Эпилог.

 

— Знаешь, а ведь я почти год чизкейков не ела, — бормочу я и провожу вилкой по своей тарелке, с удобного лежака наблюдая за заходом июньского солнца над Майами-Бич. — И мне кажется, что больше их не люблю.

— Тогда его слопаю я, — говорит Кейси, чуть ли не языком вылизывая тарелку. — Или Шторм. Клянусь, она каждый день по пятьдесят тысяч калорий потребляет, чтобы прокормить свою маленькую обжору.

И тут раздается голодный плач, словно малышка Эмили, сидящая в ходунках на кухне, услышала волшебное слово. Опять. Эмили родилась в первых числах января и тут же прилепилась к груди Шторм, борясь за право там и оставаться. Шторм нелегко, но она справляется, относясь ко всему с ожидаемыми от нее терпением и любовью.

Мое возвращение домой дало ей небольшую передышку. Теперь Эмили даже бутылочку у меня берет. А Шторм называет меня своим счастливым талисманом.

В итоге, я закончила первый год в Принстоне и даже умудрилась дотянуть свой средний балл до твердой четверки. Вся ирония в том, что окончательная оценка по Английской литературе оказалась одной из моих самых лучших оценок за первый семестр, учитывая, что этот курс стал для меня самым сложным.

Решая остаться ли, Эштон определенно стал для меня мотивирующим фактором. Как только вся путаница, давление и ложь исчезли, передо мной остались лишь разные варианты. Важные и не очень, легкие и сложные — но все мои. И ради меня.

Я начала с легких. Например, с того, что решила остаться там, где в любое время могла бы видеться с Эштоном. Тут долго думать не пришлось. Ему осталось доучиться меньше года, чтобы получить степень в Принстоне. Он решил, что хочет это сделать, независимо от тех причин, по которым изначально здесь оказался. К тому же, в весеннем сезоне он был связан должностью капитана команды по гребле.

В какой-то момент, Коннор, Эштон и я помирились. Не потребовалось много времени, чтобы Коннор понял: для его лучшего друга я не была очередной девочкой на одну ночь. Коннор начал встречаться с блондинкой — Джулией, — которая подходила к нему в тот вечер в обеденном клубе. Мы даже сходили на двойное свидание. Было странно, но под конец вечера мне показалось, что нашей дружбе это помогло. Судя по взглядам Коннора, которые я ловила на себе время от времени, его чувства ко мне полностью еще не исчезли. Надеюсь, со временем он поймет, что мы друг другу не подходим.

В начале весеннего семестра Эштон переехал обратно в дом. Я частенько оставалась на ночь. Поначалу и это было странно, но Эштон быстро заставил меня забыть о нервах…и обо всем остальном, что не затрагивало его самого.

Сложнее было решить, оставаться ли в Принстоне дольше, чем до конца первого курса. Я подала документы для перевода в Майами, и, что не удивительно, меня приняли. Больше в Нью-Джерси меня ничто, кроме Эштона, не удерживало. Он заканчивал учиться в этом году, но в Нью-Джерси все еще оставалась его мама, и отец Рейган предложил ему место помощника тренера, пока он со всем не разберется. Несколько недель я обдумывала собственное решение и не была уверена, благодаря чему сама буду счастлива.

А потом, одним вечером, когда я лежала в постели и водила пальцем по кельтскому символу на его теле, Эштон сказал, что последует за мной в Майами, если я решу уехать. При помощи Штейнера он даже начал подбирать там хоспис. Роберт убедил его, что место помощника тренера всегда будет для него наготове.

И внезапно сложный выбор стал очень простым. И я поняла, что именно он правилен.

Мне хотелось уехать домой.

И хотелось привезти с собой Эштона.

Позади нас открывается дверь, и на мои плечи опускаются сильные руки.

— Ты не говорила мне, что в Майами так чертовски жарко, — ворчит мой красавец. Наклонившись, он ворует огромный кусок пирога с моей вилки, а потом целует в губы. Я взвизгиваю, когда мне на лицо падают капли пота.

Взглядом я обвожу его обнаженную грудь, покрытую потом. После переезда сюда он взял в привычку бегать вечерами без футболки, и каждую ночь из-за этого с моими гормонами творятся очень плохие вещи.

— Парнишка привыкнет, — слышу я позади себя бормотание Трента, вышедшего из дома. Он тоже весь в поту и без футболки, а на шее у него болтается полотенце.

Между Трентом и Эштоном разница в восемь лет, но уровень их зрелости, видимо, примерно одинаков, потому что они идеально сошлись. И пока я не уверена, что это о них говорит.

— Это что такое? Съезд потных мужиков? — Накинув покрывало на плечо, чтобы спрятать присосавшуюся к ее груди малышку, к нам присоединяется Шторм, а за ней по пятам следует третий потный мужчина без футболки — Бен. И вот так терраса оживляется людьми.

— Ты слишком быстрый, Принстон, — ворчит запыхавшийся блондин и дает пять Эштону.

Я улыбаюсь, услышав прозвище. Эштон всем сразу же понравился. В том числе, и небольшой группе женщин, прогуливающейся по пляжу. Каждый вечер мимо ходит одна и та же компания. Они обнаружили, что если именно в это время пройдут мимо нашего дома, скорее всего, увидят подтянутых, полуголых мужчин, отдыхающих на задней террасе. А то, что тут обычно еще сидим Кейси, Шторм и я, — лишь небольшое неудобство…

— Привет! — драматично машет им Кейси. Она так делает каждый вечер, наслаждаясь тем, что по ее мужчине пускают слюни. Она показывает на Трента. — Он стоит пять сотен за два часа! — Махнув в сторону Эштона, она добавляет: — Семьсот пятьдесят за него, потому что молоденький. Вы бы слышали, как с ним моя сестра кричит!

— Кейси! — огрызаюсь я, но запаздываю.

Все смеются, а я заливаюсь краской. Эштон наклоняется и прижимается губами к моей шее, словно этот жест отвлечет меня от такого унижения. Хоть я и вылезла из своей раковины сексуальной подавленности, к слову говоря, до сих пор предпочитаю оставлять личное…личным. Эштон уважает мое решение и не подкалывает меня так часто, как все. Но и устоять не может, когда остальные начинают прикалываться. Мне кажется, что теперь у них появилось намного больше поводов надо мной издеваться, и спасибо за это надо сказать приветственной вечеринке, где было слишком много «Джелло» и тонких стен.

— А что я? Ни монетки не стою, мадам Кейси? — Бен вопросительно разводит руки, а привлекательные черты его лица искажены в притворной обиде.

— Я им сама пять сотен заплачу, только чтобы ты от меня хоть на вечер отстал, — стонет Кейси. Но тут же подмигивает.

— Намек понят. Да и вообще, я собирался пивка в «Пенни» выпить. Эй, Принстон, уверен, что не хочешь, чтобы я тебе работу подогнал? Неплохие деньги, много…

— Нет уж, благодарю! — отвечаю я раньше Эштона. Ни за какие коврижки моя прекрасная средиземноморская модель нижнего белья не будет работать в стрип-клубе. У меня нет самоуверенности моей сестры.

Эштон пожимает плечами, а потом, сверкнув в мою сторону развратной улыбкой, произносит:

— Мне и здесь нормально. Кроме нее, и времени ни на что нет.

— По-моему, она похуже своей сестры будет, — кривится Трент.

Снова раздается смех, а мои щеки начинают пылать.

— А как насчет того, чтобы ты время занял долгим душем в одиночестве? — парирую я, для эффекта хлопнув его по твердому животу. И только потом до меня доходит, на что я намекнула. Все разражаются хохотом, а я прячу лицо в ладонях. Опять.

Сказать по правде, Эштон не торопится найти работу. В конце концов мы не стали переводить его маму в Майами. Она мирно умерла в конце апреля, прямо перед нашими экзаменами. В то утро, когда Эштону позвонили, я была с ним. Прижимала его крепко к себе, пока он тихонько плакал. И, по-моему, слезы эти были и от грусти, и от облегчения.

Осталось достаточно денег, чтобы у Эштона было время со всем разобраться. Его ни в коем случае нельзя назвать богатым, но на некоторое время сбережений хватит. Шторм настояла на его переезде к нам, чтобы Эштона не отягощала рента. Он уже записался на уроки полета, и впервые сам решает, чего хочет от жизни. Мне кажется, он наслаждается каждой секундой этого процесса.

Оглядываясь в прошедший год, мне не верится, что мы с Эштоном произошли из таких разных семей — ведь моя была местом любви, а его — местом боли, и все равно оказались в одном и том же месте в одно и то же время: учась тому, как принимать свои собственные решения.

Единственное, с чем согласны мы оба, — на каждом шаге этого пути мы хотим быть друг с другом.

Глубоко внутри я понимаю, что медицина — неверный для меня путь, несмотря на все мои способности к обучению. Я поддерживала связь с детским госпиталем, пока не узнала, что химиотерапия Эрика и Дерека завершилась, и мальчиков выписали. И тогда я оставила в прошлом эту часть своей жизни. Теперь я серьезно обдумываю работу в сфере социальной защиты. И хотя легко не будет, ведь многие из детей сталкиваются с ситуациями худшими, чем Эштон, я знаю, что хочу осмысленно помогать детям. Так что, доктор Штейнер подыскал мне работу добровольцем в детском приюте, чтобы убедиться, что моя хрупкая натура с ней справится. А если нет? Что ж…

Вся жизнь — это череда проб и ошибок.

Мы с доктором Штейнером частенько разговариваем. А Эштон с доктором Штейнером еще чаще. Штейнер даже шутит, что он — наш семейный мозгоправ. А я говорю, что ему просто надо уже к нам переехать. Я все еще в поисках того, как правильно выразить свое благоговение перед этим человеком и тем, что он для всех нас сделал. Тем, что он продолжает для нас делать.

И то, что я подарю ему своего первенца, начинает казаться вполне подходящим вариантом.

— Когда твои друзья приедут, Ливи? — спрашивает Шторм, поправляя майку. Из-за фланелевой завесы, наконец, появляются пухлые щечки Эмили, и она удовлетворенно срыгивает.

— Завтра в обед. — К нам на несколько дней прилетают ребята и Рейган.

Они были сильно удивлены, узнав, что все это время мама Эштона была жива. И все же они просто встали рядом со своим другом в тот день в конце апреля, а потом чуть ли не до утра поминали с ним ее жизнь в клубе «Tiger Inn». Хотя Эштон и не мог раскрыть всех подробностей из-за договоренности с отцом, мне кажется, парни сами поняли, что жизнь их капитана была далека от наружной идеальности.

А Рейган? Ну, за исключением трехнедельной обиды, когда я сказала ей, что не вернусь на учебу осенью, Рейган была самой лучшей соседкой по комнате и другом, о которых только можно было просить. Она все также безумно влюблена в Гранта. Может, этого хватит, чтобы урезонить ее диковатые порывы.

— Отлично! Значит, завтра напьемся, — восклицает Бен, хлопнув в ладоши, а потом наклоняется и целует Эмили в щечку.

— Вонючка! — со смехом отталкивает его Шторм, наморщив нос.

— И на этом… — Бен звучно целует Шторм в лоб и направляется в дом, проорав: — Прощаюсь с вами!

Трент вытягивает над головой свои длинные, мускулистые руки.

— Идем в «Grill» сегодня?

— Да! Мне надо развеяться! — заявляет Шторм. Внезапно ее взгляд становится безумным. Словно она — загнанное животное. В каком-то смысле, так и есть. — Через часик домой придет Дэн, и мы с этими молочными подушками валим отсюда. Пойду-ка их опустошу. — И через долю секунды они с Эмили уходят сцеживать молоко.

За ними уходят и парни, споря о том, кто первым идет в душ, и снова оставляют нас с Кейси на террасе одних.

Долгое время мы молчим, пока я слушаю крики чаек и наблюдаю за успокаивающими волнами.

— Ты в курсе, что с того вечера прошел практически год? — Боже, все кажется настолько иным! Я — это все еще я. Но в то же время я так сильно изменилась.

— Хм. — Кейси замолкает и забирает у меня тарелку. — Ты имеешь в виду тот вечер, когда я сказала, что ты больная на всю голову? — Я вижу, что ее губы совсем немного задорно изгибаются, когда она расправляется с последним куском моего пирога.

— Ага, того самого.

Я вытягиваю руки и кладу их под голову.

И улыбаюсь.