Конкретные приемы обсуждаются в разделе о технологическом прогнози­ровании в главе 3. 3 страница

место полное использование ресурсов (что означает автомати­ческое согласие с дефицитным финансированием), сам по себе служит показателем изощренности, которую обрело управление за последние 30 лет.

Сочетание науки, технологии и экономики символизирует­ся в последние годы словами “исследование и развитие (research and development, R&D)”. Именно отсюда возникли наукоем­кие отрасли индустрии (компьютерная, электронная, оптиче­ская, полимерных материалов), которые все более доминиру­ют в производительном секторе общества и обеспечивают ин­дустриально развитым странам ведущую роль в циклах выпус­ка товаров. Но такая, основанная на науке индустрия, не по­хожая на созданную в XIX веке промышленность, зависит преж­де всего от теоретической работы, предваряющей производ­ство различных изделий. Компьютер не был бы создан без иссле­дований в области физики твердого тела, начатых 40 лет назад Ф.Блохом. Лазер появился благодаря проведенным 30 лет назад исследованиям И.А.Раби по молекулярным оптическим пучкам. (Можно сказать без чрезмерного упрощения, что “Ю.С. стил корпорейшн” является образцовой корпорацией первой трети XX века, “Дженерал моторе” — второй трети, “Ай-би-эм”— последней трети. Контрастирующие отношения этих компа­ний к исследованию и развитию являются мерилом происшед­ших изменений.)

То, что истинно для технологии и экономической науки, ис­тинно для всех видов знания: продвижения в любой области ста­новятся все более зависимыми от первичности теоретической ра­боты, которая кодифицирует уже известное и указывает путь эмпирическому подтверждению. Фактически теоретическое зна­ние все больше становится стратегическим ресурсом, осевым со-

безработицы), усилия, направленные на повышение зарплаты, и становящееся постоянным ожидание роста цен приводят к снижению внимания к проблеме инфляции.

Двумя поворотными пунктами в современной экономической политике были сокращение налогов президентом Д ж. Кеннеди в 1964 году, которое ка­нонизировало кейнсианские принципы применительно к экономической поли­тике, и введение президентом Р.Никсоном мер контроля за зарплатой и цена­ми в 1971 году. Хотя последний был ослаблен в 1973 году, его использование отныне остается предметом выбора.

 

циадьным принципом, а университеты, исследовательские орга­низации и интеллектуальные институты, где оно кодифицирует­ся и обогащается, оказываются осевыми структурами нарождаю­щейся цивилизации.

Планирование технологии. Располагая новыми способами тех­нологического прогнозирования, постиндустриальные общества (и это мой четвертый критерий) могут достичь нового измере­ния общественных перемен — планирования и контроля техно­логического роста.

Современные индустриальные экономики превратились в ре­альность, когда общества оказались способными создавать но­вые институциональные механизмы, позволяющие делать накоп­ления (через банки, страховые компании, акционерный капи­тал и биржу, государственные инструменты, включая займы и налоги) и использовать их для инвестиций. Возможность по­стоянного ежегодного реинвестирования по крайней мере 10 про­центов ВНП превратилась в базу того, что У.Ростоу назвал точ­кой “взлета” экономического роста. Но любое общество, чтобы избежать стагнации, или “зрелости” (что бы ни имелось в виду под этим туманным словом), обязано открывать новые техно­логические горизонты с целью поддержания производительно­сти и более высокого уровня жизни. Если общество становится все более зависимым от технологии и нововведений, то в систе­му вводится опасная “неопределенность”. (К.Маркс утверждал, что капиталистическая экономика должна расширяться иди уме­реть. Последующие марксисты, например В.Ленин и Р.Люксем­бург, предполагали, что подобное расширение по необходимо­сти должно быть географическим; отсюда вытекала теория им­периализма. Но основным направлением экспансии оказались интенсивное использование капитала и технологии.) Как под­держивать рост без новой технологии? Развитие прогнозирова­ния и “техники отображения” делает возможным новую фазу в экономической истории — фазу сознательного, планируемого продвижения технологических изменений и на основе этого уменьшения неопределенности хозяйственного будущего. То, что можно сделать в решении этого насущного вопроса, обсуждает­ся в главе 3.

Но, как мы убедились, технологический прогресс имеет вредные побочные эффекты, обусловливающие такие следствия вто­рого и третьего порядка, которые часто не замечаются, хотя и являются, безусловно, ненамеренными. Растущее применение дешевых удобрений произвело революцию в производительности сельского хозяйства, но сток нитратов в реки стад одним из худ­ших источников загрязнения. Использование ДДТ спасло уро­жаи, но одновременно погубило массу животных и птиц. В авто­мобилях бензиновые двигатели оказались эффективнее паровых, но они загазовывают воздух. Все это объясняется тем, что вне­дрение технологий осуществлялось бесконтрольно, а их инициа­торы были заинтересованы лишь в весьма узких результатах.

Но дальше так не должно продолжаться. Механизмы контро­ля вполне доступны. Как показали некоторые исследования, об­суждавшиеся в Национальной академии наук, если бы техноло­гии “оценивались” до их внедрения, можно было бы зачастую предложить альтернативные технологии или иной порядок ис­пользования уже имеющихся. Исследовательская группа докла­дывала: “Мы полагаем, что в некоторых случаях применение бо­лее широких критериев могло бы привести и в будущем приведет к отбору или поощрению иных технологий иди по крайней мере модификации существующих, причем альтернативные варианты будут связаны с меньшими “социальными издержками” (хотя не обязательно меньшими общими расходами). Например, для борьбы с сельскохозяйственными вредителями можно использовать био­логические препараты, а не простые химические вещества. Воз­можны также инженерные разработки в противовес чисто хими­ческим средствам повышения эффективности двигателей и вне­дрение новых массовых моделей, повышающих доверие к част­ным автомобилям”²⁹.

Оценка технологий осуществима. Для нее необходим политический механизм, позволяющий выполнять подобные иссле­дования и устанавливать критерии для регулирования исполь­зования новых технологий³⁰. Данная проблема рассматривается в главе 4.

²⁹ См.: Technology: Processes of Assessment and Choice. July 1969. Речь идет о докладе, опубликованном Национальной академией наук и Комитетом по на­уке и астронавтике Палаты представителей Конгресса США в июле 1969 года.

³⁰ Чтобы развить идею технологических оценок, Национальная академия тех­нических наук предприняла три исследования в формирующихся областях: анализ

 

Расцвет новой интеллектуальной технологии. “Величайшим изобретением XIX века, — писал А.Уайтхед, — было изобрете­ние самого метода изобретения. Новый метод вошел в жизнь. Чтобы понять нашу эпоху, можно пренебречь всеми конкретны­ми деталями перемен, подобными железной дороге, телеграфу, радио, вязальным машинам и синтетическим красителям. Мы должны сконцентрировать внимание на самом методе; это и есть реальное новшество, разрушившее основы старой цивилиза­ции”³¹.

В таком же смысле можно сказать, что вторая половина XX века в методологическом аспекте приносит управление орга­низованной сложностью (большими организациями и система­ми, теорией с огромным числом переменных), определение и воп­лощение стратегий рационального выбора как во взаимодействии с природой, так и в отношениях между людьми, и, в конечном счете, развитие новой интеллектуальной технологии, которая к концу столетия может стать столь же важной для человечества, какой была машинная технология" на протяжении последних по­лутораста дет.

В XVIII и XIX веках ученые выяснили, как решаются зада­чи с двумя переменными: как соотносятся сила и расстояние в мире материальных предметов, давление и объем в газах, сила тока и напряжение в электричестве. Даже незначительное уве-

обучения с помощью компьютера и телевидения, изучение шумов дозвуковых самолетов, и многофазная проверка при диагностике болезней. Изучение под­твердило возможность оценки технологии и определило расходы и масштаб необходимых для этого исследований. Что касается технических обучающих средств, исследование констатировало 18 видов их воздействия. В отношении шума изучались возможные затраты и результаты пяти альтернативных стра­тегий, начиная с перемещения аэропортов иди сооружения звукозащитных экранов поблизости от жилья и кончая модификацией самолетов или измене­нием схемы полетов. См.: A Study of Technological Assessment. July 1969. Речь идет о докладе Комитета по государственной инженерной политике Нацио­нальной инженерной академии в июле 1969 года.

Идея “оценки технологии” родилась из исследований, проводившихся Ко­митетом по науке и астронавтике Палаты представителей, и в 1967 году конг­рессмен Доддарио внес законопроект о создании Управления по оценке техно­логий. В 1972 году закон был принят, и теперь Конгресс, а не президент, обле­чен полномочиями создать подобное подразделение.

³¹ Science and the Modern World [выходные данные не указаны]. Р. 141.

 

личение числа переменных, скажем, до трех или четырех, зало­жит фундамент для самой совершенной технологии. Такие объекты, как телефон, радио, автомобили, самолеты и турбины, являются воплощением, говоря словами У.Уивера, “сложной простоты”³². Большинство моделей социальной науки XIX — начала XX века повторяли эти простые взаимозависимости:

капитала и труда (в виде постоянного и переменного капитала в марксовой системе; в виде производственной функции в нео­классической теории), предложения и спроса, баланса власти и торговли. Как закрытые системы, основанные на противопо­ложностях, они, если использовать формулировку А.Вальштеттера, весьма привлекательны аналитически, но упрощают слож­ный мир.

С прогрессом науки мы имеем дело уже не с малым числом взаимозависимых переменных, но с упорядочением больших чи­сел: движение молекул в статистической механике, уровни ожи­даемой продолжительности жизни в актуарных таблицах, рас­пределение наследственных признаков в популяционной гене­тике. В общественных науках таковой стала проблема опреде­ления “среднего человека” — степень распространенности ин­теллекта, уровни социальной мобильности и т.д. Все это, ис­пользуя выражение У.Уивера, проблемы “дезорганизованной сложности”, но их решения стали возможны благодаря выдаю­щемуся прогрессу теории вероятностей и развитию статистики, которые могут формулировать результаты на языке случайных событий.

Главными интеллектуальными и социологическими проблема­ми постиндустриального общества являются, если продолжать использовать метафору У.Уивера, проблемы “организованной сложности” — управление крупномасштабными системами с ог­ромным числом взаимодействующих переменных ради достиже­ния определенных целей. В настоящее время мы располагаем тех­никой управления таковыми, что стало результатом упорного труда современных системных теоретиков.

³² См.: Weaver W. Science and Complexity // Weaver W. (Ed.) Scientists Speak. N.Y., 1947. Я признателен бывшему исследовательскому работнику Ко­лумбийского университета Н.Ли за эту цитату и за ряд других предложений в этом разделе.

 

Начиная с 1940 года произошел удивительный расцвет тех областей науки, чьи выводы могут быть применены к проблемам организованной сложности: теория информации, кибернетика, теория решений и игр, концепция полезности. Они породили и специфические методы, такие, как линейное программирование, статистическая теория решений, аппликационные цепи Марко­ва, теория случайностей и решения по принципу минимизации и максимизации, которые используются для прогнозирования аль­тернативных оптимальных результатов разного выбора в страте­гических ситуациях. За всем этим стоит развитие математики и то, что Дж.Сингх называет “всеобъемлющей цифирью”³³. Усред­ненные свойства, линейные отношения и отсутствие обратной связи являются упрощениями, использовавшимися ранее и по­зволявшими осуществлять математические расчеты вручную. Вычисления прекрасно подходили для проблем с немногими пе­ременными и медленными темпами изменений. Но проблемы орга­низованной сложности должны описываться в терминах вероят­ностей — просчитываемыми последствиями альтернативных дей­ствий, которые привносят ограничители в виде конфликта или сотрудничества, — и, чтобы решить их, следует выйти за рамки классической математики. С 1940 года прогресс в теории вероят­ностей (некогда интуитивной, а ныне строгой и аксиоматичной), в теории игр и концепциях принятия решений привел к еще бо­лее широкому применению теории как таковой.

Я назвал использование новых достижений “интеллектуаль­ной технологией” по двум причинам. Технология, как ее опреде­ляет Г.Брукс, “есть применение научного знания для выявления способов совершать воспроизводимые действия”³⁴. В этом смысле создание госпиталя или международной торговой системы есть общественная технология, подобно тому как автомобиль иди чис­ловое программное управление станком есть машинная техноло-

³³ См.: Singh J. Great Ideas of Operations Research. N.Y., 1968.

³⁴ Brooks H. Technology and the Ecological Crisis. 1971. P. 13. Цитируется неопубликованный текст лекции, прочитанной в Амхерсте 9 мая 1971 года. Что касается применения этих взглядов, см. доклады двух комитетов, возглавляв­шихся профессором Бруксом: “Technology, Processes of Assessment and Choice” (доклад Национальной академии наук, опубликованный Комитетом по науке и астронавтике Палаты представителей в июле 1969 года) и “Science Growth and Society” (доклад ОЭСР, опубликованный в Париже в 1971 году).

 

гия. Интеллектуальная технология представляет собой замену интуитивных суждений алгоритмами (правилами решения про­блемы). Эти алгоритмы могут быть воплощены в автоматической машине, компьютерной программе иди наборе инструкций, бази­рующихся на статистической иди математической формуле; ста­тистические и логические методы, которые используются для обращения с “организованной сложностью”, являются попыткой формализовать набор правил, в соответствии с которыми прини­маются решения. Кроме того, без компьютера новый математи­ческий инструментарий представлял бы главным образом чисто интеллектуальный интерес иди использовался, говоря словами А.Раппопорта, с “очень низкой разрешающей способностью”. Цепочка бесконечных расчетов, многовариантный анализ, отсле­живающий путь взаимодействия многих переменных, одновре­менное решение нескольких сотен уравнений — все это, будучи основой всеохватывающей цифири, является возможным только благодаря инструменту интеллектуальной технологии — компь­ютеру.

Отличительная особенность новой интеллектуальной техно­логии — ее попытка определить рациональное действие и пред­ложить средства сго совершения. Во всех ситуациях присутству­ют ограничители (например, расходы) и альтернативы. Любые действия предпринимаются в условиях определенности, риска или неопределенности. Первая наличествует тогда, когда ограничи­тели фиксированы и известны. Риск означает, что набор воз­можных результатов известен, а вероятность каждого из них может быть выявлена. Неопределенность означает, что спектр возможных результатов может быть очерчен, но вероятность их проявления полностью неизвестна. Помимо этого, различные ситуации можно определить как “взаимодействие с природой”, где ограничителями являются внешние факторы, иди как “игры между людьми”, где ход действий человека с необходимостью формируется под влиянием ответных суждений и намерений дру­гих лиц³⁵. Во всех таких ситуациях под желательными действия-

³⁵ Большинство текущих проблем в экономике и управлении связано с при­нятием решений в условиях определенности, когда ограничители известны. К таковым можно отнести пропорции набора товаров при известных расходах и ценах, планирование выпуска по объему, сети поставок и тому подобное. По скольку цеди ясны (минимизация транспортных расходов иди максимизация полезности при заданных затратах на ряд товаров), вопросы эти носят глав­ным образом математический характер и могут быть решены методами линейно­го программирования. Теория линейного программирования восходит к 1937 го­ду, к докладу Дж. фон Неймана об общем равновесии единообразно расширяю­щейся закрытой экономики. Многие методики расчетов были предложены со­ветским экономистом Л.В.Канторовичем, чьи труды игнорировались режимом вплоть до смерти Сталина. Аналогичные приемы были применены в упрощен­ном варианте в конце 40-х годов математиком из корпорации РЭНД Дж.Б.Дант-цигом. Практическое использование линейного программирования было невоз­можно до появления электронного компьютера с его способностью (например, в некоторых проблемах транспорта) оперировать последовательно 3200 урав­нениями и 600 000 переменными. Р.Дорфман применил линейное программиро­вание к теории фирмы, а затем вместе с П.Самуэдьсоном и Р.Солоу он исполь­зовал его в 1958 году для построения межсекторной модели экономики, позво­ляющей просчитывать достаточность предложения и определять функциональ­ные критерии, помогающие делать выбор при различных вариантах конечного спроса.

Критерии для принятия решений в условиях неопределенности были выве­дены математическим статистиком из Колумбийского университета А.Вальдом в 1939 году. Они определяют “максимин” — критерий, которым пользуются в ожидании наихудшего результата. Л.Гурвич и Л.Сэвидж разработали и другие стратегии, подобные замечательно названным Л.Сэвиджем “критериям сожа­ления”, где субъективные вероятности могут заставить увеличить или умень­шить риск.

Теория игр имеет свою длинную историю, но решающий поворот произо­шел благодаря докладу Дж. фон Неймана в 1928 году, в котором он предста­вил математическое доказательство общей стратегии для игры двух участни­ков в координатах минимизации и максимизации. Вышедшая в 1944 году ра­бота Дж. фон Неймана и О.Моргенштерна “Теория игр и экономическое пове­дение” распространила теорию игр на число участников, большее двух, и приме­нила теорему к экономическому поведению. Предложенная в ней стратегия — “минимакс”, или минимизация максимальных потерь, — определяется как ра­циональный курс в условиях неопределенности.

Теория игр и решений получила сильный импульс в годы второй мировой войны, когда ее применение было названо “исследованием операций”. Предпо­ложим, происходит “дуэль” между самолетом и подводной лодкой. Первому требуется найти оптимальную схему патрульного поиска в определенном райо­не; другой необходимо изыскать наилучший способ уйти от наблюдения. Мате­матики Группы исследования операций по противолодочной защите, используя материалы Дж. фон Неймана, относящиеся к 1928 году, рассчитали тактичес­кий ответ.

Идея теории игр нашла широкое применение — иногда как метафора, иногда для определения количественных значений возможных результатов — при спо­рах и конфликтных ситуациях. См.: SchelUng T.C. The Strategy of Conflict. Cambridge (Ma.), 1960.

 

ми понимается стратегия, которая ведет к оптимальному, или “лучшему”, решению, то есть такая, которая максимизирует ре­зультат или, в зависимости от оценки рисков и неопределеннос­тей, старается минимизировать потери. Рациональность может

быть определена как выбор из двух альтернатив той, которая способна дать предпочтительный результат³⁶.

Наиболее амбициозные претензии интеллектуальная техноло­гия обнаруживает в системном анализе. Система в этом смысле есть некий набор взаимных отношений, в которых любое измене­ние характера (или числового значения) одного из элементов будет иметь определенные и, возможно, измеряемые последствия для всех остальных. Человеческий организм — четко заданная система; рабочая группа, члены которой выполняют различные работы для достижения общего результата, является системой, ставящей цель; совокупность бомбардировщиков и военных баз представляет собой переменную систему; экономика в целом — расплывчатая система.

Проблема количества переменных является решающим фак­тором в расширяющихся областях системного анализа, приме­няющегося для принятия военных иди коммерческих решений. Так, в проекте самолета один из параметров (скорость, даль­ность или полезная нагрузка) не может быть мерилом подлин­ного достоинства аппарата, поскольку все остальные его каче­ства взаимозависимы. Чарльз Дж.Хитч использовал это для ил­люстрации проблемы анализа систем применительно к бомбар­дировщикам. “Предположим, что мы резко сокращаем характе­ристики самодета до трех показателей: скорость, дальность по­лета, высота. Что еще следует рассмотреть для измерения эф­фективности бомбардировщика образца 1965 года? По крайней мере следующее: устойчивость в полете, курс к цеди, систему базирования, систему наведения на цель, бомбометание и защи­щенность от противовоздушной обороны противника. Не так уж много параметров (фактически значительно меньше необхо­димых), но если мы доведем их хотя бы до десяти и зададим для

 

³⁶ См.: Luce R.D., Raiffa H. Games and Decisions. N.Y., 1957. Мое рассужде­ние о рациональности относится к определению, данному на стр. 50, а касаю­щееся риска, определенности и неопределенности — к положению со стр. 13.

 

каждого из них хотя бы две альтернативные оценки, то у нас уже будет 2¹⁰ случаев для расчета и сравнения, то есть около тысячи. Если сообщить каждому параметру четыре альтерна­тивных варианта, мы получим 4¹⁰ случаев, то есть около милли­она” 37. Поэтому выбор нового типа бомбардировщика уже не является вопросом, который можно оставить на решение “ста­рым” генералам авиации. Проект должен быть рассчитан в ка­тегориях затрат и эффективности с учетом отмеченных выше многих переменных.

Важным моментом является также утверждение Дж.Форрестера и других исследователей о том, что природа комплексных систем контринтуитивна. Таковые, настаивают они, включают взаимодействие слишком многих переменных, чтобы человечес­кий ум мог удерживать их в правильном порядке. Как утверж­дает Дж.Форрестер, интуитивные суждения суть реакция на не­посредственные причинно-следственные отношения, характер­ные для более простых систем, тогда как в комплексных систе­мах истинные причины могут быть глубоко скрыты или отдале­ны по времени или, чаще всего, коренятся в самой структуре (характере) системы, что распознается не сразу. По этой при­чине в данной ситуации при принятии решений необходимо использовать алгоритмы, а не полагаться на интуитивные суж­дения³⁸.

Причинно-следственное заблуждение иллюстрируется Дж.Форрестером с помощью компьютерной имитирующей модели, де­монстрирующей, как центральный город вначале растет, а за­тем стагнирует и умирает. Модель состоит из трех главных секторов, каждый из которых содержит три элемента. Ком­мерческий сектор располагает новыми, зрелыми и устаревши­ми отраслями; жилищный включает шикарное жилье, кварти­ры для рабочих и жилища для полубезработных; сектор насе­ления состоит из управленцев и профессионалов, рабочих и

³⁷ См.: Hitch Ch.J. Analysis for Air Force Decisions // Quade E.S. (Ed.) Analysis for Military Decisions: the Rand Lectures on Systems Analysis. Chicago, 1964. Его пример вполне условен. Бодее уместным, но сложным примером является конк­ретный случай отбора и использования стратегических воздушных баз, приво­димый в теории случайных событий Э.Куэйда в том же томе.

³⁸ См.: Forrester J.W. Urban Dynamics. Cambridge (Ma.), 1966. Р. 10-11.

 

полубезработных. Эти девять элементов прежде всего связаны с 22 способами взаимодействия (то есть различными видами миграций), а затем с внешним миром через функции мульти­пликатора. Все это, однако, представляет закрытую, динамич­ную систему, воспроизводящую историю жизни города. Снача­ла застраивается пустующая земля, идет приспособление раз­личных элементов друг к другу, достигается равновесие, а за­тем, по мере отмирания отраслей промышленности и повыше­ния налогов, наступает стагнация. Это происходит последова­тельно за 250 лет.

На базе такой модели Дж.Форрестер сделал несколько прак­тических выводов. Он доказывает, что увеличение числа жилищ для категорий с низкими доходами в центральной части города имеет отрицательное воздействие, так как миграция туда люм­пен-пролетариата снижает поступление налогов и не поощряет создание новых предприятий. Программы по профессиональной переподготовке имеют нежелательные последствия, поскольку оттягивают квалифицированных рабочих из города. Все это не удивляет Дж.Форрестера, ибо, как он подчеркивает, примитив­ный подход предусматривает, что если есть потребность в жилье, его нужно строить больше, в то время как более комплексный подход предполагает усилия, направленные на изменение харак­тера занятости и баланса населения. В этом смысле неверные действия являются непосредственным результатом причинно-след­ственных суждений, тогда как лучшие оказываются “контринту­итивными”.

Логика принятия решений, вытекающая из системного анали­за, понятна. В случае с корпорацией РЭНД и Военно-воздушны­ми силами она приводит к появлению технократов в Министер­стве обороны и созданию Программы планирования бюджетных систем, в первую очередь нацеленной на пересмотр стратегиче­ских и тактических программ и использование критерия соотно­шения расходов и эффективности при выборе систем вооруже­ний. В примере Дж.Форрестера она вызовет доминирование эко­номических решений над политическими в том, что касается жизни города.

Цель новой интеллектуальной технологии состоит ни боль­ше, ни меньше как в том, чтобы воплотить мечту социального алхимика: “упорядочить” массовое общество. Ныне в этом об ществе миллионы людей каждодневно принимают миллиарды решений: что купить, сколько иметь детей, за кого голосовать, на какую пойти работу и т.д. Любой частный выбор так же не­предсказуем, как и движение атомов в квантовой физике, про­извольно воздействующих на измерительный прибор, но все же совокупную составляющую можно выявить столь же четко, как это делает геодезист, определяя методом триангуляции высоту и горизонт. Если компьютер — прибор, то теория принятия решений — его хозяин. Подобно тому, как Паскаль пытался играть в кости с Богом, а физиократы намеревались составить экономическую таблицу, которая способна будет упорядочить все обмены между людьми, так теоретики решений пытаются найти свою собственную tableau entiere — “компас рациональ­ности”, или “лучший” выбор из озадачивающих людей альтер­натив.

То, что подобная мечта — в своем роде столь же утопичная, как и мечта об идеальном обществе, — неосуществима, связано, по мнению ее приверженцев, с человеческим сопротивлением ра­циональности. Но это может происходить и из-за самой идеи ра­циональности в том виде, в каком она движет организациями — из определения функции без обоснования смысла. Это также вхо­дит в круг тем, которые я исследую в данных очерках.

ИСТОРИЯ ИДЕИ

Никогда ни одна идея не появляется готовой из головы Юпитера иди другого второстепенного бога, и пять компонентов, слив­шихся в концепцию постиндустриального общества (о ее интел­лектуальных предшественниках говорится в главе 1), имеют длин­ную и сложную историю, которая может быть интересной чита­телю.

Отправным пунктом для меня была тема, в неявной форме поднятая в моей книге “Конец идеологии”: роль принятия тех­нических решений в обществе. Принятие таковых можно рас­сматривать как диаметральную противоположность идеологии: в одном случае наблюдаются инструментальность и расчет, в другом превалируют эмоции и экспрессивность. Темой упомя­нутой книги было истощение прежних политических страстей; теории же, которые развились в идею “постиндустриального общества”, исследовали технократическую мысль в ее отноше­нии к политике³⁹.

Интерес к роди принятия технических решений и природе новых технических элит подучил выражение в одном из разде­лов доклада “Крах семейного капитализма”, написанного мною весной 1955 года для конференции Объединения за свободу куль­туры, состоявшейся в Милане. Аргументы, вкратце, заключа­лись в том, что капитализм следует понимать не только как эко­номическую, но также и как социальную систему, связующим звеном которой выступает семейное предприятие, обеспечива­ющее социальную устойчивость системы, создающее как инте­рес сообщества, так и его преемственность через семейную ди­настию. Появление управленческого капитализма необходимо поэтому рассматривать не только как элемент профессионали­зации корпорации, но и как “трещину” в этом общественном цементе. После описания слома семейного капитализма в Аме­рике (отчасти из-за интервенции банковского капитала) в док­ладе утверждалось, что в отношениях между властью и соци­альным классом имели место две “тихие революции”: упадок наследственной власти (но не обязательно богатства) означал, что класс богатых бизнесменов и их наследников уже не пред-

³⁹ В этом месте полезно прояснить недопонимание, способное возникнуть у тех, кто знает тезис по названию книги, но не знакомился с аргументами. В книге “Конец идеологии” я не утверждал, что идеологическое мышление ушло в прошлое; я доказывал, что истощение старых идеологий неизбежно вызывает стремление к новым. Поэтому я тогда писал: “Так, в конце 50-х годов обнару­живается вводящая в заблуждение пауза. Среди интеллектуалов на Западе ста­рые страсти исчерпаны. Новое поколение, не имея какой-либо значимой памя­ти о старых спорах и не опираясь на прочные традиции, пытается найти новые цели в рамках политического общества, отвергшего, интеллектуально выража­ясь, старые видения апокалипсиса и пришествия Христа. В поисках “причины” проявляется глубокая, отчаянная, почти патетическая злость... беспокойный поиск нового интеллектуального радикализма... Ирония для тех, кто ищет “при­чины”, состоит в том, что рабочие, чье недовольство было некогда движущей силой социальных перемен, сейчас более удовлетворены обществом, нежели интеллектуалы... Молодые интеллектуалы несчастливы потому, что “средний путь” более приемлем для людей зрелого возраста... Между тем... эмоциональ­ная энергия и потребности существуют, и вопрос о том, как они мобилизуются, очень труден” (ВеП D. The End of Ideology. Glencoe (111.), 1960. P. 374-375).