Школы можно преобразовать к лучшему.

 

1.

Следует ли лечить застарелые болезни?

Излечить застарелые болезни трудно тяжело, и считается почти невозможным. Однако, если бы кто-нибудь нашелся, кто обещал бы их излечить, неужели больной отверг бы это?

Разве больной не пожелал бы, чтобы как можно скорее было применено лечение, особенно если он чувствовал бы, что врач руководится не легкомыслием, а прочным основанием? Итак, в нашем смелом предложении нам нужно добиваться того, чтобы, во-первых, стало ясным то, что мы обещаем, а во-вторых, на каком основании.

 

 

2. Мы же обещаем такое устройство школ, благодаря которому образование должно получать вес юношество, за исключением разве тех, кому бог отказал в разуме.

Что мог бы предложить здесь и обещать автор.

II. Юношество обучалось бы всему тому, что может, сделать человека мудрым, добродетельным, благоче­стивым.

III. Как подготовка к жизни, это образование должна быть закончено еще до наступления зрелости.

 

IV. Это образование должно происходить весьма легко и мягко как бы само собою — без побоев и суровости или какого-либо принуждения. Как организм растет и крепнет, не требуя никакой расширения и растягивания своих членов, если только его разумно питать, дать ему тепло и упражнения, так, говорю я. разумно доставляемые душе питание, тепло, упражнения должны сами собой переходить в мудрость, добродетель, благочестие.

V. Юношество должно получить образование не ка­жущееся, а истинное, не поверхностное, а основательное т. е., чтобы разумное существо — человек — приучался руководствоваться не чужим умом, а своим собственным, не только вычитывать из книг и понимать чужие мнения
о вещах или даже заучивать и воспроизводить их в цитатах, но развивать в себе способность проникать в корень вещей и вырабатывать истинное понимание их и употребление их.
Нужно также стремиться к основательному усвоению нрав­ственности и благочестия.

VI. Это образование не должно требовать больших усилий, а должно быть чрезвычайно легким. Нужно уде­лять не более четырех часов ежедневно на занятия в школе,
и притом так, чтобы было достаточно одного учителя для обучения одновременно хотя бы ста учеников. Причем эта работа все же будет в десять раз легче, чем та, которая теперь обыкновенно затрачивается на обучение отдельно взятых учащихся по одиночке.

Природные свойства людей в отношении к новым изобретениям иллюстрируются: примером машины Архимеда

3.Но кто поверит этому, прежде чем не увидит на деле? Ведь известна характерная особенность людей: до того, как будет сделано какое-либо замечательное открытие, они удивляются, как это оно может быть сделано, а после того как оно сделано, удивляются, как это оно не было открыто раньше.

Когда Архимед обещал царю Гиерону одной рукой спустить в море огромный корабль, который не могли сдвинуть с места сто человек, он был встре­чен насмешками, а когда это было выполнено, все изумились.

Примером открытия Нового Света

4. Когда Колумб обещал открыть новые острова на западе, то, за исключением короля Кастилии, никто из королей не хотел его слушать и хоть сколько-нибудь помочь в его попытке.

История повествует, что сами его спутники не­ однократно приходили вследствие отчаяния в негодование, так что едва не выбросили Колумба в море и не вер­нулись назад, не доведя дела до конца. И однако этот столь обширный Новый Свет был открыт, и все мы теперь удивляемся, как это он не был так долго открыт. Отно­сится сюда и известная шутка того же Колумба. Когда он услышал на одной пирушке, что испанцы, завидуя славе такого открытия, сделанного итальянцем, нападали на него и, между прочим, говорили, что открытие сделано случайно, а не благодаря его таланту, и что оно могло бы быть сде­лано кем-либо другим,— он предложил остроумную задачу: „Каким образом куриное яйцо может стоять на своем
остром конце без всякой подпорки?". Когда все напрасно пытались это сделать, он,, слегка ударив яйцо о блюдо и не­ сколько надломив скорлупу, поставил яйцо. Те рассмеялись и стали кричать, что то же самое могут сделать и они. „Теперь вы можете,— сказал он,— так как вы увидели, что это воз­можно; но почему же никто не сделал этого раньше меня?".

4.

Примером типографского искусства.

То же самое, я думаю, было бы, если бы Иоганн Фауст, изобретатель типографского искусства, начал везде рассказывать, что у него есть способ, благодаря которому один человек в течение восьми дней может написать больше книг, чем пишут

обыкновенно в течение целого года десять опытнейших переписчиков, и что книги будут написаны весьма изящно, что все экзем­пляры будут одной и той же формы до самой последней буквы и что в них не будет совершенно ошибок, если только первоначальный экземпляр будет выправлен. Кто бы ему поверил? Кому это не показалось бы загадкой или, по крайней мере, пустым и бесполезным хвастов­ством? Однако теперь даже дети знают, что это совер­шенно верно.

Изобретением пороха.

6. Если бы Бартольд Шварц, изобретатель медных орудий, обратился к стрелкам из лука с такими словами: „Ваши луки, ваши метательные машины, ваши пращи бес­сильны.

Я вам дам орудие, которое без всякого усилия рук, только с помощью огня, не только будет выбрасывать камни и железо, но и будет стрелять дальше и вернее попадать в цель, поражать сильнее, потрясать и разру­шать",— кто из них не рассмеялся бы над изобретателем? Так обычно считают новое и неиспробованное за чудесное и невероятное.

Искусством письма

7. Первобытные жители Америки, конечно, не могли вообразить себе, как может быть, чтобы один человек мог со­общать другому свои мысли, не вступая с ним в разговор, без передатчика, а только переслав ему клочок бумажки.

Это понимают у нас даже самые тупоумные. Совершенно так везде и во всем. То, что казалось некогда трудным, вызывает у потомков улыбку.

Открытие совершенного метода также вызовет строгую критику.

8. Мы легко предвидим, что та же судьба постигнет и это наше новое начинание: отчасти мы даже это уже испытали именно, некоторые будут удивляться и негодовать, что есть люди, которые смеют упрекать в несовершенстве школы, книги, методы, принятые на прак­тике, и обещать нечто необычное и превышающее всякое вероятие.

 

 

Как на это возражать.

9. И нам, конечно, весьма легко было бы сослаться на успех, как на правдивейшее подтверждение в будущем нашего утверждения (так я верю в моего бога).

Однако, так как это мы пишем предварительно не для невежественной толпы, а для людей ученых, то нужно доказать, что возможно все юношество научить наукам, добрым нравам и благо­честию без всякого обременения ими, испытываемого как учащими, так и учащимися при обычно применяемом методе.

Основание научного доказательства

10. Единственным и вполне достаточным снованием этого доказательства пусть будет следующее: каждая вещь не только легко позволяет себя направлять туда, куда влечет ее природа, но больше того, и сама охотно

устремляется туда и испытывает страдание, если ей в этом помешать.

Развитие его

11. Ведь нет, конечно, никакой необхо­димости принуждать птицу летать, рыбу плавать, зверя приучать бегать. Они делают это сами собой, лишь только чувствуют, что достаточно окрепли.

Точно так же нет необходимости заставлять воду течь но покатому месту вниз или — разгораться огонь, полу­чивший горючий материал и приток воздуха, круглый камень катиться вниз, а квадратный камень заставлять лежать на месте, глаз и зеркало воспринимать предметы, если возле них есть свет, семя, согретое влагою и теплом, произрастать. Итак, все вещи стремятся дей­ствовать так, как им от природы надлежит действовать; И проявляют свою деятельность хотя бы при малейшем со­действии им.

И применение.

12. Итак, ввиду того что семена знания, нравственности и благочестия (как мы это видели в пятой главе) от природы присущи всем людям (за исключением уродов), то отсюда по

необходи­мости следует, что нет надобности ни в чем, кроме самого легкого побуждения их и некоторого разумного руковод­ства ими.

Возражение первое. Возражение второе.

13. Но, говорят, не из каждого куска дерева выходит

Меркурий [11]. Отвечаю: но из каждого человека выходит человек, если нет порчи.

 

14. Тем не менее (возразит кто-нибудь) внутренние наши силы - вследствие первородного греха надломлены. Отвечаю: но не иссякли. Конечно, так же ослаблены телесные силы, однако мы умеем укреплять их до пределов их естествен­ной крепости

при помощи ходьбы, бега и упражнений в искусственных работах.

Хотя первые люди сразу же после их сотворения могли ходить, говорить, рассуждать, а мы можем ходить говорить рассуждать только научившись этому путем упражнения, все-таки отсюда не следует, что нельзя научиться этому иначе, как при помощи запу­танного метода, с большими трудностями, с сомнитель­ным результатом. Ведь если всему тому, что отно­сится к телу, а именно: есть, пить, ходить", прыгать, производить работу, мы выучиваемся без особых затруд­нений, так почему же мы не можем таким же образом научиться и всему тому, что относится к духовным силам? Только бы не было недостатка в надлежащем наставлении.

 

 

Что прибавить к этому более? В течение нескольких ме­сяцев наездник обучает коня по знаку хлыста бегать рысью, скакать, ходить по кругу и делать сложные движения. Ловкий фигляр выучивает медведя танцевать, зайца бить в бубны, собаку пахать, фехтовать, гадать и пр. Жалкая старуха научает попугая, сороку, ворона подражать чело­веческим звукам или мелодиям и т. п.— все это вопреки природе и в короткое время. Как же человек не был бы в состоянии легко научиться тому, к чему сама природа, не говорю допускает его или ведет, а даже влечет? Стыдно было бы утверждать это, чтобы нас не засмеяли дрессировщики зверей.

Возражение третье

15. К этому прибавляют, будто самая трудность вещей приводит к тому, что не каждый их понимает. Отвечаю: какая это трудность? Есть ли, спрашиваю я, в природе столь тем­ного цвета тело, которое не могло бы отразиться в зер­кале, лишь бы только ты хорошо расположил его при до­статочном освещении?

Есть ли что-либо, чего нельзя было бы нарисовать на картине, лишь бы рисовал тот, кто умеет рисовать? Найдется ли какое-либо семя или корень, кото­рых бы не могла воспринять земля и не довести своим теплом до прорастания? Был бы только человек, который бы знал, где, когда, как нужно сажать каждое семя. При­бавлю к этому: нет в мире столь высокой скалы или башни, на которые не мог бы подняться всякий, у кого есть ноги, лишь бы только лестницы были приставлены правильно или ступеньки, высеченные в самой скале, были сделаны в надлежащем положении и порядке и ограждены были бы загородками от опасности падения в пропасть- Поэтому, если до вершин знаний доходят столь немногие, хотя под­ходят к ним с рвением и чрезвычайно охотно, а те, кото­рые в какой-либо мере приближаются к ним, достигают этого не иначе как с трудом, задыхаясь, усталые, с голово­кружением, постоянно спотыкаясь и падая,— то это проис­ходит не оттого, что для человеческого рода есть что-либо недоступное, а оттого, что ступеньки расположены плохо, испорчены, с провалами, готовы обрушиться, т. €. оттого, что метод запутан. Несомненно, что по правильно распо­ложенным, неповрежденным, крепким, безопасным ступень­кам можно кого угодно возвести на какую угодно высоту.

Возражение четвертое. Ответ первый Ответ второй

16. Скажут: тем не менее есть тупейшие головы, в которые ничего нельзя вложить. Отвечаю: едва ли настолько загрязненное зеркало, чтобы оно все-таки хоть как-нибудь не воспринимало изображения; едва ли есть столь шероховатая доска, чтобы на ней все-таки че­го-нибудь и как-нибудь нельзя было написать.

Однако, если попадается зеркало, загрязненное пылью или пятнами, его пред­варительно нужно вытереть, а шероховатую доску нужно выстрогать; после этого они будут годны для употребления.

Равным образом юношество, если его упражнять, конечно будет изощряться и развиваться один с помощью другого, и, наконец, всякий будет воспринимать все (я упорно настаиваю на этом моем утверждении, так как основание остается неизменным). Разница окажется лишь в том, что более отсталые будут знать, что они восприняли весьма ограниченное знание вещей, но все же кое-что восприняли, более же способные, переходя от изучения одного пред­мета к другому, будут все глубже и глубже проникать в сущность вещей и тем самым приобретать все новые и по­лезные знания о них.

Ответ третий

Наконец, пусть найдутся такие, которые совершенно неспособны к образованию, как сучковатое дерево не годно для резьбы. Все же наше "утверждение будет истинным для умов средних, которые, милостию божиею, всегда родятся в величайшем изобилии. Скудные умом встречаются так же редко, как и при­родные калеки.

Ведь слепота, глухота, хромота, плохое здоровье как и чудовищная (неестественная) тупость мозга редко бывают прирожденными, а приобретаются по нашей вине.

Возражение Пятое.

17. Еще возражают: Некоторые проявляют не неспособность к учению, а нежелание; принуждать их учиться против воли — и скучно и бесполезно.

Ответ

Следует ответ: действительно рассказывают про какого-то философа, что он, имея двух учеников — одного неспособного, а другого шаловливого — прогнал обоих, так как один, желая учиться, не мог, а дру­гой, имея способности, не желал. Ну, а что если причиною этого нежелания учиться являются сами учителя?

 

Аристотель, по крайней мере, провозгласил, что стремление учиться чело­веку врожденно; что это так, мы видели в пятой главе и в предшествующей — одиннадцатой.

Но так как иногда не­жная снисходительность родителей извращает у детей естественное стремление, иногда их привлекают к пустым занятиям необузданные товарищи, иногда сами дети отвле­каются от врожденных стремлений из-за различных город­ских или придворных развлечений или из-за обольщения какими-либо внешними предметами, то отсюда и происхо­дит, что у детей отпадает всякое желание усваивать неиз­вестное и они нелегко могут на чем-либо сосредоточиться. Подобно тому как язык, пропитанный одним вкусом, не­легко различает другой, так и ум, увлеченный чем-либо одним, недостаточно внимателен к чему-либо другому, поэтому в таких случаях прежде всего нужно устранить эту случайно возникшую тупость, вернуть детей к перво­начальной природной восприимчивости, и несомненно у них восстановится стремление к знанию. А многие ли из зани­мающихся образованием юношества размышляют над тем, как сделать юношество прежде всего восприимчивым к образованию? Ведь токарь, прежде чем вытачивать что-либо из дерева, сначала обрубает его топором, кузнец,, прежде чем ковать железо, размягчает его, ткач, прежде чем прясть нитки из шерсти, ставит основу, очищает шерсть, промывает ее и расчесывает, а сапожник, прежде чем шить сапоги, кожу обрабатывает, вытягивает, разгла­живает. Но кто же, говорю я, обращает внимание на то, чтобы таким же образом учитель, прежде чем начать образовывать ученика, возбудил бы интерес к знанию своими наставлениями сделал бы его способным к учению, вызвал бы в нем большую готовность во всем повиноваться своему наставнику? Обычно каждый учитель берет ученика таким, каким он его находит, и сразу же начинает под­вергать его обработке, вытачивает его, кует, расчесывает, ткет, приспособляет к своим образцам и рассчитывает, что тот станет блестеть, как отполированный. Если же этого немедленно по его желанию не произойдет (а как могло это произойти, спрашиваю я), то он негодует, шумит, не­истовствует. Мы не удивляемся, что от подобного обра­зования некоторые уклоняются и бегут от него! Скорее следует удивляться тому, как кто-либо в состоянии выдер­жать его.

Шесть способностей

18. Тут как раз представляется случай напомнить кое-что о различии способно­ а именно: у одних способности острые, у других — тупые, у одних — гибкие и податливые, у других — твердые и упрямые, одни стремятся к знаниям ради знания, другие увлекаются скорее механической ра­ботой.

Из этого трижды двойного рода способностей воз­никает шестикратное сочетание их.

19. Во-первых, есть ученики с острым умом, стремящиеся к знанию и податливые; они, преимущественно пред всеми другими, особенно способны к занятиям. Им ничего не нужно,. кроме того, чтобы предлагалась научная пища;, растут они сами, как благородные растения. Нужно только благоразумие, чтобы не позволять им слишком торопиться, чтобы раньше времени они не ослабели и не истощились.

 

20. Во-вторых, есть дети, обладающие острым умом, но. медлительные, хотя и послушные. Они нуждаются только. в пришпоривании.

21. В-третьих, есть ученики с острым умом и стремя­щиеся к знанию, но необузданные и упрямые. Таких обы­кновенно в школах ненавидят и большей частью считают безнадежными; однако, если их надлежащим образом вос­питывать, из них обыкновенно выходят великие люди. В качестве примера история дала великого афинского полко­водца Фемистокла, который в юности был неукротимого нрава (так что учитель ему говорил: „Ты - дитя, не будешь посредственностью; ты принесешь государству или великое благо, или великое зло"). Когда впоследствии удивлялись тому, что характер его изменился, он обыкно­венно говорил: неукротимые молодые лошади становятся прекрасными, если к ним применяется правильное обуче­ние. Это оправдалось на Буцефале Александра Ве­ликого. Ибо когда Александр увидел, что его отец Филипп считает негодным коня из-за его исключитель­ной дикости, так как тот не подпускал к себе ни одного наездника, он сказал: „Какого коня они губят из-за неуме­ния им воспользоваться!" И когда он, не прибегая к уда­рам, удивительно искусно обошелся с конем, то добился того, что не только тогда, но и впоследствии Буцефал постоянно носил на себе Александра, и во всем мире нельзя было найти коня более благородного и более до­стойного такого героя. Передавая этот рассказ, Плутарх прибавляет: „Пример этого коня указывает нам на то, что много отличных природных дарований гибнет по вине наставников, которые коней обращают в ослов, не умея управлять возвышенными и свободными существами";.

22. В-четвертых, есть ученики послушные и любозна­тельные при обучении, но медлительные и вялые. И такие могут идти по стопам идущих впереди. Но, для того чтобы
сделать это для них возможным, нужно снизойти к их сла­бости, никогда не переобременять их, не предъявлять к ним слишком строгих требований, относясь к ним доброже­лательно и терпеливо, или помогать, ободрять и поддер­живать их, чтобы они не падали духом. Пусть они позднее
придут к цели, зато они будут крепче, как бывает с позд­ними плодами. И как печать с большим трудом оттиски­вается на свинце, но держится дольше, так и эти ученики в большинстве случаев более жизненны, чем даровитые, и раз они что-либо усвоили, они не так легко забывают. По­ этому их не следует устранять из школ.

23. В-пятых, есть ученики тупые и, сверх того, равнодушные и вялые. Их еще можно исправить, лишь бы только они не были упрямыми. Но при этом требуется великое благоразумие и терпение.

24. На последнем месте стоят ученики тупые, с извра­щенной и злобной натурой; большей частью эти ученики безнадежны. Однако известно, что в природе, для всего ис­порченного есть противодействующие средства и бесплод­ные от природы деревья при правильной посадке стано­вятся плодоносными. Поэтому вообще не следует отчаи­ваться, а нужно добиваться устранить у таких учени­ков, по крайней мере, упрямство. Если этого достигнуть не удастся, тогда только можно бросить искривлен­ное и суковатое дерево, из которого ты напрасно будешь надеяться создать Меркурия. Почву бесплодную, гово­рит Катон, не следует ни обрабатывать, ни трогать. Од­нако среди тысяч едва ли найдется хоть одна столь выродившаяся натура; это-то и служит замечательным доказа­тельством божией благости.

 

25. Сущность сказанного сводится к следующему выска­зыванию Плутарха: „Какими дети рождаются, это ни от кого не зависит, но чтобы они путем правильного воспитания сделались хорошими — это в нашей власти". Да, в нашей власти, говорит он., Так, садовник из любого живого корня выращивает дерево, применяя в необходи­мых случаях именно свое искусство посадки.

Четырьмя способами доказывается, что ко всем способностям можно, однако, подходить с одним и тем же искусством и методом.

26. Четыре следующих доказательства показывают, что все юношество со столь различными способностями можно воспитывать и образовывать одним и тем же методом.

27. Во-первых, всех людей следует вести к одними тем же предметам мудрости, нравственности и благочестия.

 

28. Во-вторых, как бы ни отличались люди друг от друга способностями, все они обладают одной и той же че­ловеческой природой, снабженной одними и теми же ор­ганами.

29. В-третьих, указанное различие способностей есть не что иное, как отступление от естественной гармонии или недостаток ее, точно так же как болезни тела выра­жаются в излишках влажности или сухости, теплоты или холода. Например, что такое острота ума, как не тонкость и подвижность жизненного духа в мозгу, чрезвычайно стре­мительно распространяющаяся через органы чувств и с величайшей поспешностью проникающая в представляющиеся вещи[12]. Если эта быстрота не сдерживается в какой-либо степени разумом, то дух рассеивается, а мозг остается или ослабленным или тупым; итак, рано развивающиеся умы большей частью или уносятся преждевременной смертью, или тупеют. Наоборот, что, такое тупость ума, если не неповоротливость и затмение жизненного духа в мозгу? Вслед­ствие более частого движения темнота духа по необходи­мости рассеивается и светлеет. А что такое, спрашиваю я, дерзость и упрямство, как не излишняя подвижность серд­ца, не склоняющегося к уступчивости? Ее поэтому нужно смягчать дисциплиною. А что такое вялость, если не чрез­мерная слабость сердца, нуждающаяся в укреплении? По­этому, как для тела наиболее подходящим лечением является не то, которое применяет противоположные средства (так как это вызывает более ожесточенную борьбу), а; то, которое смягчает противоположность так, чтобы в одной части не было в чем-либо недостатка, а в другой — излишка; точно так же при недостатках человеческого духа наилучшим методом будет лечение, при котором умеря­ются излишества и недостатки дарований и все приво­дится в гармонию и приятную согласованность. Вследствие этого наш метод приспособлен к средним способностям (которые всего чаще встречаются), чтобы сдерживать преж­девременное истощение наиболее даровитых и поощрять и подгонять вялых.

30. Наконец, при указанных недостатках и уклонениях способностей скорее можно помочь, пока они новы. Как на войне, пока бой происходит в правильном порядке, ново­бранцы смешиваются со старыми солдатами, слабые — с крепкими, ленивые—с подвижными, и все сражаются под одними и теми же знаменами, по одним и тем же приказам, а после победы каждый преследует врага, пока хочет и может, забирает добычу по желанию, — так и в этом научном походе необходимо, чтобы более медлен­ные смешивались с более быстрыми, более тупые с более умными, упрямые с послушными и учились бы по одним и тем же правилам и примерам до тех пор, пока нужда­ются в руководстве. По окончании же школы, пусть каж­дый изучает и усваивает науки с той быстротой, с какой может.

С какою мудростью должно действовать при смешении способностей различного характера.

31. Указанное смешение я понимаю не столько в отношении места занятий, но в гораздо большей степени в отношении оказания помощи: кого учитель признает более способным, к тому он присоединя­ет для обучения двух или трех отстаю­щих; тому, у кого хороший характер, он вверяет для наблюдения и управления учеников худшего нрава. Таким образом, будет проявлена прекрасная забота о тех и других;

при этом, конечно, учитель должен будет следить за тем, чтобы все делалось разумно. Но, по­жалуй, пора уже приступить, наконец, к разъяснению са­мого дела.