БАЙБЕКОВ АБДУЛЛА САБИРОВИЧ
Грозный. Год рождения 1920-й. Беспартийный. Образование - неполная средняя школа. Работает в железнодорожном депо. В Брестской крепости жил в 44-м стрелковом полку сержантом, командиром пулеметного расчета. Умер в 1985 году.
- Прежде чем рассказать о Брестской крепости, я хочу показать один документ, - начал Абдулла Сабирович и полез в сундук. Порывшись, он достал пачку писем и вынул из середины ее пожелтевший от времени листок.
- Вот прочитайте, - Абдулла Сабирович протянул мне бумагу. Это было удостоверение, написанное на бланке, изготовленном в типографии. Слева четко выделялась круглая печать "Штаб 44-го стрелкового полка". В удостоверении было написано: "Товарищ Байбеков Абдулла Сабирович действительно состоит "............" октября 1940 года на действительной военной службе в кадрах РККА в должности курсанта полковой школы, а потому он и члены его семьи имеют право на все виды льгот..."
Следовали подписи замначштаба полка капитана Ширяева, техника-интенданта 2-го ранга Русских.
Показав реликвию, Байбеков продолжал:
- Призвали меня в Красную Армию осенью 1940 года. В ночь с 12 на 13 октября призывников из Чечено-Ингушетии погрузили в воинский эшелон, следовавший на запад из Баку.
Из Чечено-Ингушетии нас было человек двести, большей частью чеченцы. Со мной в вагоне их было 33 человека. В городе Барановичи почти половину эшелона направили на Белосток. Остальных 22 октября привезли на станцию Брест.
Оставив часть людей здесь, эшелон направили дальше в городок Пружаны, километрах в 80 от крепости. Здесь нас разместили в военном городке Кошарка. Всех прибывших с эшелоном включили в состав 44-го стрелкового полка, который стоял здесь.
Незадолго до нашего приезда, этот полк прибыл сюда с финской границы, где он принимал участие в боях с белофиннами. В полку были командиры и бойцы, отличившиеся в боях мужеством и храбростью и награжденные боевыми орденами и медалями.
Мы, новички, должны были заменить кадровиков, отслуживших свой срок и отпускаемых по домам. Восемнадцать дней в военном городке нас продержали в карантине, после чего всех вновь прибывших определили в 3-ю роту 44-го полка. Обновилась она наполовину. Из Чечено-Ингушетии в ней было 70 человек. Командиром роты был лейтенант Белоусов.
В полку организовали школу, состоявшую из трех взводов: стрелкового, пулеметного и минометного. Определяли в школу, главным образом красноармейцев, имевших семилетнее образование.
Я попросился в пулеметный взвод. Командир батальона старший лейтенант Бытко разрешил. Потом он стал и начальником школы. Это был боевой командир. За боевые заслуги он был награжден орденом Красной Звезды. награжден орденом Красной Звезды. В пулеметном взводе мы главным образом изучали пулемет "максим", но знакомили нас с автоматическим оружием и других систем, не исключая и иностранных.
Освоил я пулеметное дело хорошо.
В пулеметном взводе со мной были и чеченцы - человек пятнадцать. В минометном взводе был один, а в стрелковом вовсе их не было.
Из тех кто был со мной, хорошо помню Гайрханова, Али (или Султана) Магомедова. Затем помню Ваху, фамилию которого не помню. Не помню я также, из каких они были сел. Гайрханов, Магомедов и большинство из тех, кто учился в пулеметном взводе, в дни защиты Бреста погибли за пулеметами. Вместе со мной в одном эшелоне ехал грозненец Николай Иванович Зацепин, он тоже погиб в самой крепости. Чеченец Ваха вырвался из окруженной крепости вместе со мной, но дальнейшую его судьбу я не знаю.
Но я забежал вперед. 31 декабря 1940 года нас всех, прибывших в октябре, привели к присяге. В марте 1941 года я и другие бойцы кончили курс обучения в полковой школе. Наш стрелковый полк пешим строем прошел от Пружан до Брестской крепости. 15 марта полк прибыл в крепость, и нас расположили в оборонительной казарме в северо-западной части Цитадели. Рядом с нами размещался другой полк нашей 42-й дивизии - 455-й стрелковый. В крепости стояли еще полки 333-й, 84-й и 125-й. Были еще артиллерийские, зенитная, танковая и саперная части. Однако не все они размещались в зоне крепости.
Командиром полка у нас был участник гражданской войны майор Гаврилов Петр Михайлович. Он был уже в то время заслуженным командиром. Сейчас он Герой Советского Союза, живет в Краснодаре1.
С первых дней прибытия полка в Брестскую крепость нас усиленно обучали военному строю и как вести бой в полевых условиях. Большое внимание обращалось и на политическую подготовку воинов.
В крепости и за ее пределами нас знакомили с оборонными вооружениями, фортами, дотами и т. д.
В дни перед войной в крепости из нашего полка оставался один батальон для несения караульной службы. Кроме того здесь оставались полковые школы и такие мелкие подразделения, как школа шоферов и другие.
В субботу 21 июня 1941 года наш взвод заступил на дежурство по полку. Несли мы караульную службу. Самый дальний пост был "пост фуражный", где находились сено и концентраты для коней.
На дежурстве со мной были мои земляки: Николай Зацепин (родители живут в г. Грозном по ул. Рабочей, д. 33), Магомедов Али, Ваха и Гайрханов2. Последний умел замечательно стрелять из винтовки, так как сам был охотником. Из других земляков, служивших в нашем взводе, помню Петра Михайловича Бедрицкого (живет в Грозном, работает инженером). Он был взят в армию из нефтяного техникума. С ним же в армию взяли студента Салиха Абдрахманова. Его я хорошо знал, так как он мой соплеменник - казанский татарин.
1 Умер в 1979 году. (Прим. ред.) 2 Возможно, что это Гайрханов Ахмад из села Братское Надтеречного района ЧИАССР.
Караулы сменились в половине четвертого. А в четыре часа утра вся крепость была разбужена ужасным орудийным и минометным обстрелом. Небо чернело от налетавших бомбардировщиков и сотен сбрасываемых бомб.
Во дворе Цитадели немцы крушили здания, бомбили автомашины, пушки, зарядные ящики, убивали лошадей, стоявших у коновязей. Вспыхнули громадные пожарища. Все горело, что могло гореть. Над крепостью стоял оглушительный гул. Выбегавших во двор красноармейцев тут же настигала смерть. Все это даже вспомнить страшно.
Вскоре красноармейцы начали приходить в себя и, не ожидая прибытия командиров, стали оказывать немцам отчаянное сопротивление. Каждый дрался там, где его застала война.
С 4 до 6 часов утра артиллерийский, минометный, ружейно-автоматный обстрел и авиабомбежка крепости продолжались с неослабевающей силой без перерыва. Шум боя слился в один сплошной грохот.
В 6 часов утра артиллерийские залпы поутихли, но автоматно-пулеметно-ружейная стрельба поднялась с новой силой. Немцы через Тереспольские ворота пошли в атаку на крепость.
Главный бой в это время шел с 333-м полком и бойцами 17-го погранотряда. В 8 часов утра на короткое время установилось затишье в артобстреле. Я со своим пулеметным расчетом, состоящим из Николая Зацепина, Вахи, Али Магомедова, Гайрханова, пристроился на верхнем этаже казармы недалеко от западных ворот Цитадели (Белостокских ворот. - X. О.).
По соседству с нами пристроился со своим расчетом пулеметчик-ингуш. Ни имени, ни фамилии его не помню. Западные ворота находились от нас слева, а наш 44-й полк размещался в оборонительной казарме справа. Противник рвался к нам в ворота через мост, проложенный через правый рукав Мухавца.
Широкое окно, возле которого я установил свой пулемет "максим", пришлось забаррикадировать несколькими мешками с сахаром.
Часов в 9 или 10 утра начались атаки немцев, стремившихся перебежать мост, проникнуть в ворота и с ходу занять Цитадель. Наш расчет и расчет пулеметчика-ингуша успешно отбивали эти атаки с самого начала. Немцы перешли к другому маневру. У самого настила моста, подбираясь ползком, скопилось человек 50-60 их автоматчиков. По команде, они разом хлынули на довольно узкий мост. Я выпустил по ним почти всю ленту. Гремел и пулемет соседнего расчета. Ни один из перебежавших мост назад не вернулся. Стремившихся спрятаться в мертвом пространстве меткими выстрелами из винтовок добивали Гайрханов и Ваха. Уже в первый день они уложили свыше десятка фашистов, а в последующие дни и счет потеряли.
Немцы открыли по нашему окну беспорядочную стрельбу из автоматов и пулеметов. Деревья, росшие на берегу Мухавца, не мешали. По нашей огневой точке дали с десяток орудийных выстрелов. Видно, дым, стелившийся над всей крепостью, укрывал нас. Снаряды не принесли нам вреда. Немцев, лежавших на противоположном берегу Мухавца, мы видели довольно хорошо.
Вся крепость превратилась в множество самостоятельно обороняющихся крепостей. Такой крепостью была и наша пулеметная-точка. Только за ночь на третий день между огневыми точками и узлами сопротивления стали устанавливаться связи и взаимодействие.
Наше положение было трудным. От пылающих зданий исходили жар и чад. Все мы умирали от жажды. Мы видели воду в десяти метрах от себя, и зто было особенно мучительно. К тому же мы были голодны. По неосторожности мы съели много сахара и вскоре жажда начала томить так, что нам казалось, будто все внутри горит огнем.
К дыму и жару, душившим нас, на третий день прибавился смрад начавших разлагаться конских и людских трупов.
На третий день мучений от жажды дошло до того, что люди стали впадать в обморочное состояние. Решили бросить жребий: кому вечером, рискуя жизнью, выйти из окон в нижнем этаже на кромку берега, проползти по ней 5-6 метров, спуститься до реки, набрать воды и вернуться. Всю предыдущую ночь над берегом висели немецкие осветительные ракеты. Нас зорко стерегли чтобы замучить жаждой и заставить сдаться.
Я, Зацепин, Ваха, Гайрханов и красноармеец из моего расчета (был с нами и пятый) бросили жребий. Он выпал на меня. Я отнесся к этому спокойно, так как и без того все время думал о том, что мне нужно идти за водой и что, может быть, этот день последний в моей жизни.
А с предпостья у Белостокских ворот, где мой пулемет положил десятки фашистских разбойников, еще с утра доносились нудные стоны и мольбы раненого немца, лежавшего, по-видимому, с перебитыми ногами:
- Вассер... вассер...
Я встрепенулся.
"А что, если сейчас попробовать пойти за водой? Ведь риск что ночью, что днем почти одинаковый".
Я решил ползком добраться до этого немца. Взял брезентовое ведро, спустился на первый этаж, вылез из окна и подполз к раненому немцу. Показывая раненому на ведро, я жестами объяснил, что пойду за водой и напою его. Только пусть крикнет лежащим на противоположном берегу немцам, чтобы в меня не стреляли. Немец сразу понял, приподнялся на локте и что-то стал кричать... Потом обратился ко мне и, взмахнув в сторону реки, что-то сказал.
Я снял с немца каску, взял свое ведро и пошел по откосу вниз. Сердце колотилось у меня в груди, как у птички, попавшей в западню. С другого берега на меня смотрели десятки фашистских глаз.
А раненый немец сверху продолжал кричать, чтобы меня не трогали. Прежде всего я зачерпнул в каску воды и напился так что дышать стало трудно. Потом набрал воды в брезентовое ведро и каску, поднялся на кромку берега и вдосталь напоил немца.
До стены казармы от немца было метров пять. И это расстояние надо было пройти с ведром воды! И надо влезть в окно!
Я подсел к немцу, раненному, по-видимому, мной же, и осмотрел рану. Была, вероятно, раздроблена бедренная кость. Достал я из сумки немца индивидуальный пакет и кое-как перевязал рану. Немец благодарил. Потом долил в его каску воды, поставил ее около головы. Потом махнул ему рукой, давая знать, что ухожу. Неторопливо подошел к зияющему в широкой стене оконному проему. Никто не стрелял в меня.
Расчет встретил мое возвращение криками ликования. Все напились, долили воды в кожух водного охлаждения пулемета. Оставшуюся воду, почти полведра, снесли бойцам соседнего расчета, где первым номером был ингуш.
Теперь можно было воевать.
На третий день боев в крепости образовался штаб обороны. Руководил ими капитан Зубачев1. Полковой комиссар Фомин2 был заместителем командира сводной боевой группы по политчасти. В оборону, которую вела наша группа, нового это не принесло. Мы продолжали обороняться, как и раньше. Но то, что кто-то руководит нами, вселяло бодрость.
1 Зубачев И. Ч. 2 Фомин Е. К.
Стали кончаться патроны. Это было самое страшное. На этой точке наш расчет пробыл дня четыре. На третий день погиб Николай Зацепин, потом осколком снаряда убило моего отличного стрелка Гайрханова. Это было на четвертый день войны.
Погиб почти весь расчет пулеметчика-ингуша. Погиб мой земляк - казанский татарин Салих Абдрахманов.
По приказанию лейтенанта, руководившего защитой северо-западной части Цитадели, мы с Вахой несколько раз переносили пулеметную точку. В расчете моем уже были новые люди, кроме Вахи.
В первое время мы все жили надеждой, что скоро к нам на помощь подоспеет Красная Армия.
Радиосвязи с дивизией или корпусом у нас не было. Отдельные группы бойцов по ночам делали попытки вырваться из окруженной крепости. Это удавалось немногим, при прорыве гибло много людей.
Немцы установили в разных местах крепости громкоговорители и предлагали нам сдаться, прекратить бесполезное сопротивление. Во время таких передач немцы прекращали огонь и, зная это, все мы с лихорадочной поспешностью делали то, что требовалось сделать во дворе, например, перетаскивали из складов патроны и гранаты.
После того, как кончалась передача, немцы давали еще полчаса или час времени, в течение которого мы должны были пойти к ним на поклон с белым флагом. Потом на крепость обрушивался ураганный огонь из всех пушек, гаубиц, мортир и минометов.
Помнится еще, что на третий день боя, над крепостью на довольно большой высоте появился наш самолет с красными звездами на крыльях. Появление его вызвало всеобщее ликование. Летчик сделал над крепостью два круга и улетел обратно на восток. Это был единственный самолет, который мы видели после первого дня войны.
Из нашего батальона (первого), стоявшего в Бресте в момент фашистского нападения, уцелело очень мало бойцов. К 29 июня гитлеровцам удалось подавить некоторые огневые точки и узлы сопротивления.
Сопротивлявшиеся точки снова теряли связь между собой. Штаб обороны, по сведениям, доходившим до нашей огневой точки, погиб при бомбежке.
К концу июня в крепости оставались еще отдельные группы бойцов, укрывавшихся в казематах и подвалах. Время от времени мы выбирались из укрытий, вели против фашистов короткий, но губительный огонь и исчезали.
Вид наш был ужасный. Мы были похожи на скелеты. Одежда на нас висела тряпками. Сами мы заросли бородами, были грязны, глаза были мутными от бессонных ночей и дней.
Мы потеряли надежду живыми вырваться из крепости, а потому дорого продавали жизнь. Самая ужасная судьба была у многочисленных раненых, лежавших во многих подвалах. Они умирали от жажды, голода, от гнойного воспаления ран и заражения крови.
Мне и группе в десять человек красноармейцев, в числе которых был и Ваха, удалось уйти из крепости. Группа наша благополучно добралась до леса, и мы пошли на восток, выбирая трудные лесные дороги. Во время этого похода наша группа соединялась с другими, попадала под обстрел немцев, расходись по два человека. Вскоре я потерял Ваху.
15 сентября с тремя товарищами я дошел до Ельни. Здесь был с фашистами большой бой. Усталые, голодные, продрогшие, мы все четверо забрались в стог соломы и заснули.
И нас схватили немцы. Раза два мне удалось уходить из лагерей сосредоточения пленных. Снова ловили. И наконец отправили в Германию. Жизнь в немецких лагерях для военнопленных - сплошная душегубка. О них много рассказано.
Вернула меня на родину Великая Победа советского народа.
|
