Ф и г а р о в длинном плаще и широкополой низко надвинутойшляпе, Б а з и л ь, А н т о н и о, Б а р т о л о, Б р и д у а з о н,Г р и п с о л е й л ь, с л у г и и р а б о т н и к и. Ф и г а р о (сначала один). Это Фаншетта! (Осматривает поочереди каждого входящего, а затем, неприветливо обращается кним.) Здравствуйте, господа, добрый вечер, все ли вы в сборе? Б а з и л ь. Все, кого ты сюда притащил. Ф и г а р о. Который теперь приблизительно час? А н т о н и о (глядя на небо). Луна, должно быть, уже взошла. Б а р т о л о. Что за таинственные приготовления? У тебя видзаговорщика, Ф и г а р о (волнуясь). Ведь вы собрались в замок на свадьбу,не правда ли? Б р и д у а з о н. Ко-онечно. А н т о н и о. Мы шли туда, в парк, ждать сигнала к началусвадебного торжества. Ф и г а р о. Не ходите дальше, господа! Здесь, под этимикаштанами, должны мы прославить добродетельную мою невесту ичестного сеньора, который предназначил ее для себя. Б а з и л ь (припомнив события дня). А! Так, так, понимаю, вчем дело. Послушайтесь, господа, моего совета; удалимся отсюда.Тут речь идет об одном свидании -- я вам все расскажугде-нибудь поблизости. Б р и д у а з о н (Фигаро). Мы ве-ернемся. Ф и г а р о. Как только услышите, что я вас зову, немедленносбегайтесь, и если вашим глазам не представится кое-что весьмалюбопытное, то можете тогда выругать Фигаро. Б а р т о л о. Помни; что умный человек никогда не станетсвязываться с сильными. Ф и г а р о. Помню. Б а р т о л о. Пользуясь своим положением, они нас, какхочешь, обставят. Ф и г а р о. Для этого у них сметки нехватит -- вот что выупускаете из виду. И еще помните, что робким человеком помыкаетлюбой проходимец. Б а р т о л о. Это верно. Ф и г а р о. И что я ношу имя Верт-Аллюр, имя досточтимогопокровителя моей матери. Б а р т о л о. В тебя бес вселился. Б р и д у а з о н. Все-елился. Б а з и л ь (в сторону). Так, значит, граф и Сюзанна спелисьбез меня? Впрочем, я на них не в обиде. Ф и г а р о (слугам). А вам, мошенники, я уже отдалраспоряжение, извольте же осветить мне эту местность, а не тохудо вам придется: как схвачу... (Хватает за руку Грипсолейля.) Г р и п с о л е й л ь (убегает с криком и плачем). Ай-ай!Ой-ой! Скотина проклятая! Б а з и л ь (уходя). Счастливо оставаться, господин женишок! Ф и г а р о один, в самом мрачном расположении духа, расхаживает впотьмах. О женщина! Женщина! Женщина! Создание слабое и коварное!..Всякое живое существо не может идти наперекор своему инстинкту,неужели же твой инстинкт велит тебе обманывать?.. Отказатьсянаотрез, когда я сам ее об этом молил в присутствии графини, азатем, во время церемонии, давая обет верности... Онпосмеивался, когда читал, злодей, а я-то, как дурачок... Нетваше сиятельство, вы ее не получите... вы ее не получите.Думаете что если вы -- сильный мира сего, так уж, значит, иразумом тоже сильны?.. Знатное происхождение, состояние,положение в свете, видные должности--от всего этого немудреновозгордиться! А много ли вы приложили усилий для того, чтобыдостигнуть подобного благополучия? Вы дали себе труд родиться,только и всего. Вообще же говоря, вы человек довольно-такизаурядный. Это не то что я, черт побери! Я находился в толпелюдей темного происхождения, и ради одного только пропитаниямне пришлось выказать такую осведомленность и такуюнаходчивость, каких в течение века не потребовалось дляуправления всеми Испаниями. А вы еще хотите со мною тягаться...Кто-то идет... Это она... Нет, мне послышалось. Темно, хотьглаз выколи, а я вот тут исполняй дурацкую обязанность мужа,хоть я и муж-то всего только наполовину! (Садится на скамью.)Какая у меня, однако, необыкновенная судьба! Неизвестно чейсын, украденный разбойниками, воспитанный в их понятиях, явдруг почувствовал к ним отвращение и решил идти честным путем,и всюду меня оттесняли! Я изучил химию, фармацевтику, хирургию,и, несмотря на покровительство вельможи, мне с трудом удалосьполучить место ветеринара. В конце концов мне надоело мучитьбольных животных, и я увлекся занятием противоположным: очертяголову устремился к театру. Лучше бы уж я повесил себе каменьна шею. Я состряпал комедию из гаремной жизни. Я полагал, что,будучи драматургом испанским, я без зазрения совести могунападать на Магомета. В ту же секунду некий посланник... чертего знает чей... приносит жалобу, что я в своих стихахоскорбляю блистательную Порту, Персию, часть Индии, весьЕгипет, а также королевства: Барку, Триполи, Тунис, Алжир иМарокко. И вот мою комедию сняли в угоду магометанскимвладыкам, ни один из которых, я уверен, не умеет читать икоторые, избивая нас до полусмерти, обыкновенно приговаривают:"Вот вам, христианские собаки!" Ум невозможно унизить, так емуотмщают тем, что гонят его. Я пал духом, развязка была близка:мне так и чудилась гнусная рожа судебного пристава с неизменнымпером за ухом. Трепеща, я собираю всю свою решимость. Тутначались споры о происхождении богатств, а так как для того,чтобы рассуждать о предмете, вовсе не обязательно быть егообладателем, то я, без гроша в кармане, стал писать о ценностиденег и о том, какой доход они приносят. Вскоре после этого,сидя в повозке, я увидел, как за мной опустился подъемный мосттюремного замка, а затем, у входа в этот замок, меня оставилинадежда и свобода. (Встает.) Как бы мне хотелось, чтобыкогда-нибудь в моих руках очутился один из этих временщиков,которые так легко подписывают самые беспощадные приговоры, --очутился тогда, когда грозная опала поубавит в нем спеси! Я быему сказал... что глупости, проникающие в печать, приобретаютсилу лишь там, где их распространение затруднено, что где нетсвободы критики, там никакая похвала не может быть приятна ичто только мелкие людишки боятся мелких статеек. (Сновасадится.) Когда им надоело кормить неизвестного нахлебника,меня отпустили на все четыре стороны, а так как есть хочется нетолько в тюрьме, но и на воле, я опять заострил перо и давайрасспрашивать всех и каждого, что в настоящую минуту волнуетумы. Мне ответили, что, пока я пребывал на казенных хлебах, вМадриде была введена свободная продажа любых изделий, вплоть доизделий печатных, и что я только не имею права касаться в моихстатьях власти, религии, политики, нравственности, должностныхлиц, благонадежных корпораций, Оперного театра, равно как идругих театров, а также всех лиц, имеющих к чему-либоотношение, -- обо всем же остальном я могу писать совершенносвободно под надзором двух-трех цензоров. Охваченный жаждойвкусить плоды столь отрадной свободы, я печатаю объявление оновом повременном издании и для пущей оригинальности придумываюему такое название: "Бесполезная газета". Что тут поднялось! Наменя ополчился легион газетных щелкоперов, меня закрывают, ивот я опять без всякого дела. Я был на краю отчаяния, мнесосватали было одно местечко, но, к несчастью, я вполне к немуподходил. Требовался счетчик, и посему на это место взялитанцора. Оставалось идти воровать. Я пошел в банкометы. И воттут-то, изволите ли видеть, со мной начинают носиться, и такназываемые порядочные люди гостеприимно открывают передо мнойдвери своих домов, удерживая, однакож, в свою пользу тричетверти барышей. Я мог бы отлично опериться, я уже началпонимать, что для того, чтобы нажить состояние, не нужнопроходить курс наук, а нужно развить в себе ловкость рук. Нотак как все вокруг меня хапали, а честности требовали от меняодного, то пришлось погибать вторично. На сей раз явознамерился покинуть здешний мир, и двадцать футов воды ужеготовы были отделить меня от него, когда некий добрый духпризвал меня к первоначальной моей деятельности. Я снова взял вруки свой бритвенный прибор и английский ремень и, предоставивдым славы тем глупцам, которые только им и дышат, а стыд бросивпосреди дороги, как слишком большую обузу для пешехода,заделался бродячим цырюльником и зажил беспечною жизнью. В одинпрекрасный день в Севилью прибыл некий вельможа, он меня узнал,я его женил, и вот теперь, в благодарность за то, что я емудобыл жену, он вздумал перехватить мою! Завязывается интрига,подымается буря. Я на волосок от гибели, едва не женюсь насобственной матери, но в это самое время один за другим передомной появляются мои родители. (В сильном возбуждении, встает.)Заспорили: это вы, это он, это я, это ты. Нет, это не мы. Ну,так кто же наконец? (Снова садится.) Вот необычайное стечениеобстоятельств! Как все это произошло? Почему случилось именноэто, а не что-нибудь другое? Кто обрушил все эти события на моюголову? Я вынужден был идти дорогой, на которую я вступил, самтого не зная, и с которой сойду, сам того не желая, и я усыпалее цветами настолько, насколько мне это позволяла моявеселость. Я говорю: моя веселость, а между тем в точности мненеизвестно, больше ли она моя, чем все остальное, и что такое,наконец, "я", которому уделяется мною так много внимания: смесьне поддающихся определению частиц, жалкое, придурковатоесоздание, шаловливый зверек, молодой человек, жаждущийудовольствий, созданный для наслаждения, ради куска хлеба небрезгающий никаким ремеслом, сегодня господин, завтра слуга --в зависимости от прихоти судьбы, тщеславный из самолюбия,трудолюбивый по необходимости, но и ленивый... до самозабвения!В минуту опасности--оратор, когда хочется отдохнуть -- поэт,при случае -- музыкант, порой -- безумно влюбленный. Я всевидел, всем занимался, все испытал. Затем обман рассеялся, и,совершенно разуверившись... разуверившись... Сюзон, Сюзон,Сюзон, как я из-за тебя страдаю! Я слышу шаги...сюда идут.Сейчас все решится. (Отходит к первой правой кулисе.)
