Посвящается Джорди Белл Джакоби и Стивену Джакоби. 11 страница

 

“мирской религией”, вслед за философами-веховцами (Н.Бердяе­вым, С.Франком) дореволюционного периода.

Я говорил о том, что этот “исторический переход” завершен, поскольку идеологии потерпели неудачу. Ярчайшим тому под­тверждением послужили крах Советского Союза и разочарова­ние в маоизме в Китае.

Сегодня мы вновь наблюдаем значительное обострение при­нявших политическую форму религиозных конфликтов — в Ира­не иди Алжире (которые, по мнению радикалов, должны были проложить путь “прогрессивным революциям”), где политику формируют исламские фундаменталисты; или в республиках быв­шей Югославии, где сербы, хорваты и боснийские мусульмане вспоминают о коренящихся в глубокой древности противоречи­ях в качестве предлога для новых столкновений друг с другом.

Старые социальные структуры дают трещину, потому что политические масштабы не соответствуют масштабам хозяйствен­ной деятельности. В сфере экономики усиливается тенденция к интеграции, а в сфере политики идет обратный процесс. Созда­ние же новых политических образований, таких, как Европей­ский Союз, способных соответствовать экономическим задачам, идет слишком медленно.

В области верований и идеалов мы наблюдаем борьбу между наукой и свободной мыслью, с одной стороны, и политическим и религиозным авторитаризмом, с другой. Одним из основных “те­атров военных действий” будущего станет Китай, который, рас­полагая населением свыше одного миллиарда, может либо войти в число ведущих держав мира, либо потерпеть полный крах в случае, если не сможет создать социальные и политические струк­туры, которые соответствовали бы — географически и демогра­фически — размерам страны.

Примером “подрывного” влияния информационной теории стоимости являются взгляды китайского астрофизика Фан Аичжи, в прошлом вице-президента Всекитайского научно-техноло­гического университета, ставшего выразителем взглядов китай­ской интеллектуальной элиты. Подобно А.Сахарову, он подчер­кивает роль науки как основы свободных исследований и ничем не ограниченных поисков истины. Находясь до определенной сте­пени под влиянием моих трудов (которые издавались в Китае самиздатом), Фан утверждает (как и Р.Рихта в Чехословакии за два десятилетия до этого), что фундаментом передового об ⁽щества является, благодаря современной текнологии, знание, а не труд или другие материальные средства производства, и что, соответственно, “наиболее динамичной составляющей произво­дительных сил... являются интеллектуалы, которые владеют и со­здают информацию и знание”¹³.

Тот факт, что интервью было напечатано в правительствен­ном издании Beijing Review, говорит о том, что взгляды Фана пользовались поддержкой в реформистских кругах Коммунисти­ческой партии и среди интеллектуалов, близких к Чжао Цзыяну, Генеральному секретарю партии. Но после студенческих акций протеста на площади Тяньаньмень в 1989 году все подобные дис­сидентские выступления интеллектуалов были подавлены. Чжао был снят со своего поста и в течение почти десяти лет находился под домашним арестом. Фан Личжи был выслан из Китая.

Я уже говорил о том, что основные изменения в постиндустри­альном обществе происходят прежде всего в технико-экономичес­кой сфере. Однако тот факт, что постиндустриальные перемены, в отличие от всех предшествующих технологических изменений, связаны с кодификацией теоретического знания, делает науку от­личительный чертой этого общества. Исторически наука представ­ляет собой силу, стремящуюся к свободе. Однако науке, как и мно­гим другим общественным институтам, грозит бюрократизация и даже подчинение политическим или корпоративным капиталисти­ческим интересам. Эта угроза стояла перед интеллектуальной и культурной сферой на протяжении всей истории человечества. Как и много раз в периоды успеха и свершений, человечество надеет­ся, что вступив в постиндустриальную эпоху, оно сможет лучше распорядиться своим будущим. Но это возможно лишь в условиях свободы — свободы стремления к истине, в противовес тем, кто пытается поставить ее под свой контроль.

Даниел БЕЛЛ

Апрель 1998 г. Кембридж, штат Массачусетс

¹³ fang Lizhi. Intellectuals and Intellectual Ideology. Interview with Dai Qing // Beijing Review, December 15, 1989. P. 16-17.

Предисловие к изданию 1976 года

Термин “постиндустриальное общество” быстро прижился в со­циологической литературе, и насколько он удачен, покажет вре­мя. В некотором смысле, успешное вхождение этого понятия в научный лексикон было естественным и объяснимым. Коль скоро признано, что страны с различными социальными системами мо­гут в совокупности быть определены как “индустриальные обще­ства”, то очевидно, что государства с преимущественно добыва­ющей, а не производящей экономикой могут классифицировать­ся как “доиндустриадьные”, а значительные изменения в харак­тере технологии позволяют говорить и о “постиндустриальных” обществах. Учитывая популярность книги О.Тоффдера “Футурошок” и вызванную ею моду на футурологическое “чтиво”, пора­жающее воображение читателя без достаточных на то научных оснований, любая гипотеза о характерных признаках нового об­щества неизбежно должна вызывать интерес. Мне остается толь­ко сожалеть, если моя работа выиграла от подобной моды.

Как показано в этой книге, идея постиндустриального обще­ства представляет собой не конкретный прогноз будущего, а те­оретическое построение, основанную на зарождающихся призна­ках нового общества гипотезу, с которой социологическая реаль­ность могла бы соотноситься десятилетиями и которая позволя­ла бы при сравнении теории и практики определить факторы, воздействующие на происходящие в обществе изменения. Рав­ным образом я отверг искушение обозначить этот зарождающийся социум каким-либо термином вроде “общество услуг”, “инфор­мационное общество” или “общество знания”. Даже если все соответствующие признаки имеются в наличии, подобные понятия либо односторонни, либо порождены модным поветрием и ради него искажают суть явления 1.

Я использую термин “постиндустриальный” по двум причи­нам. Во-первых, чтобы подчеркнуть промежуточный или пере­ходный характер происходящих в обществе изменений. И, во-вторых, чтобы выделить осевой, определяющий их направление фактор — интеллектуальную технологию. Но это отнюдь не оз­начает, что технология является движущей силой всех иных об­щественных перемен. Никакая концептуальная схема никогда не исчерпает социальную реальность. Каждая концепция подобна призме, которая высвечивает одни признаки и затемняет другие, когда мы пытаемся рассмотреть сквозь нее исторические измене­ния иди ответить на какие-то конкретные вопросы.

В этом можно убедиться, сопоставляя понятие постиндустри­ального общества с понятием капитализма. Некоторые критики доказывают, что постиндустриальное общество не “придет на смену” капитализму. Но это ложное противопоставление двух различных концептуальных схем, организованных по разным осям. Постиндустриальная схема соответствует социально-технологи­ческому аспекту общества, капитализм - его социально-эконо­мическому аспекту.

Путаница между этими понятиями возникла прежде всего потому, что К.Маркс полагал способ производства (основа струк­туры общества) определяющим и охватывающим все прочие ас­пекты социальной жизни. Поскольку в западном обществе ос­новной способ производства — капиталистический, марксисты пытались использовать понятие “капитализм” для объяснения всех сфер общественного бытия — от экономики до политики и куль­туры. И поскольку К.Маркс считал, что индустриализация, как ведущая черта капиталистического производства, будет распро-

1. Наиболее серьезное заблуждение состоит, скорее всего, в отождествлении идеи постиндустриального общества с расширением сектора услуг (иди третич­ного сектора) экономики и в оспоривании его значения. Некоторые авторы, использующие данный термин (например, Г.Кан), особо выделяют этот при­знак. Доходит до того, что некоторые критики приписывают мне идею о цент­ральной роди сектора услуг. Это либо невежество, либо намеренно неправиль­ное истолкование моей книги.

 

страняться по всему миру, то в конечном счете он предполагал установление глобального единообразия в способе производства и условиях жизни. Должны были исчезнуть национальные разли­чия, и в итоге остаться лишь два класса, капиталисты и пролета­риат, вступающие в последний, решительный бой друг с другом.

Я думаю, что дело обстоит иначе. Общества — не унифици­рованные образования. Государственное устройство — незави­симо от того, является ли данная страна демократической или нет, — покоится не на экономическом “фундаменте”, а на исто­рических традициях, системе ценностей и способе концентрации и распределения власти в обществе. От демократии не так-то легко “избавиться”, даже когда она начинает мешать экономи­ческой власти капиталистов². Равным образом, современная за­падная культура — не “буржуазная” культура восемнадцатого или девятнадцатого столетий. Основное ее направление — враж­дебный экономной расчетливости модернизм, усвоенный “куль­турной массой” и трансформировавшийся в материалистический гедонизм, чему способствовало, как ни парадоксально, само ка­питалистическое развитие.

Согласно К.Марксу, способ производства объединяет обще­ственные отношения и производительные силы в пределах одно­го исторического периода. Общественные отношения изначаль­но были отношениями собственности; производительные силы относятся к области технологии. Те же самые производительные силы (т.е. техника) существуют в рамках разных систем обще­ственных отношений. Нельзя сказать, что технология (или хи­мия, иди физика) в Советском Союзе отличается от технологии (или химии, или физики) в капиталистическом мире.

Вместо того, чтобы искать единственное связующее звено между общественными отношениями и производительными си­лами, мы попробуем “развести эти два измерения в разные плос-

² Для марксистов “последней стадией” монополистического капитализма был фашизм. Многие капиталисты действительно поддержали фашизм, но ха­рактер его определялся деклассированными элементами, возглавившими дви­жение, и низшими сдоями среднего класса, сформировавшими его массовую базу. Фашизм — явление культурно-политическое. Удивительно, но мы до сих пор не имеем ни всеохватывающего марксистского анализа фашизма, ни даже “марксистского анализа” классовой структуры советского общества.

 

кости и тогда, возможно, получим разные ответы на вопрос об отношении между разными социальными системами. Так, если спросить: “имеет ли место "конвергенция" между Советским Со­юзом и Соединенными Штатами?” — то ответ будет зависеть от плоскости рассмотрения. Это можно изобразить графически:

Так, если разделять страны по горизонтальной оси техноло­гии, то и Соединенные Штаты, и СССР относятся к категории “индустриальные общества”, в то время как Индонезия и Китай в эту категорию не входят. Но если разделять страны по верти­кальной оси отношений собственности, то подучим различие иного рода, и тогда Соединенные Штаты и Индонезия объединятся как государства капиталистические, а Советский Союз и Китай - как “социалистические”, или государственно-коллективистские. (За­метим что даже это сходство не объясняет, почему между двумя коммунистическими странами существуют столь яростное сопер­ничество и такие напряженные отношения.)

Разведя данные понятия в разные плоскости, можно также более точно определить схемы социального развития: феодаль­ное капиталистическое и социалистическое; или доиндустриаль-ное' индустриальное и постиндустриальное; или, в веберовскои системе политической власти, - патриархальное, патримониаль­ное и рационально-правовая бюрократия, - если только не ут­верждать, что данная концептуальная схема является исчерпыва­ющей и включает в себя все остальные. В рамках определенного исторического периода вполне может оказаться, что какой-либо конкретный осевой принцип значим настолько, что определяет большинство других социальных связей. Вполне очевидно, что в девятнадцатом веке капиталистический тип общественных от­ношений (т. е. частная собственность, товарное производство и т п) был превалирующим и в значительной степени определял характер и культуру общества. Но это не значит, что способ про­изводства в обществе всегда определяет его “надстройку”.

Способ производства не унифицирует общество. Нацио­нальные различия не исчезли. Социальные изменения не проис­ходят в линейной последовательности, не существует также “за­конов общественного развития”. Самое прискорбное заблужде­ние в социальных науках заключается в рассмотрении характера общества через призму одного главного понятия, будь то капи­тализм или тоталитаризм. Тем самым неверно объясняются сложные (частично перекрывающиеся и даже противоречивые; признаки любого современного общества иди утверждается, что существуют “законы общественного развития”, на основе кото­рых одна социальная система сменяет другую с неумолимой не­избежностью. Поскольку любое общество представляет собой смесь различных экономических, технологических, политических и культурных систем (некоторые их черты являются общими для всех некоторые - историческими и уникальными), его следует анализировать с разных точек зрения, в зависимости от поставленного вопроса. Я сосредоточил внимание на влиянии техноло­гии - не в качестве автономного фактора, но в качестве инструмента анализа, позволяющего проследить, к каким социальным изменениям приводят новые технологии и какие проблемы обще­ство и его политическая система должны в результате решать.

Понятие “постиндустриальное” противопоставляется понятиям “доиндустриальное” и “индустриальное”. Доиндустриальный сектор является в основном добывающим, он базируется на сель­ском хозяйстве, добыче полезных ископаемых, рыболовстве, за­готовке леса и других ресурсов, вплоть до природного газа или нефти. Индустриальный сектор носит прежде всего производя­щий характер, он использует энергию и машинную технологию для изготовления товаров. Постиндустриальный является обра­батывающим, и здесь обмен информацией и знаниями происхо­дит в основном при помощи телекоммуникации и компьютеров.

В последние годы мир остро осознал стратегическую роль энергии и естественных ресурсов как ограничивающих факторов промышленного роста, и ныне поднимается вопрос, не сдержи­вают ли они развитие постиндустриального сектора.

На это имеются эмпирический и теоретический ответы. В практическом плане, введение постиндустриальных элементов, требующих больших капиталовложений, зависит — в отношении выбора времени, скорости распространения и масштаба исполь­зования — от производительности других секторов. Развитие индустриальной сферы обусловлено в значительной степени на­личием экономического излишка в аграрном секторе; но после того, как индустриализация проведена, производительность са­мого сельского хозяйства повышается благодаря использованию удобрений и других продуктов нефтехимии. Подобным же обра­зом рост цен в индустриальном секторе иди недостаточно высо­кий уровень производительности могут задержать внедрение но­вых информационных и перерабатывающих технологий, но бу­дучи внедрены, последние могут содействовать подъему произ­водительности.

В теоретическом аспекте постиндустриальное общество прин­ципиально отличается от доиндустриального и индустриального. Как теоретический принцип идея индустриализма не возникла из аграрного способа производства. В равной степени, стратеги­ческая роль теоретического знания как нового базиса технологи­ческого развития иди роль информации в преобразовании социальных процессов никак не связаны с ролью энергии в создании промышленного или производящего общества. Короче говоря, это аналитически независимые принципы.

В общих чертах, если индустриальное общество основано на машинной технологии, то постиндустриальное общество форми­руется под воздействием технологии интеллектуальной. И если капитал и труд — главные структурные элементы индустриаль­ного социума, то информация и знание — основа общества пост­индустриального³. Вследствие этого социальные организации постиндустриального и индустриального секторов сильно разли­чаются, что можно увидеть при сопоставлении характерных эко­номических признаков того и другого.

Промышленные товары производятся в виде обособленных, распознаваемых единиц, которые обмениваются и продаются, потребляются и используются, — как батон хлеба иди автомо­биль. Человек покупает у продавца товар и вступает в физичес­кое владение им. Обмен регулируется правовыми нормами дого­вора. Информация и знания не потребляются и не “расходуют­ся”. Знание — общественный продукт, и его издержки, цена и стоимость сильно отличаются от соответствующих показателей промышленных товаров.

В изготовлении материальных благ можно установить “произ­водственную функцию” (т. е. относительные пропорции капитала и необходимого труда) и определить сочетание обоих факторов

³ Под информацией я подразумеваю, в общих чертах, хранение, поиск и обработку данных как основу всех видов обмена, осуществляемых в экономике и обществе. Сюда входят:

a) Документация: платежные ведомости, данные о государственных посо­биях (например, о социальном обеспечении), банковские и кредитные расчеты

и т. п.

b) Планирование: резервирование авиабилетов, производственные планы, анализ состояния запасов, информация об ассортименте продуктов и т. д.

c) Демографические и библиотечные сведения: материалы переписей на­селения, данные, подученные при проведении обследований для изучения обще­ственного мнения, результаты изучения рынка, сведения о выборах и т. д.

Под знанием я имею в виду упорядоченное множество утверждений, фак­тов или идей, представляющих обоснованное суждение или результат экспе­римента, которые передаются другим через средства коммуникации в опреде­ленной систематической форме (см. стр. 174 и далее [в настоящем издании стр. 235 и далее. — Прим. ргд]).

 

по их относительной стоимости. Если капитал — овеществленный труд, то можно говорить о трудовой теории стоимости.

Постиндустриальное общество характеризуется не трудовой теорией стоимости, а теорией стоимости, основанной на знании⁴. Фактором инновации становится систематизация знания. Осо­бенность последнего заключается в том, что, даже будучи про­данным, оно остается также и у своего производителя. Знание представляет собой “коллективное благо”, поскольку по своему характеру с момента создания оно становится доступно всем, и у отдельного человека или предприятия нет особого стимула пла­тить за его производство, если только они не стремятся подучить на него имущественные права в виде патента или авторского пра­ва. Но патенты все менее и менее гарантируют исключительность владения, и многие фирмы терпят убытки, затрачивая деньги на исследования, тогда как их конкуренты, слегка модифицировав продукт, обходят патентное законодательство; равным образом, охрана авторских прав представляет все большую трудность для полиции, поскольку частные лица иди организации могут без труда ксерокопировать любые нужные страницы из технических жур­налов и книг иди записать на аудио- и видеокассеты радио- или телевизионные передачи.

Если у отдельных лиц иди частных предприятий имеется все меньше и меньше стимулов производить знание без ощутимой выгоды, то расходы на эту деятельность все чаще берут на себя социальные структуры, будь то университет иди правительство. И поскольку у нас нет готового инструмента рыночной оценки

⁴ Аналогичный аргумент был выдвинут немецким марксистским теоретиком Ю.Хабермасом, который писал: “...технология и наука стали ведущей произво­дительной силой, и это подорвало основы трудовой теории стоимости К.Марк­са. Сегодня уже нельзя подсчитывать объем капиталовложений в научно-ис­следовательские и опытно-конструкторские работы на основе стоимости не­квалифицированной (простой) рабочей силы. Научно-технический прогресс сам стал источником прибавочной стоимости, по сравнению с которым все мень­шая роль отводится единственному признаваемому К.Марксом источнику при­бавочной стоимости, а именно, рабочей силе непосредственных производите­лей” (Habermas J. Toward a Rational Society. Boston, 1970. P. 104).

В этом смысле можно утверждать, что общественным продуктом является змние, а не труд, и что Марксов анализ общественного характера производства в большей мере применим к знанию, чем к товарам.

 

стоимости, например, фундаментальных исследований, то пе­ред экономической наукой ставится трудная задача — разрабо­тать социально оптимальную политику инвестиций в производ­ство знаний (например, сколько средств необходимо затрачи­вать на фундаментальные исследования; в каких ассигнованиях нуждается образование и по каким направлениям; в каких обла­стях здравоохранения инвестиции дадут наибольшую отдачу и т. д.) и методы установления цены информации для ее пользо­вателей⁵.

В более узком, техническом смысле, главной проблемой пост­индустриального общества будет развитие соответствующей “ин­фраструктуры” для развивающихся “компьюникационных сетей” (выражение Э.Эттингера) на базе цифровых информационных технологий, которые свяжут этот социум в единое целое. Пер­вый вид инфраструктуры — это средства сообщения: автомо­бильные и железные дороги, каналы, воздушный транспорт, пред­назначенные для передвижения людей и товаров. Второй ее вид — средства передачи энергии: нефтепроводы, газопроводы, ли­нии электропередач. К третьему виду инфраструктуры относит­ся связь: главным образом телефон, радио и телевидение. Но в настоящее время в связи с широким распространением компью­теров и терминалов для ввода данных (количество терминалов, используемых в США, выросло со 185 тыс. в 1970 году до 800 тыс. в 1976 году) и быстрым снижением стоимости вычислений и хранения информации вопрос соединения в единую систему всех средств передачи информации в стране становится проблемой экономической и социальной политики. “Экономика информа­ции” отличается по своему характеру от “экономики товаров”, и общественные отношения, возникающие благодаря использова­нию новых информационных сетей (от взаимодействующих ис-

⁵ Основополагающей работой по концепции “коллективного блага” являет­ся книга: Olson M. The Logic of Collective Action. Cambridge (Ma.), 1965. Про­блема “экономики информации” привлекла внимание гарвардских экономис­тов К.Эрроу и М.Спенса; для ознакомления с постановкой основных вопросов см.: Arrow К. Limited Knowledge and Economic Analysis // American Economic, Review. 1974. March и Spence М.Л. An Economist's View of Information // Cuadra C.A., Luke A.W. (Eds.) Annual Review of Information Science and Technology. Vol. 9. Wash., 1974.

 

следовательских групп, общающихся с помощью компьютерных терминалов, до гомогенизированной культурной общности, со­здаваемой национальным телевидением), не соответствуют пре­жним социальным моделям — или трудовым отношениям — ин­дустриального общества⁶. Здесь закладывается основание — если этот вид общества будет развиваться далее — социальной струк­туры, значительно отличающейся от всех нам известных.

Постиндустриальное общество, как я говорил, не замещает индустриальное, так же, как индустриальное общество не лик­видирует аграрный сектор экономики. Подобно тому, как на древние фрески в последующие эпохи наносятся новые и новые изображения, более поздние общественные явления накладыва­ются на предыдущие слои, стирая некоторые черты и наращи­вая ткань общества как единого целого. Чтобы читатель лучше ориентировался в моей аргументации, мне кажется полезным

выделить некоторые новые черты постиндустриального обще­ства.

1) Центральная роль теоретического знания. Каждое обще­ство всегда опиралось на знания, но только в наши дни система­тизация результатов теоретических исследований и материало­ведения становится основой технологических инноваций. Это заметно прежде всего в новых, наукоемких отраслях промыш­ленности — в производстве компьютеров, электронной, оптиче-

⁶ Любопытный пример того, как с помощью дешевых коммуникационных технологий создаются новые социальные модели, — это использование гражда­нами определенных радиочастот для организации координированных действий. Так, в 1974 году на тысячемильных участках дорог Среднего Запада было нала­жено оповещение водителей грузовиков о необходимости снизить скорость дви­жения в связи с образовавшимися пробками. Информация передавалась по ра­дио из мест скопления автомобилей. В некотором смысле это похоже на способ, каким обмениваются информацией лоцианы речных судов, столь весело опи­санный М.Твеном в “Жизни на Миссисипи”, но здесь, как и во многих случаях, особенность нашего времени заключается не в содержании действия, а в его масштабе, скорости и скоординированности.

Подобные технические вопросы подробно изложены в монографии: Вегмап P.J., Oettinger A. The Medium and the Telephone: The Politics of Information Resources // Harvard Program on Information Technology and Public Policy. Working Paper 75-8. Эти и другие материалы по информационной технологии мне любезно предоставил мой коллега профессор Эттингер.

ской техники, полимеров, — ознаменовавших своим развитием последнюю треть столетия.

2) Создание новой интеллектуальной технологии. Новые ма­тематические и экономические методы, такие, как компьютерное линейное программирование, цепи Маркова, стохастические про­цессы и т. п., служат технологической основой моделирования, имитации и других инструментов системного анализа и теории решений, позволяющих находить более эффективные, “рациональ­ные” подходы к экономическим, техническим и даже социальным

проблемам.

3) Рост класса носителей знания. Наиболее быстрорастущая группа общества — класс технических специалистов и професси­оналов. В Соединенных Штатах эта группа, вместе с менеджера­ми, составляла в 1975 году 25 процентов рабочей силы — восемь миллионов человек. К 2000 году класс технических специалистов и профессионалов будет самой многочисленной социальной груп­пой.

4) Переход от производства товаров к производству услуг. В настоящее время в Соединенных Штатах примерно 65 человек из каждых 100 занято в сфере услуг. К 1980 году это число воз­растет до 70. Значительный сектор услуг существует в любом обществе. В доиндустриадьный период это, в основном, класс тех, кто оказывает личные услуги по дому (в Англии это был самый многочисленный из всех классов до 1870 года). В индуст­риальном обществе сфера услуг включает транспорт, финансы, которые играют вспомогательную роль в производстве товаров, а также бытовые услуги (косметические кабинеты, рестораны и т. д.). В постиндустриальном обществе появляются новые виды услуг, прежде всего в гуманитарной области (главным образом в здравоохранении, образовании и социальном обслуживании), а также услуги профессионалов и технических специалистов (на­пример, проведение исследований и оценок, работа с компьюте­рами, осуществление системного анализа). Развитие этих служб (как я показываю на стр. 154—164*) становится сдерживающим фактором экономического роста и источником постоянной ин­фляции.

* В данном случае нумерация страниц приведена автором по тексту, 1976 года. В настоящем издании см.: стр. 207—222. — Прим. ред.

 

5) Изменения в характере труда. В доиндустриальном мире жизнь представляет собой взаимодействие человека с природой, когда люди, объединившись в малые группы, тяжким трудом до­бывают себе пропитание на земле, в воде иди в лесу и полностью зависят от капризов внешней среды. В индустриальном обществе труд — это взаимодействие человека с преобразованной приро­дой, когда в процессе производства товаров люди становятся придатками машин. Но в постиндустриальном мире труд являет­ся прежде всего взаимодействием между людьми (между чинов­ником и посетителем, врачом и пациентом, учителем и учащимся иди между членами исследовательских групп, сотрудниками кон­тор иди работниками бригад обслуживания). Тем самым из про­цесса труда и повседневной практики исключаются природа, ис­кусственно созданные предметы, а остаются лишь люди, которые учатся взаимодействовать друг с другом. В истории человеческо­го общества это совершенно новая, не имеющая аналогов ситуа­ция.

6) Роль женщин. В индустриальном секторе (в частности, на фабрике) трудились в основном мужчины. Постиндустриальный сектор (например, услуги в гуманитарной области) предоставля­ет широкие возможности занятости и для женщин. Можно ска­зать, что впервые женщины подучили надежную основу для эко­номической независимости.

Этот факт находит подтверждение в постоянно растущей доле женщин в общей численности работающих, в увеличении числа семей (в настоящее время 60 процентов от их общего количе­ства), в которых более одного человека занято на постоянной работе, и в росте числа разводов по инициативе женщин, ощуща­ющих себя все менее экономически зависимыми от мужчин.

7) Наука-достигает своего зрелого состояния. Возникшее в XVII веке научное сообщество явилось уникальным социальным институтом. Оно обладало харизмой, поскольку в своих поисках истины всегда шло революционным путем и открывало доступ к своим методам и технологиям; его сила заключена в убеждении, что цель науки заключается в получении знания как такового, а не каких-либо способов его утилитарного применения. В отли­чие от других харизматических сообществ (главным образом ре­лигиозных групп и мессианских политических движений) оно не “рутинизирует” свои убеждения и не возводит их в ранг офици­альных догм. Однако до последнего времени научному сообще­ству ре приходилось сталкиваться с такими явлениями, как бю­рократизация научно-исследовательского процесса, подчинение научных поисков целям, устанавливаемым государством, оценка результатов исследований в зависимости от конкретной отдачи. В настоящее же время не только укрепилась связь науки и техно­логий} она вошла также составной частью в военную сферу и во многом определяет социальные потребности. Все это составляет основную черту постиндустриального общества, и характер но­вых научных институтов имеет решающее значение для возмож­ности свободного осуществления исследований и получения зна­ний в будущем.