ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ МЕТОДИКА
Коменский практически полностью перенял «естественный метод» Ратихия. Более того, подобно своему необузданному учителю, был крайне категоричен, когда настаивал на одном едином и единственно-правильном методе образования-воспитания – методе, соответствующем природе (в первую очередь физическому и духовному развитию человека). Кажется, воскрес «неистовый Вольфганг», когда читаешь в «Великой дидактике»: « (педагогическое) искусство бессильно, если не подражает природе», а «сильно (оно) ни чем иным, как только подражанием природе». При этом надо иметь в виду, что под природой наш пастор понимал «не испорченность, присущую нам после грехопадения, но первое и основное наше состояние, в которое нужно еще призвать нас, как к первоначалу». И чтоб все воссоздались такими, какими их сотворил Господь изначально, следовало повсеместно, единообразно (без малейших отступлений), долго и тщательно применять «естественный метод», изложенный в «Великой дидактике». Однако Коменский не был бы сам собой, если бы придерживался чего-то одного без отступлений. Благо в окружающей нас Природе (с большой буквы) всегда можно найти подтверждение для любой пары антитез. Яну Амосу даже не пришлось долго искать подходящие примеры – в качестве «наглядных пособий» он предложил читателям птичку, садовника и художника (которым время от времени составляют компанию строитель, сапожник, хлебопек, лекарь и прочие персонажи того же рода). Этого вполне хватило, чтобы проиллюстрировать основной дидактический прием Коменского – мастерство сочетания целого и частей. В тех случаях, когда «Великая дидактика» сосредоточена на единстве всего Мирозданья или же на системности и энциклопедичности обучения, ‑ Ян Амос вспоминает, что зародыш в птичьем яйце, саженец в саду и картина на доске 15 формируются в единстве и гармонии всех частей. Когда же в центре внимания оказывается качество подготовки по отдельным учебным дисциплинам, тот же автор, ничтоже сумняшися, уверяет нас, будто бы «всё образуется отдельно, а не смешанно», в том числе каждая часть зародыша, саженца и картины. Такая легкость перехода от «приоритета целого» к «независимости частей», позволяет Коменскому ловко маневрировать в зависимости от собственных преподавательских предпочтений, не обременяя себя доказательствами того, почему целое или часть в данном случае, на самом деле, важнее. Так он твердо стоит на том, что каждый предмет должен изучаться в отдельности, когда отказывается совмещать койне 16 с латынью или грамматику с диалектикой и риторикой. Зато не менее твердо отстаивает всеобъемлющее единство природы, когда желает совместить историю и богословие со всеми остальными предметами или же чтение с правописанием, слух со зрением, речь с деятельностью рук и т.п. В первом случае, он твердит, что нельзя рассеивать внимание и устраивать путаницу-толчею, во втором ‑ что единый взгляд раскрывает каждый предмет полнее, во всем богатстве его взаимосвязей, что «нельзя отрывать одни учебные предметы от других, а нужно преподавать их все вместе, подобно тому как дерево всегда растёт в целом, соответственно во всех своих частях, равномерно». Точно так же Коменский колеблется между формой и содержанием. Иногда он безапелляционно заявляет, что в природе содержание всегда предшествует форме. И на этом основании рекомендует сперва осваивать язык, а только потом изучать его грамматику, сначала разбираться с внутренним строением – потом с внешним видом. Но сам же рекомендует начинать изучение всех наук с обзорного экскурса в самом общем виде – то есть с «формы, контура, общего, основ», а не «особенного, конкретного, содержания, частностей». При этом Великий дидактик, как бы забывает, что перенял у Ратихия принцип обучения «от простого к сложному», и предлагает начинать с самого сложного «общей картины всего мироустройства», дабы учащиеся всегда держали в голове целое при последующем изучении частей. По той же причине, у Яна Амоса: - то синтез предшествует анализу, то анализ – синтезу; - то подробности ‑ общей картине, то общая картина ‑ подробностям. Такая методическая «система» хоть и достойна насмешек поклонников строгой логики, но очень удобна для самого Коменского, поскольку позволяет ему прикрывать собственные предпочтения ссылками на «абсолютные истины» (то одни, то другие – прямо противоположные). Зато свои собственные «педагогические приемы» Коменский пропагандирует на безальтернативной основе. В частности он абсолютно уверен, что: 1) все должно осуществляться постепенно, без скачков; 2 ) крайностей надо избегать; 3) слишком сложные теории неприемлемы; 4) самые общие правила нужно многократно повторять на всевозможные лады в целях их твердого заучивания наизусть. Безальтернативны и некоторые другие методы уподобления природе. К примеру, Коменский считает, что: - учить нужно до наступления зрелости 17 и только в утренние часы, поскольку именно в это время организм обучаемых мягок и податлив; - всегда нужно доискиваться причин; - приятное и веселое необходимо соединять с полезным, дабы полезное, являющееся приятным само по себе, делалось чрезвычайно приятным.
|
