Лес Рук и Зубов 12 страница

Цвета Нечестивых.

Я беру его ладонь и стискиваю. Он пытается улыбнуться в ответ.

Потом я уговариваю Аргуса забраться в бочку, а Трэвис делает из остатков веревки большую петлю и привязывает ее к канату. Теперь мы можем перебраться с нашего балкона на платформу. Аргус скулит, царапает стенки, и мне стоит огромных усилий не дать ему выпрыгнуть.

– Сядешь с ним, – говорит Трэвис.

– А ты?

– Прошу тебя, Мэри, не спорь. Ради меня. – Сквозь слой муки на его лице проступают бусинки пота. Он очень напуган: все его мышцы напряжены до предела. Я киваю, забираюсь в бочку и прижимаю Аргуса к груди.

– Осторожно! – кричит Трэвис, и, едва я успеваю втянуть голову, как раздается громкий глухой стук. Я выглядываю наружу: ровно в том месте, где только что была моя голова, из бочки торчит стрела. Аргус громко лает, словно бы оскорбленный ужасным выстрелом Гарри. К стреле привязан конец пестрой веревки, и Трэвис вкладывает ее мне в ладонь.

– Держись крепче!

Я не успеваю ни возразить, ни даже поцеловать его на прощанье: он сталкивает бочку с края балкона, и мы повисаем в воздухе. Аргус брыкается и скулит, как бешеный, и я едва не выпускаю из рук пеструю веревку, когда Гарри дергает ее и начинает тащить бочку к платформе.

Наконец мы добираемся до противоположной стороны: Гарри вытаскивает меня из бочки, а Аргус принимается скакать вокруг, поднимая в воздух облачка белой муки. Я все еще безудержно кашляю, когда слышу крик Кэсс: она с тревогой смотрит на наш дом.

Я оборачиваюсь. Трэвис неуклюже повис на канате и пытается зацепиться за него больной ногой. В итоге обе ноги соскальзывают, и он повисает на одних руках.

Потом его пальцы разжимаются, и он падает обратно на балкон.

– Надо переправить ему бочку! – кричу я.

– Времени нет, – отвечает Джед.

Даже отсюда, с платформы, я слышу упорные стоны Нечестивых в стенах дома, который до сих пор служил нам убежищем. Трэвис бросает взгляд через плечо: краска тотчас сходит его с лица, а все тело содрогается.

Он снова хватает канат, и у меня в горле встает твердый ком.

Гарри берет меня за плечи, словно хочет утешить или защитить, но я стряхиваю его руки – они только отвлекают и не дают мне полностью сосредоточиться на Трэвисе. Как будто я могу переправить его на эту сторону одним лишь усилием воли.

Трэвис падает и повисает на руках, судорожно болтая ногами в воздухе. В дверях за его спиной появляются первые Нечестивые. Трэвис прикусывает губу, и я тоже невольно задерживаю дыхание – словно оно у нас одно на двоих.

Молодая женщина с ярко-рыжими волосами тянет руки к Трэвису, который болтается на канате, точно наживка. В попытке добраться до него она делает шаг с балкона, падает и повисает у него на ногах. Одна рука Трэвиса не выдерживает и срывается с каната.

Нечестивая лезет вверх, ее лицо все ближе и ближе к ноге Трэвиса. Переломанные ногти впиваются ему в голень, и на коже выступают капли крови. Зубы покойницы уже совсем близко, пальцы Трэвиса начинают соскальзывать с веревки…

Я срываюсь с места и подбегаю к канату. Мне хочется кричать, но ком, застрявший в горле, душит меня и не дает выдавить ни звука. По рукам Нечестивой стекает кровь: они становятся скользкими, и ей приходится удвоить усилия…

Тут еще один Нечестивый бросается на Трэвиса и падает с балкона, увлекая за собой рыжую женщину. Почувствовав свободу, Трэвис раскачивается на канате и обхватывает его обеими ногами, немного запрокинув голову. Я знаю, что он видит внизу: на расстоянии вытянутой руки от него беснуется толпа Нечестивых.

«Давай же!» – хочется закричать мне, но я молчу. Джед и Гарри шепотом твердят это же слово.

Осторожно переставляя руки, Трэвис начинает двигаться в нашу сторону. Стоны внизу переходят в неистовый рев, когда веревка под его тяжестью провисает, приближая его к толпе мертвецов.

Только тут до меня доходит, что бочка со мной и Аргусом весила слишком много: видимо, мы растянули ткань или ослабили узлы.

Мир в эту секунду залит ослепительным светом умирающего дня – солнце бьет в глаза, но я неотрывно слежу за Трэвисом.

Веревка провисает еще больше, натягивается под его весом, и вдруг до меня доносится новый звук: лопаются волокна старого каната.

Я бросаюсь вперед, но Гарри меня не пускает.

– Мы ничем не можем помочь, – говорит он.

Я стряхиваю его руки, подбегаю к краю платформы, ложусь на живот и как можно дальше подаюсь вперед.

– Трэвис! – кричу я. – Трэвис, быстрей!

Он трясет головой и замирает на месте. С чердака на балкон выходит еще один Нечестивый и прыгает за Трэвисом. Падая, он задевает канат, тот начинает раскачиваться и провисает еще сильней – почти до предела. Покойники внизу беснуются и тянут руки вверх, их пальцы с каждым вдохом все ближе и ближе к Трэвису…

– Трэвис, послушай меня.

Он снова трясет головой. Слезы душат меня, сдавливают горло.

– Канат рвется, – тихо говорит Джед, чтобы Трэвис не услышал. – Ему не выбраться.

– Мэри, лучше отвернись, – шепчет Гарри, становясь надо мной.

– Нет, я его не брошу!

Я встаю и хватаюсь за канат, словно мне под силу поднять Трэвиса над ордой Нечестивых.

Канат дрожит в моих руках, каждая нить вибрирует от движений Трэвиса. Мне хочется закрыть глаза и прыгнуть вниз, оказаться рядом с Трэвисом и самой втащить его наверх.

Но я знаю, что это бесполезно. Канат не выдержит нашего веса, лопнет – и тогда погибнем мы оба.

Я смотрю на него, дрожа как блесна под водой.

– Трэвис! – Мой голос похож на рык и не терпит возражений. – Трэвис, слушай меня. Забудь о Нечестивых, забудь о канате. Выбрось из головы все, кроме моего голоса! Закрой глаза и слушай мой голос.

Он не повинуется, и тогда я щелкаю по канату пальцами.

– Давай! – ору я громко, как никогда.

Его глаза тут же закрываются.

– Так, теперь переставь одну руку вперед и крепко схвати канат.

Его рука начинает медленно двигаться – сперва почти незаметно, но потом все уверенней.

– Молодец, так держать, – подбадриваю я Трэвиса, когда он переставляет вперед другую руку. Канат начинает раскачиваться от его движений, и я чувствую, как лопаются все новые нити.

– Быстрей, Трэвис. Чуть-чуть быстрей.

Его прошибает пот, но он кивает и начинает подниматься к краю платформы.

Когда на Нечестивых внизу падают первые капли крови, их стоны превращаются в сокрушительный вал, однако Трэвиса это не останавливает.

Гарри и Джед напряженно следят за ним, тихо бормоча что-то себе под нос и боясь любым лишним шумом отвлечь Трэвиса от самого главного.

– Помогите ему! – кричу я.

Они подлетают к краю и помогают Трэвису забраться на платформу.

Наконец он в безопасности. От избытка чувств и облегчения я падаю без чувств.

 

 

XXIX

 

Прихожу в себя уже в темноте. Я одна, лежу в кровати под ворохом одеял – их так много, что не продохнуть. Я начинаю выбираться из-под них и вдруг чувствую, как чьи-то пальцы нежно гладят меня по щеке. Зажмуриваюсь от удовольствия.

– Ты смог, – шепчу я, поднимая руку и накрывая ладонь Трэвиса.

Мое тело облегченно падает обратно на подушки.

Но потом я вспоминаю…

– Твоя нога!

И судорожно пытаюсь вскочить.

Ласково, но твердо Трэвис укладывает меня обратно в теплое гнездо из одеял. Я не даюсь и снова встаю.

– Все хорошо, – заверяет меня он. – Несколько пустяковых царапин. – Тихий смешок. – У той покойницы были длиннющие когти. И острые.

Даже в тусклом свете я вижу, как он весь содрогается от воспоминаний. Лицо его чуть осунулось, глаза плотно зажмурены от внезапно нахлынувшего страха.

– Но ты смог, – повторяю я.

– Да.

Минуту мы молчим. Прислушиваемся к пробуждению мира. К стонам Нечестивых под нами.

– Сколько мы тут пробудем? – спрашиваю я.

Трэвис пожимает плечами. Его руки безвольно лежат на коленях.

– Они хотят соорудить такую же систему из каната и бочки, чтобы добраться до ворот и выйти на тропу. Сбежать из деревни. – Он умолкает, приподнимается на локтях и выглядывает на улицу. – Но для этого кто-то должен быть на другой стороне.

Трэвис поворачивается ко мне.

– Один из нас должен добраться до Леса, чтобы привязать канат.

– Но как? Разве это возможно? До забора слишком далеко, а на пути толпы…

Конец предложения повисает в воздухе. Трэвис не кивает и ничего не говорит, а медленно подтаскивает к кровати стул, скребя ножками по дощатому полу, садится и кладет ногу на ногу. Я замечаю, что левая лодыжка у него обмотана тряпкой, которую он растерянно теребит.

– Когда? – спрашиваю я. – Когда они хотят попробовать?

Трэвис по-прежнему не смотрит мне в глаза. Его взгляд бродит по комнате и останавливается на всех предметах, но только не на мне.

– Думают дождаться зимы. Сильные холода сделают Нечестивых медлительными, а то и вовсе заморозят. Джед и Гарри пересчитали все запасы еды – их должно хватить до зимы, – а воду можно собирать в бочки во время дождя.

– Еще несколько месяцев… – выдыхаю я.

– Ждать придется долго, – кивает Трэвис. А потом снова теребит повязку на лодыжке, как будто она слишком тугая. Я накрываю его руку ладонью, и она вздрагивает от моего прикосновения.

– Что будет с нами? – спрашиваю я. Трэвис не отвечает. Он кажется каким-то холодным, пустым… и по-прежнему на меня не смотрит. Я отстраняюсь и закутываюсь в одеяло.

Между нами словно стоит стена. Что-то изменилось, но что?..

– Ответь, – шепчу я. Готовясь к худшему.

Трэвис неловко ерзает на стуле и морщится, ставя перевязанную ногу обратно на пол. Затем встает, подходит к окну и возвращается на стул.

– Вчера я мог думать только об одном: как тебя спасти. Как спасти нас обоих. – Он умолкает, словно подбирая нужные слова.

– Вчера? А сегодня уже нет?

Трэвис улыбается, немного разряжая обстановку.

– Мэри, – продолжает он, – когда я увидел тебя в коридоре, в толпе Нечестивых… – Он трясет головой, отгоняя дурные воспоминания, – …мне захотелось умереть. Поменяться с тобой местами, чтобы ты выжила.

Трэвис вцепляется рукой в спинку стула, его пальцы белеют от напряжения.

– Тогда я кое-что понял, Мэри. – Он отпускает спинку и тихонько барабанит по ней. Затем снова подходит к окну, словно оттягивая неизбежное. Я прижимаю колени к груди и готовлюсь услышать нечто страшное.

– Я поступил очень дурно, – наконец говорит Трэвис. Моя кожа покрывается мурашками; все чувства обостряются до предела. Я слышу, как воздух входит в легкие Трэвиса, слышу его дыхание и стук сердца.

И до сих пор чую его страх.

– Я слишком долго скрывал, что мне рассказала Габриэль. Про океан. – Наконец Трэвис переводит взгляд на меня – печальный и умоляющий. Окружающий мир словно бы исчезает: остаемся только мы с Трэвисом и эта крошечная комнатка на дереве.

– Что? – тонким голосом выдавливаю я. Сердце колотится как бешеное. – Ты же говорил, что вам не удалось поговорить.

Он стучит одним пальцем по оконной раме. Утренний ветерок ерошит ему волосы, проносится по комнате и улетает. Трэвис закрывает глаза, наслаждаясь прикосновением свежего воздуха к разгоряченной коже.

– Габриэль была на берегу океана, – произносит он.

Я резко втягиваю воздух; мой мир словно бы опрокидывается.

– Когда? – спрашиваю я на выдохе. – Как?!

В воцарившейся тишине мне приходит в голову мысль: раз она сумела добраться до океана, значит, он не так уж и далеко. Значит, он в самом деле существует, и я тоже смогу его отыскать.

Я скидываю с себя одеяло, но ноги запутываются в складках, и я морщусь от боли: ткань задевает еще свежие ссадины. Наконец я бросаюсь к окну, спотыкаюсь, – Трэвис даже не пытается меня поймать, – подбегаю к нему и хватаю за руки.

– Ты разве не понимаешь?! – вопрошаю я. Мое тело кажется легким, как пушинка. После смерти матери я еще никогда не чувствовала такого душевного подъема. – Это значит, что мы тоже сможем туда попасть! Раз она смогла, то и мы сможем!

Я принимаюсь расхаживать по комнате, чувствуя небывалый прилив сил: энергия так и кипит в венах.

– А она не говорила, далеко ли он? И как туда добраться? – Я останавливаюсь и подхожу вплотную к Трэвису. – Она рассказывала, на что он похож? Про волны? Про запах?

Трэвис берет меня за руки, крепко прижимает к себе и почти отрывает от пола.

– Она сказала, что там очень опасно, Мэри! – Его грудь тяжело вздымается, лицо покраснело, зубы стиснуты. Он легонько встряхивает меня и уже тише повторяет, как будто с первого раза я могла не понять: – Там опасно.

Я недоуменно морщусь, вырываюсь из его объятий и скрещиваю руки на груди.

– В каком смысле?

– Она рассказала, что Нечестивые выходят из воды и бродят по пляжам. Спрятаться от них негде. И еще на берег то и дело нападают пираты. Там очень опасно, Мэри!

Я хочу возразить, но лишь выглядываю в окно и смотрю на Лес, что качается на ветру. Единственный океан, который я знала.

– Не может такого быть.

– Но это правда. И ты знаешь, что это правда. Мама рассказывала тебе про другой океан, океан до Возврата. С тех пор все изменилось. Все.

– Океан слишком велик для этого! – возражаю я. – Он огромный и очень глубокий. Я не понимаю, как Возврат мог до него добраться.

Трэвис медлит с ответом.

– Никакой глубины не хватит, чтобы выстоять перед Нечестивыми. – Он смотрит мне в глаза и скользит пальцем по подбородку. – Даже наша любовь не настолько глубока.

Я почти готова поверить, но в последний миг снова качаю головой, чувствуя подступающую к горлу ярость.

– Нет, Трэвис! Ты ошибаешься! – Я молочу его кулаками по груди. – Не знаю, зачем ты мне все это рассказал, но ты ошибаешься!

Он нежно обхватывает мои кулаки ладонями.

– Габриэль сказала, что я никогда тебя не увижу, если отпущу к океану.

– Значит, она тоже ошибалась! – кричу я, отстраняясь от него, и отхожу к двери. – А если это правда, что же ты раньше молчал? Зачем дал мне надежду?

– Я думал, что смогу тебя защитить, – отвечает Трэвис. – Я надеялся, что моей любви будет достаточно.

– Нет! – Я трясу головой. – Ты говорил, что тоже хочешь увидеть океан, что это и твоя заветная мечта! Что… – Я сглатываю слюну, перевожу дыхание. – Что ты за мной придешь.

Трэвис лишь качает головой, пряча глаза. Мой мир рушится. Глубоко внутри меня открывается зияющая бездна – я наконец понимаю, что он говорит. Точнее, не говорит. В голове эхом отдаются страшные слова: он бы никогда за тобой не пришел, он бы никогда за тобой не пришел.

Перед глазами все плывет; мир становится нестерпимо ярким, а затем тускнеет и опрокидывается. Я пячусь, врезаюсь в кровать и падаю на нее.

В груди так болит, что хочется стошнить.

– Ты бы никогда за мной не пришел, верно? – спрашиваю я.

– Прости, Мэри, – отвечает Трэвис. Это равноценно «нет».

Внутри меня все разрывается, бьется вдребезги.

– Не понимаю, почему ты говоришь мне это только сейчас? Зачем причиняешь такую боль? – Я накрываю голову руками и сворачиваюсь в клубок.

– Потому что я… – Он замолкает на полуслове и стискивает зубы. – Мэри, ты была так нужна мне… В тот день на холме я все понял. Я увидел, какой прекрасной может быть жизнь, я познал надежду. Мне хотелось поверить, что мы можем быть вместе. Что мы нарушим данные другим клятвы, и все будет хорошо.

Отстраненно глядя куда-то вдаль, Трэвис качает головой.

– Я бы пришел за тобой, Мэри. Даже зная, что мне никогда не стать таким же хорошим мужем, как Гарри. Даже понимая, что я – калека. Страсть почти пересилила во мне здравый смысл. Но потом я увидел Габриэль, и все изменилось. Я понял, что происходит с теми, кто ослушался Сестер. Я понял, что будет с нами – и с тобой. Эта мысль была невыносима.

– У меня перед глазами снова и снова вставала одна картинка: как ты в красном жилете бьешься о забор со стороны Леса. Я не мог этого допустить. – Он роняет голову на грудь.

Меня душит скорбь по несбывшемуся.

– Мы могли сбежать, – говорю я. – У нас был шанс.

Трэвис поднимает блестящие от слез глаза.

– Не было у нас никакого шанса, – тихо возражает он. – Мы бы не сбежали. Рано или поздно нас бы нашли.

Он встает на колени и стискивает мои руки.

– Мэри, как ты не понимаешь? После встречи с Габриэль я только и делал, что пытался тебя уберечь, спасти… Потому что слишком боялся тебя потерять.

Я качаю головой, мысли крутятся ураганом и бешено рвутся в разные стороны.

– Почему ты не сказал мне раньше? Почему говоришь только теперь?

– Я слишком долго пытался тебя защищать. Габриэль сказала, что океан опасен, и я решил не пускать тебя к нему. Но вчера, увидев тебя в толпе Нечестивых, я понял, что больше не могу это делать. Я не имею права принимать решения за тебя.

– Вчера мне открылась истина: океан ничего не значит. Даже если мы никогда его не найдем, ты больше во мне не нуждаешься. Раньше я думал, что смогу тебя защитить. Смогу о тебе позаботиться. Но тебе не нужна моя забота. Что ты сделала вчера… я никогда такого не видел, это было невероятно! Ты боролась за жизнь с Нечестивыми – и выжила! – Он качает головой, в широко открытых глазах блестят слезы. – Я был потрясен.

Такое чувство, что Трэвис выдернул какую-то пробку из моего тела, и теперь вся боль и ярость вытекают наружу, оставляя за собой пустоту.

– Ты всегда будешь мне нужен, – шепчу я. – Я так долго тебя ждала, а ты все не шел. Почему ты заставил меня ждать?

Трэвис вздыхает, разминая пальцы о подоконник.

– Наверно, я уже тогда понимал, что меня тебе мало, Мэри. Дело даже не в океане. Дело в тебе, в твоих нуждах и желаниях. Допустим, несколько лет мы бы прожили счастливо… – Он умолкает, на глаза вновь наворачиваются слезы. – Но я не могу и не хочу быть твоей второй по счету мечтой.

Мне хочется заорать, повалить его на пол и заставить взять эти ужасные слова обратно. Вместо этого я подхожу к окну и всем телом подаюсь вперед, на улицу. Интересно, доносится ли сюда соленый запах океана? Если закрыть глаза и как следует сосредоточиться, быть может, я даже различу грохот волн о берег… Почувствую вкус моря.

Разве это не было нашей общей мечтой? Почему теперь я должна выбирать?

– Мэри, – говорит Трэвис, подходя сзади. Он кладет руку мне на плечо, но я ее смахиваю. Нет, это все неправда, я не хочу верить его словам, не хочу верить, что могу быть настолько жестокой и себялюбивой. Я чувствую спиной тепло его тела, которым он пытается заполнить бездну в моей груди, и крепко обхватываю себя руками, словно закрываясь щитом.

Я отворачиваюсь и иду к двери. Когда я переступаю порог, Трэвис громко спрашивает:

– Ты бы смогла отказаться от океана ради меня?

Я медлю, прижимаясь рукой к косяку. Раньше я думала, что со мной будет как с мамой: любовь заставит меня забыть обо всех прочих мечтах. Сейчас я сознаю, что этому не бывать, и выхожу за дверь, оставляя Трэвиса без ответа.

 

 

XXX

 

На платформах сложно уединиться, поэтому я просто иду по веревочным мостам, куда глаза глядят – прочь от Трэвиса и всех остальных. Потом я сажусь и свешиваю ноги вниз. Ссадины и царапины, оставленные Нечестивыми, уже начали чесаться и заживать. Мне хочется плакать, но слезы не идут. Мне хочется кричать, но не закатывать же сцену. Поэтому я просто сижу, смотрю на Лес и думаю о признании Трэвиса: он бы никогда за мной не пришел.

Он позволил бы мне выйти за Гарри.

Я достаю из-за пазухи тоненькую книжицу с вложенной в нее фотографией Нью-Йорка. В ярком свете дня краски кажутся бледнее, чем тогда, на чердаке, но мне плевать. Я вожу пальцами по исполинским зданиям, гадая, сколько нужно людей, чтобы их заполнить, и что случилось со всеми этими людьми. Сколько историй утрачено навсегда…

Затем я откладываю фотографию и принимаюсь изучать книгу. Первый раз вижу такой крошечный томик – в нашей деревне кроме Писания и фолиантов с генеалогическими исследованиями книг не было. Я осторожно открываю красную кожаную обложку и провожу указательным пальцем по изящным буквам на первой странице, которые складываются в незнакомые мне слова: «Сонеты Шекспира». Бумага когда-то была плотной, но от времени пожелтела и стала хрупкой: края рассыпаются от моих прикосновений.

Не в силах удержаться, я начинаю листать книгу – страницу за страницей текста, расположенного странным и явно не случайным образом. В самом верху каждой странички – буква. Я столбенею, и несколько секунд книжку вместо меня листает ветер. Кое-как проглотив ком в горле, я возвращаюсь к началу тома и там, над самым первым текстом, вижу букву «I». А на второй странице уже две буквы – «II».

Я вся дрожу, когда у меня в голове начинает складываться мозаика. Это не буквы, а цифры! Я вспоминаю надпись, оставленную Габриэль на оконном стекле, и начинаю судорожно листать книгу в поисках соответствующего текста. Там говорится о бедствиях, правде, красоте, потомках и гробовой плите.

Я вспоминаю буквы на сундуке рядом с нашей деревней и нахожу страницу с цифрой «XVIII» наверху и «18» внизу. Одна строчка бросается мне в глаза, я невольно затаиваю дыхание: «И смертная тебя не скроет тень…» Книжка падает у меня из рук: в голове безудержно крутятся буквы, цифры и слова.

Все становится настолько очевидным и понятным, что я поражаюсь своей глупости. Ну конечно, тропы были размечены цифрами! Эти цифры не случайны, за ними кроется какая-то система – ее-то нам и предстоит выяснить.

Я так увлечена своими мыслями, что не замечаю приближения другого человека, пока он не заговаривает. Я быстро накрываю книжку подолом юбки.

– Тетя Мэри, а правда, что скоро ты тоже умрешь, как все остальные? – детским голоском спрашивает меня Джейкоб. – Возвратишься и захочешь меня съесть? – Он шаркает ножкой по грубым доскам платформы, прибитым к толстой ветке.

Я удивленно смеюсь и отвечаю:

– Нет, малыш, меня ведь не заразили! С чего ты взял?

Он хмурится, и я понимаю, что смеяться не стоило.

– Тетя Кэсс так говорит. Дядя Трэвис рассказал, что с вами случилось, ну, когда вы сбежали из того дома. И тетя Кэсс теперь думает, что после такого нельзя спастись, что ты заболела. – Он немного шепелявит, и от этого «Кэсс» превращается в «Кэш», а «спастись» – в «шпастись».

– Но дядя Трэвис говорит, что ты очень храбро сражалась с Нечестивыми и не подпустила их к себе. Это правда, тетя Мэри? Ты взаправду с ними сразилась? – Он умолкает на секунду, а потом спрашивает еще более тоненьким голоском: – А меня ты научишь с ними сражаться? Я их очень боюсь.

Я беру его за ручку, усаживаю к себе на колени и крепко-крепко обнимаю.

– Никто не хочет стать, как они, – говорю я. – Обещаю, мы не дадим тебя в обиду.

– Я не хочу быть трусом, – дрожащим голосом произносит Джейкоб, – но иногда мне все равно бывает ужасно страшно.

– Знаю, малыш. Мы все боимся Нечестивых.

Удивительно: мой собственный страх немного отступает, когда я вот так обнимаю Джейкоба.

– А знаешь, кто меня спас? – говорю я. – Аргус! Я упала, а он набросился на Нечестивых и стал рвать их на кусочки.

Джейкоб хихикает.

– Аргус очень хороший, я его люблю!

– Тогда он твой.

Мальчуган поднимает на меня широко распахнутые глаза.

– Правда?! – Надежда в его голосе наполняет меня радостью.

– Правда. Я дарю его тебе, чтобы ты больше не боялся.

Джейкоб крепко меня обнимает, восторженно стискивая пальчиками мою шею.

Тут сзади раздаются чьи-то шаги.

– Джейкоб, – говорит Кэсс, – тебя искал дядя Джед, ему нужен помощник на кухне. Будешь помогать?

– Тетя Кэсс, угадай что! – вопит мальчик, вскакивая с моих коленей. – Тетя Мэри подарила мне Аргуса, чтобы он защищал меня от Нечестивых!

Кэсс улыбается и взъерошивает ему волосы.

– А «спасибо» ты сказал?

Его щеки наливаются краской, а я вставляю:

– Ну конечно, сказал! Он же воспитанный мальчик.

Я подмигиваю, и Джейкоб уносится домой, на бегу зовя Аргуса – так весело и беспечно, словно под нами не плещется море смерти.

– Спасибо, – говорит Кэсс, и я киваю.

Она встает рядом со мной и прислоняется к перилам, блуждая взглядом по горизонту. Мы с ней сто лет не разговаривали. С тех пор, как в соборе она заявила, что я должна выйти замуж за Гарри.

– Знаешь, – говорит она, – все было бы проще, если б они оба так сильно тебя не любили. Если бы весь мир не вертелся вокруг тебя. С самого детства я только и слышала: Мэри, Мэри, Мэри…

– Неправда, – отвечаю я, но не очень убедительно. Я слишком пуста внутри, чтобы возражать.

– Правда, – говорит она беззлобно, задумчиво. – Трэвис в детстве просил пересказывать ему твои небылицы. Он хотел знать, что поведала тебе мама, а Гарри вечно расспрашивал, что ты любишь и не любишь. И так каждый день. Что знает Мэри, чего хочет Мэри?..

– Прости, – говорю я, не зная, что еще сказать.

Кэсс пожимает плечами.

– Я не поссориться с тобой пытаюсь. Я просто хочу, чтобы ты меня поняла. Поняла, почему я изменилась, почему мы все изменились. Наверно, я хочу снова быть твоей лучшей подругой, но это невозможно, пока я злюсь на тебя, а ты делаешь вид, что меня не существует.

– Я никогда не делала вид, что тебя не существует.

Кэсс едва слышно смеется.

– Я ни в чем тебя не упрекаю, но ведь раньше я была для тебя на первом месте, важнее всех остальных. А потом все изменилось. Я не только потеряла Гарри и Трэвиса, я потеряла и свою лучшую подругу. Еще до вторжения Нечестивых. Но потом я нашла Джейкоба, и все встало на свои места. Он теперь – смысл моей жизни.

Я по-прежнему не знаю, что ей сказать.

– Наверно, я хочу тебя простить. Знай, что Гарри, Трэвис и все остальное больше не имеют для меня никакого значения. Главное – это Джейкоб. Я хочу, чтобы он жил полной жизнью, вырос и нашел свое место в мире. Джейкоб мне как сын, а я ведь с детства только и мечтала, что о семье. – Она пожимает плечами. – Все прочее кажется мне теперь бессмысленным. Пустой тратой чувств и сил.

Я ложусь на платформу, ощущая спиной приятное тепло прогретых на солнце досок. По синему небу ползут пушистые белые облака – размеренно и неторопливо, словно на земле под ними ничего не изменилось. Словно наш мир не полон смерти, разложения и боли.

– Знаешь, надежды уже почти не осталось, и сейчас самое время попытаться хоть что-то исправить, – говорит Кэсс.

– Надежда еще есть. Вы же придумали план. – Я пытаюсь угадывать в облаках очертания каких-нибудь зверей или фигур, но ничего не вижу.

Она снова смеется.

– Ты про план дождаться зимы и попробовать проскользнуть мимо Нечестивых к забору? Вряд ли из этого что-нибудь получится. Думаю, тогда нам и придет конец.

Кэсс, моя подруга детства, никогда не была столь прагматична. Этот мир изменил нас всех, застал врасплох и вынудил принимать ужасные решения.

– И все же моя надежда, моя мечта увидеть океан, не умерла, – говорю я.

– Так я и думала. Но ты должна отдавать себе отчет: если мне придется выбирать между безопасностью Джейкоба и твоей мечтой об океане, я выберу Джейкоба.

– Знаю, – говорю я. А через несколько секунд добавляю: – Из тебя получилась прекрасная мать, Кэсс.

Мне хочется сказать, что когда-нибудь мы обязательно выберемся отсюда и найдем безопасное место, где она выйдет замуж и заведет большую семью. Но ничего такого я не говорю. Вместо этого я предлагаю Кэсс вместе со мной поглазеть на облака, и весь день мы разглядываем небо, словно ничего страшного вокруг не происходит и никогда не произойдет.

 

 

XXXI

 

– Пожар!

Я просыпаюсь и лихорадочно пытаюсь нащупать рядом с собой Трэвиса или Гарри – хоть кого-нибудь. Но я совершенно одна, и каждый вдох огнем обжигает легкие, пока я пытаюсь сообразить, что вырвало меня из тяжелого забытья.

– Пожар!

Опять это слово. В дверях появляется мой брат с Джейкобом на плече. Только тут я сознаю, что все вокруг подернуто пеленой дыма, – и начинаю кашлять.

– Мэри, быстрей! – кричит мне Джед и убегает, взметая за собой дым. Он тревожно клубится, словно бы тоже разбуженный ночной суматохой.

Прижав ко рту подол ночной рубашки, я встаю с постели и начинаю осторожно продвигаться к двери, пытаясь ни во что не врезаться. Когда я подхожу ближе, кто-то хватает меня за руку и выдергивает на свежий воздух. Не успеваю я толком сориентироваться, как меня уже тащат по платформам к тому месту, где собрались все остальные.

Спиной я чувствую жаркое дыхание голодного пламени, стремительно пожирающего наше укрытие. Оно разгорается все ярче, набрасываясь на дома, запасы еды и ветви деревьев.

Все столпились на краю платформы, где мы с Кэсс днем разглядывали облака. Она пытается удержать на месте Джейкоба, который весь дрожит, хнычет и без конца извиняется. Джед, Гарри и Трэвис стоят с закатанными рукавами, на лбу у всех блестят капли пота.

Треск сухого воздуха заглушает стоны Нечестивых под нами.

Мы оказались в ловушке – причем смертельной. Под нами деревня с отдельными скоплениями Нечестивых, а позади – огонь, постепенно охватывающий все новые платформы.