Кризисы нового типа 2 страница

Бразилии помог также ряд особенностей ее эконо­мики, помешавших углублению кризиса:

• Иностранные вложения в Бразилии преиму­щественно имеют форму прямых инвестиций. Этот капитал по своей природе более стабилен и независим от временных факторов, даже если они имеют такой характер и масштабы, как в Бразилии в 1998-1999 гг. Поскольку среднесроч­ные и долгосрочные перспективы бразильской экономики считаются в принципе благоприятными, прямые иностранные инвестиции нарас­тали даже в эти кризисные годы.

• Банковская система Бразилии мало участвовала в кризисе. Банкротств крупных банков и пани­ческого изъятия вкладов отмечено не было. Разумеется, сам этот факт нуждается в объяс­нении, но здесь достаточно его только конста­тировать.

• Импорт Бразилии (опять-таки в отличие от России) лишь в малой степени состоит из продо­вольствия, повышенные издержки которого при девальвации практически немедленно перекла­дываются на розничные цены, т.е. на потре­бителя. Это ослабило инфляционную волну и позволило растянуть эффект девальвации во времени.

Уроки Бразилии — выход из инфляции и преодо­ление финансового кризиса — могут быть полезны для России и заслуживают внимания российских эконо­мистов.

 

 

Глава 14

Азиатский вариант (1997-1998)

На протяжении последних трех-четырех десятилетий Восточная и Юго-Восточная Азия оставалась регионом с самыми высокими темпами экономического роста. Япония давно уже является второй после США про­мышленной державой мира. «Азиатские тигры» — Тайвань, Южная Корея, Сингапур и Гонконг —превра­тились в лидеров современной индустрии и техниче­ского прогресса. Немалых достижений в экономике до­бились Индонезия, Таиланд, Филиппины, Малайзия. Наконец, в эру Дэн Сяопина и его преемников Китай занял достойное место среди ведущих промышленных держав. В 1960 г. на долю региона приходилось 4% мирового ВВП, в 1995 г. — 24%.

Параллельно росту производства в этих странах шло формирование современных финансовых систем, инте­грированных в глобальный финансовый рынок. По раз­мерам оборота ценных бумаг азиатские рынки теперь мало уступают рынкам США и Западной Европы. Показатели фондовых бирж Токио и Гонконга не менее важны для мировой экономики, чем индексы бирж Нью-Йорка и Лондона. На эти рынки поступают не только внутренние сбережения, но и денежные капита­лы из всех регионов мира. Крупные японские банки не уступают по размерам активов и операций амери­канским гигантам. Эти банки действуют в других странах и регионах, где выросли также и национальные банки больших размеров. Банковские кредиты, исполь­зуемые корейскими концернами, имена которых хоро­шо известны в России, измеряются десятками милли­ардов долларов.

Вполне закономерно, что длительный бум создал характерные факторы финансового кризиса. Мекси­канский кризис 1994-1995 гг. породил среди руково­дителей финансовой политики и экспертов волну дис­куссий на тему: может ли нечто подобное случиться в Азии? Ответ пришел раньше, чем полагали: начиная с середины 1997 г. под ударом оказались экономики не­скольких азиатских стран. Япония избежала полно­мерного кризиса, но ухудшение ситуации в этой круп­нейшей стране региона сильно сказалось в других странах.

Азиатский кризис и косвенно связанное с ним рез­кое падение мировых цен на нефть в 1997-1998 гг. — два важнейших фактора внешнего порядка, соеди­нившихся с внутренними силами в российской финан­совой катастрофе 1998 года.

Крах после бума

Азиатские страны быстро прошли экономический цикл, характерный для капитализма на протяжении почти двух столетий. Однако в конце XX века как бум, так и крах приобрели новые масштабы и формы.

К азиатскому кризису полезно применить аналити­ческую схему, предложенную Ч. Киндлебергером [16], уже фигурировавшую выше, где речь шла к кризисе 1857-1858 гг.

Охваченные кризисом страны. Таиланд, Ин­донезия, Малайзия, Южная Корея, Филиппины; в мень­шей мере другие страны региона, в том числе косвен­но Япония.

Связь с предшествующими событиями. Интенсивный бум, в значительной мере опирающийся на экспортную экспансию; экономический спад в Япо­нии; негативные особенности азиатской модели капи­тализма (см. ниже).

Объекты спекуляции. Коммерческая и жилищ­ная недвижимость; акции азиатских компаний; про­мышленные инвестиции в расчете на высокую прибыль, но без учета потенциального спроса на продукцию.

В порядке напоминания следует отметить, что спе­куляция здесь понимается не в привычном бытовом смысле (перепродажа чего-либо по более высокой цене), а как рыночные сделки, заключаемые главным образом в расчете на изменение (обычно — повыше­ние) цен каких-либо активов — товаров, ценных бу­маг, иностранной валюты, недвижимости.

Источники финансирования бума и спе­куляции. Высокая норма сбережений в странах ре­гиона; приток иностранного капитала в виде банков­ских кредитов, эмиссии облигаций на мировых рынках, прямых и портфельных инвестиций; кредитная экспан­сия банков региона.

Предкризисный пик. Для большинства стран — 1996г. и начало 1997г.

Кризис. Второе полугодие 1997г.; для Индонезии также первое полугодие 1998 г. Практически во всех странах падение производства, рост безработицы в 1998г.

Кредитор последней инстанции. Междуна­родный валютный фонд и другие международные фи­нансовые организации, правительства развитых стран; в известной мере центральные банки стран ре­гиона.

Политические последствия кризиса. Сме­на высшего руководства в большинстве стран, охва­ченных кризисом; в Индонезии народные волнения и падение режима президента-диктатора Сухарто.

Конечно, действительность гораздо сложнее этой схе­мы, которую Киндлебергер пытается приложить ко всем финансовым кризисам, начиная с крушения сис­темы Ло и заканчивая биржевым крахом на Уолл-стрит в 1987 г. Эта сложность, в частности, определяет­ся тем, что азиатский регион имеет большие особеннос­ти, отличающие его от «западного» капитализма.

По мнению многих экспертов, пытавшихся объяс­нить кризис, финансовая и банковская система стран региона не соответствовала тому уровню и темпам ро­ста экономики, которых они достигли благодаря упор­ному труду, организации и порядку в этих обществах, а также благодаря выгодным для них внешним фак­торам [99, р. 1-4 etc.]. Грубо говоря, это был кризис роста, связанный с отставанием финансовой инфра­структуры от экономики в целом. Для стран региона оказалось непосильным бремя глобализации, включе­ния в мировую систему с ее динамикой, прежде всего с колоссальными потоками капитала через границы стран и регионов, способными за короткое время по­дорвать ранее безупречный финансовый статус стра­ны. В этом смысле кризис 1997-1998 гг. в Азии тоже кризис XXI века.

Во второй половине 1997 г. одна страна за другой попадала под пресс утраты, доверия мировых финан­совых рынков, международных кредиторов и акцио­неров. Возникали характерные финансовые паники, в ходе которых иностранцы стремились забрать капи­талы из попавшей в беду страны. Это немедленно обнаруживало слабость финансовых структур нацио­нальных фирм и банков. К уходу иностранных капи­талов добавлялась волна бегства капиталов, принад­лежавших местным собственникам. С известными раз­личиями по странам происходили: падение курсов акций; истощение валютных резервов и девальвации национальных валют; натиск вкладчиков на банки;

банкротства фирм; закрытие банков, изъятие у них государственных лицензий.

За полгода долларовые курсы валют всех пяти стран, сильно затронутых кризисом, упали в 1,5-2 раза, что обесценило все активы, выраженные в национальных валютах, и одновременно увеличило бремя долгов, вы­раженных в долларах.

Характерные слова для этого финансового земле­трясения нашел в 1998 г. работающий в Гонконге экс­перт по инвестициям: «Этот тотальный экономический крах и громадное уничтожение богатства, которые, во­преки всем прогнозам, произошли в Азии за последние шесть месяцев, превосходят все, что я видел или о чем читал» [101, р. 200]. Он мыслит, естественно, в привыч­ных ему категориях бумажного богатства — фиктив­ного капитала. Однако уничтожение бумажного богат­ства в условиях кризиса становится в высшей степе­ни реальным фактором.

Произошло нечто подобное тому, что в свое время в ярких выражениях описывал Маркс. В отличие от войн и природных бедствий кризис оставил в целости весь громадный и сложный производственный аппарат, взметнувшиеся ввысь небоскребы в деловых кварталах Бангкока и Джакарты, Куала-Лумпура и Сеула. Ни­сколько не утратили трудоспособность миллионы ква­лифицированных рабочих. Однако финансовый кризис вызвал остановку множества предприятий, сделал безработными сотни тысяч людей, превратил опустевшие небоскребы в символы утраченного процветания. Уже в последние месяцы 1997 г. деловая активность и про­мышленное производство начали падать. Официаль­ные данные о безработице, несомненно преуменьшаю­щие ее размеры, показали в Корее и Таиланде рост с 3—4:% до 7—8% активного населения. В 1999 г. наибо­лее очевидные признаки выхода из спада отмечались в Корее, самым тяжелым оставалось положение в Индонезии.

Краткая хронология финансового кризиса по стра­нам такова.

В Таиланде тревожные симптомы отмечались с на­чала 1997 г. Фирмы и банки оказались не в состоянии производить выплаты по внешним долгам, исчисляв­шимся в громадную величину свыше 80 миллиардов долларов. В июне правительство отобрало лицензии у 16 финансовых компаний, занимавшихся кредитовани­ем строительства и управлением недвижимостью. Сильнейшее давление на национальную валюту (бат), до этого долгое время имевшую твердый курс к долла­ру, потребовало затраты валютных резервов централь­ного банка. 2 июля правительство решило отказаться от поддержания твердого курса, и бат стал обесцени­ваться. Доллар, стоивший около 25 батов, к концу года поднялся до 47 батов. В отчаянном положении прави­тельство обратилось за помощью к МВФ и уже в авгус­те получило ее в виде срочно сформированного пакета в размере 17 миллиардов долларов, в том числе 4 мил­лиарда из средств самого Фонда.

Между тем волна кризиса обрушилась на Индоне­зию, оказавшуюся еще более слабым звеном в цепи, чем Таиланд (подробнее см. ниже). Заметим лишь, что борь­ба с кризисом потребовала больше денег: пакет соста­вил 42 миллиарда долларов, из них 11 миллиардов обя­зался дать МВФ.

Малайзия, экономические показатели которой были в целом неплохими, оказалась втянутой в водоворот осенью 1997 г. Курс ее валюты (рингита), составлявший 2,5 рингита за доллар, к концу года упал до 4 ринги-тов. Премьер-министр Махатхир Мухамад, известный своими националистическими антизападными выска­зываниями, громко обвинял американских финансис­тов во главе с Джорджем Соросом в том, что они орга­низовали спекулятивную кампанию против рингита.

В экономике Южной Кореи, второй после Японии промышленной державы региона, негативные явления отмечались задолго до кризиса, курсы акций падали на протяжении 1995—1996 гг. Первое полугодие 1997г. отмечено банкротствами нескольких больших фирм, в том числе автомобильной компании «Киа», одного из пресловутых чеболов (корейских многоот­раслевых семейных концернов). В августе 1997 г. пол­номерный кризис стал очевиден: за полгода индекс курсов акций упал больше чем на треть, курс нацио­нальной валюты воны, в конце июня составлявший 880 вон за доллар, к концу года обрушился до 1700 вон. В декабре 1997г. МВФ сформировал для Южной Кореи самый большой в истории пакет помо­щи в размере 58 миллиардов долларов, в том числе 21 миллиард из средств Фонда. На деле была исполь­зована лишь часть этих кредитов.

Филиппины испытали кризис «за компанию» со своими соседями. Курс песо, ранее практически при­крепленного к доллару в соотношении 26 песо за дол­лар, в конце 1997 г. составлял около 40 песо.

Кризис отозвался в других странах региона сниже­нием курсов акций и валютных курсов, ухудшением состояния банков. Взоры финансистов и экспертов с тревогой обратились к Китаю. К счастью для соседей и для мировой экономики, полукоммунистический ги­гант оказался еще не готов для кризиса капиталистического типа. Китайские власти неофициально обеща­ли не девальвировать юань, чтобы не обострять регио­нальную конкурентную борьбу на экспортных рынках, и пока держат свое обещание.

Блатной капитализм

Если к российскому капитализму прилагают эпите­ты «дикий» и «криминальный», то для экономической системы многих азиатских стран на Западе сложился термин crony capitalism, что правильнее всего перевес­ти как «блатной капитализм». Для этого азиатского феномена, основные черты которого, впрочем, существу­ют и в России, предлагают также термины «капитализм личных связей» или «приятельский капитализм» [95, с. 21]. Это приемлемо, хотя менее образно и остро.

В кризисных странах Азии у власти находились авторитарные режимы, соблюдающие, однако, в боль­шой мере ради хороших отношений с Западом эле­ментарные принципы демократии. В экономике эти режимы сами отличались гигантоманией и авантюриз­мом, они часто поощряли проявление аналогичных тенденций со стороны частного и полугосударствен­ного бизнеса. Мощные корейские концерны строили заводы в своей стране и за рубежом, не считаясь с ре­альными возможностями сбыта их продукции. В де­ловом квартале столицы Малайзии возведены самые высокие в мире небоскребы. В Индонезии был запу­щен чисто престижный проект национальной автомо­бильной корпорации. И так далее.

Для Таиланда, Южной Кореи и более всего Индоне­зии характерны особые льготы приближенным к вла­сти предпринимателям, банковские ссуды по мотивам личных связей, государственные заказы за взятки чи­новникам и другие подобные проявления блатного капитализма. На эту специфическую деловую культу­ру, в которой традиционно мала прозрачность эконо­мических решений и слабы механизмы, обеспечиваю­щие выполнение контрактов, наложилась в последние годы либерализация, выразившаяся, однако, в ослабле­нии правомерного и объективного государственного регулирования. Люди низкой деловой этики получи­ли возможность бесконтрольно ворочать делами на сотни миллиардов долларов.

В эту схему успешно вписался иностранный капи­тал. Западные банки, которые кредитуют азиатский бизнес и продают инвесторам во всем мире ценные бу­маги азиатских компаний, естественно, предпочитают иметь дело с фирмами и банками, обладающими связя­ми в государственном аппарате. Менеджеры больших фондов, инвестирующих капиталы миллионов людей, рассматривают такие связи как своего рода государ­ственную гарантию инвестиций.

Таким образом сложились условия для кризиса. Теперь правительства и МВФ расчищают обломки, пы­таясь сохранить те факторы, которые помогали азиат­ским странам в экономическом росте, но исключить или хотя бы ослабить одиозные и опасные элементы блатного капитализма.

В тех случаях, где эти страны сохраняли значитель­ный государственный сектор в экономике, он тоже яв­лялся рассадником блатного капитализма со всеми вытекающими из этого последствиями. В Индонезии популярна шутка: если вы собираетесь возвращать кре­дит, о котором хлопочете, то обращайтесь в частный банк; но если вы не намерены возвращать кредит, иди­те в банк, принадлежащий государству. Когда фирма обращалась к государственному банку за ссудой, бан­киры занимались не столько изучением ее отчетов и балансов, сколько собирали информацию о связях хо­зяев в государственном аппарате [99, р. 132].

Кризис оставил банковскую систему Индонезии в руинах. Однако и при разборке этих руин во многом действуют прежние порядки, уже показавшие свою гибельность. В марте 1999 г. правительство после дол­гих колебаний объявило о закрытии 38 частных ком­мерческих банков, не переживших кризиса. Но дело­вой мир отметил, что государство обещало поддержать бюджетными деньгами семь других банков. В одном из них контрольный пакет имеет глава промышлен­ного концерна и личный друг президента страны. Вто­рой входит в состав концерна, также тесно связанного с правительством.

Стержнем экономики Южной Кореи являются при­мерно 30 семейных концернов— чеболов. Иные из них занимают не последние места в мировой иерар­хии бизнеса. Стремительный рост этих фирм в 1970— 1980-х годах объясняется не только эффективностью производства и сбыта, но также открытым и скрытым покровительством высоких сеульских чиновников вплоть до президента страны. Не так давно два быв­ших президента, обвиненных в коррупции и присвое­нии нескольких сот миллионов долларов, попали под суд и были приговорены к длительным срокам за­ключения.

Концерны имеют «свои» банки, готовые кредито­вать их под новые производственные инвестиции не­зависимо от реальных перспектив этих вложений. Это было важнейшим фактором образования больших избыточных и незагруженных мощностей, сыгравших роковую роль в судьбе нескольких чеболов.

Слабость и пристрастность государственного надзо­ра над банками и невозможная в таких размерах на Западе фальсификация публичной отчетности банков позволяли им до последнего скрывать свои трудности. Когда в 1997г. обанкротился концерн «Ханбо», выяс­нилось, что его задолженность союзному банку «Кореаферст» составляла 60% официально заявленного соб­ственного капитала банка, а за вычетом приписок пре­вышала этот капитал. Чебол «Киа» был должен трем банкам суммы, равные примерно 120% суммарного собственного капитала этих банков [99, р. 103—104, 116]. Ясно, что судьба этих банков, их вкладчиков и кредиторов оказалась под большим вопросом.

Еще два фактора сыграли свою роль в финансовом кризисе. Это, во-первых, относительно низкая профес­сиональная квалификация азиатских юристов и финан­систов, работающих в государственных контрольных органах, арбитражных судах, а также и самих участни­ков финансового рынка —менеджеров, банковских слу-;кащих, брокеров. За сравнительно короткое время было трудно создать такие кадры, хотя достижения азиат­ских стран в этой области немалые. А во-вторых, рас­пространившиеся на волне невиданного экономиче­ского бума самоуверенность и национализм. Отчасти оба эти феномена связаны между собой. Вниматель­ный наблюдатель финансовых дел в регионе отмечает «наивность многих участников азиатской финансовой сцены как еще одну причину краха... Чрезмерная уве­ренность, поднимающийся национализм и рост азиат­ского самосознания тоже оказали свое воздействие. Для тайского брокера было бы национальным позо­ром высказать негативное мнение о положении в Таи­ланде» [101, р.205-206].

Одним из самых тяжелых наследии кризиса стало нарушение сколько-нибудь нормального функциони­рования кредитной системы. Во всех кризисных стра­нах были созданы специальные государственные агентства, которые занялись расчисткой авгиевых ко­нюшен банковского бизнеса. Для этого понадобились немалые бюджетные деньги.

Главной формой реструктуризации явилась покуп­ка у банков их невозвращаемых ссуд значительно ниже номинала. Потом государственные агентства ищут для этих ссуд частных инвесторов, рассчитыва­ющих взыскать деньги с должников. В Корее и Ма­лайзии скидки с номинала составляли в среднем око­ло 50%. Эта операция относительно успешно прохо­дит в Корее. К концу 1999 г. было выкуплено 80% таких ссуд и почти для половины из них были найде­ны негосударственные инвесторы.

В результате балансы банков «расчищаются», бан­ки вынуждены правдиво показать потери по продан­ным со скидкой ссудам и искать способы покрытия этих потерь. Таким самым естественным способом является пополнение собственного капитала банка его акционерами. Если акционеры отказывались или были не в состоянии укрепить капитал банка, госу­дарство закрывало его, выплачивая вклады из средств фондов страхования вкладов, или способствовало про­даже банка новым собственникам, в ряде случаев ино­странным. Некоторые страны существенно ослабили ограничения на иностранное владение банками. Что­бы удержать национальный капитал и санировать «системообразующие» банки, корейское правительство ассигновало на пополнение их капитала 13 миллиар­дов долларов, выпустив для этой цели на рынок спе­циальные облигации.

Восстановление и укрепление кредитных систем после кризиса оказалось жизненно необходимым и весьма дорогостоящим делом. Ниже мы увидим, ка­кие огромные деньги вкладывает в слабые банки Япо­ния. В свете этих усилий ресурсы и действия россий­ского Агентства по реструктуризации кредитных организаций (АРКО), выполняющего аналогичные функции, выглядят безнадежно недостаточными.

Хотя в статистическом плане показатели корей­ской экономики в 1999—2001 гг. производят благопо­лучное впечатление (рост ВВП и промышленного про­изводства, увеличение валютных резервов, повышение курса воны), эксперты оценивают подъем как неус­тойчивый и чреватый новым крахом. Главный источ­ник беспокойства — тяжелое финансовое состояние многих концернов, обремененных долгами и незагру­женными промышленными мощностями. Банкротство концерна «Дэу» осенью 2000 г. подтверждает обосно­ванность таких опасений. В ноябре 2000 г. президент Ким Те Чжун на саммите АСЕАН предупредил своих коллег о реальности угрозы нового финансового кри­зиса в Восточной Азии. Приблизительно с лета 2000 г. самые влиятельные инвестиционные консультанты на Западе не советуют своим клиентам вкладывать сред­ства в корейские акции.

Возможно, от всего этого еще далеко до настоящего кризиса. Но события 1997-1998 гг. призывают к ос­торожности. Представление, что азиатско-тихоокеан­ский регион обречен на опережающие темпы роста при экономической стабильности, оказалось очередной иллюзией, которая едва ли сохранится в будущем.

Индонезия: крушение режима

Экономическая катастрофа в Индонезии является одним из важнейших мировых событий 1990-х годов. Последствия ее далеко не изжиты, а будущее этой огромной островной страны с населением свыше 200 миллионов представляется туманным. Жизнен­ный уровень широких масс, который и ранее был не­высок, резко упал.

Страну сотрясают политические конфликты, столк­новения на национальной и религиозной почве, народ­ные волнения, сепаратистские мятежи.

В начале 1960-х годов Индонезия была отчаянно бедной и отсталой страной. Джакарта походила на большую деревню с несколькими зданиями европей­ской архитектуры, оставленными колонизаторами-гол­ландцами, одним построенным японцами современ­ным отелем и стадионом типа «Лужников», подарен­ным Хрущевым своему другу президенту Сукарно. Сильная коммунистическая партия поддерживала Су­карно и, как, возможно, не без оснований считали во­енные и другие правые, готовилась подчинить или убрать его. Через два года произошла неудачная попыт­ка захвата власти руководством компартии, в резуль­тате которой сотни тысяч коммунистов и сочувствую­щих погибли в чудовищной резне, устроенной армией и мусульманскими экстремистами. Сукарно попал под домашний арест и вскоре умер, а страной стала пра­вить своего рода хунта во главе с президентом Сухарто, который семь раз «избирался» на новый срок.

Сухарто сыграл роль индонезийского Пиночета, же­лезной рукой создав социально-политическую стабиль­ность и условия для экономического роста. За 25— 30 лет Индонезия преобразилась. «Зеленая революция» в основном обеспечила страну своим рисом и другими главными продуктами питания. Индонезия стала круп­ным производителем нефти, возникли многие новые отрасли промышленности. Страна была открыта для иностранного капитала, поток инвестиций хлынул в индонезийскую экономику. Средний темп прироста ВВП за тридцать лет до 1997 г. составлял около 7% в год. Это означает, что как бы возникло 6 или 7 таких экономик, какую Индонезия имела в конце 1960-х го­дов, когда началось это «экономическое чудо».

Именно на фоне экономических достижений накап­ливались негативные факторы, которые в 1997-1998 гг. сделали Индонезию жертвой жестокого кризиса. В отличие от остальных кризисных стран Юго-Восточной Азии, где в основном сохранилась ста­бильность цен, в Индонезии произошел сильный всплеск инфляции, объяснявшийся значительным па­дением курса индонезийской рупии, а также «инфля­ционной традицией» в этой стране. За полгода кризи­са официальный индекс потребительских цен вырос почти на 50%, а через год он был в два раза выше, чем до кризиса (особенно сильно подорожали продо­вольственные товары первой необходимости).

В перенаселенных индонезийских городах всегда имеется социальный горючий материал в виде без­работных и полубезработных, специфического азиат­ского люмпен-пролетариата, полукриминальных и криминальных элементов. Повышение цен на продо­вольствие, сочетавшееся с одновременным ростом без­работицы, вызвало вспышку. В начале января 1998 г., когда доллар в Джакарте подскочил до 11 тысяч рупий (до кризиса он колебался на уровне 2—3 тысячи), нача­лась паническая скупка продуктов, образовались оче­реди и давки в магазинах. Ярость толпы обратилась против этнических китайцев, в руках которых с давних пор находится значительная часть розничной торгов­ли. Китайские погромы, подобные еврейским погро­мам в старой России, случались и раньше, но на этот раз они приняли такие масштабы, что власти оказа­лись бессильны навести порядок.

Еще более грозная волна уличного насилия подня­лась в мае 1998 г. Однако на этот раз возмущение тол­пы экономическими тяготами слилось с политически­ми волнениями, в которых проявилась копившаяся годами ненависть народа к репрессивному и погряз­шему в коррупции режиму. После того как во время студенческой антиправительственной демонстрации было убито и ранено несколько человек, разгорелись настоящие уличные бои, в ходе которых, по официаль­ным данным, только в Джакарте погибло около 1200 че­ловек. Политический кризис принял необратимый ха­рактер; международные организации и иностранные посольства начали эвакуацию персонала из Индонезии. Бежали также тысячи семей состоятельных китайцев. Председатель парламента, лишь два месяца назад по­добострастно избравшего Сухарто президентом на седь­мой срок, потребовал его отставки. Руководство воору­женных сил, на которое ранее президент неизменно опи­рался, заняло выжидательную позицию. Несколько тысяч студентов захватили здание парламента 19 мая и три дня удерживали его. Парламент вместе с лиде­рами студенческого движения предъявил Сухарто уль­тиматум, добиваясь его немедленного ухода. 21 мая 1998 г., после 32 лет диктаторского правления, 77-лет­ний президент объявил о своей отставке. Режим, со­всем недавно казавшийся несокрушимо прочным, рух­нул в одночасье.

Пожертвовав престарелым вождем и спешно изба­вившись от членов его семьи и клана, занимавших вы­сокие государственные посты, хунта сохранила власть в своих руках. Высшие военные руководители остались на прежних местах. Их лидер заявил, что бывшему президенту и его семье даются гарантии личной без­опасности. Временный президент Хабиби, многолетний сотрудник и помощник Сухарто, срочно объявил, что в 1999г. будут проведены демократические выборы.

Власти лихорадочно делали все возможное, чтобы успокоить МВФ и Всемирный банк, правительства за­падных стран и кредиторов Индонезии. Это им в ка­кой-то мере удалось: политический кризис пошел на убыль; советники из МВФ, Азиатского банка развития, из США и Германии занялись приведением экономи­ческих дел в порядок; уже в июне 1998 г. комитет бан­ков-кредиторов согласился на рассрочку платежей по индонезийским долгам.

Крушение режима Сухарто открыло перед страной новые горизонты. Это было время энтузиазма и на­дежд. Парламентские выборы в июне 1999 г. откры­ли дорогу на политическую арену новым общест­венным силам и людям. Новый многопартийный парламент избрал в итоге долгих торгов и трудных компромиссов президентом Абдурахмана Вахида — умеренного исламиста, известного своей упорной оп­позицией режиму Сухарто. Политики разных направ­лений сошлись на нем как на любимце народа, кото­рый дал ему лестное прозвище Гус Дур. Первое слово можно перевести как «почтенный», второе — обычная уменьшительная форма имени Абдурахман. Вице-пре­зидентом стала дочь национального героя и основате­ля Индонезийской республики Сукарно. Среди первых мер нового руководства было ограничение власти во­енной элиты, унаследованной от прежнего режима.

Экономика Индонезии, подобно российской, смогла использовать в 1999-2000 гг. определенные преиму­щества, которые дали ей рост мировых цен на нефть и девальвация национальной валюты. После резкого спада в 1998 г. возобновился рост производства.

Несмотря на эти позитивные сдвиги, оценки и про­гнозы мировых экспертов по Индонезии становились все мрачнее. Эксперты-политологи указывают на ре­альную возможность распада островного государства, в силу исторических случайностей объединившего народы разных рас, вероисповеданий, культур и язы­ков. Поднимает голову исламский экстремизм, особен­но опасный в самой крупной мусульманской стране мира. Смена режима не оправдала надежд китайско­го меньшинства, мощного экономически, но до недав­него времени бесправного политически. По грубым оценкам, в период кризиса 1997-1998 гг. этнические китайцы вывезли разными путями капитал на сумму до 20 миллиардов долларов, и никакого возврата это­го капитала не отмечается.

Не менее тревожные вещи мир слышит и от эконо­мистов. Как в других азиатских странах, острая фаза финансового кризиса осталась позади, но на более глу­боком уровне и в длительном плане кризис, в сущно­сти, продолжается. В сентябре 2000 г. лондонская ин­вестиционно-консультативная фирма «Индепендент стретеджи» давала такую оценку: «Плачевное состо­яние Индонезии ухудшается. Без полной и оконча­тельной реструктуризации безнадежных долгов корпо­раций инвестиции и рост останутся ниже, чем необ­ходимо стране для поддержания стабильности. Но издержки государства на реструктуризацию этих дол­гов были бы громадны. И нынешнему руководству не хватает политической воли, чтобы протолкнуть такое дело. Поэтому реструктуризации не будет и рупия продолжит падение... Вопрос не в том, произойдет ли в Индонезии взрыв, а в том, когда он произойдет».