Посвящается Джорди Белл Джакоби и Стивену Джакоби. 7 страница

Все это вызвало крайнее недовольство советских идеологов, и на следующем заседании Международной социологической ассо­циации в Торонто (DTK) Р.Рихта позорно отрекся от своих прежних работ и “признал” свои идеологические заблуждения. Его книга была изъята из обращения. Поэтому в свою работу я включил большие отрывки из его труда (стр. 106—112*), чтобы читатель мог получить представление о его идеях³.

* В данном случае нумерация страниц приведена автором по тексту 1976 года. В настоящем издании этот отрывок соответствует стр. 142—152. —

Прим. ред.

³ В 1988 году я побывал в Праге, которая тогда еще оставалась под властью коммунистов, и прочитал там серию лекций в различных научных учреждениях. Свое выступление в Чешской Академии наук я посвятил памяти Р.Рихты. Этой поездке была посвящена статья “Письмо из дома”, опубликованная 2 ноября 1988 года в эмигрантском журнале Listy, издаваемом в Лондоне И.Пеликаном. В ней, в частности, говорилось: “Наглядной иллюстрацией путаницы мыслей была реакция прессы на посещение Праги Д.Беллом, известным ученым, про­фессором Гарвардского университета. <...> Он оказался очень интересным че­ловеком, и многие его высказывания выражали наши заветные мысли. Его от­ношение к марксизму объективно, его аргументы неопровержимы... Он видит изъяны марксизма, так же как и изъяны других доктрин, теорий и шкод. Svet v obrazech поместил пространное интервью с ним, не искаженное цензурой. Д.Бедд проводит четкое различие между марксизмом и сталинизмом. В заключение он сказал: “Думаю, что после того, как экономика, политика, наука и культура избавятся от влияния сталинизма, появится возможность развивать творческие элементы марксизма. Только тогда станет возможным открытый диалог”. Те, кого эти слова задели за живое, сочли необходимым ответить Д.Беллу. Один из них, Я.Тума, псевдоученый из Института марксизма-ленинизма, желая, види­мо, сгладить впечатление, оставшееся у многих от интервью с Д.Беллом, утвер­ждал в том же журнале, что профессор не сказал ничего нового и что его аргу менты означали конец марксизма. Это была не оценка взглядов Д.Белла, а выра­жение подавленных страхов самого Я.Тумы. Научная общественность воспри­няла эту статью как шутку, особенно ее развеселила фраза, в которой Д.Беллу милостиво даровали прощение: “Я не хочу сказать, что лекции Д.Белла были неинтересными. Если отбросить в сторону очевидное умаление значения и пря­мое отрицание марксизма, которые составляли пропагандистскую суть его вы­ступлений, то можно найти некоторые точки соприкосновения, которые пока­зывают, что даже буржуазный идеолог не может позволить себе ложное вос­приятие мира в рамках, навязанных ему ценностями капиталистического обще­ства”. Вот какие идиоты водятся среди наших высокопоставленных ученых и спесиво пытаются доказать с трибун свою непогрешимость, тогда как их сверх-идеологизированные теории никого не интересуют, а люди ищут подлинные точки соприкосновения и хоть малую толику объективной истины”.

 

 

С советской стороны мои взгляды взялся оспаривать Э.Араб-Оглы в книге под названием “В лабиринте пророчеств”. Он на­чинает свою отповедь в уважительном тоне. “Концепция пост­индустриального общества, предложенная Д.Беллом, — пишет он, — является, пожалуй, наиболее оригинальной и во многом уникальной попыткой (в контексте немарксистской социоло­гии) обобщить и спрогнозировать социальные последствия тех­нической революции”.

“Термин "постиндустриальное общество", — продолжает ав­тор, — превратился чуть ли не в символ веры для тех, кто хотел бы предложить какую-нибудь привлекательную альтернативу те­ории научного коммунизма <...> поэтому неудивительно, что концепция постиндустриального общества получила почти еди­нодушное признание не только в Соединенных Штатах и Запад­ной Европе, но и в Японии”.

Затем Э.Араб-Оглы подвергает “марксистскому анализу” мою роль в этом деде: “... ярлык "официального социолога" подходит Беллу больше, чем кому бы то ни было. В своей книге “Конец идеологии”, вышедшей десять лет назад, он высказал крайне ор­тодоксальные (с точки зрения официальных правящих кругов Соединенных Штатов) взгляды. В 1964 году президент Л.Джон­сон привлек Д.Белла в качестве официального представителя американской социологической науки к работе в Комиссии по технике, автоматике и экономическому прогрессу, созданной Конгрессом для изучения социальных последствий технической революции. С точки зрения официальных правительственных кругов, Д.Белл также был наиболее приемлемым кандидатом на пост председателя Комиссии по 2000 году, организованной Аме­риканской академией гуманитарных и точных наук”.

Из всего вышесказанного следует вывод, что “Д.Белл явля­ется самым выдающимся представителем и идеологом социаль­ного института под названием Большая Наука, ныне стреми­тельно формирующегося в Соединенных Штатах. Используя его в качестве рупора и сформулированную им концепцию пост­индустриального общества, Большая Наука, т.е. высшая про­слойка научной интеллигенции и университетская верхушка, от­крыто потребовала для себя независимой роди в американ­ском обществе”.

Самое забавное здесь то, что Э.Араб-Оглы рассматривает Соединенные Штаты как некое зеркальное отражение советско­го общества с его четко организованными социальными группа­ми, у которых имеются “официальные представители”, выража­ющие “классовые интересы” и в данном случае стремящиеся стать “младшими партнерами” Большого Бизнеса и поделить с ним власть и влияние в системе “государственно-монополистическо­го капитализма”. Советским теоретикам трудно было предста­вить себе, что могут существовать свободные, подвижные коали­ции групп по интересам, а уж тот факт, что есть независимые ученые и научные учреждения, которые стремятся понять приро­ду сложного общества, просто не укладывалось в их сознании. Американская академия гуманитарных и точных наук является неправительственной общественной организацией, и рассужде­ния об “официальных правительственных кругах”, подбирающих “наиболее подходящие кандидатуры”, просто смехотворны.

Марксисты считают — и это подтверждает Э.Араб-Оглы, — что техническая революция в контексте постиндустриального общества ведет лишь “к воспроизводству социальных антагониз­мов [капитализма ] в еще более широком масштабе, как указыва­лось на Международном совещании коммунистических и рабо­чих партий в Москве в 1969 году и на XXIV съезде Коммунисти­ческой партии Советского Союза”. В заключение, демонстрируя свою верность догматам партийной ортодоксии, Э.Араб-Оглы про­возглашает: “Между капитализмом на его последней государствен­но-монополистической стадии развития, с одной стороны, и со­циализмом, как первой фазой коммунистической формации, с другой, отмечал Ленин, нет места ни для какой промежуточной социальной системы”*.

В этом В.Ленин был, пожалуй, прав — только исторический итог оказался не таким, каким его задумал вождь мирового про­летариата и какого ожидали его последователи в течение семиде­сяти лет. М.Горбачев начинал как ленинец, а кончил тем, что распустил Коммунистическую партию Советского Союза.

Я подвергся нападкам советских идеологов, потому что они считали, что я — антимарксист. Но я вовсе не антимарксист. Как может ученый-социолог быть антимарксистом? Многое в марк­систском анализе социальных и производственных структур со­хранило свое значение и вошло в современные теории, как и ре­зультаты любых глубоких концептуальных обобщений. Я бы ско­рее назвал себя постмарксистом, в том смысле, что я воспринял достаточно много марксистских представлений о социуме. Как я уже когда-то писал, марксистский анализ дает поразительно точ­ную картину западного капиталистического общества в период между 1950-м и 1970-м годами. Вопрос в том, где же К.Маркс все-таки заблуждался? Позволю себе начать с “Манифеста Ком­мунистической партии” (1848), труда, в котором К.Маркс обоб­щил свои ранние произведения, в том числе неопубликованную рукопись “Немецкая идеология”.

В “Манифесте” К.Маркс писал: “Буржуазия путем эксплуа­тации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют но­вые отрасли промышленности, введение которых становится воп­росом жизни для всех цивилизованных наций, — отрасли, пере­рабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей,

* Автором процитированы на английском языке фрагменты книги: Араб-Оглы Э.Д. В лабиринте пророчеств. М., 1973. С 87.

 

удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают но­вые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых различных климатов. На смену ста­рой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторон­няя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга”.

Это удивительное пророчество сбывается на протяжении вот уже ста пятидесяти дет. Именно это происходит сегодня и будет происходить в грядущем столетии.

Но вместе с тем имела место как интеллектуальная, так и по­литическая путаница. К.Маркс приписывал эти изменения “бур­жуазии”. Он считал, что любой общественный строй был классо­вым строем, и полагал, что в конечном итоге останутся лишь два антагонистических класса — буржуазия и пролетариат. К.Маркс писал: “...Мелкие промышленники, мелкие торговцы и рантье, ре­месленники и крестьяне — все эти классы опускаются в ряды пролетариата, частью оттого, что их маленького капитала недо­статочно для ведения крупных промышленных предприятий и он не выдерживает конкуренции с более крупными капиталистами, частью потому, что их профессиональное мастерство обесцени­вается в результате введения новых методов производства. Так рекрутируется пролетариат из всех классов населения”*.

В действительности все обстояло по-другому. Численность промышленного пролетариата последовательно сокращается во всех развитых странах, а в постиндустриальных экономиках ра­ботники интеллектуального труда, организаторы производства, техническая интеллигенция и административные кадры состав­ляют около 60 процентов всех занятых в производственной сфе­ре. Наибольший рост занятости наблюдется в секторах среднего и мелкого предпринимательства, как это отражено в теории “тра­ектории развития техники”, о которой речь пойдет ниже.

Надо, однако, признать, что утверждение К.Маркса о разви­тии капитализма как безликой системы оказалось верным. Сле­дует отметить, что сам он никогда не пользовался понятием “ка­питализм”, хотя и описывал капиталистические процессы. Этот термин был впервые введен в научный оборот — а может быть, и

*Автор цитирует текст, соответствующий следующим отрывкам русского издания: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 4. С. 431.

 

придуман — в 1902 году немецким экономистом В.Зомбартом,

который вначале стоял на социалистических позициях, а затем примкнул к нацистам.

Капитализм — это система, в которой предприятия (в основ­ном частные) конкурируют друг с другом на рынке с целью при­влечения капитала и получения прибыли; ее движущей силой яв­ляется современная техника, а стремление к получению макси­мальной прибыли на вложенный капитал побуждает к новатор­ству и расширению масштабов производства. В ходе этой конку­рентной борьбы старые отрасли промышленности разрушаются, а верх одерживают те предприятия, которые работают более эффективно или применяют более дешевое или производитель­ное оборудование.

Очень важно отметить, что капитализм был первым в миро­вой истории общественным строем, при котором экономика отделилась от политики — эту тему впервые поднял А.Смит и впо­следствии развил К.Маркс. При всех предшествовавших систе­мах экономика была подчинена государству и создаваемые ею богатства присваивались политической верхушкой. [Разумеется), в отдельные периоды правительства тех или иных стран оказыва­ли поддержку капиталистическим фирмам, отстающим в своем развитии, как это было в Германии и Японии. Но так как на­правление коммерческой деятельности предприятий определяет­ся рынком, поиск наиболее выгодных вариантов инвестиций и сбыта заставляет предприятия пересекать национальные грани­цы, часто в ущерб местным интересам, как то и предсказывал

К.Маркс.

Именно К.Маркс одним из первых дал достаточно полное описание капиталистического процесса. Он выделил роль техни­ки в перемещении рабочей силы как механизма перемен. Он по­нимал, что процесс капиталистического производства автономен. Но в области социологии К.Маркс потерпел неудачу. История человечества рассматривалась им как история классовой борьбы, хотя в мире, где все определяется погоней за новыми рынками и прибылью, политический процесс все более становится историей международных конфликтов, столкновений геоэкономики и геополитики (причем государство часто занимает оборонитель­ную позицию в отношении международных экономических сил). Так что К.Маркс был прав лишь наполовину. Как следует сегодня анализировать общество? Я бы отметил четыре принципиальных отличия современного подхода от тра­диционной марксистской схемы общественного развития.

Первое: Кодификация теоретических знаний. К.Маркс одним из первых осознал важнейшую роль науки в преобразовании мира. В частности, он приветствовал первые попытки применения элек­троэнергии в промышленности. Придавая решающее значение технике, он не понимал (а может быть, не мог понять) роли те­оретических знаний, хотя и высоко ценил роль теории вообще. В двадцатом веке технологический прогресс определяется такими направлениями фундаментальной науки, как квантовая теория (включающая представления о свете как дискретных квантах физических полей), теория относительности, физика твердого тела, тогда как в девятнадцатом веке развитие техники шло пре­имущественно эмпирическим путем. Именно так была создана сталелитейная промышленность, изобретены динамо-машина, электроприборы, телефон, радио, автомобиль и даже первые ле­тательные аппараты. Что касается транзисторов и микропроцес­соров, фотоэлементов и лазеров, то в основе их создания лежали не эмпирические, а совсем иные принципы.

Подобное отношение к теоретическим знаниям имело катас­трофические последствия для Советского Союза. В своей книге “Материализм и эмпириокритицизм”, направленной против Э.Маха, В.Ленин нарисовал сугубо детерминистическую карти­ну мира и выдвинул теорию, согласно которой наше знание яв­ляется зеркальным отражением материального мира. Но ведь квантовая теория является скорее вероятностной, чем детерми­нистической, а наше знание о внешнем мире, в посткантианс­ком смысле слова, зависит от точки зрения наблюдателя. Партий­ные теоретики объявили это “идеализмом”, и при жизни В.Ле­нина и И.Сталина преподавание квантовой теории и теории относительности было запрещено! Великие русские ученые П.Ка­пица и Л.Ландау были гигантами современной физики, но [дол­гое время] подвергались репрессиям и были ограничены в сво­их теоретических поисках. Это — классический пример отрица­ния идеологией реальности.

Второе: Знания как источник стоимости. К.Маркс, как изве­стно, опирался на трудовую теорию стоимости, в которой труд рассматривался не просто как составляющая производственной функции, т.е. соотношения труда и капитала, но как средство создания прибавочной стоимости, присваиваемой капиталистом вследствие неравенства сил на рынке. Если источником стоимос-тА является только труд, то замена рабочих машинами приводит к гому, что капиталист должен усилить эксплуатацию пролета­риев в целях извлечения большей прибавочной стоимости или расширить масштабы производства для поддержания необходи­мого уровня абсолютного дохода даже в условиях понижения нормы прибыли.

В наши дни источником стоимости во все большей степени становится знание, создающее стоимость двумя путями. Прежде всего это достигается за счет сбережения капитала. Замена ра­бочих машинами приводит к экономии не только труда, но и инвестиций, так как каждая следующая единица капитала более эффективна и производительна, чем предыдущая, и, следователь­но, на единицу продукции требуется меньше затрат (К.Маркс писал об этом в третьем томе “Капитала” как о мере противодей­ствия упадку производства, но не предполагал, что таковая мо­жет стать решающей). Если говорить о производстве в категори­ях добавленной стоимости, то создание новых товаров, повыше­ние эффективности, увеличение объемов производства, сниже­ние себестоимости — все это в постиндустриальной экономике является следствием применения знаний.

Третье: Изменение профессионального состава рабочей силы. Вслед за классиками экономической науки К.Маркс проводил грань между производительным и непроизводительным трудом. Под производительным трудом им понималось материальное про­изводство, создающее стоимость, в отличие от услуг, которые “оплачивались” за счет производительного труда. Однако в пост­индустриальной экономике прямым (но не всегда поддающимся измерению) фактором роста производительности часто оказы­вается расширение сферы услуг. Наиболее быстро при этом раз­виваются такие ее отрасли, как здравоохранение, просвещение, социальные и профессиональные службы. Однако ясно: чем луч­ше состояние здоровья работников и выше уровень их образова­ния, тем производительнее и их труд.

Четвертое: Новая социальная структура. Исторически сло­жилось так, что в большинстве западных стран социальное поло­жение людей определялось частной собственностью. Пролетариат собственности не имел, и рабочий мог лишь продавать своя труд. [В свою очередь], в бюрократических системах привилеги­рованное положение занимали высокопоставленные политики. В постиндустриальном обществе статус человека зависит от его образовательного уровня. В большинстве типов обществ все эти три критерия сосуществуют в различных “пропорциях”, однако именно образование становится, во все возрастающей степени, необходимым условием для обретения высокого общественного положения.

В своей концепции социальной структуры я предложил При­менять термин “ситусы” (или вертикальные порядки) вместо по­нятия “слои” (или горизонтальные прослойки) при описании орга­низации общественных групп. Это понятие восходит к системе деления общества на сословия, существовавшей во Франции до революции 1789 года, — духовенство, сословие землевладельцев и землепользователей (дворяне и крестьяне), военные, юристы (адвокаты и поверенные) и буржуазия. Все сословия находились под властью монарха. В капиталистическом обществе буржуаз­ное сословие фактически поглотило все другие, и присущее ему внутреннее деление — на капиталистов и пролетариат — стало доминирующим. Можно сказать, что в советской системе суще­ствовало вертикальное деление общества на ситусы, включавшие бюрократию, руководство промышленных и сельскохозяйствен­ных предприятий, военных и деятелей культуры, причем все они соперничали за относительное влияние в обществе, находившем­ся под безраздельным господством Партии. Ситусы постиндуст­риального общества — это коммерческие предприятия, универ­ситеты, научно-исследовательские центры, социальные комплек­сы (учреждения здравоохранения, сфера услуг), армия и прави­тельственная бюрократия, ведущие друг с другом политическую борьбу за бюджетные ассигнования.

Таковы четыре пункта расхождения с марксистской социоло­гией. Имеются также важные методологические отличия.

Марксистская концепция была основана на представлении, что базисом общества является способ производства, который в конечном счете определяет характер других социальных измере­ний — политического, правового, культурного. В этой связи воз­никает гносеологический вопрос, а именно: является ли способ производства элементом общества или концептуальной призмой через которую оно рассматривается? Быть составной частью общества означает быть органически присущим ему, входить в его реальную структуру. Отнесение способа производства к кон­цептуальной категории предполагает, что это “упорядочивающий принцип”, которым теоретик руководствуется при анализе слож­ной реальности. Согласно К.Марксу, способ производства явля­ется определяющим элементом всех обществ. Однако во многих случаях экономика находилась в подчиненном положении по отношению к религии и политике (Древний Египет, Рим, средневе­ковая Европа, страны, находившиеся под монгольским владыче­ством, Китай в периоды царствования большинства династий, общества, в которых, по К.Марксу, господствовал “азиатский способ производства”). Вслед за Г.Гегелем К.Маркс полагал, что только западная модель общественного развития определит бу­дущее человечества, потому что она построена на принципах ра­циональности — в отличие от других цивилизаций, которые были либо “застывшими” (Индия), либо “фетишистскими” (Африка). Но даже если это так, то он не показал, каким образом и почему способ производства изменился от рабовладельческого до фео­дального и капиталистического. Суть методологического разли­чия состоит в том, что утверждения о материальной природе спо­соба производства могут быть правильными или ложными, а рас­смотрение через концептуальную призму — полезным или беспо­лезным.

Я считаю, что марксистское толкование способа производ­ства является концептуальной призмой, равно как и предложен­ная М.Вебером система способов господства (патриархального, патримониального, рационально-правового), которые историче­ски сосуществуют, как слои текста на древней рукописи. Поэто­му речь идет о полезности, а не об истинности. Как я уже сказал, марксистская концепция способствует пониманию природы ка­питалистического общества, но неприменима к прежним истори­ческим общественным формациям и вряд ли пригодна для анали­за грядущих постиндустриальных процессов.

Существует и другое методологическое различие, которое слу­жило мне отправной точкой при разработке концепции постин­дустриального общества. По К.Марксу, способ производства имеет, так или иначе, два измерения, которыми выступают обще­ственные отношения (или, более конкретно, имущественные отношения) и techne, технология (термин, так и не подучивший последовательного определения, что достаточно типично для боль­шей части марксистских понятий), или производительные си”ы, или организация производства, что, видимо, следует понимать как техническую сторону способа производства.

Марксизм импонирует многим тем, что он, пожалуй, является уникальной теорией, которая и синхронична, и диахронична в одно и то же время. Она описывает как состояние (курсир ре­дактора. — В.И.) общественного строя (синхрония) так и его изменения (курсив редактора. — В.И.) (диахрония). Как я уже заметил, в общественной науке это — единственная теория, со­четающая указанные два аспекта (концепции чувственного и аб­страктно-образного восприятия П.Сорокина четко структуриро­ваны, но рассматриваются им без описания механизма перемен;

для Э.Дюркгейма разделение труда является основой механиче­ской и органической солидарности общества, неких вариантов понятий Gemeinschaft и Gesellschaft, но он считает причиной всех преобразований динамику народонаселения — весьма неудобную переменную).

Проблема заключается в том, что, по теории К.Маркса, такие категории, как общественные отношения и технология, нераз­дельны; однако анализ изменений, которые с течением времени претерпевает способ производства (например, при переходе от рабовладельческого строя к феодализму и от феодализма к капи­тализму⁴), показывает, что между этими двумя категориями нет ярко выраженной иди последовательной связи.

Поэтому я предложил “разъединить” их и рассматривать как две логически независимые исторические переменные. Так, по

⁴ Отметим, что не существует “общих законов” перехода от одного способа производства к другому иди от одной общественной формации к другой; по утверждению Э.Гобсбаума, взгляды самого К.Маркса по этому вопросу неизве­стны!

Я подробно остановился на данной проблеме в своем очерке “Неправиль­ное толкование идеологии: Социальное детерминирование идей в трудах К.Мар­кса” (см.: Bell D. The Misreading of Ideology: The Social Determination of Ideas in Marx's Work // The Berkeley Journal of Sociology. 1990. Vol. 35). Э.Гобсбаум высказал эту же мысль в своем труде “К.Маркс: докапиталистические экономи­ческие формации” (см.: Hobsbawm E. Karl Marx: Pre-Capitalist Economic Formations. L., 1964. P. 61).

 

“оси” общественных отношений можно мысленно расположить рабовладельческий, феодальный и капиталистический строи, вы­деленные на основе имущественных отношений, а по технологи­ческой “оси” — доиндустриальное, индустриальное и постинду­стриальное общества. Отношения между этими двумя последова­тельностями зависят от направления “вращения” осей. Так, по оси общественных отношений Соединенные Штаты и Советский Союз можно противопоставить друг другу как капиталистиче­ское общество и общество государственно-коллективистское, тогда как по технологической оси и Соединенные Штаты, и Советский Сой>з рассматриваются как промышленно развитые общества. Эта тема развивается в предисловии к изданию 1976 года, которое приводится ниже.

Должен пояснить, что отправная точка для разработки кон­цепции постиндустриального общества появилась именно в про­цессе работы по внесению большей концептуальной ясности в вопрос о прикладном значении марксовой схемы. Разрабатывая эту концепцию, я стремился уяснить себе отношение техники к науке, в частности к кодификации теоретических знаний как форме “интеллектуальной технологии” XX века в противовес “машинной технологии”, и социально-экономические последствия развития и видоизменения современных профессий и ситусов.

Здесь я хотел бы еще раз подчеркнуть (и я вернусь к этой теме в заключение данного предисловия), что концепция постин­дустриального общества не является законченной теорией обще­ства. В моем представлении, общество выступает совокупностью трех сфер: технико-экономической системы, политического строя и культуры. Я не отношусь к технологическим детерминистам (в том смысле, в каком К.Маркс был экономическим детерминистом). Разумеется, технико-экономическая система оказывает воздей­ствие на другие сферы общества, но она не определяет их. Поли­тика относительно автономна, а культура — исторична. Указан­ные три области отличаются друг от друга и по характеру пре­терпеваемых ими изменений. Концепция постиндустриального общества имеет отношение прежде всего к технико-экономичес­кой сфере, влияние которой на другие стороны жизни огромно. Моя книга была впервые опубликована 25 дет тому назад, и за четверть века в этой области произошли радикальные измене­ния. Поэтому в следующих двух разделах я попытаюсь прояснить природу технологии и подробно остановлюсь на формировании такой отличительной черты постиндустриального общества, как ключевая роль информации.

ТРАНСФОРМАЦИЯ ТЕХНОЛОГИИ

В 1956 и 1957 годах Р.Содоу издал два классических труда. за которые он впоследствии подучил Нобелевскую премию и кото­рые поставили технологию во главу угла концепции экономиче­ского роста⁵. Классическая экономическая теория базировалась на теории всеобщего равновесия Л.Вадьраса и теории частично­го равновесия А.Маршалла в условиях совершенной и несовер­шенной конкуренции. По мнению Л.Роббинса, экономика зани­малась распределением редких ресурсов в зависимости от при­оритетности потребностей. Одним из основных положений кейнсианской экономической доктрины, возникшей в годы Великой депрессии, было утверждение о неспособности сбережений стать инвестициями, а также о необходимости увеличения спроса (при помощи государственного стимулирования в той или иной фор­ме) для преодоления экономического застоя. Лишь после окон­чания второй мировой войны, в ходе восстановления разрушен­ных экономик Германии и Японии и разработки мер по хозяй­ственному развитию бывших колоний, теория экономического роста вновь стала актуальной.

Первым шагом в этом направлении была так называемая фор­мула Хэррода—Домара, предложенная британским экономистом Р.Хэрродом и американским экономистом русского происхож­дения Е.Домаром, которые, исходя из показателя капиталоемко­сти, пытались установить устойчивую норму инвестирования, необходимую для достижения запланированных темпов роста. (Приведем простой пример: если показатель капиталоемкости составляет 2:1, то достижение заданного пятипроцентного темпа роста потребует десятипроцентной устойчивой нормы инвести-

⁵ Имеются в виду следующие две работы: Solow R.M. A Contribution to the Theory of Economic Growth // Quarterly Journal of Economics. 1956. February. P. 65-94; So;oiy R.M. Technical Change and the Aggregate Production Function // Review of Economics and Statistics. 1957. P. 312-320.

 

рования.) Упор делался на капиталовложения. В своей работе, изданной в 1956 году (где была предложена теоретическая мо­дель), Р.Содоу констатировал, что уровень производительности на одного рабочего является в конечном счете функцией от нормы инвестирования капитала, темпов роста рабочей силы (обще­принятые элементы экономической теории) и уровня технической оснащенности предприятия. Технический прогресс играл ключевую роль в изменении капиталовооруженности рабочего в любой производственной функции.

Вторая работа Р.Содоу (в большей мере основанная на эмпи­рических данных) была посвящена проблеме измерения вклада технологии в экономическое развитие. Ранее технология рассмат­ривалась им как внешний фактор, как ряд обстоятельств, находя­щихся за пределами органической модели, и потому расценива­лась как остаток, соответствующий увеличению производитель­ности и темпов роста производства, не связанных с капиталовло­жениями или интенсивностью труда. Этот остаток мог пред­ставлять собой инвестиции в оборудование, в человеческий ка­питал, в организационные нововведения и т.д., но обычно он именовался просто “технологией”. В разное время вклад “остатка Солоу” в экономический рост США составлял от 40 до 60 про­центов. Короче говоря, то, что мы чувствовали интуитивно, зна­ли понаслышке иди о чем говорили результаты анализа конкрет­ных хозяйственных ситуаций, обрело наконец вид законченной и целостной экономической теории, которая, как любая хорошая теория, может быть приложена и к другим контекстам 6.