Лес Рук и Зубов 13 страница

Время от времени горящие обломки падают на Нечестивых, и те превращаются в ходячие факелы, разнося пламя по деревенским постройкам.

– Может, все Нечестивые сгорят, и нам удастся сбежать? – спрашивает Кэсс, упершись подбородком в голову дрожащего Джейкоба.

Мужчины ей не отвечают. Они стоят абсолютно неподвижно, как будто любое действие слишком рискованно. На правой руке Джеда я замечаю россыпь волдырей.

Наш мир заполнен жаром и светом, поэтому, когда Трэвис заговаривает, его слов почти не слышно:

– Кто-то должен добраться до ворот и привязать канат, чтобы остальные могли спуститься на тропу.

Кэсс сжимает Джейкоба и закрывает ему уши. Гарри и Джед кивают.

– Только не ты, – говорит Гарри Трэвису. – У тебя нога больная.

Я прокручиваю его слова в голове, пытаясь расслышать в них упрек, но напрасно.

– Могу я… – выдавливаю шепотом.

Я жду возражений – молю Бога, чтобы их услышать, – и несколько ударов сердца спустя слышу простой и прямой отказ:

– Нет. Пойдет либо Джед, либо я.

Джед и Гарри не смотрят на друг на друга, молча решая, кому пожертвовать жизнью ради остальных.

– Хотя бы принесу канат, – бормочет Трэвис и уходит на другой край платформы, навстречу пламени, которое с каждой секундой бушует все ближе и ближе.

Джед кладет руку на плечо Гарри, Гарри обнимает Джеда за талию, и они вместе отходят подальше от нас, склонив головы.

Со стороны может показаться, будто они молятся. Внезапно меня охватывает уверенность, что это я во всем виновата – ведь я давным-давно перестала верить в Бога. И если сейчас я откажусь от океана, откажусь от Трэвиса, откажусь от всего, что стояло между мной и Господом, – быть может, тогда он смилостивится?

И спасет нас. Спасет их.

Трэвис обходит Джеда с Гарри и неуклюже опускается на колени у края платформы, который ближе всего к Лесу Рук и Зубов – и к тропе, нашему единственному шансу на спасение.

Я подползаю ближе и помогаю ему завязывать узлы.

– Не понимаю, как мы туда переберемся, – говорю я. Пальцы дрожат и толком меня не слушаются.

– Так же, как мы перебрались сюда. Только сначала кто-то должен сбегать к воротам и привязать канат.

Трэвис кладет ладони мне на руки – такое знакомое и приятное тепло…

– Мэри, наша жизнь в том доме… Это был мой мир. Моя мечта, моя правда. Мой океан.

В его глазах я вижу множество слов, которые так и просятся наружу, но вслух Трэвис произносит лишь:

– Прости, что не смог тебя защитить.

Он проводит пальцем по моим губам, встает и относит канат Гарри и Джеду, чтобы те начали готовиться к последнему броску через деревню.

Мои ноги подгибаются, я падаю на платформу – и в этот самый миг мимо меня проносится хромая тень.

Тень отталкивается от края платформы, перелетает через скопление Нечестивых прямо под нами, ударяется оземь и кубарем катится дальше. В каждой руке у Трэвиса по ножу: клинки мерцают в свете пламени.

Он приходит в себя, встает и начинает ковылять к Лесу, к воротам и заветной тропе. Моя пестрая веревка из платьев, повязанная вокруг его талии, волочится следом.

Нечестивые не сразу замечают его присутствие, но вскоре устремляются за ним: голодные, неумолимые.

– НЕ-Е-ЕТ! – кричу я, хватаясь за край платформы, словно хочу взять плетеную веревку и втащить Трэвиса обратно.

Все мое тело сотрясают рыдания, однако я не выпускаю их наружу. С моих губ лишь вновь и вновь срывается мольба:

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Трэвис спотыкается, падает, встает, но бежать не может: больная нога чересчур слаба. Хромота заметно усилилась. Его тело слишком покалечено.

– Нет, нет, пожалуйста, нет…

Нечестивые уже настигли его, тянут к нему руки, спотыкаются о пеструю веревку – она натягивается, и он падает на колени.

– Нет, нет, прошу, нет, нет…

Трэвис вопит – до него добрался первый Нечестивый. Он пытается отбиваться ножами, однако их слишком много: только он вонзает клинок в одного, как второй уже валит его на землю. По рубашке Трэвиса расползается кровавое пятно. Джед берет меня за плечо и пытается развернуть, чтобы я не смотрела, но я-то знаю: пока я не отрываю глаз от Трэвиса, с ним все будет хорошо, он доберется до ворот живым и здоровым.

– Нет, нет, прошу… – В каждое слово я вкладываю всю свою жизнь: если б это было в моих силах, я бы не раздумывая обменяла ее на жизнь Трэвиса.

Мимо со свистом проносится стрела, затем еще одна – и еще, и еще. Все они вонзаются в Нечестивых, те начинают падать, и вот наконец из-под груды покойников кое-как выбирается Трэвис. Он продолжает свой путь к воротам.

За моей спиной, выпуская одну стрелу за другой, стоит Гарри с луком. Джед покидает меня, встает рядом с ним, берет второй лук – и вместе они начинают посыпать стрелами толпу Нечестивых.

Внутри меня взрывается радость, надежда и облегчение: такое чувство, будто из каждой клеточки моего тела струится чистый яркий свет.

На миг – на один короткий ослепительный миг – меня наполняет абсолютная вера в то, что Трэвис доберется до забора целым и невредимым. Что мы все выживем, и я смогу увидеть мир за пределами Леса. Увидеть океан. Я зажмуриваюсь, пытаясь сохранить это чувство подольше.

В эту секунду Трэвис снова падает. До моих ушей долетают его крики, и я ложусь на платформу: руки больше не в силах удерживать пустое тело.

– Пожалуйста, – шепчу я в последний раз.

Трэвис встает, пошатывается, доходит до забора и распахивает ворота. Несколько Нечестивых успевают пробраться на тропу, однако Джед и Гарри меткими выстрелами их приканчивают.

Наконец-то Трэвис в безопасности. Вся его одежда в крови, и даже отсюда мне видно, как тяжело вздымается его грудь. Он поднимает руку и машет. Платформа подо мной содрогается: Джед и Гарри падают на колени.

– Нет, – шепчу я, не в силах понять и принять случившееся.

Только с десятой попытки Трэвису удается перекинуть конец плетеной веревки через толстый сук большого дерева, растущего рядом с тропой.

Он начинает натягивать канат над пропастью – тем временем пламя за нашими спинами разгорается все жарче.

Мы как один затаиваем дыхание. Жар становится нестерпимым. Аргус скулит, Джейкоб то и дело вздрагивает, пока канат медленно ползет к цели. Наконец Трэвис завязывает его крепким узлом.

Наш шанс на спасение размеренно покачивается в воздухе. Трэвис падает на землю у дерева. Прежде чем кто-либо успевает меня остановить, я хватаюсь за канат, закидываю на него ноги и начинаю спускаться к воротам. Гарри выкрикивает мое имя и тянется к моим ногам, но я не даюсь.

– Это опасно! – вопит он. – Первым должен пойти кто-то из нас!

Я трясу головой, сосредоточиваясь на своих руках и пытаясь не обращать внимания на обжигающий воздух.

– У тебя даже страховочной веревки нет! – орет Гарри.

Я еще крепче хватаюсь за канат и чуть запрокидываю голову, чтобы видеть Трэвиса – пусть и вверх ногами. Он привалился к дереву и уже теряет сознание.

– Нет! – кричу я.

– А вдруг он Возвратится? Возьми хотя бы оружие! – вопит Гарри.

Но я не позволяю себе отвлечься: главное – переставлять руки. Мышцы напряжены до предела. Канат сдирает кожу. Я сосредотачиваюсь на Трэвисе и своем желании дотронуться до него, обнять, исцелить…

Добравшись до другой стороны, я отпускаю ноги – к ним сразу приливает кровь, – и оглядываюсь на черные силуэты Джеда, Гарри, Кэсс и Джейкоба на фоне полыхающих деревьев.

Затем, напрягая затекшую шею, смотрю вниз. За забором слева от меня – Лес Рук и Зубов, где начинают собираться Нечестивые. Справа – тропа, уходящая в кромешную темноту.

Прямо подо мной сидит Трэвис. Его тело окровавлено, руки тянутся вверх, и меня вдруг охватывает животный парализующий страх. Эта поза, взгляд, протянутые руки… Он словно хочет меня съесть.

 

 

XXXII

 

Я раскрываю рот в крике, но ни единого звука не срывается с губ. Я вишу на руках, тело с каждой секундой становится все тяжелей, мне тяжело дышать. Ободранные пальцы начинают соскальзывать с каната. Я пытаюсь ухватиться покрепче и закинуть ноги обратно, но сил больше нет – мне трудно даже просто висеть, мышцы мелко дрожат. Я проклинаю себя за то, что не позволила Гарри обвязать меня страховочным тросом.

Слезы застилают глаза, однако я пытаюсь сфокусировать взгляд на Трэвисе. Он то и дело сжимает и разжимает пальцы, а потом, окончательно исчерпав силы, безвольно роняет руки на колени.

Я отпускаю канат, спрыгиваю на землю и подползаю к нему. Он сидит, прислонившись к стволу дерева и дрожа всем телом. Дыхание частое и сиплое. Но он еще жив.

– Трэвис! – кричу я, притягивая его к себе и укачивая, словно младенца. – Все будет хорошо. Ты поправишься. – Я прижимаю его к груди и упираюсь подбородком в голову. – Зачем ты это сделал? Зачем? – Мой голос срывается на крик, и я чувствую шевеление его губ, но слов не слышу.

Трэвис закатывает глаза.

Я встряхиваю его – изо всех сил.

– Нет, не вздумай! Я тебе не позволю!

Уголок его рта подергивается в усмешке и выпускает тонкую струйку крови.

– Все будет хорошо, – говорю я. – Мы найдем другую деревню. Может, там есть целитель. Тебя точно укусили? Не просто поцарапали, как меня?

Едва слышный смешок Трэвиса возвращает нас в прошлое – до вторжения, до этой деревни, до сломанной ноги…

В наше беспечное детство. Когда мы еще ничего не знали о мире вокруг нас.

– Это неважно, – выдавливает он. Его голос похож на жидкость. – Меня укусили еще раньше, во время побега из дома.

У меня в груди все обмирает.

– Я давно не жилец, – говорит Трэвис, открывая глаза.

Сил хватает только одними губами произнести слово: «Почему?» Голос куда-то пропал, я не могу извлечь ни звука из своего содрогающегося тела. Сглатываю слюну. И начинаю тереть Трэвису лоб, скользкий от пота и крови. Потом склоняю к нему голову, мои губы замирают над его губами, и в памяти невольно встают те вечера в соборе, когда я рассказывала ему истории про океан.

– Давай я помолюсь за твое здоровье, – шепчу я. Из носа бегут слезы, глаза опухли.

– Молитвы – не твой конек, – с едва слышным смехом произносит Трэвис. – Тобой никогда не двигала любовь к Богу. Вот к небылицам – да.

Зажмурившись, я качаю головой.

– Это была любовь к тебе…

Он снова тихонько смеется – больше похоже на выдох, чем на смех.

– Если бы!

Я прижимаю его еще крепче: мне хочется выжать заразу из его тела, очистить его кровь своей любовью.

– Прости, – шепчу я. – Прости, прости…

Меня захлестывают безудержные рыдания.

Я думаю лишь о том, как ужасно потратила свой последний день с Трэвисом – на бессмысленную ругань. А ведь должна была любоваться его лицом, запоминая каждую черточку… Пересчитывать веснушки на плечах.

До меня доходит, что я больше никогда не увижу его солнечной улыбки, от которой в уголках его глаз появляются маленькие морщинки, никогда не увижу его хромую поступь…

Не почувствую прикосновение шершавой ладони к своей щеке.

А сколько всего я еще не успела о нем узнать – и уже никогда не узнаю! Боятся ли его ступни щекотки, и какой длины у него большие пальцы на ногах? Снились ли ему в детстве кошмары? Какие он любит звезды, каких зверей обычно видит в облаках? Чего боится? О чем часто вспоминает?

Я уже не успею узнать все это. Мне хочется остановить время, лишь чувствовать тепло Трэвиса и ни о чем не думать, но сердце разрывается от горя – сколько всего я упустила, сколько времени потратила зря…

Нам не видать счастливого будущего. И я даже не успею толком запомнить своего любимого, уже сейчас я начинаю его забывать.

Нет, я не готова к этому, не готова к его смерти.

– Расскажи мне про океан, Мэри, – говорит Трэвис. – Расскажи мне о месте, где нет всего этого.

Я качаю головой.

– Океан – это ерунда. Он такой же, как все остальное.

Трэвис берет меня за подбородок – и пальцы у него на удивление сильные.

– Пообещай, что пойдешь к океану.

– Но ты сказал…

– Забудь, что я говорил. Пообещай, что попробуешь за меня соленую воду.

Я хочу повернуть время вспять, остановить его неумолимый бег. Я хочу схватить эти мгновения и крепко прижать к себе, чтобы не ускользали. Но я не могу. Трэвис роняет руку.

– Нет! – Я вцепляюсь в него, не отпускаю. – Я выбираю тебя! Не нужен мне океан!

– Пообещай, Мэри, – повторяет он, но его голос уже очень слаб, в легких что-то хрипит.

– Я люблю тебя!

Он не отвечает. Его больше нет.

А потом кто-то оттаскивает меня в сторону.

– Нет!

Я сопротивляюсь из последних сил, но все бесполезно. Это Гарри. Он опускает меня на землю по другую сторону тропы. Я хочу вскочить и броситься к Трэвису.

– Не подходи к нему. – Он не позволяет мне даже встать.

– Пусти! С дороги! – кричу я, впиваясь пальцами в землю.

Гарри хватает меня за плечи и встряхивает.

– Ты что, не понимаешь? Трэвиса заразили! Он сейчас Возвратится!

За моей спиной стоит Джед с косой в руках. Он ждет Возврата Трэвиса и готов покончить с ним в любой момент, как только понадобится. Я протягиваю руку к блестящему лезвию. Брат пятится, думая, что я хочу его остановить.

– Мэри!

Гарри хочет оттащить меня от Джеда, но я толкаю его с такой силой, что он врезается в Кэсс и падает на землю.

– Отдай, – говорю я Джеду.

– Кто-то должен его…

– Отдай!..

– Мэри, лучше не…

Я с криком тянусь к косе, и на этот раз мне удается схватить черенок.

В конце концов, это я любила Трэвиса. Я виновата в том, что он заразился – он пожертвовал собой ради спасения моей жизни.

– Мэри, позволь мне…

– Отпусти, – рычу я.

Пальцы Джеда соскальзывают с черенка, и я одним движением вырываю косу у него из рук.

Больше всего на свете мне хочется закрыть глаза и сделать вид, что на самом деле ничего этого нет. Что это лишь дурной сон. Но в тот самый миг, когда я взмахиваю косой, глаза Трэвиса распахиваются.

Его невозможно зеленые глаза.

Этот взгляд горел желанием и прежде, но таким – никогда.

Я вонзаю косу ему в шею и вздрагиваю, чувствуя, как лезвие перерубает позвоночник. Глаза затуманиваются – Трэвис как будто смотрит сквозь меня. Все мышцы его тела разом обмякают.

Он умер. Теперь уже навсегда.

По груди Трэвиса струится кровь, и я падаю на землю, рыдая.

Джед забирает косу и поднимает меня на руки. Я слишком ослабла и не в силах сопротивляться. Мне хочется напоследок взять Трэвиса за руку, стиснуть его ладонь, но я не могу дотянуться.

Я уже забыла его запах: едкий дым стоит в носу и горле.

Джед уносит меня прочь.

– Нет! – кричу я. Воплю во всю глотку. Бью Джеда по плечам. Меня душат слезы, однако заплакать в голос я не могу – не хватает воздуха. В голове, наскакивая друг на друга, искажаясь и теряя четкость, вертятся воспоминания о Трэвисе.

– Ты все правильно сделала, – говорит Джед. Как будто это может меня утешить.

– Я его любила, – шепчу я. – Он был для меня всем. Как же я этого не понимала?

Раскаяние гложет меня изнутри, разъедая вены и словно подменяя собой кровь.

– Знаю, – говорит Джед. Я вишу у него на плече и чувствую, что все его тело содрогается от рыданий. Он плачет по мне. По Бет.

Мы живем в самом жестоком из миров: он заставляет нас убивать своих любимых.

 

 

XXXIII

 

Целыми днями мы идем и идем, пытаясь оторваться от пожара, который бушует за нашими спинами. С утратой Трэвиса каждый из нас справляется по-разному.

Кэсс ищет утешения в Джейкобе: ее любовь просто не знает границ. Она холит его, как родного сына, словно у него никогда не было другой матери, словно она – первая и единственная. С остальными Кэсс не разговаривает.

Гарри всю свою заботу обратил на нее. Он следит, чтобы она обязательно ела (наши скудные запасы еды, которые удалось собрать во время пожара, стремительно заканчиваются), и несет Джейкоба, когда руки и ноги подводят Кэсс, не выдержав бремени происходящего.

Я иду по тропе в полном одиночестве. Ничего не замечая. Спотыкаясь о мельчайшие камешки и едва не падая на забор, прямо в руки Нечестивых. Я смотрю прямо перед собой, ничего не вижу и только гадаю, как это я умудрилась потерять все в жизни, кроме этой тропы. Кроме надежды, что у нее есть конец.

И что мы его найдем.

Время от времени Джед хватает меня за руку и возвращает на середину тропы. Он понимает, откуда эта скорбь на моем лице. Почему по моим щекам до сих пор бесшумно катятся слезы – спустя три дня после смерти Трэвиса.

Его жену заразили Нечестивые. Он тоже убил любимую.

Сзади продолжает бушевать пламя, заставляя нас двигаться вперед. Все вокруг покрыто пеплом, мир стал серым и угрюмым. Воздух густой, дышать им сложно, и от этого мы шагаем все медленней и медленней.

Никто не осмеливается заговорить о Трэвисе, пожаре или подходящих к концу запасах, которые нам чудом удалось добыть с уже загоревшейся платформы. Никто не спрашивает, может ли пожар испортить заборы – например, расплавить металл. Быть может, где-то далеко Нечестивые уже выходят на нашу тропу.

Мы все облегченно вздыхаем, когда натыкаемся на очередные ворота и закрываем их за собой. Но вскоре пожар настигает нас во время привала и заставляет двигаться дальше, умирая от жажды, зноя, усталости и голода.

С трудом переставляя ноги, мы бредем вперед и стараемся не терять друг друга из виду в дыму. Не обращать внимания на запах горелой разложившейся плоти. Главное – выжить. Не сдаться. Никто не хочет сдаваться первым.

Порой, когда ноги начинают отказывать и дрожат от усталости, я вытираю пальцем пот с шеи и пишу имя Трэвиса на руке, покрытой слоем золы. Если я остановлюсь, это будет предательство. Я не могу его предать. Он умер ради меня, и я не имею права сдаваться – иначе его жертва была напрасной.

Однажды ночью, когда сны о Трэвисе грозят утопить меня в слезах и ярости, я ухожу подальше от группы в поисках свежего воздуха и одиночества. На горизонте ночь полыхает оранжевым, и я содрогаюсь при мысли, что огонь упорно движется за нами следом, и что завтра нам предстоит очередная утомительная гонка.

Вдруг из темноты до меня доносится чье-то хныканье. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю вдалеке сгорбленную фигурку. Это Джейкоб. Я подхожу, сажусь рядом и укладываю его себе на колени, хотя он и сопротивляется. Аргус, после пожара не отходивший от Джейкоба ни на шаг, тычется мне в руку холодным носом.

– Я не хотел! – снова говорит Джейкоб. С тех пор, как мы сбежали из деревни, он только и делает, что извиняется, ведь пожар на платформах начался по его вине. Я целую его в макушку и укачиваю. – Простите меня, я не хотел! – рыдает Джейкоб, и я сжимаю его еще крепче: волны раскаяния захлестывают нас обоих. Мне невыносимо думать, что этому мальчугану придется всю жизнь нести в сердце бремя вины.

– Хочешь узнать мой секрет? – шепчу я.

Он перестает хлюпать носом и кивает.

– В детстве мама рассказывала мне про жизнь до Возврата: про океан, огромные дома до самого неба и полеты на Луну.

Джейкоб хихикает.

– Ты все придумываешь, тетя Мэри!

Но я чувствую, как ему хочется верить. Наклоняюсь и шепчу:

– Это чистая правда. У меня есть доказательство.

Я достаю из-за пазухи книжицу, в которую вложила фотографию Нью-Йорка, и вручаю карточку Джейкобу. Он щурится и подносит ее к самому носу. Света от пожара как раз достаточно, чтобы разглядеть очертания высоких домов.

– Что это? – спрашивает малыш, водя пальцем по буквам.

– Здесь изображен большой город, существовавший задолго до Возврата. А может, он и сейчас еще существует.

– Откуда ты знаешь?

Я пожимаю плечами.

– Наверняка не знаю. Но надеюсь. Верю. И потому дарю тебе эту карточку. Чтобы ты мог верить во что-то хорошее. Во что-нибудь кроме этой тропы.

Я убираю волосы с его лба – точь-в-точь как делала моя мама.

Через несколько минут я встаю, поднимаю Джейкоба и отвожу его к остальным. Впервые за долгое время я засыпаю легко и спокойно, и кошмары меня не мучают.

Наутро мы вновь пускаемся в путь. Я замечаю, что Джейкоб распрямил плечи и держит голову чуть выше – это вызывает у меня улыбку.

Однако легче наш путь не становится, и конца ему не видно. Скудные запасы еды и воды почти иссякли. Но вот, когда я уже отчаиваюсь и думаю, что не смогу сделать ни шагу вперед, мне на лоб падает первая капля дождя. Вспыхивает молния, где-то далеко рокочет гром. Крупные тяжелые капли начинают падать на землю – их удары по коже почти болезненны.

Шагая дальше, мы все мысленно задаемся одним вопросом: потухнет ли пожар? Подарит ли дождь облегчение, отдых, надежду?

Ливень усиливается, и я поднимаю глаза к небу. Вода струится по моему лицу, мешаясь со слезами и смывая гнев, смывая с кожи золу и имя Трэвиса. Я широко раскидываю руки, купаясь в живительной влаге.

Кэсс и Гарри бегут дальше, схватив Джейкоба, и ищут укрытие: ветку, куст, хоть что-нибудь, лишь бы спрятаться от разящих капель.

Я падаю на землю и лежу под струями воды. Рядом на колени встает Джед. Он ласково кладет руку мне на щеку и спрашивает, что случилось.

Я широко улыбаюсь и прошу оставить меня в покое.

Брат долго смотрит на меня – вода капает с его волос, носа и подбородка.

А потом встает и уходит. Он понимает мою боль.

Вода вокруг меня скапливается в лужи; я становлюсь частью потока и представляю, что лежу в океане. Каждый мой вдох напитан запахом воды. Легкие бунтуют, словно я тону.

Тропу подо мной размывает, и я начинаю биться в грязи, воде и собственных слезах.

Я кричу на гром. Кричу на молнии. На Нечестивых, которые забрали у меня самое дорогое.

Но они только стонут и раскачивают забор.

Я встаю и начинаю носиться туда-сюда по тропе, размахивая кулаками. Приманивая Нечестивых. Однако те лишь безвольно роняют руки и уходят дальше, вслед за Гарри, Джейкобом и Джедом.

Рассвирепев, я бросаюcь на забор и начинаю его трясти, пытаясь привлечь их внимание. Вновь и вновь бьюсь о железную сетку.

Нечестивым плевать. Они бредут мимо, словно меня и нет вовсе. Вода и грязь скрывают от них мой запах.

Вскоре из-за пелены дождя показывается Гарри. Он подходит ко мне, привалившейся к забору, и поднимает на руки – ровно в ту секунду, когда Нечестивые уже запускают пальцы в мои волосы, напоминая о чем-то давно забытом.

Гарри нежно стирает грязь с моих щек, прижимает меня к груди и едва слышно шепчет, сквозь завывание грозы, лязганье забора и стоны Нечестивых:

– Я тоже по нему скучаю.

На мгновенье нас объединяет неизбывное горе. А потом мы оба слышим крик.

Я поднимаю голову и вижу Джеда: скользя по грязи и размахивая косой, он бежит нам навстречу. Поймав мой взгляд, он останавливается, показывает вперед и что-то кричит, но слов не разобрать.

Мы с Гарри встаем и идем к нему.

Кэсс и Джейкоб дрожат под большим разросшимся кустом. Аргус хочет пойти за мной, но я отталкиваю его обратно к Джейкобу. Мальчик хватает пса за шкирку и зарывается лицом в теплый мех, а тот поднимает на меня жалобный взгляд и тихонько скулит. Я почесываю ему ухо: он жмурится от удовольствия и покорно ложится на землю рядом с Джейкобом. Малыш барабанит пальчиками по его животу, отчего задняя левая лапа Аргуса начинает подергиваться. Кэсс благодарно смотрит на меня, одними губами произносит неслышное «Спасибо!», покрепче прижимает к себе Джейкоба и начинает что-то шептать ему на ухо.

Я нагоняю Гарри и Джеда: те молча стоят на месте и смотрят прямо перед собой. Тропа в этом месте довольно широкая, и мы трое становимся в ряд, плечом к плечу.

Джед поднимает косу, показывая вперед, а затем роняет обессилевшую руку.

Не веря своим глазам, я щурюсь и делаю шаг вперед, затем еще один. Слышно, как Гарри тяжело дышит после бега.

Я опускаюсь на колени; острые камни впиваются в кожу, и на землю, мешаясь со струями дождя, сбегает тоненький кровавый ручеек.

Впереди – конец забора. Конец тропы. Дальше ничего нет, только Лес. Мы пришли к очередному тупику.

Мои плечи опускаются, пальцы погружаются в грязь.

– Не расстраивайся, Мэри, – говорит Джед. Он знает, что это была моя последняя надежда.

– Надо переждать дождь, – предлагает Гарри. – Быть может, он затушит пожар, и тогда мы сможем вернуться к последней развилке.

Я качаю головой: с кончиков волос и ушей на землю падают капли воды.

– Другой тропы нет, – едва слышно шепчу я.

– Есть, и мы ее найдем, – пытается успокоить меня Гарри. Но его слова не помогают.

Я всей душой верила, что мы выбрали правильный путь. Что он выведет меня из Леса прямо к океану.

– А может… – Я встаю, морщась от боли в колене, и делаю шаг вперед.

– Только без глупостей, Мэри, – предостерегает Гарри. – Подумаешь, опять тупик. Мы уже не раз на них натыкались. И тропа эта ничем не лучше других.

Я трясу головой. Эта тропа была другой – и тупик тоже другой, только вот не пойму, чем он отличается от остальных…

Я вожу пальцами по забору, пока не натыкаюсь на железную бирку.

– Это ворота, – говорю я одновременно с раскатом грома. Оборачиваюсь: силуэты Гарри и Джеда едва проступают сквозь пелену дождя. – Это ворота!

На железной бирке стоит единственная буква: «I». Один. Мы вышли к самым первым воротам.

Гарри с Джедом переглядываются и подходят ближе.

– Но дальше забора нет, – говорит Гарри. – Они открываются прямо в Лес. Какой же в этом смысл?

Сердце бешено колотится у меня в груди, так что даже дыхание вырывается из легких в том же ритме. Первые ворота… начало и конец.

– Значит, нам надо выйти в Лес! – говорю я. С каждым ударом сердца я все больше верю, что это правда.

Гарри только смеется.

– Глупости!

Но тут он видит мое лицо, видит, что я всерьез раздумываю об этом и хватает меня за плечи.

– Ты шутишь, да?!

Часто дыша, я качаю головой.

– Мэри, да это же бред! – вмешивается мой брат, оттаскивая меня от Гарри. – Зачем бы те люди хотели, чтобы мы вышли туда?! – Он машет рукой на темную чащу.

– Не знаю. Но какая разница? Ворота выведут нас к океану. Выведут из Леса! – Я указываю на железную бирку. – Это цифра «один». Буквы означают цифры, это самые первые ворота! Нам нужно туда.

Гарри всплескивает руками, отворачивается и начинает массировать пальцами виски, пытаясь обуздать свой гнев.

– Мэри. – Он кладет руку мне на лицо, но она соскальзывает по мокрой коже. Тогда он берет мою ладонь и крепко стискивает. Я смотрю на наши мокрые пальцы и вспоминаю тот день на берегу ручья, когда все началось.

Мы держались за руки под водой, и он сделал мне предложение. Внезапно до меня доходит, сколько боли я причинила Гарри с тех пор. Сколько раз предавала, сколько раз мучила неопределенностью…

– Прости, – говорю я. Капли воды затекают мне в рот. – Прости за все.

Он склоняет голову набок.

– Почему ты извиняешься?

– Ты был бы мне хорошим мужем.

До Гарри доходит, что я приняла решение, – выйти в Лес, бросить его. Он стискивает мою руку еще крепче и говорит:

– Я всегда хотел тебе счастья, Мэри.

Едва заметно улыбаюсь. Какой была бы моя жизнь, если бы в тот день Гарри не взял меня за руки под водой? Если бы я вовремя закончила стирку и пошла с мамой высматривать отца в чаще Леса? Если бы я не позволила ей подойти к забору и заразиться?

Я бы не вступила в Союз, не влюбилась в Трэвиса, не встретила Габриэль. Я бы не узнала страшные тайны Сестер и до конца жизни мечтала бы о внешнем мире. Я вышла бы замуж за Гарри, а наши дети дружили бы с детьми Трэвиса и Кэсс, Джеда и Бет.

Моя жизнь могла быть спокойной и безмятежной.

Но разве это подлинное счастье?

Гарри отпускает мою руку.

– Мы оба знаем, что ты не хотела быть со мной.

Я открываю рот и хочу возразить, но он медленно качает головой.

– Никогда.

Я пытаюсь выбросить из головы эти мысли.

– Привычного мира больше нет, – говорю я. – Мы должны найти другой способ выжить. И для меня это значит выйти за ворота. – Я украдкой бросаю взгляд на Джеда. – Прошу тебя, – говорю я Гарри, – возвращайся к Кэсс. Не бросай их с Джейкобом. Ты же знаешь, как она боится грозы.

– Но что если мы – последние люди на свете? – вопрошает он. – Что если никого больше не осталось? Бросив нас, ты обрекаешь на гибель все человечество!

– Если кроме нас никого не осталось, значит, так и должно быть. Мы просто оттягивали неизбежное.

– Кэсс права, ты поверила в мамины сказки и хочешь погубить нас ради своей дурацкой мечты. Ты думаешь только о себе!

С этими словами Гарри бросает на землю свой топор, разворачивается и уходит прочь, в темноту.

Я подбираю его оружие и взвешиваю на руках. Ручка стала скользкой от дождя и грязи.

– Мы найдем другую тропу, – говорит Джед, когда Гарри уходит подальше и уже не может нас слышать. – Наверняка есть и другие деревни. К океану – если он вообще существует, – должно вести несколько дорог.

Я смотрю, как вода струится по его щекам и капает с подбородка.