Глава 30. Стоя в подземном коридоре, Джим был готов разнести своего приятеля в пух и прах.

 

Стоя в подземном коридоре, Джим был готов разнести своего приятеля в пух и прах.

Конечно, для этого ему придется оторвать от ублюдка официантку… и каким бы практичным парнем он ни был, ему не хотелось настолько ввязываться в ситуацию, напоминавшую случай с пищевой пленкой.

Похотливый ублюдок.

В прямом смысле.

И да, этот счастливый перепих привел Джима в еще худшее расположение духа: он вернулся в «Мариот» чтобы устроить Эдриану взбучку за фотографии той проститутки… и вместо того, чтобы найти ангела на работе, стоящего у номера Матиаса? Сукин сын трахал девчонку в том же коридоре, в котором прошлой ночью Девина убила того оперативника.

Словно у Джима и без того было мало проблем.

Те фотографии, те чертовы фотографии…

Эдриан сказал, что был на месте убийства с Мэлс… и теперь женщина показывается с фотографиями убитой женщины, чьи волосы были обесцвечены, а горло перерезано, не говоря о наборе рун, вырезанных на коже живота, которых теперь там… пуф!... не было?

Именно ангел стоит за их исчезновением.

Поэтому настало время разобраться с мистером Ластиком.

Встретив взгляд Эдриана, он будто безмолвно произнес «попробуй только продолжить заниматься сексом», и – надо же – парень именно так и сделал.

Официантка шикарно проводила время… по крайней мере, насколько Джим мог видеть с тыла, ее голова металась, волосы разлетались, руки сжались вокруг шеи Эда. Джим на секунду вспомнил о собственных сексуальных подвигах… но остановился на воспоминаниях совершенно неуместных:

Он с Девиной. Используемый и насилуемый ею и ее приспешниками в ее Колодце Душ.

Он понятия не имел, почему его мозг зацепился за это дерьмо. Оно никак не было связано с сексом, это было сплошной пыткой, просто и ясно, и Бог свидетель, его обучали им.

Но все же, изображения оставались с ним, задерживаясь на заднем плане, словно зловоние.

В этом не было смысла. Ему ломали кости и раньше – умышленно, враги. В прошлом его тоже резали – подвешивали за ноги, избивали как боксерскую грушу… и да, тот раз в Будапеште, когда его запихали в машину, увезли в другую страну и оставили умирать, предварительно поработав на нем молотком-гвоздодером…

Вдруг официантка застонала, как делают женщины, когда не притворяются: это не показной короткий звук, который должен убедить парня, что он секс-бог. Этот был реальным, когда женщина кончает так сильно, что даже не замечает, насколько животные звуки издает.

Она металась, Эдриан держал ее над полом, практически не прилагая усилий – с другой стороны, девчонка почти слилась с ним, была прижата к нему сильнее, чем слой краски – к стене. И, черт, их движения были такими универсальными, он вонзался в нее, наращивая темп, подбрасывая ее, а она принимала его проникновения, вбирала и наслаждалась ими. Наблюдая за происходящим, Джим, возможно, должен был возбудиться. Хотеть присоединиться.

И, по меньшей мере, оставаться взбешенным.

Вместо этого паника гремела на границах его разума, от воспоминаний о том, как его руки связаны, а ноги разведены, над верхней губой заблестел выступивший пот.

Джим отвернулся, но не от злости, из-за которой был готов убить Эдриана, и не потому, что испытывал отвращение к шоу или приступ скромности.

Его замутило.

Он слегка трясущимися руками достал сигареты, а звук оргазма Эдриана заставил его на секунду закрыть глаза.

Естественно, похотливый ублюдок тут же принялся за второй раунд.

И Джим не мог закурить, пока женщина не уйдет.

Прекрасно.

Когда поступательные движения, наконец, прекратились, Джим оглянулся через плечо. Эдриан опустил девушку на пол и позволил ей положить голову к себе на грудь. Гладя ее волосы, он, казалось, совершенно отдалился от нее, настолько, что вполне мог находиться в районе с другим почтовым индексом. Вообще-то, за исключением мгновения разрядки, он, похоже, действовал на каком-то эротическом автопилоте все это время.

Какое его дело?

Официантка посмотрела на часы, собралась и поцеловала Эда в губы. Перед уходом она достала ручку и взяла Эдриана за руку. Большими движениями девушка написала номер на ладони и свернула его пальцы, словно преподнесла ему какой-то подарок. Затем, развернувшись и взмахнув волосами, она, буквально подпрыгивая, ушла по коридору, который приведет ее в кухню ресторана.

Эдриан ловко застегнул штаны.

– Пока ты не начал метать молнии, я наложил защитное заклинание на весь номер. С ними все нормально.

Джим затянулся и сильно выдохнул, выпуская изо рта дым.

– Что, черт возьми, об этом подумал бы Эдди?

Те уже ледяные глаза прищурились, превратившись в щелки.

– Прости?

– Ты меня слышал.

– Не разыгрывай со мной эту карту, – сказал он, тыкая в Джима пальцем. – Никогда…

– Что бы он подумал о том, что ты здесь трахаешь какую-то девчонку во время работы? – Джим повернул сигарету к себе и посмотрел на яркий тлеющий кончик. – И, похоже, ты этим даже не наслаждался… поэтому пост ты покинул не по веской причине.

Волны ярости исказили воздух между ними, гнев другого ангела был так ощутим, что практически стал источником света.

– Скажу тебе лишь раз, – произнес ангел. – Всего один раз…

– Эдди это бы не впечатлило …

Нападение было столь быстрым, столь яростным, что Джим не успел затушить сигарету. Когда Эд схватился за его горло двумя руками, зажженный кончик поднялся… и упал прямо за воротник его футболки.

Но ожог был меньшей из его проблем.

Просунув руки между ними, он разжал хватку и ударил Эдриана головой, попав ангелу прямо в мягкие хрящики носа. Вот только Эд, очевидно, в той области тоже ничего не чувствовал… и сжатая в кулак правая рука въехала Джиму по уху, словно внедорожник.

Наклонившись вбок, Джим ухватился за груду стульев, развернулся на сто восемьдесят градусов и бросился на парня… который принял боевую стойку и был готов превратить происходящее в бои без правил.

Огромная часть Джима также хотела хорошей, кровавой рукопашной схватки с парнем. Но было сложно толкнуть речь, поднять тему с Эдди, когда он был готов устроить взбучку тупому потаскуну в этом коридоре.

Один удар в живот положит всему конец.

Джим сделал вид, что собирается нанести удар сверху, и Эд был настолько зол и возбужден, что купился. Он оставил пупок незащищенным, и Джим быстро нанес удар снизу – так быстро, что Эдриан не успел бы блокировать его, так низко, что были задеты член и яйца.

Ублюдок какое-то время будет петь на высоких нотах, как Джастин-чтоб-его-Тимберлейк[105].

Эдриан согнулся, ладонями создавая у паха защитную чашечку, которая припоздала секунды на три, чтобы прикрыть его яички.

Джим вытряхнул теперь раздавленную сигарету из своей рубашки. Его кожа была обожжена на плече, но по сравнению со звоном в ушах – пустяк.

Интересно, получил ли он сотрясение.

Большее слабоумие – совсем не то, что им нужно в этом раунде.

– Я знаю, что ты сделал, – сказал он гортанным голосом, стоя над ублюдком.

Эдриан позволил одному колену опуститься на бетонный пол. Затем другому.

– Да ну. Ты же смотрел, черт возьми.

– Проститутка. Руны на ее животе. Ты свел их с нее, не так ли.

Эд зашевелил губами, но ругательства не зашли далеко.

– Дай мне все прояснить. – Джим наклонился и встал так, чтобы парень видел его лицо. – Еще раз скроешь от меня информацию, вылетишь из команды… если Найджел это не устроит, я сам об этом позабочусь. Ты понял.

Не вопрос.

Эдриан поднял глаза, и они напоминали два реактивных самолета, прорывающихся через основание его черепа, но Джиму было все равно. Ангел мог превратиться в вулкан, если хотел, но на любых других условиях они действовать не станут.

Когда Эд, наконец, заговорил, его голос был хриплым, легкие другого ангела все еще были больше сосредоточены на восстановлении уровня кислорода от удара в яйца, чем на возможности спорить:

– Ты думаешь, Девина… это сделала, потому что это тебе поможет?

– Не в этом дело, – покачал головой Джим. – Ты не станешь вносить коррективы в эту игру…

– О, так я теперь мудила, потому что пытался помочь…

– Мне нужно знать, что она делает.

Эд уселся на задницу и потер лицо.

– Брось, Джим, она пытается поиметь тебе мозги, потому что ты не даешь ей поиметь свое тело. Это и физическое уравнение, и ты можешь решить загадки чертовой вселенной. Ты же знаешь. Тогда какое значение имеют детали сообщения?

– Если я не могу тебе доверять, то не знаю, что будет со мной дальше.

– А если она заберется тебе в голову, мы лишимся и тебя, и Эдди.

Соревнование в логике вытянуло из воздуха последние следы эмоций, оставляя вездесущее истощение, которое, очевидно, было коллективным.

– Черт подери, – выдохнул Джим, садясь рядом с парнем.

– Хорошо описывает все происходящее.

Джим вытащил свои «Мальборо». Пачка была скомкана, пара сигарет сломана пополам и, таким образом, испорчена. Но Джим нашел, по крайней мере, одну достаточно целую, чтобы ее можно было прикурить.

Зажегши ее, он посмотрел туда, где трахались Эд с официанткой. Слабость, которую он почувствовал в те мгновения, была лишь еще одной причиной ненавидеть врага.

Эдриан осмотрелся.

– Эдди так же поступил бы с рунами.

– Нет, он бы этого не сделал.

Глаза Эда вновь стали суровыми:

– Ты знал его всего несколько недель. Поверь мне… он делал все необходимое при данных обстоятельствах, и все, связанное с Сисси Бартен, – твоя ахиллесова пята.

– Сокрытие информации…

– Давай уже бросим это…

– … приравнивается к преступлению для таких, как мы с тобой.

– … и вернемся к работе.

Когда терпение вновь подошло к концу, словно относительные кастрюльки вернулись на проклятые плиты, Джим выругался. Вот в чем проблема, когда Эдди нет рядом. Некому задавать тон, называть их дураками и возвращать к работе.

Нет голоса разума.

И Эд в чем-то был прав. Джим несколько одержим Сисси, и Девина достаточно умна, чтобы знать это. Но, проведя на поле боя годы, Джим научился ценить информацию не меньше своих способностей – информация всегда была лучшим оружием и сильнейшим щитом, которым можно укрыться от врага. Зная его мысли и действия, местоположение и приемы, можно составить стратегию.

– В этой игре немного твердой поверхности, – сказал Джим спустя какое-то время. – Я сражаюсь на песке против врага, каблуками утвердившегося на бетоне. Дерьмо уже кучей сложено вокруг нас, и если ты его отфильтровываешь, то это еще одна вещь, о которой я должен волноваться.

Эдриан посмотрел на него со смертельно серьезным выражением лица.

– Я не пытался обмануть тебя. Честно.

Джим выругался на выдохе.

– Я тебе верю.

– Больше не буду.

– Хорошо.

Впоследствии, хоть они и не обнялись, Джим решил, что они могут наградить себя золотыми медалями: этот спор прошел гораздо лучше того, что произошел у дороги. Тогда Эдди пришлось с трудом разнять их. Похоже, у них прогресс.

– Последний вопрос.

– Давай, – оглянулся Эдриан.

– Что там было написано?

Повисла тишина, и Джим не счел это хорошим знаком. Да уж… если кто-то вроде Эда действительно подбирал слова, это чертовски плохой знак.

– Ты хочешь выиграть? – требовательно спросил другой ангел. – Я говорю не только об этом раунде. А о всей проклятой войне.

Джим прищурился.

– Да. Хочу.

Иисусе, понял Джим, он на самом деле хотел победить.

– Тогда не проси меня переводить. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Повисла напряженная тишина, в течение которой Джим оценивал своего напарника: боже, Эдриан смотрел ему прямо в глаза без каких-либо увиливаний, все в этом большом теле неподвижно, будто он молился услышать верный ответ.

Дерьмо, жгучее желание узнать детали было худшим вариантом несварения желудка… но сложно спорить со смертельной серьезностью другого ангела.

– Ладно, – хрипло сказал Джим. – Справедливо.

 

***

 

Наверху, в номере Матиаса на шестом этаже, Мэлс вольготно лежала на кровати, руки расслаблены, ноги непроизвольно подергивались, а разум мало что соображал.

Она чувствовала себя как после лучшей тренировки в спортзале, за которой следовал невероятный сеанс йоги, который, в свою очередь, завершился посещением спа, специализировавшегося на глубоком внутримышечном массаже и гребаной рефлексотерапии.

О, а еще она словно просидела в баре с мороженным и самообслуживанием, где есть горячий шоколад, сделанный из трюфелей «Lindt».

Блаженство. Истинное блаженство. Лучший секс в ее жизни, хотя секса как такового и не было…

Матиас свернулся на боку рядом с ней, его голова лежала на единственной подушке, что осталась на кровати, под ней – рука, на его жестком лице – небольшая самодовольная улыбка. Мэлс смотрела на него, и слезы наворачивались на глаза. Он был так щедр, не просил ничего взамен, казалось, был удовлетворен тем, что доставлял ей удовольствие.

– Что не так? – тихо спросил Матиас, смахивая слезу указательным пальцем. – Я навредил тебе?

– Нет, Боже, нет… я просто… – Было сложно объяснить, чтобы не заставить его чувствовать себя неполноценным… и это последнее, чего ей хотелось после всего, что он сделал для нее. – Думаю, просто эмоции.

– Чушь. Ты знаешь, что это. – Его голос был ровным, руки уверенными, когда он убирал волосы с ее лица. – И ты можешь мне рассказать.

– Я не хочу разрушать момент, – ответила Мэлс, слегка хныкнув. – Все было идеально.

– Тогда для чего они? – спросил Матиас, показывая палец, на котором блестела слезинка. – Поговори со мной, Мэлс.

– Мне очень жаль, что я не могу отплатить тебе тем же… знаешь, я бы хотела проделать эти вещи с тобой.

Выражение его лица не изменилось, но она знала, что задела его за живое: это было ясно по тому, как он задержал дыхание, а затем вдруг возобновил его… словно напомнил себе вдыхать воздух.

– Мне бы тоже этого хотелось, – хрипло сказал он. – Но даже если бы мой инструментарий функционировал, то, что я могу тебе предложить, не порадует глаз, тем более прикосновения.

– Говорила же, я…

– К тому же, того, что мы сделали, более чем достаточно для меня. – Теперь он улыбался, хотя глаза оставались мрачными. – Я навсегда запомню это… и тебя.

Холодная волна страха накатила на нее, заменяя тепло.

– Тебе обязательно уезжать? – спросила она спустя пару секунд.

– Да.

Мэлс натянула одеяло и обернула его вокруг своего тела.

– Когда?

– Скоро.

– Окажешь мне услугу?

– Что угодно.

– Дай мне знать перед отъездом. Чтобы не получилось так, что я узнаю об этом, когда не смогу с тобой связаться. Пообещай мне.

– Если смогу, сообщу…

– Этого недостаточно. Поклянись, что скажешь мне… потому что я не могу… не хочу жить в неизвестности. Для меня это будет адом.

Матиас ненадолго закрыл глаза.

– Хорошо. Я дам тебе знать. Но мне нужно кое-что взамен.

– Что?

– Останься сегодня со мной. Хочу проснуться рядом с тобой.

Тело Мэлс расслабилось, и сердце разжалось.

– Я тоже.

Когда он вытянул руки, Мэлс прильнула к нему, укладывая голову ему на грудь, слушая биение его сердца, его руки выводили круги на ее спине, потирая медленно и равномерно. Разговор о сексе и расставании вселил в нее беспокойство, однако прикосновения успокоили, и она начала засыпать.

К сожалению, ей казалось, что с ним все обстояло иначе, и хотелось, чтобы был способ заставить его расслабиться. Но, похоже, это еще одна вещь, которая работала только в одну сторону.

– Матиас?

– Да?

«Я люблю тебя» – закончила она мысленно. «Люблю, даже если это не имеет смысла».

– После своего отъезда ты когда-нибудь вернешься?

– Я не хочу тебе лгать, – хрипло сказал он.

– Тогда, думаю, тебе лучше не отвечать.

Матиас повернулся к ней и, уткнувшись лицом в волосы, поцеловал ее.

– Я не оставлю тебя в неопределенности.

О, но ведь это не так. Мэлс казалось, что когда все это закончится, она будет искать его в любой толпе, на каждом тротуаре, на каждом углу.

До конца своей жизни.

Потери – полный отстой, подумала она. А говорят, что с возрастом, наряду с другими развиваемыми умениями, в этом ты тоже становишься лучше, хочешь того или нет.

Вместо этого они, по-видимому, оказывались на вершине списка вещей, которые судьба вынуждает оставить позади: из-за того, что он исчезнет из ее жизни словно автомобиль, выезжающий с обочины тротуара, она чувствовала себя так, будто ее отец умер только вчера.

Мэлс передвинула руки, чтобы тоже обнять его. И, разумеется, как только она коснулась его тела, он замер… и к черту. Он позволит ей касаться его каким-то образом.

Несмотря на то, что Матиас был травмирован, кожа его изборождена шрамами… для нее он прекрасен.

– Знаешь, я теперь не смогу взглянуть на других мужчин, – сказала Мэлс.

– Только если ты предпочитаешь парней в стиле Франкенштейна… – резко засмеялся он.

– Прекрати, – дернула Мэлс головой. – Просто… прекрати. Ты не можешь запретить мне быть к тебе неравнодушной, и придется смириться с тем, что я хочу прикасаться к тебе. Все ясно?

В тусклом свете, лившемся из ванной, Матиас начал улыбаться, но затем потерял это выражение, когда чуждые эмоции проникли в черты его лица.

– Ты ангел, ты же знаешь? – спросил он низким голосом.

Мэлс закатила глаза и вновь положила голову ему на грудь.

– Едва ли. Ты еще не слышал, как я ругаюсь?

– Кто сказал, что у ангелов не может быть рта сапожника?

– Ни за что.

– И когда же ты встречалась с одним из них?

По какой-то глупой причине, перед глазами возник образ Джима Херона и то, как он встал на пути того потолка.

Если бы он не показался в тот самый момент, она бы умерла.

– Вообще-то, ты, может, и прав, – сказала она, вздрогнув. – Я представляю, как бы они вели себя здесь… действительно представляю.