Августа 1998 года

Нельзя сказать, что эти события грянули как гром среди ясного неба. Хотя обыватель не мог знать, что происходит на рынках денег и валюты и, тем более, в недрах правительства и Центрального банка, по неко­торым признакам он мог чувствовать приближение грозы. За несколько дней до 17 августа многие банки прекратили продажу валюты населению в обменных пунктах. Банки предлагали рублевым вкладчикам неслыханно высокие проценты — до 70% годовых. 14 августа журналист спросил президента Ельцина, следует ли ожидать девальвации рубля. Все каналы телевидения показали, как Ельцин с подкупающей убежденностью ответил, что девальвации не будет. Знал и, чтобы не породить панику, обманул народ?

В этом не было бы ничего удивительного: во всем мире подобные заявления делаются накануне важней­ших финансовых решений. Но я склонен думать, что на тот момент вершители финансовой политики во главе с премьером Кириенко еще окончательно не приняли этих решений, и президент сказал то, что ему ранее заготовили советники.

Финансисты и банкиры, которые лучше понимали ситуацию, предвидели какие-то решительные шаги правительства, а те, кто мог, принимали свои меры.

Как и ранее, самой эффективной мерой было пре­вращение денег, в том числе бумаг типа ГКО-ОФЗ, в доллары, а еще лучше — увод этих долларов за грани­цу (бегство капитала).

Тем не менее даже для специалистов набор средств, которыми правительство собиралось бороться с кри­зисом, оказался неожиданным. Борис Федоров, близ­кий к руководству страны, но не входивший в узкий круг лиц, причастных к принятию решений, отразил это в своих мемуарах. Чтобы представить себе обста­новку, в которой принимались решения, надо почитать его желчные и эмоциональные описания тех дней и ночей. В изображении Федорова Сергей Кириенко стал жертвой своей неопытности и мягкости, поддавшись давлению руководителей Центробанка (особенно Сер­гея Алексашенко) и Минфина (особенно Михаила За­дорнова), которых Федоров прямо обвиняет в неком­петентности и авантюризме. Что касается Ельцина, то Федоров подозревает, что президент просто не понял предоставленную ему премьер-министром информа­цию о намерениях правительства. Рассказывая о бе­седе с Кириенко 15 августа, он утверждает, что даже в этот момент «и предположить нельзя было, что они (руководители правительства. — А. А.) одновременно могут провести дефолт, девальвацию и объявить стран­ный мораторий» [124,с.209].

Здесь упомянуты три главные «реформы», объяв­ленные в солнечное утро понедельника 17 августа.

• Правительство односторонним актом отказалось от погашения на договорных условиях государст­венных рублевых обязательств (ГКО-ОФЗ), срок которых истекал до конца 1999 г. Это означало и отказ от выплаты процентов, поскольку они выплачивались в виде разницы между покупной и номинальной ценой ценных бумаг. Была обе­щана реструктуризация (новые условия погаше­ния) этих ценных бумаг. Теперь невозможно установить, кто пустил тогда в средствах массо­вой информации слово дефолт, ранее неизвестное не то чтобы населению, но и, полагаю, 99% российских экономистов. Строгое определение из американского финансового словаря гласит:

«Неспособность должника производить своевре­менные выплаты процентов или основного долга или соблюдать какие-либо другие условия обли­гации, ипотеки, аренды и иного контракта». Правда, слово «неспособность» в данном случае лишь приблизительно соответствует английско­му термину failure; можно было бы сказать «отказ». Во всяком случае мы видим, что дейст­вия российского правительства вполне подпа­дают под это определение.

• Вместо прежнего валютного коридора 5,25— 7,15 рубля за доллар был объявлен коридор 6,0-9,5 рубля за доллар. (Фактический курс в по­следний рабочий день составлял 6,3 рубля.) Трудно сказать, намеревался ли всерьез Центральный банк удерживать курс доллара в новых пределах, ниже уровня 9,5, или за этим скрывалось лишь желание не возбуждать излишней паники. В любом случае это стало девальвацией рубля, на момент объяв­ления которой не были определены ее размеры. Уже 2 сентября Центробанк объявил об отказе от валютного коридора, что означало принципиальное изменение валютного режима — переход к пла­вающему курсу. Тем самым формальные пределы девальвации были устранены, была открыта дорога для обвала рубля.

• Правительство, формально ссылаясь на статьи Устава МВФ о допустимости ограничений на валютные операции капитального характера, ввело 90-дневный мораторий (временное запре­щение) на погашение российскими банками и фирмами полученных ими заграничных креди­тов, включая выплаты по срочным (форвардным) контрактам. Это «запрещение» можно было также толковать как разрешение российским должникам не погашать свои долги под пред­логом форс-мажорных (непреодолимых) обстоя­тельств — действий государства.

Отказ от твердого валютного курса, переход к «пла­ванью» и последующая девальвация стали мерами, которые в основном соответствовали «мировым стан­дартам». Аналогичным образом в период кризиса действовали азиатские страны, а позже Бразилия. Цель этих мер очевидна — защита валютных резервов, остановка бегства иностранных и национальных капиталов, поощрительное воздействие на экспорт и ограничительное воздействие на импорт. Как всегда в экономике, да и в жизни, за возможные позитивные эффекты приходится платить. Отмена коридора озна­чает утрату той относительной валютной стабильности, которая так важна для нормального хода эконо­мических процессов. Эти страны, подобно России, были вынуждены согласиться на такую цену.

Однако ни одна страна не проводила мер, аналогич­ных российскому дефолту и российскому мораторию. Вероятно, выгоды от таких мер признавались недоста­точными в сравнении с экономической и политической ценой. Эта цена состояла в подрыве доверия внутрен­них инвесторов и, в еще большей степени, мирового финансового сообщества к правительству, банкам и фирмам страны, которая решилась бы на подобные шаги. Кому хочется быть изгоем мировых финансов? Это может отрезать страну от всяких внешних источ­ников капитала, обречь ее на экономическую (в ка­кой-то мере и политическую) изоляцию.

Каково рациональное объяснение действий россий­ского правительства? Назначение дефолта, очевидно, сводилось к тому, чтобы освободить федеральный бюд­жет от выплат по краткосрочным обязательствам.

Мораторий должен был спасти крупные российские банки, которые не имели ресурсов для погашения срочных долгов иностранным кредиторам.

Конечно, для России потеря доверия и престижа, связанная с такими «экзотическими» мерами финан­совой политики, тоже имела немалое значение. Тем не менее этим пренебрегли.

Решение российского правительства могло дикто­ваться остатками великодержавного сознания: мол, проглотят, учитывая ядерный статус и политическую роль России. Могли думать и несколько иначе: пере­живут, поскольку потери иностранных инвесторов и кредиторов России все же значительно меньше, чем их потери в кризисных странах Азии.

Наконец, на разных уровнях и с разной остротой звучали (и звучат до сих пор) обвинения руководите­лей правительства и Центрального банка в панике и некомпетентности, хуже того, в преследовании корыст­ных интересов. Не уверен, что когда-либо будет выне­сено обоснованное и беспристрастное решение по этим вопросам.