Глава 26. — Мам? — кричу я из ванной первого этажа, и меня снова тошнит

 

— Мам? — кричу я из ванной первого этажа, и меня снова тошнит. Уже и не сосчитать в который раз. Инъекции, которые помогали мне вчера, сейчас действуют лишь несколько минут, а иногда и секунд. Мама испробовала несколько разных смесей, но ни одна не помогла. Мы до сих пор не нашли хоть что-то способное помешать яду нейротоксина выворачивать мое тело наизнанку.

— Еще воды? — спрашивает мама, стоя в дверном проеме.

— Нет, можешь помочь мне перебраться в гостиную?

— Конечно, — говорит она, и в этот же момент система безопасности сообщает о приходе Гретхен и Ло. Они проходят в гостиную. Ло включает телевизор прежде, чем я могу произнести хоть слово.

— Что происходит? — спрашивает мама, но ее прерывает выпуск новостей. Инфекция Древних. Так они это называют. Человеческая болезнь, вызванная продолжительным контактом с Древними. У меня расширяются глаза с каждой порцией информации, основанной на одних домыслах и лжи. Парламент отказался признать, что именно они ответственны за наше ужасное самочувствие, вызванное распыленным в воздухе нейротоксином. Вместо этого они делают вид, будто инфекция и нейротоксин — две отдельные проблемы, и в одном выпуске новостей никогда не говорят сразу об обеих. Это нелепо. Они и не удумали, что некоторые люди могли быть излечены Древними. Кажется, они до сих пор не знают или просто не хотят признать, что болезнь вызвана именно лечением, и больные люди — на какую-то часть Древние. Химики берут анализ крови некоторых инфицированных, все пытаются выяснить, как это произошло. Проблема в том, что ни один человек не признается в том, что его лечил Древний.

— Сделайте тише, — говорит мама. — Мне надо сделать звонок, — и она покидает комнату, выглядя еще более обеспокоенной.

Ло ждет, когда мама выйдет за пределы слышимости, и произносит:

— Это даже не половина всей информации. Час назад по всей стране заработали центры тестирования. Каждый должен быть проверен. Всем не прошедшим обследование в течение двадцати четырех часов будет выписан ордер на арест. Плюс… — он бросает взгляд на Гретхен, которая кусает ноготь на пальце, потому что это единственное, что помогает ей не заплакать.

— Расскажи мне, — говорю я.

— Это всего лишь то, что я подслушал… возможно, оно не имеет ничего общего с реальностью. То есть, они же не могут. Это…

— Расскажи мне, — Повторяю я, продолжая смотреть ему в глаза.

— Концлагерь. Они хотят собрать всех инфицированных в одном месте и… — он тяжело сглатывает, — ликвидировать. Я слышал, как мама говорила, что было бы слишком дорого делать каждому инъекцию сыворотки «R1». И они не были уверены, что делать с телами, если это провести в медцентрах. Поэтому в одном месте будет единственный взрыв, который убьет всех инфицированных и превратит их тела в пепел.

— Что? — пронзительно кричит мама, и ее телефон падает на пол.

— Клэр, это еще не было утверждено, — говорит папа, только что войдя в комнату. Мы с волнением ждем, что же еще он скажет. — Но всех уже известили о проверке, и они планируют совершить аресты. Я должен был отменить приказ.

Он закрывает глаза, и я впервые понимаю, как ему тяжело. Когда мама рассказала, ему было нелегко это принять. Он отказывался верить, пока не увидел меня своими глазами. Позже он задавал мне все больше и больше вопросов, а затем опустил голову и покинул мою комнату без единого слова. Я никогда не видела его таким… разбитым, и даже сейчас, лишь от одной этой мысли на мои глаза наворачиваются слезы. Я никогда не хотела ранить родителей подобным образом, и мое превращение в Древнюю не было моим выбором. Хотя… у меня такое чувство, что это решение было принято именно мной, и теперь я уже не могу от него отказаться.

— Я попросил, чтобы проверку провели у нас на дому, как и у большинства жителей Процесса, — говорит он. — Конечно, они согласились. Встреча состоится завтра. Это лучшее, что я могу сделать.

Он тяжело опускается на стул напротив меня. Ло сидит рядом со мной на диване.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Гретхен. Это ее первые слова с момента прихода, и это говорит мне о многом. Она не просто обеспокоена, а напугана. Никогда раньше такого о ней не говорила, и в паре с мрачным папиным видом осознания этого факта достаточно, чтобы мне хотелось закричать со всей силы. Возможно, я умру, но не хочу, чтобы все скорбели о моей смерти, пока я еще здесь и все еще дышу.

Я раздумываю над озвучиванием своих мыслей, но затем понимаю, что не хочу показаться слишком резкой. Не сейчас.

— Думаю, хорошо, — говорю я, пожимая плечами.

— Хорошо? — произносит мама. — Тебе плохо. Ты заражена и умираешь, и нет ничего, что бы я, твоя мать, могла сделать. Ничего. Я устала. Я не могу с этим справиться. Я не знаю, что делать. Пусть кто-нибудь скажет мне, что делать. Я не должна жить дольше тебя. Я… не могу… жить дольше своей дочери…

Она начинает судорожно всхлипывать. Я тянусь к ней, но меня опережает отец, который кладет ее голову к себе на плечо.

— Что, если я скажу, что у меня есть решение? Оно не идеально, но сохранит Ари жизнь, вы бы на него согласились? — спрашивает Лоуренс.

— Что это? — спрашивают все в унисон.

— Я не хочу никого обнадеживать, поэтому давайте так: я вернусь ночью, и надеюсь, вместе с нашим решением.

Он наклоняется и целует меня в лоб, прежде чем выйти за дверь.

Оставшаяся часть дня проходит слишком медленно. Мне становится хуже с каждой секундой, тело разваливается на части, но голова отказывается переставать работать. Если бы я могла заснуть, то не чувствовала бы себя так отвратительно… и беспомощно. Новости просто невыносимы. Люди умирают не только здесь, но и по всему миру. Слишком много инфицированных. Люди умирают, идя по улице, в электронах, пока ждут в очереди, чтобы провериться на наличие инфекции. Парламент назвал это первой эпидемией в современной истории. Химики, создавшие нейротоксин, не могут придумать, как остановить его действие. Меня поражает то, что Парламент утвердил распространение нейротоксина, из-за которого мы все можем погибнуть. Неужели люди настолько глупы? Мы выбросили в нашу атмосферу химикаты и даже не подумали, как это может отразиться на нас, людях? Невероятно.

Моя кожа больше не цвета слоновой кости. Она, словно небо перед дождем: серая и плохая. Мое тело хочет умереть. Я чувствую, как оно сдается, умоляя разум отпустить его. Но я не могу. И не буду. Мама продолжает делать мне инъекции. Все они направлены на оказание разного эффекта, но у всех действие длится лишь несколько минут, пока яд их и не сжигает. Интересно, такие же чувства у пожилых людей прямо перед смертью? Нашему обществу предоставляется выбор: естественная смерть или инъекция сыворотки «R1», вызывающей мгновенную, безболезненную смерть. Большинство решает умереть естественным путем, и теперь я понимаю почему. Как бы ни были ужасны страдания, все равно есть слабая надежда на спасение. Может, инфекция пройдет. Может, мамины инъекции подействуют. Может, может, может.

Я бросаю взгляд на телевизор и вижу новую сводку новостей.

— Громче!

Звук возвращается как раз в тот момент, когда диктор объявляет:

— Обязательное сдерживание распространения болезни.

Каждого инфицированного арестуют, чтобы гарантировать выживание человеческого вида. У меня падает челюсть от произнесенных им слов, а точнее от того, что осталось невысказанным. Концлагерь. Они планируют нас туда свезти и убить. Этого не может быть. Просто не может быть. Мне становится тяжело дышать, меня накрывает паника.

Мама заходит, чтобы спросить, надо ли мне что-нибудь, но при взгляде на мое лицо сразу спешит ко мне.

— Что такое? — спрашивает она, кладя руку мне на лоб, а затем на щеку.

Я указываю на телевизор.

— Мам, они собираются нас убить. Они не оставляют нам ни единого шанса. Они не будут даже ждать, пока химики сделают хоть что-то, чтобы вернуть все на свои места.

Мама тяжело сглатывает, и я знаю, она пытается держать себя в руках ради меня, чтобы мне было не так страшно. Она берет меня за руку и прижимает к себе. Мы обе лишены дара речи, поэтому не в силах сказать еще что-нибудь. Так или иначе, думаю, весь вопрос во времени. Все когда-нибудь умирают. Просто мое время пришло чуть раньше.

Я уже собираюсь выключить телевизор, когда изображение вздрагивает и на экране появляется кое-кто другой, кого никто не ожидал. Зевс.

— Громче, громче! — кричу я.

— Добрый день, дамы и господа, — говорит Зевс. — Как вы только что узнали, ваше правительство издало приказ об аресте всех инфицированных среди населения, — у него дергается голова, и он выпаливает. — Население: целое число жителей области или региона, — его лицо расслабляется, и он продолжает, словно никакой заминки и не было. — Конечно, к этому времени вы поняли, что значит арест. Это то, как сильно правительство заботится о своих людях. Я предлагаю вам альтернативный вариант. Сегодня в пять часов вечера мы откроем все порталы на Лог. Любой инфицированный, выбирающий исцеление, может присоединиться к нам на нашей планете. Добро пожаловать. У меня есть только одно предупреждение: выбрать Лог — повернуться спиной к человечеству. Мы нападем на Землю. Мы победим. Выбрать нас — выбрать жизнь. В том, чтобы жить, нет ничего позорного. Порталы закроются через час после их открытия. А сейчас я прощаюсь, надеюсь скоро увидеть многих из вас.

Экран становится черным, а затем появляется сцена из Лендинг Парка. Люди распевают на улицах:

— Нет убийствам! Просто скажите «нет»! Нет убийствам! Мы не уйдем!

Они повторяют эти слова снова и снова. Экран опять чернеет. Зевс не мог выбрать более подходящее время для своего объявления. Люди недовольны и напуганы. Он только что гарантировал им жизнь. Единственное, что они должны сделать — отречься от правительства, собирающегося их убить. Это так просто, что просто смешно.

— Выключим, — говорит мама. Долгое время мы сидим, не произнося ни слова. Мама плавно усаживается рядом со мной на диван, кладя мои ноги к себе на колени. — Ты помнишь истории, которые рассказывала бабушка Беа?

Я улыбаюсь впервые за весь день. Бабушка Беа, мамина мама, все время рассказывала нам необычные истории о своем прошлом.

— Как-то раз, — произносит мама, — она рассказала мне о водолазах, которые ныряли в океан просто чтобы посмотреть, что находится под водой. Она говорила, что в океане было больше цветов, чем в радуге. В наших планшетах об океанах ничего подобного не сказано.

— Ты веришь в ее истории?

— Не знаю, но я точно могу кое-что тебе пообещать, — ее глаза наполняются слезами. — Если мы это переживем, если ты это переживешь, мы туда поедем.

Я сажусь, несмотря на слабость.

— К океану?

— Куда угодно. Мы будем путешествовать где угодно. Я покажу тебе горы, океан, пустыню. Раньше мне никогда не хватало смелости показать тебе все это. И мне очень жаль. Мне жаль, что я не была достаточно сильной, чтобы сделать твою жизнь разнообразной, — слезы бегут по ее лицу. Я беру ее за руку и не разрешаю себе плакать. Не сейчас. Я не хочу, чтобы она хоть на секунду думала, что сделала что-то не так для меня или моей жизни. Моя жизнь была прекрасна благодаря ей, а не из-за нее.

Я собираюсь это сказать, когда в комнату входит Лоуренс. Мы с мамой дергаемся. На его лице видны признаки беспокойства… и искры пота.

— Привет, — говорит он, присаживаясь за стол напротив меня. — Все на месте. Остается только ждать.

— Но чего мы ждем? — спрашивает мама. — Ты видел, что сейчас сказала твоя мать?

Он опускает глаза.

— Знаю. Меня не было здесь, когда она приняла решение. В любом случае, она бы все равно не послушала. Я не говорил никому об Ари, — произносит он. — Я бы не…

Мама поднимает руку.

— Достаточно. Пожалуйста, скажи нам, что ты делаешь. Каков твой план?

Ло колеблется, прикусывая губу. Затем вдыхает.

— Что ж, сегодняшнее сообщение Зевса облегчило мой план. Я послал на Лог сообщение, прося позволить Ари там остаться. Теперь же все, что нам надо сделать, это доставить Ари к порталу до пяти часов. Уверен, там будет слишком много людей, да и в Сидии есть только один портал. У них есть целители. Она…

— Что? — кричит мама. — Она туда не пойдет. Как ты мог принять такое решение, даже не посоветовавшись с нами? Мы ее родители!

Он начинает отвечать, но останавливается. По его выражению лица я понимаю, что он собирается сказать. Он не действовал без совета моих родителей. Папа знает о плане.

Мама качает головой в приступе гнева, но затем внезапно останавливается все еще с каменным лицом.

— Лоуренс, откуда ты знаешь, как связаться с Лог?

Его глаза бегают от мамы ко мне, не зная, что она может знать, и что бы я хотела от нее скрыть. Я киваю. Время проявить уважение к моей маме, она этого заслуживает.

— Мм… — начинает он, но я его прерываю. Она должна услышать это от меня.

— Мама, технически, Джексон — Древний лишь наполовину.

У нее открывается рот.

— Наполовину Древний?

— Да, — говорит Лоуренс. — Его мать — человек.

— И как ты…? — спрашивает мама.

Ло пристально на нее смотрит.

— Потому что он мой брат.

Мама начинает расспрашивать Лоуренса о его прошлом. Почему он тоже не Древний? Это же просто. Его отец — человек. Почему его мать отказалась от Джексона? И еще много и много вопросов о Лог, и последнее, что она спрашивает: был ли Лоуренс когда-нибудь на Лог. Я думаю, что он скажет «нет», но когда он медлит, прежде чем ответить, я сразу поднимаю на него глаза.

— Не был до сегодняшнего дня, — говорит он.

— На что это похоже? — спрашиваю я, не в силах остановить себя.

Он снова делает паузу, собираясь с мыслями.

— Будто сон… только лучше. Я даже поймал себя на желании… — Он опускает голову. — Что ж, на желании быть отправленным туда вместо Джексона.

Я собираюсь ответить, но одновременный стук из папиного личного входа и главной двери отрывает нас от разговора. Мама и Ло встают, когда папа вбегает в комнату.

— Они пришли раньше. Они здесь. Я пытался добраться быстрее.

В воздухе повисает страх и ужас. Химики ищут инфекцию, но им даже не надо меня проверять: очевидно, что я инфицирована. Сердце колотится в груди. Раньше мне не было страшно, но теперь, когда смерть практически стучится ко мне в дверь, мне хочется иметь больше времени. Мне необходимо больше времени. Мои глаза бросаются к заднему дворику. Может, я могу убежать. Я пытаюсь встать, но падаю назад, мои ноги не достаточно сильны, чтобы меня удержать.

Лоуренс хватает меня на руки.

— Я вынесу ее наружу. Скажите им, что ее здесь нет. Они должны будут вернуться, чтобы ее проверить. Вы главнокомандующий. Они не будут спорить.

Папа хватается за голову.

— Снаружи ей будет только хуже. Там более ядовитый воздух. Она может…

— Грексик, разве у нас есть выбор? — говорит мама и кивает Лоуренсу.

Ло наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Постарайся не дышать. Помни: ты — сильная.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Я слышу, как открываются двери во двор, и чувствую обволакивающий меня воздух. Словно внезапное пищевое отравление. Живот крутит, тело трясет. Я раздумываю над тем, чтобы открыть глаза, но понимаю, пока они закрыты, Лоуренс хотя бы не увидит, насколько все плохо.

Он спускается по лестнице и бежит в лес, чтобы нас никто не увидел. Я вспоминаю, как гуляла с Джексоном между этих деревьев, всегда их боясь, а теперь они меня защищают. Поразительно, какой ироничной может быть жизнь. Я делаю слабый вдох, пытаясь втянуть как можно меньше воздуха, но в ту же секунду мое тело пронзает насквозь. Я это не переживу.

Моя голова падает на грудь, и я чувствую, как балансирую между реальностью и потерей сознания. Я вижу свою семью, Лоуренса, Гретхен… Джексона. Вижу свою жизнь до него и то, как она усложнилась после его появления. Я бы хотела спросить у него, почему. Но уже слишком поздно. Почему больше не имеет значения. Я чувствую, что Ло движется, и пытаюсь открыть глаза, чтобы увидеть происходящее. Я напрягаю слух, но слышу только мягкое жужжание. Воздух вокруг меняется. Мы вернулись в дом, где лишь немного легче дышать. Лоуренс кладет меня на диван.

— Детка, — произносит мама, беря в руки мое лицо, — ты меня слышишь?

Она продолжает говорить, ее слова звучат то громко, то тихо, как если бы она была где-то далеко.

— Я тебя слышу, — говорю я, хотя не уверена, прозвучали ли эти слова на самом деле, или я о них только подумала. Моя щека становится влажной. Мама плачет. Я хочу сказать ей остановиться, что все будет хорошо. Глаза не открываются, голова становится тяжелее. Я не хочу больше этих страданий.

— Ари, поговори со мной, — настаивает она. — Пожалуйста, поговори со мной, — она трясет меня, затем говорит что-то папе, и я чувствую, что она уходит. Она возвращается через несколько секунд и что-то шепчет то ли себе, то ли мне, я не уверена. — Пожалуйста, пусть это сработает. — И я чувствую острую боль от укола и жар от новой инъекции.

Кажется, прошла уже вечность, а так ничего и не происходит. Я слышу, но не могу ничего сказать или открыть глаза. Никто не произносит ни слова, но я точно знаю, что они здесь. Они ждут моей реакции. А потом… потом возникает такое ощущение, будто в комнату ворвался поток свежего воздуха, наполняя мои легкие и помогая мне дышать. Я делаю глубокий вдох и открываю глаза. Я оглядываюсь вокруг и вижу Гретхен, должно быть, я долгое время была без сознания.

Мама возвращается в комнату как раз в тот момент, когда я смотрю по сторонам, и мчится ко мне, слезы струятся по ее лицу.

— Боже, спасибо! — она начинает смеяться, и мне начинает казаться, что она сошла с ума, пока я не смотрю вокруг и не вижу бледного как снег отца и Ло с круглыми глазами. Должно быть, они думали, что я умерла.

— Можно мне что-нибудь поесть? — спрашиваю я, понимая, что голодна.

После того, как мама дает мне какую-то еду и немного воды, все успокаиваются. Мое состояние настолько улучшилось, что мне даже страшно в это поверить, поэтому я жду, когда мне снова станет плохо. Но через полчаса мне становится еще лучше, и я могу уже сама стоять на ногах.

— Что ты мне дала? — спрашиваю я маму.

— Я была так напугана, — говорит она. — Этот препарат еще не тестировали. Я не представляла, что может произойти, и когда ты проснулась, я думала… думала… — Она прочищает горло. — Это исцеляющая сыворотка, как исцеляющий гель, только сильнее. Я тебе о нем рассказывала. Я работала над ним месяцами. Я не уверена, как долго продлится его действие.

Я киваю, в меня пробирается беспокойство. Улучшения могут быть временны. Я подхожу к окну, выходящему на улицу, и выглядываю из него, наслаждаясь солнечными лучами. Я бы хотела выйти наружу, но боюсь. Я уже собираюсь отойти, когда кое-что попадается мне на глаза. Снаружи каждого дома стоят Оперативники, они вооружены.

— Что они…?

Из дома Романов, стоящего напротив нас, доносится пронзительный вопль. Охранник выносит из дома их десятилетнюю дочь, ее мать кричит и бьет Оперативника, но затем путь ей преграждает другой Оп. Мы все подбегаем к окнам и отодвигаем шторы, чтобы целиком увидеть чудовищную картину.

В конце нашей улицы стоит грузовик с черной открытой дверью. По всей улице Оперативники выносят или выводят людей из домов: там есть и молодые, и старые, все они очень напуганы. С обеих сторон улицы идут колонны инфицированных, направляясь под дулом пистолета в грузовик. Семьи и друзья кричат из каждого дома, но Оперативники не дают им пройти. Я бегу к двери, но меня останавливает Ло.

— Нет, ты не можешь выйти отсюда. Они узнают.

— Меня это не волнует. Мы не можем стоять здесь и ничего не делать.

— Ари, он прав, — говорит отец. — Ты не можешь выйти наружу.

Мною овладевает злость, я на него набрасываюсь.

— Это сделал ты, не так ли? Ты это утвердил. Как ты мог?

— Нет, — произносит он. — Приказ пришел свыше.

Он опускает голову и уходит в свой кабинет, тщательно закрывая за собой дверь.

Президент Картье. Мое тело сводит злость и разочарование, когда я наблюдаю за Оперативниками, заталкивающими в грузовик инфицированных. Дверь закрывается, и Оперативники выстраиваются в линию, чтобы не дать никому последовать за машиной. Маленький мальчик бежит по улице, снова и снова зовя своего папу. Оперативник хватает его, небрежно перебрасывая через плечо. Мальчик плачет от боли. Мгновение — он перестает плакать и двигаться.

— Мама, — говорю я, не сводя с улицы глаз.

— Я здесь, — отвечает она.

— Можешь дать мне еще исцеляющей сыворотки?

Она в замешательстве морщит лоб.

— Да, конечно, но зачем?

— Она мне понадобится, когда я проникну в концлагерь.