­ление; оно представляется мне воспринимаемым, не­смотря на то что доказано, что оно не восприятие; мне

трудно было бы описать этот вид сознания и отделить его от других видов.

Д. Ты все-таки должен попытаться составить такое описание, иначе я не пойму тебя и мы никогда не при­дем к ясности в этом вопросе.

Я. Я попытаюсь проложить к ней путь. Прошу тебя, дух, если твой орган подобен моему, то устреми свои глаза на тот вот красный предмет перед нами, отдайся беспристрастно впечатлению, забудь на время свои за­ключения и скажи мне откровенно, что в тебе проис­ходит.

Д. Я вполне могу как бы переместиться в твой орган, и мне не свойственно отрицать какое-либо действи­тельно данное впечатление. Скажи мне только, что, по-твоему, должно во мне происходить.

Я. Разве ты не обозреваешь и не воспринимаешь по­верхности непосредственно одним взглядом: не дана ли она тебе сразу вся? Разве ты осознаешь только отда­леннейшим и темным образом растягивание простой красной точки в линию и этой линии в поверхность, о которой ты говорил? Не будешь ли ты утверждать, воп­реки своим прежним заключениям и не будет ли каж­дый, беспристрастно себя наблюдающий, утверждать и настаивать на том, что вы видите действительно повер­хность, так или иначе окрашенную?

Д. Я соглашаюсь с тобой в этом, и при самонаблю­дении вижу себя именно таким, как ты это описыва­ешь. Но прежде всего: ведь ты забыл, что в наши наме­рения не входило рассказывать друг другу, как в дневнике человеческого духа, то, что происходит в сознании. Нашим намерением было мыслить различ­ные содержания сознания в их взаимной связи, объяс­нить и выводить одно из другого. Потому, следователь­но, ни одно из твоих наблюдений, которые, разумеется, должны быть объяснены все, а не отвергнуты, не мо­жет опрокинуть ни одного из моих правильных зак­лючений.

Я. Я не буду этого никогда упускать из виду.

Д. Затем: из-за заметного сходства между твоим со­знанием тел вне тебя, которое ты не можешь мне на­звать, и действительным восприятием не упускай из виду того большого различия, которое также существу­ет между ними.

Я. Я только что намеревался указать на это разли­чие. То и другое представляется, во всяком случае, как непосредственное, не добытое изучением или создан­ное сознание. Но ощущение — сознание моего состоя­ния. Не так обстоит дело с сознанием вещи, в котором прежде всего нет совсем отношения ко мне. Я знаю, что она существует — и только; со мной она не связана. Тог­да как в ощущении я являюсь мягкой глиной, которая то формируется различным образом, то подвергается давлению, то сжимается; в осознании вещи я являюсь зеркалом, перед которым только проходят предметы, не изменяя его даже малейшим образом.

Но это различие говорит в мою пользу. Тем более мне будет казаться, что существует вне меня особен­ное, вполне независимое от ощущений моих состоя­ний, сознание о бытии, — я говорю — о бытии вне меня, раз это последнее и по роду отличается от первого.

Д. Ты делаешь правильные наблюдения; не торопись только слишком с заключениями.

Если то, относительно чего мы с тобой согласились, остается истинным, — и ты можешь непосредственно сознавать только себя самого, если сознание, о кото-ром'здесь идет речь, не есть сознание твоего страда­тельного состояния и если оно не может быть соз­нанием твоих действий, то не могло ли оно быть сознанием (только не признанным за таковое) твоего собственного бытия? — твоего бытия, насколько ты по­знающий, или разум.

Я. Я не понимаю тебя, но помоги мне, потому что я хочу тебя понять.

Д. Я должен привлечь все твое внимание, так как я принужден теперь проникнуть глубже, чем когда-либо прежде, и начать издалека. Что ты такое?

Я. Чтобы ответить тебе самым общим образом, ска-жу:яестья,ясам.

Д. Я очень доволен таким ответом. Что же это зна­чит, когда ты говоришь:^; что заключается в этом поня­тии и как осознаешь ты его?

Я. Я могу это выяснить только посредством проти­воположения. Вещь должна быть чем-то вне меня, зна­ющего.^ — само знающее, единое со знающим. Отно­сительно сознания вещи возникает вопрос: как может возникнуть знание о вещи, когда вещь сама о себе не зна­ет, как может возникнуть во мне сознание вещей, когда я сам не есть ни вещь, ни одно из ее определений, так как все ее определения входят только в круг ее собственного бытия, а ни в коем случае моего? Как проникает в меня вещь? Какова связь между субъектом — мной, и объек­том моего знания — вещью? Этот вопрос по отношению ко мне не имеет места. Я имею знание в себе самом, по­тому что я разум. Каков я, об этом я знаю, потому что я именно таков. О чем я уже непосредственно знаю, пото­му что я вообще существую, то и есть мое я, так как я знаю о нем непосредственно. Тут нет необходимости в связи между субъектом и объектом; мое собственное существо есть эта связь. Я сам субъект и объект; и эта субъективная объективность, это возвращение знания в себе самом есть то, что я обозначаю понятием я, если я вообще мыслю при этом что-нибудь определенное.

Д. Следовательно, тождество обоих — субъекта и объекта — составляет твою сущность как разума?

Я. Да.

Д. Можешь ли ты это тождество, которое не есть ни субъект, ни объект, но которое лежит в основе того и другого и которое только и создает то и другое, — мо­жешь ли ты его воспринять и сознать?

Я. Ни в коем случае. В этом-то и заключается усло­вие моего сознания, что сознающее и сознаваемое пред­ставляются мне различными. Я не могу мыслить иного сознания. Я являюсь себе субъектом и объектом, и оба они связаны непосредственно между собой.

Д. Сознаешь ли ты момент, в который это непонят­ное единое разделяется на субъект и объект?

Я. Как могло бы это быть, раз мое сознание только и возможно при этом разделении и посредством его; раз мое сознание само, собственно, есть то, что их разде­ляет?

Но вне этого сознания не существует другого со­знания.

Д. Эту разделенность, следовательно, ты в себе на­ходишь, когда осознаешь себя? Она есть твое собствен­ное первоначальное бытие?

Я. Это так

Д. И в чем же ее основа?

Я. Я — разум, и имею в самом себе сознание. Эта раз­деленность — условие и результат сознания вообще. Следовательно, она, как и сознание, имеет основание во мне самом.

Д. Ты — разум, сказал ты; по крайней мере об этом здесь только и идет речь. Следовательно, твое знание, как объективное, становится перед самим тобой, перед твоим знанием, как субъективным, и дается ему, разу­меется, без того, что ты это можешь осознавать.

Я. Это так.

Д. Не можешь ли привести что-нибудь для точной характеристики субъективного и объективного, имен­но для характеристики того, какими они являются в сознании.

Я. Субъективное является, как содержащее в себе са­мом основание сознания формы, но ни в коем случае не в отношении к определенному содержанию. Осно­вание существования сознания, созерцания и форми­рования лежит в самом сознании; что именно это со­зерцается, зависит от объективного, на которое направлено субъективное и которым оно увлекается. В противоположность субъективному объективное со­держит основание своего бытия в себе самом, оно в себе и для себя есть, каково оно есть, потому что оно есть. Субъективное является пассивным и неподвижным

зеркалом; объективное дается субъективному. Основа­ние того, что субъективное отражает, лежит в нем са­мом. Основание того, что во мне отражается именно это, а ничто другое, лежит в объективном.

Д. Следовательно, субъективное вообще, следуя сво­ей внутренней природе, именно таково, каким ты рань­ше уже описал осознание бытия вне тебя.

Я. Это верно: и это согласие замечательно. Я начи­наю считать наполовину правдоподобным, что само представление о вне меня находящегося и без моего содействия бытия, проистекает из внутренних законов моего сознания и что представление есть в основе не что иное, как представление о самих этих законах.

Д. Почему только наполовину?

Я. Потому что я не понимаю, почему оно выливает­ся в представление именно с таким содержанием — в представлении протяженной массы в непрерывном пространстве.

Д. Ты уже раньше понял, что это только твое ощуще­ние, которое ты распространяешь на пространство; ты уже предполагал, что оно может превратиться в ощу­щаемое именно через распространение в пространстве. Следовательно, нам остается только рассмотреть само пространство и сделать понятным возникновение его из одного сознания.

Я. Это так

Д. Рассмотрим тогда это. Я знаю, что ты не можешь осознавать деятельность своего разума как таковую, поскольку она первоначально и неизменно остается направленной на что-нибудь одно, и в том состоянии, которое начинается с ее бытием и которое не может быть прекращено, без того, чтобы не было прекращено его бытие; такое осознание я не буду в тебе вызывать. Но ты можешь ее осознавать, поскольку она от одного изменчивого состояния переходит в другое изменчи­вое состояние, в пределах неизменного состояния. Если ты теперь рассмотришь ее в том отношении, то какой явится тебе эта внутренняя активность твоего духа?

Я. Моя духовная способность представляется мне двигающейся в разных направлениях, переходящей от одного к другому; короче, она представляется мне, как чертящая линии. Определенная мысль составляет точ­ку на этой линии.

Д. Почему же именно как чертящая линии?

Я. Должен лия представлять основания для того, из области чего я не могу выйти, не выходя из области сво­его существования? Это просто так

Д. Так представляется тебе отдельный акт твоего сознания. Но в каком образе явится тебе твое несоздан-ное, но прирожденное знание вообще, относительно которого все отдельные мышления представляют собой только проявления и дальнейшие определения?

Я. Понятно, как такое, в котором можно по всем на­правлениям проводить линии и ставить точки: следо­вательно, как пространство.

Д. И теперь тебе будет совершенно ясно, как нечто, что исходит из тебя самого, может представляться тебе как внешнее бытие, даже обязательно должно тебе та­ким представляться.

Ты проник к истинному источнику представления о вещах вне тебя. Это представление не есть восприя­тие: ты воспринимаешь только самого себя. Также оно и не мысль: вещи представляются не только как мыс­лимое. Оно действительно, и в действительности есть, безусловно, непосредственное сознание бытия вне тебя, так же, как восприятие есть непосредственное со­знание твоего состояния. Не давай опутывать себя со­физмами и полуфилософией: вещи не являются тебе через своих представителей; ты сознаешь непосред­ственно вещь, которая есть и которая может быть; и не существует другой вещи, кроме той, которую ты созна­ешь. Ты сам есть эта вещь; ты сам глубочайшим осно­ванием своего существа, своей конечностью, постав­лен перед собой и выброшен из самого себя; и все, что ты замечаешь вне себя, всегда ты сам. Это сознание очень удачно названо созерцанием. Во всяком созна­

нии я наблюдаю самого себя, так как я есть я: для субъек­тивного, сознающего это сознание — созерцание. И объективное, созерцаемое и сознаваемое, также я сам, тоже я, которое также есть созерцающее, но в данном случае оно объективно, данное субъекту. В этом отно­шении сознание — деятельное воззрение на то, что я созерцаю; воззрение, выносящее меня самого из меня самого: вынесение меня самого из меня самого посред­ством единственного способа действия, который мне присущ,—посредством созерцания. Я живое видение. Я смотрю — это сознание; вижу свое видение — это сознанное. Вещь вполне проницаема для взора твоего духа, потому что она сама твой дух. Ты делишь, ты ог­раничиваешь, ты определяешь возможные формы ве­щей и отношения этих форм прежде всякого восприя­тия. Не удивительно: ты ограничиваешь и определяешь этим всегда только свое знание, о котором ты, без со­мнения, знаешь. Поэтому возможно знание о вещи. Оно не в вещи и не вытекает из вещи: оно вытекает из тебя, поскольку оно существует и представляет твою собственную сущность.

Внешних чувств не существует, так как не существу­ет внешних восприятий. Однако существует внешнее созерцание, но не вещей. Но это внешнее созерцание, это знание, находящееся вне субъективного и являю­щееся как данное ему, само есть вещь, и другой вещи не существует. Вследствие этого внешнего созерцания так­же само ощущение и чувства рассматриваются как вне­шние. Всегда останется истинным следующее, потому что оно доказано: я не вижу и не осязаю поверхности, но я созерцаю свое видение или осязание как видение или осязание поверхности. Освещенное, прозрачное, проницаемое пространство, чистейший образ моего знания, невидимо, но созерцаемо, и в нем созерцается само мое зрение. Свет не вне меня, но во мне, и я сам есть свет. Ты ответил уже раньше на мой вопрос о том, что ты знаешь о своем зрении, ощущении и т. д., вообще о твоих ощущениях, — что ты знаешь об этом непос­редственно. Может быть, ты сможешь теперь определить это непосредственное сознание твоих ощущений?

Я. Оно должно быть двойственным. Ощущение само есть непосредственное сознание; я ощущаю мое ощу­щение. Так возникает во мне ни в коем случае не ка­кое-либо познание бытия, а только чувство моего соб­ственного состояния. Но я в своей основе не только ощущающее, но и созерцающее существо, так как я не только практическое существо, но и разум. Я также со­зерцаю свое ощущение, и так возникает из меня и из моего существа познание бытия. Ощущение превра­щается в ощущаемое; мои аффинированные состоя­ния — красное, гладкое и т. п. — в нечто красное, глад­кое и т. д. вне меня, которые и ощущение которых я созерцаю в пространстве, потому что мое созерцание само есть пространство. Так становится понятным, почему я считаю, что вижу и осязаю поверхности, ко­торых я в действительности не вижу и не осязаю. Я только созерцаю свое видение или осязание как виде­ние или осязание поверхности.

Д. Ты хорошо понял меня, или, собственно говоря, самого себя.

Я. Но тогда вещь не возникает для меня — осознаю я это или нет — посредством заключения по закону ос­нования: она непосредственно дается мне, стоит не­посредственно перед моим сознанием, без всяких вы­водов. Я не могу сказать тогда, как только что сделал, что ощущение превращается в ощущаемое. Ощущае­мое как таковое первоначально в сознании. Не с аф­финированных состояний — красного, гладкого и т.п. — начинается сознание, но с чего-то красного, глад­кого и т. п. вне меня.

Д. Если же ты должен будешь выяснить, что это та­кое: красное, гладкое и т. п.; сможешь ли ты мне иначе ответить, чем что это то, что тебя аффицирует опреде­ленным образом, который ты называешь красным, глад­ким и т. п.

Я. Это так, если ты меня спросишь об этом, и если я вообще не откажусь от твоего вопроса и от объясне­ний. Но первоначально меня никто об этом не спраши­вает и я сам себя не спрашиваю об этом. Я забываю о себе и теряюсь в созерцании; осознаю совсем не свое бытие, но только бытие вне меня. Красное, зеленое и т.д. — свойства вещи; именно она — красная или зеле­ная—и только. Дальше не идут объяснения, как не мо­жет быть далее объяснена вещь, когда мы ее, согласно нашему прежнему уговору, рассматриваем как аффи­нированное состояние. Наиболее очевидно это при зри­тельном ощущении; цвет является вне меня, и предос­тавленный самому себе и не размышляющий о себе человеческий разум едва ли бы объяснил себе красное и зеленое как нечто, возбуждающее во мне определен­ное аффицированное состояние.

Д. Но без сомнения также объяснял он сладкое или горькое? Здесь не место исследовать, есть ли зритель­ное впечатление вообще чистое ощущение, а не гораз­до вероятнее нечто среднее между ощущением и созер­цанием, связующее средство их обоих в нашем духе. Но я вполне соглашаюсь с твоим замечанием, и оно для меня в высшей степени кстати. Ты сам можешь вполне исчезнуть в созерцании; и без особого самонаблюде­ния или интереса к какому-либо внешнему действию исчезаешь в нем даже естественно и необходимо. Это — замечание, на которое ссылаются защитники мнимого сознания вещей в себе вне нас, когда им указывают, что закон основания, посредством которого можно делать заключения о вещах, находится в нас самих. Они тогда отрицают, что здесь вообще делается умозаключение, и этого нельзя у них оспаривать, поскольку они гово­рят о действительном сознании в известных случаях; но те же защитники, когда им объясняют природу со­зерцания из собственных законов разума, сами опять-таки делают умозаключение: они не устают повторять, что должно же быть что-нибудь вне нас, что нас при­нуждало бы иметь именно такие представления.

Я. Не усердствуй теперь против них, но поучай меня. У меня нет предвзятого мнения; я хочу только найти истинное мнение.