АХИЯ И ДЯЧИ ВООДУШЕВИЛИ АНГЛИЧАН

Бывший аул "Урусбиево" или нынешний Верхний Баксан некогда часто навещали английские альпинисты.

27-го июля 1868 года в Урусбиево прибыли Президент Лондонского альпинистского клуба Дуглас Фрешфильд, а с ним и опытные альпинисты Мур и Туккер в сопровождении проводника-швейцарца Франсуа Девуси. В числе обслуживавших их был и мегрел Павел Бакуа Пания. Прибыв в аул, Фрешфильд стал подбирать себе местных проводников, без которых восхождение на Эльбрус он считал практически невозможным. Когда Фрешфильд услышал о почтенном возрасте Ахии Соттаева (ему тогда было около 80 лет), которого рекомендовал ему владелец аула Измаил Урусбиев, Фрешфильд недоуменно посмотрел на князя, но тот улыбнулся и ответил ему: "Господин Дуглас может считать, что ему только тридцать. Ахия такой человек, он все сделает. Возраст ему не помеха, но если это вас смущает, мы дадим вам и молодого проводника".

Таким молодым человеком был Дячи Джаппуев. Для читателей, вероятно, будет интересно привести карту-схему и маршрут восхождения группы Фрешфильда:

"- 27 июля в селении Уруспи, у князя Измаила, который с братьями своими оказал нам очень радушный прием.

- 29 июля. Отъезд к Эльборусу в сопровождении пяти носильщиков; следование вверх по долине Баксана до соединения ее с ущельем, по которому идет дорога в долину Накра; оттуда к северо-западу вверх по ущелью, замыкаемому глетчером, спустившимся с Эльборуса, и бивуак на высокогорье близ подошвы глетчера - 8000 футов (9 часов).

- 30 июля. Подъем по долине мимо конца глетчера и по крутым обрывкам к вершине на скале, с правой его стороны, почти на одинаковом уровне с огромной снеговой равниной, к юго-востоку от горы мы раскидываем палатку на хорошо защищенном месте - 11950 футов (4,5 часа).

- 31 июля. Выходим из палатки в 2 часа 10 минут утра. Переходим большую равнину и поднимаемся на склоны, доходящие до подошвы высшей вершины (5 с четвертью часа).

Сланцевые скалы вплоть до подошвы высшей вершины, достигнутой в 10 часов 40 минут утра. Возвращение назад тем же путем до высокогорья, пониже глетчера (6 часов)".

"...Интенсивный холод был причиною трудности восхождения, - рассказывает Фрешфильд, - но серьезного препятствия мы не встречали. Вулканическое происхождение горы несомненно. Вершину образует трехсторонний кратер, наполненный снегом. Окружающий его вал имеет три вершины. Две из них не были покрыты снегом. На достигнутой нами первой вершине, которая нам казалась выше остальных, мы сложили знак из камней. Двое из наших носильщиков - Дяпоев Дячи и Саттаев Ахия - взошли вместе с нами на вершину", - свидетельствует Фрешфильд.

Стоит напомнить читателю, что в приведенном выше воспоминании Ахии тоже говорится о том, что "энглизы сложили кучу камней", что в свою очередь свидетельствует о правдивости этих воспоминаний. Поскольку дневник Фрешфильда полон интереснейших деталей восхождения, остановимся на нем более подробно.

"29 июля. Хотя мы встали и позавтракали рано, но, по обыкновению, носильщики наши явились часа на два позже и не все сразу. Хлеб еще не был выпечен. Только к 8 часам 30 минутам утра были окончены все приготовления. Мы наняли пять туземцев, сложивших на этот раз большую часть своей ноши на лошадей, которыми они думали воспользоваться до тех пор, пока не прекратятся пастбища. Наши сотоварищи были вооружены палками, снабженными страшными железными наконечниками около двух футов длины и постепенно суживающимися к концу, а также железными крючьями, которые они привязывают к подошвам, когда приходится взбираться по гладкой поверхности ледника.

Вскоре они показали себя лучшими ходоками, каких только нам приходилось встречать. Мы отправились по долине быстрым шагом".

Здесь хочется прервать повествование Фрешфильда, чтобы обратить внимание читателя на специальные палки - мужра, которыми были снабжены и "черкесы" при восхождении 1829 года. Ими карачаевцы и балкарцы пользуются и поныне при горных подъемах. Заслуживают особого внимания и железные крючья, бросившиеся в глаза знаменитому английскому альпинисту, к тому времени покорившему многие вершины в Альпах и на Кавказе. Вероятно, это были далекие "предки" альпинистских кошек и триконей.

"...У нас составился план, - продолжает Дуглас, - свернуть в ущелье, ведущее к восточному леднику Эльборуса, который на карте ясным образом представляет самую прямую дорогу к этой горе, но благодаря трудности переговоров с носильщиками, вследствие незнания языка, когда мы достигли пункта, где предполагали свернуть, оказалось, что их намерение не совпадает с нашим. Они заявили нам, что мы должны идти вверх по главной долине Баксана к её началу, а тогда повернуть направо, чтобы достигнуть юго-восточного ледника Эльборуса. Возражений, представленных ими против нашего плана, было несколько. Они говорили, что в этом направлении мы не встретим пастухов, что в этом ущелье не имеется тропы и что мы сделаем такой крюк, что только через три дня достигнем подошвы горы. Первые два довода были правдоподобными, третий же мы признали смешным и совершенно противоречащим тому, что мы узнали впоследствии во время нашего восхождения.

Приняв в расчет все обстоятельства, мы поступили согласно желаниям наших людей и стали продолжать идти по прежней дороге, вверх по долине, иногда пользуясь их знаниями местности, чтобы сократить путь при прохождении через лес.

Вблизи лачуги, где мы провели ночь, когда перешли через гряду гор, росла в изобилии дикая земляника, хотя вообще ее мало в этой стране. Далее долина изменяет направление, и, чтобы увидеть ее начало, нужно обогнуть выступ северного склона горы, к основанию поток так близко подходит, что тропу проложили вдоль склона, возвышающегося над густым сосновым лесом. Здесь мы встретили несколько охотников, которые гнали двух ослов; на каждом из них было по красивому горному козлу, недавно убитым у начала ледника. Голова одного из них была украшена парою красивых рогов, другое животное было еще сравнительно молодое...

Наконец, повернув за выступ, мы увидели перед собой истоки Баксана, берущего начало из широкого ледника, заполняющего начало долины. В опустевшем шалаше мы остановились для совещания. Наши люди предложили на выбор повернуть в ущелье, открывающееся направо, или продолжать путь вверх по долине. Мы решили держаться прежнего пути, так как он представлял самую прямую дорогу.

Подъем у ущелья был весьма крут. Один из носильщиков предложил мне подняться несколько футов вверх по склону выше тропы и указал на приплюснутый снежный купол, который был видим над верхом прекрасного ледника, преграждавшего ущелье и путь на Минги-тау. Здесь мы впервые увидели Эльборус с тех пор, как высадились на Кавказ; раньше мельком видели эту гору с парохода на Черном море, близ Поти.

Через полчаса ходьбы внизу края ледника мы встретили пастухов, которые устроили себе пристанище на ровном лугу. Путь от Урусбиевского аула до этого места мы проделали за 9 часов. Здесь мы могли достать себе прекрасного молока, сыру и "кай-макъ" (род девонширских сливок) - лакомства горной жизни, в чем мы ощущали недостаток на южной стороне Главного хребта. Палатка наша была разбита близ становища пастухов...

30 июля. Утро было прекрасное, холодный ветер, казалось, был предвестником того, что погода на короткое время установится. Мы не ожидали, что в этот день нам придется долго идти, так как мы уже были на высоте около 8000 футов, и подходящего места для нашей палатки мы не надеялись отыскать выше 12000 футов.

На высоте около 12000 футов с помощью носильщиков была установлена палатка, и мы восхищались вечерним видом великолепной панорамы гор: Донгуз-оруна, Ушбы и других вершин Центрального Кавказа Мы наслаждались этой картиной, как вдруг были обеспокоены неожиданной тревогой. Наши носильщики потребовали уплаты за первые два дня; мы напомнили им об условиях, по которым уплата должна быть произведена по возвращении в Урусбиевский аул, но в то же время мы предложили им деньги в двух кредитных бумагах Они отказались и требовали, чтобы каждому была вручена следуемая сумма; а когда мы сказали, что у нас нет с собой мелкой монеты, то они объявили нам о своем намерении возвратиться домой, предоставляя нам самим нести наш багаж, как хотим. На такое безрассудное поведение их мы могли ответить только презрением и сказали, что они могут поступать, как им угодно; а что мы должны встать вскоре после полуночи и возвратиться назад после полудня, и что если наш багаж будет благополучно доставлен к бивуаку пастухов перед наступлением ночи, то мы им за это заплатим; при этом добавили, что если кто-нибудь из них пойдет и попробует совершить восхождение, то это нам доставит большое удовольствие и мы будем ссужать их веревкой и топорами

Когда они услышали это от Павла, то все пятеро ушли, как будто хотели оставить нас совсем, но через полчаса они вернулись, как мальчишки, которые отсердились, и стали оправдываться в своем поведении. Когда затруднения были улажены, то люди укрылись в скалах ниже склона, а мы стали располагаться на ночлег.

31 июля. В 2 часа 10 минут утра, привязав себя к веревке, мы отправились в путь. Мы карабкались по крутым снежным уступам, которые привели нас к обширному снежному полю. Павел постоянно скользил, так что Туккеру пришлось почти тащить его некоторое расстояние. Когда через полчаса мы достигли края большого снежного поля, то Эльборус в тумане показался нам огромной тусклой горой, но, к нашему удивлению и неудовольствию, отчасти закрытой темным облаком...

Последние лучи заходящего месяца осветили вершины главного хребта, из-за которых мы мельком увидели южные вершины. Ледяные склоны Ушбы и Донгуз-оруна отражали бледный цвет неба. Далее на запад мрачный, скалистый пик стоял в глубокой тени. Мы были на такой высоте, что могли обозреть горные кряжи, которые тянулись от Эльборуса к северо-западу...

Недалеко от места, где снежная поверхность имеет скат к горе Эльборусу, рыхлая почва провалилась под моими ногами, и я исчез как бы в скрытое подполье. Павел, который находился у веревки позади меня, был чрезвычайно поражен и в первое мгновение устремился было ринуться к краю, чтобы посмотреть, что со мною, но он был вовремя удержан товарищами. Потребовалось много усилий со стороны всех моих товарищей, прежде чем меня вытащили на свет Божий.

Склоны горы делались круче, холод увеличивался, а ветер становился почти невыносимым, так что вообще в перспективе было мало утешительного.

...Павел не выдержал страшного холода и, повернув назад, побежал по оставленным нами следам...

В 7 час. 30 минут утра мы были на высоте выше 16000 ф., здесь мы достигли скал, которые образуют верхнюю часть конуса Эльборуса. Решив, что среди этих скал можем кое-как укрыться, мы стали в нерешительности и начали топать ногами о скалы и тереть пальцы, чтобы предохранить их, сколько возможно, от отмораживания, в то время как прения относительно того, нужно ли вернуться назад или нет, велись голосами, которых нельзя было разобрать благодаря щелканию зубов от холода. С одной стороны, ветер не уменьшался, и риск отморозить себе члены серьезно увеличивался; Туккер и Франсуа не чувствовали своих пальцев, мои также были подобным образом поражены. С другой стороны, у подножия скал было не так холодно, так как они давали некоторое убежище от непогоды. Но, глядя вниз, мы увидели вдруг, к своему удивлению, двух носильщиков (Ахию и Дячи - И. М.), быстро двигавшихся по нашим следам. Мы уже почти решились повернуть обратно, когда они подошли к нам, чувствуя себя очень хорошо в своих бараньих шубах, так как были не подвержены действиям холода. Впрочем, третий носильщик, который отправился с нами, подобно Павлу, ушел назад...".

"Я сказал, - пишет далее Фрешфильд, - если носильщики пойдут, и я с ними".

"Если один пойдет, то и все пойдем", - добавил Мур.

"Решение было принято, и мы снова обратили наши взоры к горе", - заключает известный альпинист свой рассказ.

Мы же, безусловно, должны задаться вопросом: "Кто знает, чем бы закончилась попытка английских альпинистов, не окажись вовремя горцы из Верхнего Баксана - Ахия Соттаев и Дячи Джаппуев?".

С этого момента, продолжал Фрешфильд, холод, хотя и суровый, перестал быть мучительным. Вероятно, сказались душевное тепло и ободряющий вид горцев.

"После долгого ползания по сравнительно удобным каменьям, в большинстве случаев мелким, чередующимся с значительными возвышенностями, мы достигли подножия низкой скалы, и, чтобы взобраться на нее, нужно было вырубить несколько ступенек в ледяном проходе, представлявшем единственный доступ к крутизне горы, - пишет альпинист. - Достигнув вершины горы, которая замыкала наш горизонт, мы увидели еще большие скалы над нами. Многие из нас чувствовали и даже выражали сомнение в успехе нашего предприятия. Мы, однако, упорствовали, делая небольшие и короткие передышки, пока не было пройдено основание одной из голых скал, для достижения которой потребовалось очень много времени. Наконец, почти внезапно мы очутились на уровне с вершинами скал и вступили на широкий хребет, имеющий направление восток - запад. Мы повернули налево и прямо против ветра, чтобы сделать последнее усилие. Хребет был удобен, и по указанию носильщиков мы шли к нему гуськом, заложив руки в карманы и с топорами под мышками, покамест не достигли высшей точки в виде голой скалы, окруженной снегом... Эта вершина находилась у одного из концов подковообразного хребта, имевшего в трех местах заметные возвышения и замыкавшего снежное плато, которое хотя и казалось ровным для наших глаз, но вместе с тем внушало мысль о старом кратере. Это и была вершина Эльборуса. Камни, которые мы там подобрали и принесли с собой, имеют вулканическое происхождение. Мы шли или скорее всего бежали кругом хребта к краю, причем перешли через два значительных углубления и посетили все три вершины кратера; у подножия самой дальней, под скалой, мы нашли убежище и совершенно сносную температуру. Здесь мы остановились, чтобы рассмотреть насколько возможно дальше все подробности обширной панорамы, открывшейся нашим глазам. Оба туземца указывали нам разные долины, в то время как мы старались рассмотреть горы...

На восток от нас открывалась панорама Главного хребта вплоть до самого Казбека. Ни одной группы гор я не видел, - замечает бывалый альпоходец, - которая имела бы такой чудный вид, как большие пики, что поднимались над истоками Терека и Чегема. Вид, который представлялся с вершин Монблана на Пичинчи, не так красив, как Коштан-тау и соседние с Эльборусом вершины. Кавказские горы гораздо красивее, их пики остроконечное; пропасти, разделяющие вершины друг от друга, производят впечатление неизмеримой глубины - этого в такой степени никогда я не замечал в Альпийских горах...

Переменив положение, мы увидели скалистый пик, поднимающийся выше всех гор, расположенных к западу от Эльборуса, и старались увидеть Черное море. Нашим глазам вдали представлялась серая ровная поверхность: была ли это вода или мгла, нависшая над ее поверхностью, было невозможно различить.

Туман, показавшийся по склонам гор, скрыл истоки Кубани, но истоки Малки мы рассмотрели... Мы дали волю своим чувствам, удивили носильщиков своими восторженными криками в честь горы, которая при помощи ветра и холода вела с нами такую упорную борьбу. Мы спешили вернуться назад к первой вершине кратера, на которой ввиду того, что она показалась несколько выше, Франсуа уже принялся за работу, т. е. начал воздвигать небольшой столб". (Это и была, вероятно, та самая куча камней, о которой говорил Ахия в своем рассказе Я. И. Фролову - И. М.).

Фрешфильд продолжает: "Мы достигли вершины Эльборуса в 10 час. 40 мин. и оставили ее в 11 час. 15 мин. утра (значит, на вершине они пробыли всего 25 минут, что также согласуется со словами Ахии: "Мы сейчас же начали спускаться" - И. М.). Возвращение быАо совершено в четыре часа...

Почти около часа мы спускались к тому месту, где совещались утром, и здесь мы в первый раз как следует подкрепились... Снег был совершенно тверд благодаря чрезвычайному холоду, и быстро стали спускаться вниз мы и два туземца, которые хотя и избегали того, чтобы быть привязанными к нашей веревке, но с охотою согласились держать ее в своих руках... Оба туземца прибыли к становищу пастухов раньше нас и рассказали свою историю товарищам (вернувшимся с Павлом - И. М.), которые решили, что нас более не увидят, а потому были удивлены и, по-видимому, довольны, что нас видят не только здоровыми, но и с успехом выполнившими свое предприятие. Когда мы появились в становище, мы должны были подвергнуться местным поздравлениям, выражавшимся в поцелуях и объятиях".

Таков рассказ Дугласа Фрешфильда о покорении его группой вершины Эльбруса. Можно лишь выразить чувство неприятного осадка в душе каждого альпиниста и горного туриста от того, что этот знаменитый альпинист пытался впоследствии приписать себе славу первовосходителя - Хиллара.

Подробный пассаж из отчета Фрешфильда мы привели для того, чтобы обратить внимание на ряд интересных деталей:

- Горцы, сопровождавшие альпинистов, великолепно знали все наиболее удобные и кратчайшие тропы на подступах к Эльбрусу.

- Издавна они были замечательными ходоками по горам, подобных которым не видел даже сам Президент Лондонского альпинистского клуба.

- Горцы с давних пор имели прекрасное по тому времени снаряжение для горных подъемов - палки с железными наконечниками и крючья, подвязываемые к подошвам обуви.

- Даже на последней стадии штурма вершины знаменитые альпинисты "шли гуськом по указанию носильщиков".

- Повествование Фрешфильда в деталях совпадает с рассказом Ахии Соттаева Я. И. Фролову в 1911 году.

- Не окажись в самый критический момент рядом с англичанами, готовыми вернуться назад, горцев из Верхнего Баксана, не воодушеви их Ахия и Дячи, трудно полагать, чтобы это восхождение могло закончиться успешно.

Из всего сказанного вытекает один, единственно напрашивающийся вывод: имена Ахии Соттаева и Дячи Джаппуева должны стоять рядом, если не выше, с именами английских альпинистов, навечно вошедших в историю альпинизма и. горного туризма. Именно они воодушевили отчаявшихся англичан на продолжение штурма вершины.

В связи с изложенными фактами считаю необходимым обратить внимание читателей на то, что в работах Соколовой, Кудинова, Рототаева, Байдаева, Никитина имя Дячи Джаппуева по непонятным причинам превращено в некоего Дотосова, что является чьим-то вымыслом из-за незнания первоисточников. Имя Дячи Джаппуева хорошо известно в литературе о восхождениях на Эльбрус, а англичанин Фрешфильд из-за отсутствия в английском языке звука "Ж" передал его на английский манер как Дячи Дяпуев. Русские же ученые и путешественники, например В. М. Сысоев и С. Давидович и др., пишут его имя вполне определенно и в полном соответствии с карачаево-балкарским его звучанием, т. е. Джаппуев.