Испания. Конец XIX века.

 

Беатрис дожидалась его на побережье.

Летняя ночь обещала быть душной. Ветер, идущий с моря, не приносил облегчения. Она сомневалась, что что‑то в мире способно принести ей покой. Встреча с Авелин была случайной, и Беатрис второй раз пережила боль потери, которая, как ей казалось, начинала ослабевать. Первую радость от сознания того, что Авелин жива, полностью поглотил выжигающий душу огонь. Тот самый, который со дня «гибели» дочери пылал внутри.

Сейчас Беатрис ощущала себя пустой. Она не знала, зачем назначила встречу. Ей нечего было сказать Сильвену, потому что внутри остались лишь пепел и сажа.

Он подошел к ней и встал рядом, появившись практически из ниоткуда, как всегда. Когда‑то Беатрис это казалось забавным. Как и многое, связанное с ним. Сильвен и Авелин были для неё родными и все, что имело к ним отношение, вызывало в её душе светлые и теплые чувства.

«Что же ты натворил?» – хотела спросить она, но поняла, что подавится собственными словами. Беатрис промолчала, но Сильвен услышал.

– Это был компромисс, – его голос звучало безразлично. Гораздо равнодушнее, чем она могла себе представить. Беатрис ничего не почувствовала. Как если бы очередной удар пришелся в мертвые ткани. – В обмен на твою жизнь. Дариан не из тех, с кем можно поступить подобным образом без последствий. Данные на тебя сохранились в Ордене. Он предложил мне два варианта. Убить тебя или убить для тебя Авелин. Прости, но я не смог выбрать первое.

– Очень жаль.

Что‑то предательски шевельнулось в душе. Давно забытое и стертое за десятками лет жизни в мире без Авелин. Беатрис без сожаления отмахнулась от него, как от ничего не значащей ерунды. Когда‑то она готова была душу продать за искренность с его стороны, и этот разговор мог иметь продолжение. Когда‑то она любила его. В темноте, поселившейся в её душе, больше не было места этому чувству, благодарности, или даже ненависти. Беатрис предполагала, что рано или поздно это сменится отчаянием, злобой, яростью, но тот момент ещё не настал. Она хотела бы вцепиться в него и трясти до тех пор, пока безразличие не прорвется слезами отчаяния, но не пошевелилась. Все её существо сжалось в единый комок неприятия.

– Я расскажу о нем немного, чтобы ты могла понять. Возможно, не сейчас, но со временем. Когда‑то он создал нас и немногим позже – Орден для того, чтобы держать молодых в страхе. Они занимались теми, кто был ему неугоден с таким рвением, что святая инквизиция могла бы брать у них уроки. Не скажу, что в восторге от такого решения, но без Ордена мир превратился бы Ад за пару лет, – Сильвен помолчал и продолжил, – не каждый способен принять вечную жизнь. Лишь немногим удается справиться с такой ношей. Кто‑то начинал убивать, устраивать оргии и вакханалии, другие создавали культы имени себя и планировали полностью перевернуть мир людей. Последними занимался я и мне подобные. Они исчезали без лишнего шума, но в определенных кругах весьма показательно.

– Для чего ему Авелин? – она не ожидала, что спросит, но слова вырвались сами.

– Авелин уникальна. Она не восприимчива к любому известному яду для нас. Она может гулять под солнцем, и пренебрегать кровью в течение долгого времени. Дариан предполагает, что она будет стареть. Едва уловимо, но все же будет, в отличие от нас.

– Как и он сам?

На лице Сильвена впервые за все время их знакомства отразилась тень сомнения. Похоже, этот вопрос мучил его уже давно. Беатрис подумала, что триумф был слишком кратковременным, чтобы успеть им насладиться. Навалившееся равнодушие лишило её последнего удовольствия.

– Не говори, что ты об этом не думал. Он выглядит старше, чем любой из нас, – продолжила она, – мы оба знаем, что все измененные в своем развитии останавливаются в момент полного созревания.

Это действительно было так. Изменение приводило к тому, что человек будто застывал в идеальном для собственного организма состоянии. Измененный в более зрелом возрасте понемногу молодел. Измененные дети вырастали, становясь зрелыми. Молодость была отличительной чертой их всех. Но не Дариана. Он выглядел лет на сорок, или близко к тому. Беатрис отчетливо помнила красивое, холеное лицо, каждую его ненавистную черточку.

– Тебе лучше не задаваться этим вопросом, если ты хочешь жить. И уж тем более не говорить об этом вслух.

– А если не хочу? – усмехнулась она. – Зачем тебе моя жизнь, Сильвен?

– Когда я встретил тебя впервые, ты была настолько яркой и искренней, непохожей на многих, закрывшихся в своих панцирях, живущих по законам своего времени… по‑настоящему живой. Я хотел, чтобы твоя жизнь была светлой. Я ушел, потому что мой образ жизни не предполагал никого рядом со мной. Я узнал, что твой муж преследует тебя и обратился за разрешением спасти тебя к Дариану. Если бы не чертов Орден, он бы никогда не узнал об Авелин.

Ему было больно, и подсознательно она испытывала стыд за свое удовлетворение. Подсознательно, не пуская сомнения и сожаления в сердце и в душу.

– От тебя не узнал бы, – усмехнулась Беатрис, помолчала и добавила, – не хочу тебя больше видеть. Никогда.

Она, повернулась и пошла в сторону города. У неё получилось его задеть, коснуться краешка самых потаенных, глубинных страхов, и оставить Сильвена наедине с ними. Месть была запоминающейся, но облегчения не принесла. Равно как и все, что последовало за ней.