Глава 30. В голове мелькают бессмысленные картинки

 

В голове мелькают бессмысленные картинки. Надо мной склоняется морщинистая женщина. Рядом сидит Джексон и сжимает мою руку. На заднем фоне раздаются крики. Женщина поворачивается, резко запрокидывает мне голову и заталкивает в рот что-то похожее на бумагу или сухие листья. Я пытаюсь выплюнуть, но она зажимает мне рот.

— Человек, жуй. Сию же минуту.

Я начинаю отмахиваться от ее руки, а она открывает мне рот и быстро вливает в него ледяную жидкость, поэтому у меня не остается выбора, надо либо жевать, либо глотать.

Я глотаю.

Вязкий комок спускается вниз по горлу, царапая стенки. Меня тошнит, меня сейчас стошнит. И стоит лекарству попасть ко мне в живот, как меня охватывает агония. Пылает каждая частичка тела. Интересно, так ли себя чувствовали сгорающие изнутри Древние, потому что ощущение, что от этого давления мои внутренности готовы вырваться вон из кожи в любую минуту. На лбу собирается пот, бегущий по лицу, под руками, под коленями… повсюду. Сгорая изнутри, я взмокла снаружи. Ад, заключенный в одну капсулу.

Но так же быстро, как меня охватил огонь, на место жару приходит холод, замораживающий вены, пока каждая частичка меня не чувствует сначала облегчение, а затем страх. У меня онемело все тело. Я стараюсь дышать, но мне удается делать только маленькие глотки воздуха. Начинается паника, внутри я кричу, а снаружи не могу вымолвить ни слова. Надо мной снова появляется женщина и поднимает до конца мои полузакрытые онемевшие веки.

— Человек, видишь? — спрашивает она.

Я киваю.

— Чувствуешь?

Я качаю головой, по крайней мере, мысленно я делаю именно это. Она что-то бормочет, прежде чем вернуться ко мне с крошечной керамической чашечкой.

— Выпей это, станет лучше, — уверяет она, поднося чашку к моему рту.

Я раздвигаю губы, но не достаточно сильно, поэтому она подталкивает чашу к крошечному отверстию и наклоняет ее. Я съеживаюсь от горечи. Смесь черного кофе и лимона заполняет мои вкусовые рецепторы. Мое тело дергается, но я не уверена, что тому причина: сама смесь или ужасный вкус. И внезапно я начинаю чувствовать себя прекрасно, неопределенно и слегка возвышенно, словно я сильно перебрала с алкоголем, но не довела себя до безрассудства.

— Лучше? — интересуется она.

Я киваю, пытаясь согнать с лица глупую улыбку, но у меня ничего не выходит. Я слишком долго плохо себя чувствовала.

— Еще, — удается мне выговорить.

Она взрывается от смеха и хлопает меня по руке.

— Детка, теперь ты в порядке. Спи.

Я так и делаю.

 

Через какое-то время я просыпаюсь, понятия не имея, который сейчас час. Кто-то подходит, заметив мое движение. Это женщина из моих снов, может быть, все это было на самом деле.

— Как ты себя чувствуешь?

Я открываю глаза, и Джексон придвигается ко мне.

— Я очень беспокоился. Ты долго не могла проснуться… Я думал, что ты можешь больше никогда ко мне не вернуться.

Он проводит рукой по моему лицу, но я отстраняюсь, разрываясь между Джексоном, которого, как я думала, знала, и настоящим Джексоном — Джексоном Кастелло, внуком Зевса.

Я облизываю сухие, потрескавшиеся губы.

— Как долго я здесь? — спрашиваю я, понимая, что сперва надо задать другой вопрос. — Где я?

Вспышка боли пробегает по его лицу, прежде чем он отвечает.

— На Лог, в нашем варианте медицинского центра. Мы зовем его Панацеей, и ты провела здесь три дня.

— Нет, это не так… Нет. — У меня учащается дыхание, и на глаза наворачиваются горячие слезы. — Что случилось с остальными? Мы их бросили? Они все погибли? Подожди, нет. — К горлу подступает комок. — Мои родители, Джексон. Где мои родители?

— В Сидии. Мне очень жаль, — отвечает он, поджимая губы, и эта обреченность в его голосе разбивает меня на части, все достигает кульминационного момента. Столько планов, смертей, а теперь… В груди все тяжелеет от болезненных всхлипов, и на меня обрушивается то, что осталось позади, и что я больше никогда не увижу. И я размышляю о том, что мне следовало бы сделать. Я должна была попрощаться с мамой перед уходом. Пробравшись на базу, я должна была быть менее заметной, должна была действовать, как настоящий оперативник. Слишком много сожалений, чтобы с ними справиться.

Джексон пытается притянуть меня к груди, но я отталкиваю его. Злость смешивается со слезами. Он врал мне все это время, а теперь всех, кого я люблю, нет рядом. Я хочу задать ему вопросы, но не готова услышать ответы. Я знала, что окажусь здесь, но думала, что у меня будет время сказать «прощай», хотя от одного этого слова все не стало бы проще. Я могу думать только о мамином лице в тот момент, когда Гретхен и Ло сказали ей, что я ушла. По отношению к ней это не честно. Она будет мучиться всю жизнь, и нет ничего, что бы я могла сделать.

Из меня вырывается новая волна всхлипов, и Джексон опускает голову, его лицо искажается от боли. Он тянется к моей руке, но останавливается на половине пути при виде моего взгляда. Не хочу, чтобы он ко мне прикасался. Наверное, я должна быть сильнее или, как минимум, создать иллюзию того, что я сильная, но не могу. Меня одолевает беспокойство. Я не представляю, в каком мире их оставила, и какие ужасы их ожидают из-за того, что они мне помогли. Я заставила их рискнуть всем, а затем исчезла, оставив их собирать осколки.

Знаю, Джексон чувствует мои мысли, но ничего не говорит и просто позволяет мне плакать, не отходя от меня ни на шаг и понимая, что я всего лишь нуждаюсь в тишине. После, как мне кажется, часа рыданий, я поднимаюсь на кровати повыше и впервые осматриваю комнату. Она не такая, как я себе представляла. Деревянные неотшлифованные стены и потолок создают впечатление, что у рабочих не было подходящих инструментов. Через два выходящих наружу окна падает дневной свет, и хотя в эту комнату вместилось бы десять кроватей, в ней стоит только моя больничная койка, застланная желтовато-коричневой тканью и стоящая на деревянных ножках. В противоположной части комнаты находится дверной проем, задернутый шторой такого же цвета, как и кровать. Я могу только догадываться, что за ней скрывается, но мне хорошо видно любого, кто проходит мимо двери, и прекрасно слышно все, что там происходит.

В голове проносится столько мыслей, что я даже не знаю, с чего начать.

— Знаю, это слишком тяжело, — начинает Джексон, — но мы справимся… вместе, если ты мне позволишь.

— Расскажи мне, что с ними случилось, — прошу я, отказываясь встречаться с ним взглядом.

Он усаживается поудобнее, оттягивая время.

— Я не должен был забирать тебя, прежде чем ты смогла бы со всеми попрощаться. И мне очень жаль. Я не знал, что еще сделать. Ты… — Он устремляет взгляд в сторону, делая глубокий вдох. — Умирала. Я схватил тебя и помчался к ближайшему дереву, чтобы перенести нас сюда, прежде чем у меня появилось время обдумать свое решение.

Я киваю.

— Я лишь хотела… — В голове появляются воспоминания, с болью отдающиеся в груди. — Теперь это не важно.

Джексон придвигается ближе, понижая голос.

— Ари, это не навсегда. Ты снова их увидишь. Обещаю, ты сделаешь это, пока они все еще живы, ты их увидишь.

— Так это значит, что они в порядке?

Он пожимает плечами, видно, снова испытывает неудобство.

— Я в это верю. Вчера я получил известия от Ло.

— Подожди, — я подскакиваю в кровати, и голову пронзает боль. Я корчусь, но быстро прогоняю ее, желая услышать больше. — Ты сказал, что слышал что-то от Ло? Значит ли это, что мы можем с ними поговорить?

Джексон широко улыбается.

— Конечно.

Глаза снова наполняются слезами, но на этот раз это слезы счастья и облегчения. Я снова поговорю со своими родителями. Смогу сказать им, что со мной все хорошо. Смогу убедиться, что и они в порядке.

— Но если мы можем с ними общаться, то почему прошло так много времени, прежде чем ты со мной связался? Я думала… Папа сказал мне, кто ты на самом деле. Он рассказал, что тебя отправили следить за мной. Что для тебя это все было лишь работой, — говорю я, и всю злость вымещает боль.

Джексон поворачивается и смотрит мне прямо в лицо, он серьезен.

— Меня отправили получить информацию, и я действительно внук Зевса, но между нами это ничего не меняет. Знаю, я сделал многое, чтобы у тебя появились сомнения, поэтому я пойму, если…

Морщинистая женщина возвращается и кашляет рядом с нами, чтобы привлечь наше внимание.

— Тебе следует отдохнуть. Дайте ей отдохнуть, молодой человек, — просит она Джексона.

— Это Эмми, — объясняет мне Джексон. — Она позаботится о тебе, пока ты здесь.

Он встает, сообщая, что ему надо посетить одну встречу, после которой он вернется ко мне.

— Что за встреча? — спрашиваю я, из-за чего Эмми напрягается.

— Детка, это не твое дело. Он…

Джексон заставляет ее замолчать одним взглядом.

— Ничего особенного. Просто дела.

Я пристально смотрю на него, надеясь, что он почувствует поток вопросов и беспокойств, пробегающий у меня в голове, но не отвечает.

Он уходит, и я внезапно понимаю, что здесь совершенно одна. Одна с мальчиком, который отказывается быть со мной честным. Я наблюдаю за Эмми, проверяющей мой пульс и сердцебиение. Она делает все методично, без чувств, без заботы, не так, как врачи у меня дома. Дом. Я отгоняю эту мысль, как только она появляется. Плакать при Джексоне — это одно, а раскисать при Эмми я отказываюсь.

Она берет теплую губку из мисочки возле кровати и проводит ею по моему лицу, рукам и ногам.

— Я могу сделать это сама, — предлагаю я.

— Тебе лучше не перетруждаться.

— Спасибо вам.

Она замирает на половине движения, взвешивая мои слова. Я уже уверена, что она собирается уйти, но вместо этого она улыбается.

— Теперь ты одна из нас. Он давно тебя выбрал.

— Давно? Но мы только…

— Нет. Ничего просто так не бывает.

Я пытаюсь понять, что она имеет в виду, но это просто безумие. Он не мог… Нет.

— Джексон этого не планировал. Он бы не стал.

С каждой секундой в комнате становится жарче. Она же не предполагает… Нет, нет, нет.

На ее лице появляется страх, и она придвигается ко мне так близко, что практически дотрагивается до меня.

— Не молодой человек. Тот, что старше.

Старше? Но кого она…? У меня открывается рот, когда я все-таки понимаю.

Зевс.

[1] Auto-walk не подразумевает самостоятельные передвижения

[2] Вигиланты — персоны или группы, целью которых является преследование лиц, обвиняемых в настоящих или вымышленных проступках и не получивших заслуженного наказания, в обход правовых процедур.

[3]Тайзер (англ. Taser) — электрошоковое оружие (устройство) нелетального действия.