Посвящается Джорди Белл Джакоби и Стивену Джакоби. 9 страница

Второй пример — это революция в области физики твердо­го тела. С точки зрения классической теории современные кон­цепции физики твердого тела абсурдны и до некоторой степени даже немыслимы. Сдвиг в представлениях о материи восходит к 1912 году, когда Н.Бор создал модель атома водорода в виде ядра и вращающихся вокруг него электронов. Следующий шаг был сделан в 1927 году, когда Ф.Блох выдвинул гипотезу о кри­сталлической структуре материи, которая демонстрировала, как электроны в своем вращении “прыгают” с одной орбиты на дру­гую по мере убывания энергии. Эти “картинки” структуры ма­терии приведи к открытию Бардином и Шокли в конце 1940-х годов транзистора и к революции в полупроводниковой техно­логии, послужившей основой для современной электроники и создания компьютера.

И наконец, новация совершенно другого типа — статья “Об исчисляемых числах”, написанная в 1937 году математиком А.Тьюрингом, которая послужила основой для развития про­граммирования, хранения данных и создания цифрового ком­пьютера. В 1928 году великий немецкий математик Д.Гильберт на Всемирном математическом конгрессе поставил три вопро­са, чтобы установить, возможна ли полная формализация мате­матики. Он спросил, может ди математика быть полной, после­довательной и решаемой. Спустя два года, в 1930 году, чешский математик К.Гёдель создал свои теоремы, которые показали, что, решая задачу создания полного и последовательного набора ак­сиом, математика может быть полной, не будучи последователь­ной, и последовательной, не будучи полной.

В одной из своих статей А.Тьюринг доказал принципиальную возможность решаемости задачи исчислимости чисел. Он также придумал нечто вроде “таблицы поведения”, которая посредством правил двоичности могла считать любые возможные конфигура­ции конечных чисел. Идея компьютера восходит к работам кемб­риджского математика Ч.Бэббиджа, который еще в 1837 году изобрел “вычислительный двигатель”, способствовавший меха­низации математических операций. Открытие А.Тьюринга соеди­нило двоичное исчисление (булева алгебра) с программным но­сителем, что открыло дорогу к разработке автоматического элек­тронного цифрового компьютера. Таким образом, теория пред­шествовала изобретению.

Последствием этого явилось исчезновение понятия “талант­ливый механик”. Новации и изменения в “вещах” будут проис­ходить всегда, благодаря чему будут создаваться все новые изде­лия. Но основным принципом новаторства становятся фундамен­тальные прорывы в области теоретического знания — не только в физике, о чем говорилось выше, но также в биологии (вспом­ним открытие Криком и Уотсоном двойной спирали в молекуле ДНК и ветвистой структуры Моно, Жакобом и Львовым в моле­кулярной биологии), в когнитивной психологии (основа систе­мы экспертных выводов) и т.д.

Ранее я говорил, что нужно различать технологические изме­нения (даже если они совершаются сейчас не только в машин­ной, но и в интеллектуальной технологии) и перемены в социаль­ной структуре. Первые, и я настаиваю на этом, не определяют вторые; они ставят вопросы, которые должны решать политичес­кие лидеры. Для исследования проблем, связанных с указанными переменами, потребовалась бы целая книга. Некоторые из них рассматриваются в двух следующих частях, посвященных изме^ нениям в инфраструктуре (или социальной географии) общества, а также в сущности систем производства. Позволю себе кратко, в ограниченных рамках гипотетического анализа постиндустри­ального общества, поставить ряд вопросов.

1. Сужение традиционных секторов хозяйства — чему спо­собствует, в частности, растущая конкуренция со стороны стран Азии и Востока — поднимает вопрос о том, могут ли западные общества (все иди некоторые) реорганизовать свою экономику и перейти к новым “высокотехнологичным” специальным произ­водствам с “высокой добавленной стоимостью” иди же они пре­вратятся в “штабное хозяйство”, поставляющее инвестиции и финансовые услуги остальному миру.

2. Важна и цена такого перехода. Осуществим ли он? И если да, то произойдет ли подобный переход под влиянием рыночных сил иди же необходима специальная “промышленная политика”?

3. Реорганизация системы образования в целях расширения компьютерной грамотности населения, большая часть которого будет занята в постиндустриальных секторах экономики.

4. Характер труда. Если тип общества определяется характе­ром труда, то в социуме будущего “природа” и “вещи” в значи­тельной мере исчезнут из человеческой практики. Если все больше работников оказывается субъектами “взаимодействия между людь­ми”, возникнет множество проблем, связанных со справедливо­стью и “сравнимой ценностью”. Сущность служебной иерархии может быть поставлена под сомнение, потребуются новые формы участия в коллективной деятельности. Все это самым радикаль­ным образом изменит структуру организации, и мы сможем отка­заться от моделей армии, церкви и промышленного предприятия, которые до сегодняшнего дня доминировали в обществе.

СОЦИАЛЬНАЯ ГЕОГРАФИЯ И ИНФРАСТРУКТУРА

Исторически общество связывалось воедино тремя типами инф­раструктуры. То были торговые пути и центры коммерческой деятельности, система размещения городов и связи между наро­дами. Первый тип включает транспорт: реки, дороги, каналы, а в современную эпоху — железные дороги, автострады и авиацию. Второй тип — это энергетическая система, куда входят гидро­станции, линии электропередач, нефтепроводы, газопроводы и тому подобное. Третий тип — средства связи: почтовая связь (перевозка почты по дорогам), затем телеграф (первый прорыв этой цепи), телефон, радио, а сегодня — целый арсенал новых технологий, от микроволн до спутников.

Старейшая система — транспорт. Строительство дорог и пос­ледующее развитие торговли покончили с прежней изолирован­ностью отдельных сегментов общества. Размещение человечес­ких поселений всегда тяготело к пересечению дорог, местам сли­яния рек и рукавам озер: торговцы могли остановиться здесь со своими товарами, фермеры — доставлять продовольствие, ремес­ленники оседали здесь, предлагая свои изделия и услуги; так воз­никали и росли города.

Водные пути имеют наибольшее значение в системе транс­порта. Это самый удобный способ транспортировки громоздких предметов; они, огибают естественные преграды; приливы и* от­ливы несут дополнительные возможности движения. Удивитель­но, что почти все крупные города в истекшем тысячелетии (кро­ме укрепленных пунктов в горах, возникших во времена круше­ния торговых связей и предназначенных для защиты от грабите­лей) стояли на воде — Рим на Тибре, Париж на Сене, Лондон на Темзе, не говоря уже о больших городах, расположенных на бе­регах крупных озер, морей и океанов.

В индустриальных обществах города и центры производства возникают в местах, где сочетаются водные пути и природные ресурсы. Возьмите карту Соединенных Штатов и взгляните на север центральной части страны. Хребет Месаби в штате Минне­сота богат железной рудой, на просторах южного Иллинойса и западной Пенсильвании есть уголь. Соединяют их воедино Вели­кие озера, а система речных долин связывает их с портами на берегах океанов: озера Верхнее, Гурон, Мичиган, Онтарио и Эри, а также река Св. Лаврентия обеспечивают выход в Атлантичес­кий океан, канал Эри через штат Нью-Йорк выходит в реку Гуд­зон, а река Огайо устремляется к Миссисипи и Мексиканскому заливу.

Наличие железной руды и угля дает возможность создать ста­лелитейную промышленность и благодаря ей — автомобильную, станкостроительную, резиновую и т.д. При наличии воднотранс­портной системы, связывающей их воедино, налицо все террито­риальные основания для возникновения индустриального сердца США, цепочки городов — Чикаго, Детройта, Кливленда, Буф­фало и Питтсбурга, расположившихся вдоль озер и рек. Таковы законы экономической географии.

Те/перь все это начинает меняться, индустриальное общество уступает свои позиции. Средства связи заменяют средства транс­порта в качестве главного средства общения людей и способа совершения деловых операций.

При выборе места для городов вода и природные ресурсы ста­новятся менее существенными, особенно в связи с тем, что при новейших технологиях размеры промышленных предприятий уменьшаются. Более важным оказывается близость к универси­тетским и культурным центрам. Если взять для примера разви­тие высоких технологий в Соединенных Штатах, то Мы увидим, что четыре крупных района отвечают именно этому требованию:

Силиконовая долина расположена недалеко от Стэнфордского университета и Сан-Франциско, кольцевая дорога 128 вокруг Бостона проходит рядом с Массачусетсским технологическим институтом и Гарвардом, дорога 1 в Нью-Джерси от Нью-Бран-свика до Трентона — с Принстонским университетом, а район Миннеаполис-Сент-Под в Миннесоте тяготеет к крупному уни­верситету этого штата.

С удешевлением средств связи мы наблюдаем и движение в сторону децентрализации. В прошлом штаб-квартиры крупных компаний концентрировались в основных дедовых районах, где были сосредоточены и “дополнительные” услуги, что позволяло достичь значительной внешней экономии. Стоило лишь “перейти на другую сторону улицы”, чтобы встретиться с юристом, фи­нансистом, специалистом по рекламе иди издательскому деду. Сегодня в связи с удешевлением средств связи и высокой сто­имостью земли в центре города плотность размещения и внешняя • экономия становятся не столь решающими факторами. Поэтому десятки крупных корпораций США в последнее десятилетие пе­реведи свои штаб-квартиры из Нью-Йорка в пригородные зоны, где земля дешевле, а транспортные проблемы решаются проще: на северо-восток в округ Фэйрфилд в штате Коннектикут, на север в округ Уэстчестер в штате Нью-Йорк и на запад и юго-запад в округ Мерсер в штате Нью-Джерси.

Поскольку география больше не определяет затраты, а рас­стояние становится функцией не пространства, а времени, сто­имость времени и скорость связи получают решающее значение. С распространением мини- и микрокомпьютеров возможность загрузки баз данных и оперативной памяти в небольшие компь­ютеры (а также доступа к центральной ЭВМ) означает, что не­обходимость размещения предприятий в определенном месте уже не столь велика.

Все это относится и к среде обитания, и к рынку. Но что такое рынок? Опять-таки это место пересечения дорог и слия­ния рек, вокрур которого селятся люди, чтобы покупать и прода­вать свою продукцию. Раньше рынок был прежде всего особым местом. Наверное, этого больше не повторится.

Возьмем, например, роттердамский рынок нефти. То была гавань, куда танкеры привозили излишки нефти, чтобы продать ее “на месте”. Они заходили в Роттердам — большой защищенный порт, близкий к рынкам Западной Европы, — где имелись крупные нефтехранилища и потому концентрировались броке­ры, крутившиеся вокруг и заключавшие сделки. Роттердамский нефтяной рынок прямых продаж и расчетов существует и сегод­ня, но в Роттердаме его больше нет. Но если он не в Роттердаме, то где же? Везде. Это система телексной и радиосвязи, посред­ством которой брокеры в разных уголках мира могут совершать сделки и направлять находящиеся в море суда в разные порты для доставки нефти в соответствии с заключенными договорами. Фактически рынок — это уже не место, а сеть.

И это справедливо в отношении большинства товаров, в осо­бенности капитала и валюты. Сегодня можно получать “в режи­ме реального времени” биржевые котировки доллара, немецкой марки, швейцарского франка, японской иены, французского фран­ка, английского фунта и итальянской лиры в Токио, Сингапуре, Гонконге, Милане, Франкфурте, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско, и деньги быстро пересекают нацио­нальные границы. Капитал перетекает с места на место, реагируя на движение процентных ставок или политические неурядицы.

Сегодня мировая экономика связана воедино невиданными прежде способами; это влечет за собой расширение сфер рынка, умножение числа действующих лиц, увеличение скорости прове­дения дедовых операций. Ключевой вопрос заключен в том, спо­собны ли старые институты и структуры справиться с этим неве­роятным объемом взаимодействий и взаимосвязей.

ВСТУПАЯ В ИНФОРМАЦИОННУЮ ЭРУ

По мере того, как мы приближаемся к концу двадцатого столе­тия, становится все более очевидным, что мы вступаем в инфор­мационную эру. Это означает не просто развитие существовав­ших равнее способов коммуникации, а вызывает к жизни новые принципы социальной и технологической организации, которые, как я уже говорил, можно сравнить с великими преобразования­ми последних двух столетий. То были изменения, которые при­вели к промышленной революции, распространению механичес­кой технологии, давшей нам огромную власть над природой и в какой-то степени поставившей под угрозу ее существование. Но

они также принесли с собой новое понимание пространства и времени, с помощью новых средств связи объединили как никог­да ранее страны и народы, живущие на огромном расстоянии друг от друга, хотя это, однако, нередко порождает конфликты. Новая информационная эра базируется не на механической тех­нике, а на “интеллектуальной технологии”, что позволяет нам говорить о новом принципе общественной организации и соци­альных перемен. Это также ставит во главу угла теоретическое знание в качестве источника обновления и изменяет природу тех­нического прогресса. Равным образом это делает значимой и идею глобализации, концепцию, в корне отличающуюся от современ­ных представлений о международной экономике, и ставит перед каждым государством совершенно иные проблемы.

В двадцатом веке доминирующее положение заняли транс­порт и связь. Транспорт — это прежде всего частные автомоби­ли, а также автобусы, грузовые машины и самодеты (и, в началь­ной стадии, аппараты, обеспечивающие полеты в космос, полет человека на Ауну и создание космических станций на околозем­ной орбите). Автомобили, автобусы и грузовые машины, обеспе­чивающие большую мобильность отдельных людей и товаров, способствуют, таким образом, расселению людей на более об­ширных территориях, а также (когда этому не мешают дорож­ные пробки) приносят людям большую свободу перемещения. Грузовые автомашины дополнили возможности перевозки боль­ших масс грузов по железным дорогам в самых разных направле­ниях. Самолеты, сначала винтовые, а затем реактивные, пересе­кают континенты и океаны за пять, максимум пятнадцать часов. А тем, которые летают со скоростью, приближающейся к скоро­сти звука, и даже превышающей ее, таким, как “Конкорд”, нуж­но всего три часа, чтобы пересечь Атлантический океан.

Связь — это радио, кино, телевидение и спутниковая связь. Коротковолновое радио позволяет людям посылать и принимать сообщения из любой точки земного шара. Кинематограф форми­рует основу для возникновения общей культуры, потому что люди смотрят одни и те же фильмы. Впервые в истории телевидение создало то, что греки некогда называли ойкуменой, — единое сообщество, или то, что М.Маклюэн, футуролог в области средств массовой информации, называл “глобальной деревней”. Большая часть новостей сегодня воспринимается визуально в режиме “реального времени”, т.е. в момент совершения событий: будь то война с Ираком в Персидском заливе, террористический акт с применением отравляющего газа в токийском метро или конф­ликт в Боснии. Эта информация передается в диапазоне сверх­высоких частот, по коаксиальным кабелям, иногда по телефон­ным проводам и все чаще с использованием спутниковых средств связи.

Что же представляет собой информационная эра? Мы сейчас находимся лишь в самом ее начале, однако из опыта прошлого знаем, что нельзя в полной мере предсказать, какие сферы жизни общества будут затронуты переменами, и предвидеть вытекаю­щие из этого последствия, поскольку ученые постоянно разраба­тывают новые технологии, а предприниматели — находят новые способы их применения. Начнем с рассмотрения определяющих черт информационной эры и принципов, лежащих в ее основе.

Ведущая роль компьютеров и телекоммуникаций в новых ус­ловиях лежит на поверхности. Первый компьютер был создан Ч.Бэббиджем (1792—1871), профессором математики Кембрид­жского университета, который сконструировал вычислительную машину, представлявшую собой по сути дела механические сче­ты. Применение к ней электрического привода, осуществленное несколькими учеными во время второй мировой войны — Айт-кеном в Гарварде и Экертом и Мочли из Пенсильванского уни­верситета, — позволило достичь небывалой скорости в вычис­лениях, необходимой при проведении расчетов для баллисти­ческих и других видов ракет, и особенно при создании ядерно­го оружия.

“Сердцем” компьютера стало новое “проводящее” устрой­ство. На ранней стадии для передачи электрических сигналов использовались вакуумные трубки (как в электрических лам­почках), но они очень быстро перегорали, учитывая количество выделяемого в ходе усиленной эксплуатации тепла. Деталью, сделавшей реальностью появление электронного компьютера, стал транзистор, представлявший собой маленький “переключа­тель”, который, быстро сменяя режимы “включено/выключено”, служил полупроводником электричества. Потребовалось сделать лишь “один шаг” от транзистора до микрочипа, на котором ли­тографическим способом могут быть размещены сотни тысяч таких транзисторов.

Важнейшим изобретением информационной эры стал микро­процессор. Точно так же как электромоторы были неотъемлемой частью всех машин индустриального века, микропроцессор явля­ется главным элементом машин в постиндустриальный период. Миниатюризованный в настоящее время, он стал сердцем всех вычислительных, управляющих и запоминающих устройств, име­ющихся в нашем распоряжении. С его помощью мы можем сохранять миллионы байтов информации, вести ее быстрый поиск, управлять любыми машинами, а также использовать его в каче­стве переключающего устройства во всех системах связи.

Фундаментом всего этого служит теоретическое знание. В основе работы компьютеров, как и цифровых устройств, лежит принцип “включено/выключено”, т.е. двоичная система счисле­ния. Традиционная же математика основывается на десятичном принципе (группы по десять единиц — 10, 20, 30 и т.д.), где само понятие “десятичный” происходит от латинского слова deci, что означает “десять”. Однако операции в компьютере подчиняются законам булевой алгебры, основанной на символической логике и бинарной системе Дж.Буля (1815—1864), английского матема­тика и логика. А разработка физической модели компьютера свя­зана с созданием физики твердого тела, и в частности с исследо­ваниями датского физика Н.Бора (1885—1962) и его моделью атома с вращающимися по орбитам электронами, а также с рабо­той ф.Блоха, немецкого ученого-эмигранта из Стэнфордского университета, связанной с исследованием квантового повыше­ния энергетических уровней при конденсации газа до твердого состояния, за которую он в 1952 году получил Нобелевскую пре­мию.

Современные телекоммуникации основаны на двух принци­пах. Один из них был разработан в теоретической работе К.Шен­нона, участвовавшего в исследованиях, проводившихся Массачу­сетсским технологическим институтом и “Белл Телефоун Лабораториз”. Им была вычислена пропускная способность каналов связи в зависимости от ширины полосы частот (существует раз­личная ширина полосы для телефонов, радио, телевидения и т.д.) и величины отношения “сигнал—шум” (т.е. ясности сигнала, не­сущего информацию, на фоне помех или даже интервала между сигналами); в результате оказалось возможно рассчитать коли­чество байтов, или единиц сообщения, передаваемых за определенную единицу времени. Это позволяет нам определить пропус­кную способность различных систем передачи данных.

Второй принцип — “объединение” различных систем связи (речь, текст, изображение и данные) в один канал. Речь, которая передается по телефонным каналам, представляет собой “анало­говый” сигнал, потому что звук — это волна. Изображение как на телевизионном экране, текст как при передаче факсимильных сообщений, или данные как в компьютере, являются “цифровы­ми” сигналами — то есть “импульсами” дискретных величин. Основной технологической задачей является преобразование всех аналоговых сигналов в цифровые, чтобы обеспечить их совмес­тимость и передачу по общему каналу. Аналогично при звукоза­писи на компакт-диски музыка иди звук “оцифровываются”, что увеличивает точность их передачи и позволяет усилить контроль со стороны звукоинженера.

Таковы определяемые технологией и вытекающие из теоретического знания основы информационной эры.

РЕВОЛЮЦИЯ В ОБЛАСТИ МАТЕРИАЛОВ

Исторически природные ресурсы были основой существования любого общества. Англия — это остров, “лежащий” на угле. Ког­да были изобретены паровые насосы, появилась возможность легко откачивать воду из шахт, и шахтеры смогли проходить более глу­бокие его пласты. При наличии угля и железа можно варить сталь, и этим объяснялось первенство Англии в самом начале индустри­альной революции. Империализм — это государственная поли­тика, направленная на обеспечение страны природными ресурса­ми, а также рынками сбыта. Япония, которой в 1930-х годах по­требовался уголь, вторглась в Маньчжурию не только для того, чтобы создать надежную линию обороны на границе с Совет­ским Союзом, но также отчасти для того, чтобы обеспечить себе его бесперебойные поставки.

Сегодня положение дел меняется. Революция в области мате­риалов, основанная на понимании квантовой механики, означа­ет, что зависимость человека от природных ресурсов исчезла и, что не менее важно, можно производить абсолютно новые про­дукты, основанные на тех свойствах материалов, которые нам необходимы. Таким образом, никому больше не нужны просто олово, цинк иди сталь, а лишь определенные их свойства — пла­стичность, растяжимость, проводимость, для чего разрабатыва­ются сплавы или искусственные материалы.

Основной принцип — это технологическая замена. Мы уже не боимся, что запасы каких-либо нужных нам материалов исто­щатся. Мы всегда можем найти им субститут, правда, за соответ­ствующую цену. Более двадцати лет назад Римский клуб подучил всемирную известность, предсказав быстрое истощение полез­ных ископаемых. Его прогнозы привлекли к себе внимание всего мира после того, как в 1973 году разразился нефтяной кризис. Хотя он возник не в связи с истощением месторождений нефти, а в связи с действиями ОПЕК, идея “дефицита” захватила вооб­ражение общественности и напугала ее.

На самом же деле первым ресурсом, нехватка которого пред­сказывалась Римским клубом, оказалась медь, что стадо резуль­татом роста спроса и сокращения ее запасов. Целый ряд нефтя­ных компаний, используя имевшиеся у них значительные денеж­ные средства, а также в порядке хеджирования, приобрели мед­ные шахты. За короткий период цена на медь удвоилась. Однако в течение последних пятнадцати лет рынок оказался затоварен, и цены на медь снизились.

Если кто-нибудь задаст вопрос, где сегодня расположены са­мые большие в мире запасы меди, люди, сведущие в экономиче­ской географии, могут назвать Чили иди Зимбабве. Однако наи­большие ее залежи могут, по всей вероятности, быть обнаруже­ны под фундаментами Нью-Йорка. Это — тонны медного прово­да, который быстро вытесняется волоконно-оптическим кабелем, изготавливаемым из стеклянных нитей. Его производство обхо­дится дешевле и требует меньших затрат энергии, а по пропуск­ной способности он в десять раз превосходит медный провод. Все телекоммуникационные компании мира заменяют медные кабели волоконно-оптическими. Поэтому медь более не является стратегическим товаром.

Не являются таковыми и большинство других металлов и про­чих видов минерального сырья. Во время второй мировой вой­ны существовали медные, каучуковые, оловянные и цинковые картели, которые контролировали стратегические природные ре­сурсы. Сегодня таких картелей больше нет, что связано с появлением материалов-субститутов. Единственным оставшимся кар­телем является нефтяной, и то лишь в связи с дешевизной /не­фти. Однако и ей есть альтернатива: это термические источни­ки, сланцы, ядерная и солнечная энергия, природный газ, мета­нол, эганол и даже угольный шлам. Но все это более дорогосто­ящие источники энергии, и в силу своей низкой цены и обилия на рынке нефть продолжает сохранять стратегическое преиму­щество.

Разворачивающаяся революция в области материалов может повлечь важные социально-экономические последствия: страны, в первую очередь африканские, где развит лишь первичный сектор экономики, могут столкнуться с серьезными проблемами. Африка живет прежде всего за счет экспорта продуктов аграрного секто­ра, металлов и минерального сырья. Однако сельскохозяйственная продукция, и в первую очередь зерно, производится в избытке во всем мире, а особенно в Европе, Соединенных Штатах, Канаде и Австралии. Большинство стран легко могло бы обеспечить себя продовольствием, если бы они усовершенствовали свою полити­ческую систему и принципы распределения. Применение удобре­ний и “зеленая революция” приблизили мир к самообеспеченнос­ти продуктами питания. В том же, что касается металлов и мине­рального сырья, таких, как медь и каучук, технологическая заме­на означает сокращение рынков для экспорта природных ресур­сов. В 1990 году стоимость экспорта из стран Африки, располо­женных южнее Сахары, составляла всего половину от ее стоимо­сти в 1980 году. А если вычесть из этого нефть, получаемую из Нигерии, показатель снизится до одной трети. Если в Африке не подучат развитие постиндустриальные секторы экономики, ей гро­зят серьезные проблемы; между тем для этого нужны политиче­ская стабильность и широкое распространение образования — ус­ловия, которые позволили Западу достичь процветания.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

В течение двухсот лет существовала международная экономика, в которой несколько стран составляли “ядро”, а остальные — “периферию”. К первым относились в основном Великобрита­ния, Соединенные Штаты и, в какой-то мере, Германия и другие

страны Западной Европы. Периферией оставались Азия, Латин­ская Америка и Африка. На передовые государства приходилась львиная доля промышленного производства. Страны периферии поставляли сырье, часть из них при этом оказывалась источни­ком эмиграции и дешевой рабочей силы, а другие представляли собой рынок сбыта готовой продукции. Существовало разделе­ние труда, в основе которого согласно экономической теории (хотя и измененной под давлением политических обстоятельств) лежала “сравнительная выгода”, т.е. страны производили то, что они могли производить наилучшим образом, в зависимости от наличия у них ресурсов, технологий и квалифицированной рабо­чей силы. Великобритания была лидером в области текстильной промышленности, в производстве стали, кораблестроении и ма­шиностроении. Германия первенствовала на рынке электротова­ров и в химической промышленности. Соединенные Штаты были первыми в производстве автомобилей, сельском хозяйстве и до­быче угля. Страны стремились “пробиться” в международную эко­номику, поднимаясь по ступенькам “технологической лестницы” (тема, на которой я более подробно остановлюсь ниже). Так, например, после второй мировой войны Япония начала мощно развивать кораблестроение и сталелитейную промышленность, и Великобритания утратила свои лидирующие позиции в этих от­раслях, прежде всего в производстве стали.

Глобальная экономика в корне отличается от международной. Это единая система хозяйства, объединение рынков капитала, валют и товаров, а также рост того, что я называю “рассредото­чением производства”. Международная экономика безусловно продолжает существовать. Крупные компании и даже многона­циональные корпорации все еще располагаются преимуществен­но в одной стране и расцениваются как бастионы экономики дан­ного государства, хотя и осуществляют продажи по всему миру. Но они также с неизбежностью вовлекаются в глобальную эко­номику. “Шелл” (нефть), “Юнидевер” (пищевые продукты и жиры), “Филипс” (электроника) являются голландскими компа­ниями, но при этом до некоторой степени и английскими. “Сан-доз” (лекарственные препараты) и “Нестде” (пищевые продук­ты) — швейцарские фирмы, однако их производственные и тор­говые мощности имеются в различных странах мира. “Тойота” и “Ниссан”, “Сони” и “Мацусита” — это японские компании, но они постепенно вовлекаются в глобальную экономику не только в области продаж, но и в области производства.

Наиболее значительные перемены происходят на фондовых и валютных рынках. Границы между странами практически исчез­ли. Капитал направляется туда, где (при наличии политической стабильности) есть наибольшая отдача от инвестиций или до­бавленной стоимости. Курсы обмена валют (за исключением не­больших различий при арбитраже) одинаковы на всех денежных рынках мира. Страны все больше утрачивают контроль над свои­ми национальными валютами, а обменные курсы все меньше за­висят от паритетной покупательной способности и все больше связаны с изменчивостью спекулятивных ожиданий, хеджирова­нием или игрой на разнице курсов. Банковские операции выпол­няются практически молниеносно. Менее чем через двадцать че­тыре часа после того, как Ирак напал на Кувейт, кувейтские бан­ки смогли переместить большую часть своих капиталов за грани­цу. Компьютерные и информационные сети становятся провод­никами и арбитрами на глобальных рынках капитала и валют.

Таким образом, мы наблюдаем “глобализацию” капитала, ва­лют, товаров и, во все большей степени, производства. Достиг­нем ли мы глобального общества? Наши вкусы в отношении сти­ля одежды и развлечений преимущественно формируются теле­видением. До недавнего времени во многих странах, например, в Великобритании, Франции, Италии и Японии, оно оставалось под контролем государственных монополий. К настоящему вре­мени все они сломлены. Появились не только независимые ком­пании, но также глобальное телевидение, такое, как “Си-Эн-Эн”, спутниковое телевидение Руперта Мэрдока и другие. Важней­шим социологическим вопросом становится вопрос о том, смо­жем ли мы спасти национальную культуру, которая отличает одну страну от другой. Исчезает различие между “высокой” и “низ­кой” культурой. Английский язык становится главным в между­народном общении. Сохраним ли мы национальные отличия и пристрастия в области спорта и активного отдыха? Бейсболом, гольфом, лыжным спортом увлекаются в самых разных странах. Европейский футбол начал завоевывать популярность в Японии и даже в какой-то степени в Соединенных Штатах. Стили одеж­ды и кухни давно стали всеобщими. Только в моем родном горо­де Кембридже, штат Массачусетс (с населением в 50 тысяч жителей но расположенном недалеко от Бостона), есть японские, китайские, тайские, вьетнамские, корейские, индийские, мекси­канские, бразильские, перуанские, французские, итальянские, русские, ближневосточные и еврейские рестораны, не говоря уже о бистро, где подают стейки и морепродукты.