Глава 1. Часть первая: Приручение. Глава 1. Что-то абсурдное
Я притворяюсь спящим. Так легче. В ушах шумит, словно по голове ударили чем-то тяжелым. Голос Гарри с трудом пробивается через этот шум, но я все равно слышу каждое его слово. Каждое. Но мне достаточно трех: «Снейп. Убил. Дамблдора». Надо ли еще что-то говорить? Хочется оглохнуть, потерять сознание, умереть – что угодно, лишь бы больше этого не слышать. Я стараюсь дышать ровно, чтобы не выдать себя, но, думаю, даже вздумай я сплясать, они ничего не заметят. Не до меня сейчас. Брат Рона ранен. Нимфадора Тонкс и профессор Люпин выясняют отношения – это, безусловно, очень важно и своевременно. И Дамблдор. В голове пусто, только один вопрос я сейчас в состоянии сформулировать. Почему? Почему ты это сделал, Снейп, черт тебя возьми? Я пытаюсь найти какую-нибудь лазейку, зацепку – пусть даже призрачную, лишь бы она позволила хоть как-то объяснить это убийство. И, чего там скрывать, оправдать тоже. Я пытаюсь, но ничего не выходит. Ничего. Хочется плакать. Но я не буду. Да и слез все равно нет. Я лежу на больничной кровати, притворяясь спящим, и вспоминаю, как все это началось. Во всем виновата профессор Спраут. Это была ее идея.
* * *
Но к Снейпу мы уже давно привыкли. Я точно привык. А вот Амбридж… После урока все возмущались, как Дамблдор мог позволить ей преподавать, да еще и в такое время. А мне кажется, его просто никто не спрашивал. Судя по ее приветственной речи, это назначение – прямой приказ министра. Плохо. И Гарри уже успел с ней поцапаться. Зачем, спрашивается? Лучше бы промолчал – все равно бесполезно. Но понять его можно. Волдеморт ведь на его глазах вернулся, насколько я понял. Волдеморт. Мысленно я давно называю его по имени. А вот вслух как-то не получается. В детстве назвал один раз, но бабушке это очень не понравилось. Больше я так не делал, а потом привык. В школе, наверное, мог бы, но привычка, как известно, – вторая натура. Да и лишнее внимание это может привлечь. А я как-нибудь без него обойдусь. Бабушка Гарри верит. И я тоже верю. Он и врать-то толком не умеет. Да и потом, как еще объяснить смерть Седрика Диггори? Ведь не Гарри же его убил, в самом деле! Зато он видел, как это произошло. Бедняга. Неудивительно, что он стал таким дерганым. И раньше умением держать себя в руках похвастаться не мог, а уж теперь… Я, наконец, добираюсь до теплиц. Спраут радуется мне, как блудному сыну, и усаживает пить чай. Чай у нее фантастически вкусный. Не какой-нибудь покупной, в который обычно добавляют всякую гадость. Она сама его выращивает, ни в одном магазине ничего подобного не найдешь. Я медленно пью ароматный обжигающий напиток и наслаждаюсь тишиной. Здесь хорошо. Лучше, чем в гриффиндорской гостиной. Профессор Спраут мне нравится. По сравнению со Снейпом, МакГонагалл и моей собственной бабушкой она кажется почти ангелом. Хотя и строгой быть умеет. Но в ее строгости нет ни резкости, ни агрессии, ни тем более угрозы. И попыток унизить тоже нет. И она считает меня талантливым. Это приятно, хоть я и понимаю, что она преувеличивает мои способности. Мимбулус Мимблетония приводит ее в нечеловеческий восторг – в теплицах Хогвартса действительно, как я и думал, нет ничего подобного. Хорошие отношения у нас наладились довольно давно. Еще на первом курсе она заметила мой интерес к гербологии и всячески его поощряла. В отличие от бабушки, которой казалось, что представителю семейства Лонгботтомов не пристало копаться в земле. Так она это называет. Я помню, как еще ребенком возился в саду, разглядывал растения, изучал их, пытался пересаживать. А бабушка, заметив это, хватала меня за шиворот и тащила в ванную. Заставляла тереть руки щеткой до красноты, чтобы под ногтями не оставалось даже намека на грязь. Пальцы потом ужасно болели. Слава Мерлину, она быстро убедилась, хоть и не без помощи дяди Элджи, что мое увлечение гербологией искоренить невозможно, и оставила меня в покое. Но это ее по-прежнему не радует. Ей бы хотелось, чтобы я больше времени уделял трансфигурации. Я пытаюсь, но толку мало. Не только способностей нет, так и интереса особого тоже. Ну, скучно мне, что ж я могу поделать?! Бабушка считает, что я безнадежен. Так оно и есть, в общем-то. Гербология – мой единственный шанс чего-то добиться. Это я понял уже давно. И собираюсь сделать все, чтобы этот шанс не упустить. К профессору Спраут я впервые пришел на втором курсе и предложил помочь с мандрагорами. Она удивилась, но согласилась сразу же. С тех пор я стал частым гостем в ее теплицах. Вожусь с растениями, помогаю пересаживать, грядки копаю. Это здорово успокаивает. Растения меня уже узнают, тянутся ко мне. И я их понимаю. Спраут все подливает и подливает мне чай и расспрашивает о каникулах. Да что у меня может быть интересного? Возня в саду, редкое общение с бабушкой, визиты к родителям, о которых я вообще предпочитаю не упоминать. Не нужна мне жалость. Ничья. Меня от нее тошнит. Потом мы начинаем обсуждать мое будущее. Разумеется, нам обоим понятно, что моя карьера может быть связана только с гербологией. – Послушай, Невилл, – говорит Спраут, внимательно изучая причудливый растительный орнамент на чашке, – ты ведь знаешь, что ты мой лучший ученик? Я даже иногда жалею, что ты не поступил на мой факультет. Это мне известно. Я и сам иногда жалею. Но Распределяющая Шляпа отправила меня в Гриффиндор, не интересуясь моим мнением по этому поводу. Если бы у нее были ноги, еще бы и пинка дала. Иногда мне хочется найти ее и спросить, чем конкретно она руководствовалась, зачисляя такого, как я, на факультет смельчаков. Ведь явно же не здравым смыслом. – Я слышала, что с зельеварением у тебя не все в порядке, – продолжает она. – Это еще очень мягко сказано, профессор, – отвечаю я. – Какой учитель, такие и успехи. – Невилл, – она осуждающе качает головой, – ты ведь не ребенок и наверняка способен справиться с детской неприязнью. Я не хочу с ней спорить. Я вообще спорить не люблю. Ведь в споре не только истина рождается, как любит говорить профессор Бербидж, но и вражда. Поэтому я молчу. – Ты ведь знаешь, что я желаю тебе только добра? – продолжает Спраут. Я киваю. Знаю, конечно же. Тем более желать кому-либо зла она, по-моему, по определению не способна. – Тебе нужно подтянуть зельеварение, Невилл, – говорит она. Я снова киваю. Нужно так нужно. Все равно это ненадолго. – Ты не понимаешь, – возражает она, хотя я не сказал ни слова. – Я говорю о ТРИТОНе. Я предсказуемо давлюсь чаем. Ну неужели сложно было хотя бы не говорить под руку? Дождавшись, пока я перестану кашлять и задыхаться, Спраут продолжает вести мысль: – Гербология и зельеварение, как ты наверняка знаешь, тесно связаны. Без ТРИТОНа по гербологии крайне непросто добиться успеха в зельеварении. Обратная связь, конечно, не столь жесткая, но знание зелий является серьезным преимуществом для герболога. – Но ведь важна только теория! – возражаю я. – Верно, – соглашается Спраут, – но за прочитанные книжки тебе никто не даст аттестат. И придется доказывать свою осведомленность двадцать четыре часа в сутки. Уж поверь – экзамены лучше. Да и герболог, знакомый с практикой зельеварения, определенно, ценится выше, нежели тот, кто в данном вопросе не сведущ. Я внимательно изучаю заусенцы на пальцах. И откуда они только берутся? ТРИТОН… это даже не смешно. Шансов у меня никаких нет. – Я не настаиваю, – говорит Спраут. – Можно и без ТРИТОНа обойтись, если очень постараться. Но с ним проще. А то знаешь, можно ведь и гиппогрифа научить вальс танцевать… Не знаю. Избави Мерлин от подобного зрелища. К чему она это вообще сказала? Я благодарю Спраут и ухожу. Надо подумать. Я ведь понимаю, что она права. Всегда понимал. Без зелий мне будет сложно. Ну и что прикажете со всем этим делать? Снейп на высшие зелья только лучших берет. То есть тех, кто получил «превосходно» за СОВ. Ха-ха! Я – и вдруг «превосходно». Да еще и по зельеварению. Невозможно. Никак. Не при каких обстоятельствах. Да и насмешки Снейпа терпеть еще два года не слишком хочется. Но с этим я бы справился. Не привыкать. А вот с экзаменами что делать? Я решаю поговорить с Гермионой. Она не раз мне помогала и в зельях разбирается. Как и во всех остальных предметах. Хоть мне и непонятно это стремление выучить все, что поддается выучиванию, не уважать ее нельзя. Тем более такая феноменальная память – это настоящая редкость. У меня вот она от природы скверная. Но над этим я с третьего курса работаю. С тех пор, как те пароли потерял. Если бы еще удалось вспомнить, как именно и когда я умудрился их потерять… В гостиной почти тихо. То есть никто ни на кого не орет. Уже неплохо. Гарри и Симус старательно игнорируют друг друга. Еще бы. Впрочем, Гарри тоже погорячился. Гермиона неодобрительно поглядывает на близнецов Уизли. Кажется, их желание избавить нас от некоторых уроков ее не устраивает. Я отзываю ее в сторонку и вкратце объясняю ситуацию. Нет, конечно, я не сообщаю о своем желании (если это вообще можно так назвать) взять зелья на ТРИТОН. Просто говорю, что бабушка моими оценками недовольна и требует, чтобы СОВ я сдал как минимум на «В». О «П» я даже не заикаюсь. Пусть кто-нибудь другой ее веселит. – Конечно, я помогу тебе, Невилл, если смогу, – Гермиона хмурит брови и накручивает на палец прядь каштановых волос. – Только вот с практикой сложнее. И научить тебя понимать зельеварение я тоже не сумею. Но, если хочешь, на уроках я могу садиться рядом с тобой. И эссе могу проверять. – Спасибо, Гермиона, ты меня очень выручишь, – киваю я. Недостаточно. Этого недостаточно, я знаю. Без практики ничего не выйдет, да и проверка эссе мало чем поможет. Она и так их все время проверяет. Да и на уроках меня контролировать она не станет – надо следить, чтобы Гарри и Рон ничего не испортили. Что же делать?
* * *
В последнее время эту фразу я слышу по сотне раз за день. Сейчас ее произносит Джинни. Я согласно киваю, хотя на самом деле так не думаю. Ну да. Директор умер. Хогвартс не тот. Так давайте его закроем за ненадобностью, чего уж там! Глупо все это. До Дамблдора директором был Армандо Диппет. До Диппета… хм… кто же был до Диппета? Не помню. Ну, не важно. И наверняка многие искренне полагали, что после их смерти Хогвартс буквально развалится. Ничего, выстоял. И теперь выстоит. А через много лет директорствовать будет какой-нибудь тип, который сейчас пешком под стол ходит, и о нем то же самое будут говорить. А имя Дамблдора превратится в название одной из глав «Истории Хогвартса». Мне жаль директора. Но весь этот пафос раздражает. Или я просто заразился от Снейпа мизантропией? Ну, вот опять… Я не хочу о нем думать, но не думать не получается. Не получается…
* * *
А иду я к Снейпу… Да-да, именно так: регулярно взрывающий котлы Невилл Лонгботтом по доброй воле направляется к грозе подземелий профессору Снейпу, чтобы просить его о дополнительных занятиях. Есть в этом что-то абсурдное. А еще у меня дрожат коленки. И руки тоже дрожат. И это отнюдь не дрожь предвкушения. Мне чертовски страшно. Слава Мерлину, до подземелий я добираюсь без приключений. Не встречаю никого, даже Пивза, что особенно радует. Перед дверью в его кабинет я стою, как мне кажется, не меньше часа. На самом деле – десять минут. Больше всего на свете хочется убежать и никогда сюда не возвращаться. Но это малодушие. И трусость. А я все-таки на факультете храбрых учусь. Надо же как-то подтверждать свой статус. Хотя бы беседой со слизеринским деканом, раз уж ни на что большее я не способен. Наконец, я решаюсь постучать. Дверь открывается почти сразу. Караулил он, что ли? Я буквально врастаю в пол и напрочь лишаюсь способности не только говорить, но и думать, словно кролик, повстречавшийся с удавом. Ну почему это всегда происходит в его присутствии? Несколько мгновений в его холодных черных глазах отчетливо читается удивление. Естественно. Любой бы удивился на его месте. Но привычное презрительно-невозмутимое выражение возвращается почти сразу. – Что вы здесь забыли, Лонгботтом? – сквозь зубы цедит он. Я пытаюсь ответить, но губы почему-то немеют. Я забываю все формулировки, которые придумал, готовясь к этому разговору. Я чувствую, что краснею, как глупая первокурсница. Я его почти ненавижу. – Лонгботтом, я жду, – Снейп явно начинает злиться. – Можно зайти, сэр? – с трудом выговариваю я. Если уж мне предстоит сегодня быть униженным и оскорбленным, то пусть этого хотя бы никто не видит. А то по коридорам слизеринцы бродят. – Рискните, – кивает он, пропуская меня в кабинет. Внутри не слишком-то уютно. Бесчисленное множество полок, заставленных банками с заспиртованными частями растений и животных. Какие-то зелья тошнотворных цветов. Разнокалиберные котлы, в большинстве своем ужасающе грязные. Специально для отработок, не иначе. Шкаф с ингредиентами, о содержимом которого я боюсь даже думать. Кресло пугающих размеров. Только стол и стулья выглядят безобидно. Это если не считать того, что они сплошь покрыты подозрительными разводами. – Ну, Лонгботтом, – Снейп стоит напротив меня, скрестив руки на груди, и смотрит требовательно, – теперь вы соизволите объясниться? Я глотаю комок и переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь вспомнить, что именно должен ему объяснить. – Лонгботтом, я считаю до пяти, – хмурится он. – На счет «три» вы вылетите за дверь. – Вы-мгли-бы-зняться-с-мнй-зльями-доплнит-но? – выпаливаю я на одном дыхании. – Извольте выражаться более членораздельно, – приказывает он, делая шаг назад. Правильно, на его месте я бы тоже старался держаться подальше от бормочущего идиота. Я глубоко вздыхаю и пытаюсь взять себя в руки. – Вы не могли бы заняться со мной зельеварением дополнительно, сэр? – на этот раз я четко выговариваю каждое слово. Мне казалось, что он был удивлен, увидев меня на пороге. Ерунда все это. Тогда он был спокоен, как профессор Биннс. А вот теперь – удивлен. В шоке, я бы сказал. Даже если он меня сейчас убьет, можно сказать, что жизнь прожита не зря. Удивленный Снейп – то еще зрелище. Нет, глазами он, конечно, не хлопает и челюсть не роняет, но все же такое не каждый день увидишь. Брови взлетают вверх, зрачки расширяются, плотно сжатые губы размыкаются, словно он хочет что-то сказать, но почему-то не может. Молчит он не меньше минуты. Только смотрит подозрительно. Я считаю удары сердца и разглядываю свои ботинки. Грязные. Конечно, какими им еще быть после теплиц! Если заметит, что я тут наследил, точно убьет. – Лонгботтом, вы с кем-то поспорили или просто с ума сошли? – к Снейпу, наконец, возвращается дар речи, и в его голосе звучит холод. – Я ни с кем не спорил, сэр, – Прекрасно! Теперь я ему только один вариант оставил. Сейчас отправит меня к мадам Помфри или сразу в Сент-Мунго. – Лонгботтом, пока я не вызвал целителей из больницы Сент-Мунго, – ну да, так я и знал! – извольте объяснить, каким образом вам в голову пришла эта блестящая идея. – Это профессор Спраут посоветовала, сэр, – отвечаю я. – Посоветовала обратиться ко мне? – недоверчиво уточняет Снейп. – Да, сэр… то есть, нет, сэр, – я мотаю головой. – Она посоветовала мне подтянуть зельеварение, сказала, что без ТРИТОНа будет сложнее. – И вы не придумали ничего умнее, чем прийти сюда? На что вы вообще рассчитывали? – Ни на что, наверное, – отвечаю я, пожимая плечами и глядя в пол. – Просто Гермиона мне и так помогает. А к кому еще обращаться? Не к Малфою же. – С мистером Малфоем у вас, безусловно, было бы больше шансов, – Снейп неприятно усмехается и кивает на дверь: – Можете быть свободны. – Сэр, я… – честно говоря, я даже не знаю, что именно хочу сказать. Извиниться? Попытаться уговорить? Слава Мерлину, он меня перебивает. – Убирайтесь, Лонгботтом, пока я вас не вышвырнул! Его взгляд скользит по полкам с мерзкими тварями в банках. А ну как запустит такую в голову! Лучше уж ретироваться, пока не поздно. Я торопливо прощаюсь и выхожу из кабинета. Наконец-то можно нормально дышать! В его присутствии не получалось. Я медленно иду к гриффиндорской башне. И что теперь? Действительно, на что я рассчитывал? Проще убедить его надеть розовую мантию и сделать прическу, как у Ли Джордана, чем пойти кому-либо навстречу. По крайней мере, я сделал все, что мог. Остается надеяться, что у него хватит такта не рассказывать своим змейкам о том, как я к нему заявился. Но на это тоже можно не рассчитывать. Чтобы Снейп упустил случай меня унизить? Так просто не бывает.
|