В.О.Ключевский 5 страница

Наруз Ахмед покрутил головой.

– Я понимаю, – улыбнулся Керлинг. – Эти ощуще­ния не для людей со слабыми нервами, но вас я к ним не отношу. Кроме того, приспособление работает безот­казно. Оно еще не давало осечек. Мы все это продемон­стрируем на практике, и вы убедитесь, что такой способ абсолютно надежен и совершенно безопасен.

Наруз Ахмед всмотрелся в примитивный чертеж на бумаге, представил себя сидящим в люльке, а затем болтающимся в воздухе на тросе, и по спине его пополз­ли мурашки. Но он успокаивал себя тем, что прыжок с парашютом не менее рискован. А лететь вверх или вниз – какая разница? Один черт. Дело в привычке.

После некоторого раздумья он поинтересовался:

– А где я возьму турник?

– Мы выбросим вам его заранее на парашюте. Все ясно? А теперь пошли отдыхать. Уж скоро начнет светать.

 

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 

 

Над пустыней стояла ночь. Дул тугой «афга­нец». Он волочил по пескам сухие кусты янтака и «перекати-поле», жестко шуршал в пес­чаных барханах. Тоскливо, на разные голоса завывали голодные шакалы. Высоко-высоко в бездонной глубине неба сре­ди россыпи мерцающих звезд обозначился глуховатый и монотонный, с каким-то тяжким, надрывным придыха­нием рокот авиационного мотора. Рокот постепенно на­растал, ширился. Самолет шел на большой высоте. Вскоре он пересек границу и углубился на север. Когда по расчетам штурмана под ним распростерлись песча­ные волны пустыни, от самолета оторвалась невидимая с земли точка. Это вывалился из нижнего люка Наруз Ахмед. Плотно сжав веки, держась одной рукой за вы­тяжное кольцо и отсчитывая про себя секунды, он с на­растающей скоростью устремился к земле. И когда, по его подсчетам, до земли оставалось не более километ­ра, он выдернул кольцо.

Освободившись от живого груза, самолет плавно развернулся, лег на обратный курс, и в это время вни­зу, в шести местах одновременно, вспыхнули мощные лучи поисковых прожекторов. Они точно по команде пронзили мрак, вздрогнули и заколыхались из стороны в сторону, щупая звездное небо, и скрестились в одной точке. В перекрестии лучей самолет стал отчетливо ви­димой светящейся птичкой с застывшими, будто раска­ленными крыльями.

К его глуховатому рокоту присоединился звенящий стремительный звук. Они слились воедино. С неба упа­ли одна за другой и рассыпались на мельчайшие светя­щиеся пылинки три желтые ракеты. Когда они погасли, высотную темень прорезала, будто медленная молния, длинная очередь трассирующих пуль, а затем вторая – короткая.

И тут же в темной высоте вспыхнуло маленькое, но ослепительно яркое облачко огня. Оно неслось по небу и с каждым мгновением вытягивалось, удлинялось.

Лучи прожекторов погасли.

Пылающий самолет, роняя на ходу огненные лох­мотья, со страшной скоростью круто ринулся вниз.

В пустыне стало светло, как при полной луне.

Все исчислялось секундами.

Когда самолет достиг земли и врезался в нее, ухнул тяжелый взрыв, от которого зашевелились мертвые пе­ски. Эхо подхватило его и унесло в далекие горы. Вверх взметнулся султан яркого пламени. Но он быстро сник, пожелтел и погас. Опять стало темно и тихо. Покой пустыни нарушал лишь посвист «афганца» в жесткой, утратившей жизненные соки траве да все тот же стре­мительно-неудержимый звон второго мотора. Но и он уже стихал, удаляясь на север.

Опасливо и нерешительно пролаял перепуганный ша­кал. Никто из его собратьев не отозвался.

Наруз Ахмед вышел из оцепенения, встряхнулся, лежа на песке, и начал освобождаться от парашютных лямок. Короткая трагедия разыгралась на его глазах. Сейчас на ум Нарузу Ахмеду пришли слова Керлинга. Он уверял, что за успех операции не опасается: боевые достоинства самолета и большая высота гарантируют полный успех. Советская служба воздушного наблюде­ния не успеет ничего предпринять. Наруз Ахмед горько усмехнулся. Не дождется Керлинг самолета и не узнает, что с ним случилось, если только пилот не успел отстукать радиограмму. Перед мысленным взором Наруза Ахмеда предстало лицо пилота: рыжие, очень прямые и жесткие волосы, светлые, как бы прозрачные глаза. Перед самой посадкой в самолет он заверил Наруза Ах­меда, что прилетит, когда понадобится, за ним обратно и выбросит трапецию. Потом отпил несколько глотков из своей фляги и передал ее Нарузу Ахмеду. Во фляге оказалось что-то немилосердно крепкое, обжигающее рот и горло, – скорее всего спирт, на чем-то настоянный. Наруз Ахмед от одного глотка едва не задохнулся. Нет, этот пилот не прилетит за ним и больше летать уже не будет. Налетался... А вот в том, что опускаться следо­вало затяжным прыжком, Керлинг оказался прав. Тут Наруз Ахмед выиграл во времени. При обычном прыж­ке он, пожалуй, попал бы в лапы прожекторов и был обнаружен.

Наруз Ахмед огляделся: кругом тьма, пески, тиши­на. Звуки советского истребителя исчезли. Теплый ве­тер, не приносящий прохлады, дул в лицо.

Наруз расстелил парашют, уложил стропы и скатал его. Затем развязал вещевой мешок и вытряхнул со­держимое на землю. Тут оказались: маленькая склад­ная лопатка, потертая полевая офицерская сумка, не­большой термос, две вместительные, наполненные жид­костью фляги и тюбетейка. Он вооружился лопаткой и вырыл в песке яму. Надо было надежно упрятать кис­лородную маску, парашют, вещевой мешок и комбине­зон. Даже самая пустячная вещь, брошенная на земле, способна стать уликой! Подкрепившись кофе, Наруз бросил в яму и термос. Потом все это засыпал песком и утрамбовал.

Пора было двигаться. Он перекинул через плечо ре­мень сумки, надел на голову тюбетейку, прицепил к брючному ремню флягу, положил пистолет в задний карман брюк и зашагал на юг.

 

 

Через два часа после событий, разыгравшихся в воз­духе, заспанный подполковник Шубников держал в ру­ках телеграмму. В ней говорилось:

«В двадцать три сорок боевой самолет типа даль­ний разведчик, неизвестной принадлежности и без опознавательных знаков, нарушил государственную границу в районе шестнадцатого и семнадцатого по­граничных знаков и углубился на нашу территорию. При попытке выйти обратно был перехвачен истре­бителем. На приказ следовать на посадку ответил огнем, после чего был сбит и упал в квадрате 318/Б. Произведите тщательное обследование территории названного квадрата и граничащих с ним районов».

Шубников быстро сформировал две оперативные группы, отвел им районы действия, усадил в машины и отправил.

А еще через час газик-вездеход подполковника бо­роздил волнистые гряды песков. Он сам торопился в квадрат 318/Б и вез с собой инструктора Юлдашева со служебной собакой овчаркой под кличкой Пантера.

На западе небо хранило еще плотную темноту, а на востоке горизонт уже розовел. Постепенно, едва замет­но для глаза, розовый свет переходил в красноватый и уже подкрашивал нижние края облаков.

Песчаная ширь все яснее вырисовывалась впереди.

Когда на небо поднялся солнечный диск, Шубников увидел впереди, справа по ходу машины, недалеко от высокого бархана, знакомые очертания юркого само­летика По-2.

– Держи к нему, – приказал Шубников водителю.

Тот свернул вправо, и теперь встречный ветер уда­рил в лица сидящих в открытом газике.

Поодаль от По-2 стояли два человека в легких ком­бинезонах и прицеливались фотокамерами к чему-то на земле.

Машина подъехала вплотную. Шубников вышел из нее, окинул коротким взглядом груду бесформенного, обгорелого металла и представился. Один из летчиков оказался капитаном, другой – старшим лейтенантом из недалеко расположенного авиационного соединения.

Шубников обошел останки самолета, ковырнул кон­цом сапога изуродованный пулеметный ствол и, покачав головой, заметил:

– Здорово!

– Уж куда лучше, – усмехнулся капитан. – В ле­пешку.

– Попробуй скажи, какой он принадлежности, – до­бавил Шубников.

– Да... – протянул капитан. – Врезаться с такой вы­соты – не шутка. А потом – взрыв и огонь. И нигде ни кровинки. Все высушило. А ведь было в нем трое. Мотор в землю ушел, откапывать придется.

Шубников кивнул, повернулся, посмотрел на хруп­кий По-2 и, улыбнувшись, спросил капитана:

– Эта птичка, конечно, ни при чем?

– Я полагаю, – ответил тот. – Это моя птичка. На такие подвиги она уже не способна. Не то время.

– А вы не скажете, каким курсом шел этот покой­ник? – опросил Шубников, показывая на остатки само­лета.

– На это вам ответит старший лейтенант. Виновник события он. Я притащил его сюда полюбоваться на труды его рук.

– Прошу прощения, – проговорил Шубников и по­вернулся к старшему лейтенанту. – Так это вы его?

Старший лейтенант коротко кивнул, будто его спро­сили, успел ли он позавтракать.

– Шел он вот так... Я перехватил его на обратном курсе после разворота. На мои требования идти на по­садку он угостил меня длинной очередью. Пришлось ему ответить.

– Понятно, – заметил Шубников, всматриваясь в карту. – И кой черт понес его сюда, да еще ночью?

– Мы думали об этом, – сказал капитан. – Делать ему в песках нечего, объектов для съемки нет, да и те­мень – хоть глаз выколи. Скорее всего он приходил, чтобы кого-то выбросить.

– Точно, – коротко подтвердил старший лейтенант.

Шубников достал свою карту, нанес да нее красным карандашом курс самолета, место его гибели и обра­тился к старшему лейтенанту:

– Интересно, как далеко от этой точки проник он в глубь нашей территории. Это важно в том случае, если он действительно приходил на выброску.

– Как вам сказать... – почесал в затылке старший лейтенант, беря из рук подполковника красный каран­даш. Он поставил им на карте Шубникова крестик и сказал: – Вот наша база. Она лежит как раз на его курсе, но до нас он не дотянул. Я поднял свой истре­битель в воздух, когда он только что перевалил через границу. Мы шли на сближение встречными курсами. Судя по времени, он развернулся где-то здесь, – и стар­ший лейтенант поставил на карте второй крестик. – Но это, конечно, приблизительно.

– Ясно, понимаю... Спасибо!

– Часика через три сюда пожалуют специалисты, – сказал капитан. – Сейчас я полечу за ними. Они здесь каждый кусочек ощупают и пронюхают. Возможно, и разберутся поточнее.

Солнце поднималось все выше, разливая над песка­ми расплавленное золото. Лучи его припекали уже осно­вательно.

Летчики пожали руку подполковнику, уселись в По-2 и улетели на свою базу.

Шубников задумался. В том, что самолет приходил на выброску, он не сомневался. Но сколько человек сброшено? Один, два или три? Чем больше, тем легче искать. Предстояло обследовать большую площадь, не считая той, которой занялись две оперативные группы. Они, конечно, уже приступили к работе, связались с районными центрами и, по всей вероятности, приняли все меры к блокированию участка.

Шубников решил поначалу обследовать путь от места катастрофы до пункта, который пометил на его карте крестиком старший лейтенант. Может быть, на этом отрезке обнаружатся следы.

Подполковник потратил на это три часа с лишним, но ничего не добился. Тогда он задался мыслью начать круговые поиски – описать на машине большое кольцо, охватывающее всю площадь, на которой вероятнее все­го возможно было приземление диверсантов. Шубников прикинул на карте: получалось, что круг в диаметре составит примерно сорок километров и, описывая его, можно рассчитывать на обнаружение выходящих сле­дов парашютистов. Но этот способ гарантировал успех лишь в том случае, если диверсанты, опустившись на землю, тотчас же покинули зону приземления. Так они поступали примерно в девяноста девяти случаях из ста. Но Шубникову довелось встречаться и с такими фактами, когда диверсанты отсиживались на месте при­земления по двое и трое суток. Это случалось обычно в лесистой, резко пересеченной местности, но не в песках, где видимость ничем не ограничена. Шубников все боль­ше склонялся к мысли, что диверсанты пытаются выйти из зоны приземления и, следовательно, оставят видимые следы на песке. Пески хранят след очень долго, если не вмешается сильный ветер или дождь.

Машина стала вычерчивать огромный круг, остав­ляя после себя глубокую двухколейную борозду. Песок упруго скрипел под колесами. Водитель смотрел вперед, Шубников – направо, а Юлдашев – налево. Попада­лись следы шакалов, джейранов, но следов людей не было видно.

Исходя из того что правильная окружность равна по длине трем диаметрам, Шубников рассчитал, что ма­шине надо преодолеть не меньше ста двадцати кило­метров.

Когда шестьдесят километров остались позади, ре­шили сделать остановку. Водитель осмотрел машину, долил бензина в баки из захваченных с собой канистр.

– Вы полагаете, товарищ подполковник, – обратил­ся Юлдашев к Шубникову, – что если парашютисты выброшены, то они обязательно этой же ночью ушли с места приземления?

– Не полагаю, а предполагаю. Мне думается, что они не рискнут отсиживаться. Для этого надо иметь не только крепкие нервы, но и запасы провизии и глав­ным образом воды. Пески есть пески. И наконец имелся бы резон отсиживаться, если бы их самолет незаметно ушел обратно. Но они, несомненно, видели прожектора слышали стрельбу. В таком случае надо убираться места высадки поскорее.

Через полчаса машина вновь тронулась в путь.

В самый солнцепек, когда на горизонте уже колы­хался накаленный воздух и тень от машины сошла на нет, водитель вдруг выключил рычаг скоростей и сильно нажал на тормозную педаль. Газик вздрогнул и встал. Шубников по инерции подался вперед. Все увидели на песке ясные отпечатки человеческих ног и выскочили из машины. Следы были перпендикулярны движению машины и уходили цепочкой на юго-восток. Оставил их один человек. Можно было последовать по тому на­правлению, которое избрал неизвестный, но Шубников предпочел поступить иначе. Он прежде всего решил выяснить, откуда, а не куда вел след. Необходимо было точно установить, прежде чем идти по следу, кто его оставил: местный житель или же парашютист. Поэтому подполковник приказал двинуться по следам неизвест­ного, но в обратном его пути направлении.

Машина тяжело шла по пескам. Шубников и Юлда­шев зорко вглядывались в отпечатки ног, бегущие справа. Три раза останавливались, чтобы подобрать папиросные окурки с фабричной маркой «Беломорканал. Ташкент».

Когда спидометр отмерил восемь километров, на пе­ске запестрела истоптанная следами площадка. Все стало ясно: здесь произошло приземление. Видна была глубокая дорожка, метров семи-восьми длиной, остав­ленная на песке телом человека, которого волочил еще не опавший купол парашюта.

– Обойдите кругом, – приказал Шубников инструктору Юлдашеву. – Нет ли других следов, уходящих с этого места.

Юлдашев вместе с рвавшейся вперед Пантерой от­правился в обход.

Шубников достал рулетку и измерил отпечатки ног. Они были одинаковы и, очевидно, принадлежали од­ному человеку. По длине следа Шубников определил, что рост диверсанта колеблется между 170–172 санти­метрами.

Вернувшийся Юлдашев доложил, что других следов, кроме уже обнаруженного, не замечено.

«Но тут мог приземлиться один, а в другом месте – остальные», – мелькнуло в голове Шубникова.

– Давайте тщательно обследуем весь участок, – предложил он.

Юлдашев спустил Пантеру с поводка. Собака заси­делась в машине – и радостно унеслась вперед.

– Ко мне! – негромко приказал Юлдашев. Пес с виноватым видом вернулся и стал у левой ноги хо­зяина.

Инструктор направился по одному из следов, веду­щих к противоположному краю истоптанной площадки и отдал команду: «След!» Низко пригнув голову к пе­ску и чуть пофыркивая, Пантера двинулась вперед. Че­рез несколько шагов она остановилась и начала ярост­но разгребать песок передними лапами.

– Лежать! – крикнул заторопившийся Юлдашев.

Пантера легла, вытянув лапы и насторожив уши. Она крутила головой, повизгивала и явно нервничала.

Подбежал Шубников. Вместе с Юлдашевым они ста­ли разгребать сухой, не успевший слежаться песок и вскоре натолкнулись на вещи, зарытые Нарузом Ахме­дом. Из ямы были осторожно извлечены парашют, комбинезон, кислородная маска, пустой термос и пустой мешок.

Ни на одном из предметов, исключая термос, не оказалось никаких меток, могущих выдать их проис­хождение. На термосе же стояла марка ташкентской фабрики.

Юлдашев поднес горлышко термоса к носу и сказал:

– Кофе!

– Значит, гость из трезвенников, – усмехнулся Шуб­ников. – Идти ему, видно, далеко – перед дорогой целый термос выдул... Что ж, поехали за ним!

Машина тронулась.

– Вы заметили – он или очень медленно идет, или сильно нервничает, – обратился Шубников к Юлдашеву. – На отрезке в восемь километров он выкурил четы­ре папиросы.

– Скорее всего нервничает – шаг у него широк и ровен.

– Поживем – увидим, – неопределенно буркнул Шубников.

 

 

Во второй половине следующего дня разморенный знойными лучами солнца Наруз Ахмед выбрался на на­езженную дорогу. Телеграфные провода напевали свою бесконечную унылую песню. Ни единой души не встре­тил Наруз Ахмед за свой долгий путь, и это его радо­вало. Пока что все шло хорошо. Только вот усталость и жажда донимали. Две опорожненные фляги, как и не­нужную теперь лопатку, он бросил в пути. Во флягах был специальный напиток соломенно-желтого цвета, ко­торым снабдил его Керлинг: один-два глотка утоляли жажду, хотя во рту оставался солоноватый привкус. Наруз Ахмед и раньше слышал от кого-то, что чуть подсоленная вода утоляет жажду лучше, чем пресная, но не придавал этому значения. В напитке Керлинга угадывалась примесь мяты и были какие-то другие за­пахи.

Наруз Ахмед присел на бугорок и огляделся. Поза­ди, на юге, над темно-бурой грядой гор возвышались белые шапки снежных вершин. Впереди, на севере, уз­кой полоской уходила однообразная и скучная дорога, обозначенная телеграфными столбами. Справа и слева простирались пески. Ни кустика, ни деревца, ни хол­ма, ни строения. Гладко, пусто, безлюдно. Пески и пески...

Наруз Ахмед приблизился к телеграфному столбу и прочел пометки на нем. Тут же у столба он вытащил карту из сумки и развернул ее на земле. Выяснилось, что километра через два будет перекресток, на главную магистраль выйдут две дороги: одна – из колхоза име­ни Буденного, другая – из горного кишлака Обисарым. Надо поскорее добраться до перекрестка и там ждать попутной оказии. Здесь оставаться рискованно. У пер­вого встречного может возникнуть вопрос – откуда идет пешеход. И ответ будет довольно ясный – сзади гра­ница. И как бы ни объяснял путник свои цели, каждый, даже самый нелюбопытный, запомнит человека, попав­шегося на этой дороге, и наверняка скажет кому сле­дует. Поэтому надо спешить к перекрестку. Там естест­веннее любая встреча и убедительнее любой маршрут. Но, может быть, добираться к перекрестку не дорогой, а окольным путем? Нет, нельзя. И питья не осталось, и видимость кругом большая...

Наруз Ахмед спрятал карту, встал, облизал пере­сохшие губы и, придерживаясь обочины, зашагал вдоль дороги.

На нем был просторный парусиновый пиджак с боль­шими карманами, летние армейские брюки, легкие бре­зентовые сапоги и бухарская тюбетейка, расшитая золо­тыми нитками. На груди был прикреплен орден Крас­ной Звезды с отколотой на одном лучике эмалью. С ле­вого плеча свисала на тоненьком ремешке изрядно по­трепанная офицерская сумка, которую он придерживал рукой. Во внутреннем кармане пиджака лежал комплект документов: паспорт с постоянной и временной пропи­сками и с отметкой загса о браке, воинский билет, ор­денская книжка, удостоверение о том, что владелец его является сотрудником бюро по сбору рекламаций Чкаловского механического завода, выпускающего прибо­ры для опыления фруктовых деревьев, и командировоч­ное удостоверение.

За документы и свой внешний вид Наруз Ахмед был спокоен, а вот за сумку... Сумка – иное дело. Поэтому он и нес ее так, чтобы в любую минуту можно было от нее избавиться. В сумке кроме большой суммы денег пятидесяти и сторублевого достоинства, уложенных плот­ными пачками, была коробка из-под табака «Золотое руно» фабрики «Ява». От табака в ней остался лишь запах. Под картонной оболочкой хранилась та самая «посылка», которая могла стать неопровержимой ули­кой против Наруза Ахмеда...

Вот и перекресток. Вот знакомая дорога в колхоз, а вот – в кишлак... Дороги сходятся здесь под острым углом, а на самом перекрестке стоит старый пыльный карагач. Так было и раньше, много лет назад, когда он скакал здесь на горячем карабаире...

Наруз Ахмед хотел было уже усесться под карагачом, как заметил впереди, в перспективе дороги, быстро движущуюся точку. Это мчалась сюда грузовая маши­на, окруженная облаком пыли. На такую встречу Наруз Ахмед почему-то не рассчитывал. Надо было быстро менять выработанный план. Не раздумывая долго, он зашагал навстречу машине, держась той стороны доро­ги, откуда дул ветер. Он предполагал, что машина прой­дет мимо, и тогда он вновь вернется на перекресток и будет ждать.

Но случилось не так, как предполагал Наруз Ахмед. Поравнявшись с ним, водитель остановил машину, вы­прыгнул из кабины и окликнул его:

– Салям, уртак!

«Сейчас спросит, откуда я иду», – сообразил Наруз Ахмед и, желая предупредить развертывание событий, опередил водителя своим вопросом:

– Алейкум салям! Куда держишь путь?

– Недалеко. В кишлак Обисарым. А ты?

– В Токанд.

– Ого! А откуда идешь?

– Из колхоза Буденного.

– Спички есть? Давай закурим.

Они сели на подножку машины, в тень, и закурили.

Водитель, молодой парень узбек, видимо, совсем не­давно демобилизовался из армии. На нем была фураж­ка артиллериста с выгоревшим околышем, гимнастерка с отдувающимися карманами и просоленная на спине, широкие выцветшие шаровары, испачканные маслом, и стоптанные полуботинки.

В кузове старой довоенной полуторки лежали ящики, мешки, бумажные кули.

– До Токанда тебе шагать и шагать, – проговорил водитель, раздувая огонь папиросы, хотя она чуть не пылала и без того. – Верных шестьдесят.

– Ничего не поделаешь, – вздохнул Наруз Ахмед.

– Ночевать в пути придется. А почему пешком?

– Так пришлось. В колхоз добрался на попутной, а оттуда попутной нет. Я и решил выйти на дорогу.

– Тут машины ходят редко. Безлюдье, – сказал во­дитель.

– Что везешь? – поинтересовался Наруз Ахмед.

– Всякое: табак, соль, сахар, муку. А вот из киш­лака заберу другой товар. Живой, можно сказать. Пер­сики. Их надо поскорее доставить.

– Сегодня же и обратно?

– Непременно. Часа через два-три...

– Вот что, дружище, – решился Наруз Ахмед и до­стал из полевой сумки полусотенную бумажку. – На, держи. А на обратном пути прихвати меня.

Водитель ухмыльнулся, повертел бумажку, аккурат­но сложил ее вчетверо, положил в карман и спросил:

– Будешь ждать меня здесь?

– Нет, зачем же, я помаленьку пойду, а ты наго­нишь...

– Тоже придумал. Зачем же зря ноги бить?! Са­дись в кабину и поедем вместе. До кишлака управимся за час, на разгрузку и погрузку тоже час убьем, не больше, а потом обратно. Так по холодку и доберемся до Токанда. И нам будет хорошо, и персикам...

Наруз Ахмед понял, что отвергать разумное предло­жение неудобно.

– Не возражаю, – не особенно твердо сказал он.

– Хоп. Садись!

Водитель откинул капот, проверил уровень масла в картере, и через минуту машина затарахтела по пыль­ной дороге, держа путь на перевал к кишлаку Обиса­рым. Слева осталась дорога в колхоз имени Буден­ного.

Наруз Ахмед, подпрыгивая на клеенчатом пружи­нистом сиденье, молча смотрел вперед. Ему было не­много не по себе. Он смотрел и думал, не допустил ли ошибки, согласившись ехать в кишлак. Очевидно, не надо было... Хотя, собственно, о чем беспокоиться? Про­шло чуть не двадцать лет с того дня – проклятый день! – когда он был в последний раз в кишлаке. А это немало. Если он согласился на экскурсию в Бухару, то почему не заглянуть в Обисарым? Какая разница! Трудно сказать, где подстерегает его больше опасно­стей: в городе или в кишлаке. В городе можно повстре­чать старых знакомых по школе, по службе. А в киш­лаке? Кто его хорошо знал в Обисарыме? Можно пере­честь по пальцам: мулла, председатель кишлачного совета и подставной хозяин усадьбы. И все. Наверное, всех троих уже в живых нет. Они и тогда, в тридцать первом, стояли одной ногой в могиле. Да и сколько раз довелось ему бывать в кишлаке? Сущие пустяки. При­езжал он обычно в свою усадьбу поздно вечером или ночью и покинуть ее старался в такое же время. Нет, нет. Опасения напрасны, а взглянуть на кишлак и на усадьбу не вредно. Не надо только выходить из машины.

Перевал остался позади, и внизу показался кишлак. Водитель стал осторожно, на первой скорости, спускать машину с крутой тропы.

Наруз Ахмед впился взглядом в раскрывшуюся пе­ред ним картину. Это был, конечно, кишлак Обисарым и в то же время как будто не он. От прежнего кишлака сохранилась лишь главная и когда-то единственная ули­ца, а все остальное преобразилось. Долина как бы раз­далась в стороны и удлинилась, уступая место новым улицам и переулкам. Появилось много домов, красивых, с большими окнами. А сады! Сколько садов! Их видимо-невидимо. Кишлак тонет в них. Да и главная улица вся обсажена деревьями. И какими деревьями! Но где же его бывшая усадьба? Почему он не видит ее? Она стояла по левой стороне улицы при въезде с перевала. Ее окружали высокие пирамидальные, похожие на ки­парисы, тополя. Но теперь такие тополя растут перед каждым домом. Черт знает что! Неужели он не узнает свой дом и высокий дувал, окружающий усадьбу?

– Не приходилось бывать здесь? – спросил води­тель, переключая мотор с первой скорости на третью.

– Нет, – коротко ответил Наруз Ахмед и облизал губы. Жажда начала мучить его с новой силой.

– Хорошее местечко. Со временем курорт устроят.

– Курорт? – удивился Наруз Ахмед.

– Источник какой-то целебный нашли. Говорят, здорово от желудка помогает.

Наруз Ахмед промолчал.

Машина катилась по пыльной дороге кишлака, а следом за ней, захлебываясь от ярости, мчалось с пол­дюжины лохматых и крупных, как овцы, собак. Около небольшого дома с настежь распахнутой широкой дверью и такими же широкими по обеим сторонам ок­нами водитель со скрипом затормозил и остановил ма­шину. Собаки постояли в нерешительности, поворчали друг на друга и устало побрели по своим дворам.

«Магазин. Сельпо», – решил Наруз Ахмед, огляды­вая дом.

У входа на утоптанной площадке стояло несколько дехкан, о чем-то беседуя между собой. Один сидел на корточках, опираясь спиной о стену магазина, и курил чилим.

Водитель выскочил, с треском хлопнул дверцей и крикнул в окно:

– Абдуразак-ака! Принимай! Тороплюсь!

Наруз Ахмед, полуприкрыв глаза и приняв позу дремлющего человека, настороженно посматривал по сторонам. Ему чудилось, что вот-вот кто-нибудь по­дойдет, увидит его и скажет: «Ба! Наруз Ахмед! А ты как сюда попал?» Он сидел, все более съеживаясь. Его охватывал страх.

Но никто не обращал внимания на незнакомого че­ловека, все были заняты своими делами.

Из дверей магазина показался, очевидно, тот, кого водитель назвал Абдуразаком. За ухом его торчал ка­рандаш, в кармане не совсем чистого фартука – авто­ручка.

Водитель откинул левый борт машины, достал из кармана пачку накладных и, подав ее Абдуразаку, бросил:

– Считай!

Абдуразак сказал что-то дехканам, и те дружно на­чали разгружать машину. На земле укладывались ящи­ки, мешки, кули, листы фанеры и жести. Абдуразак осматривал упаковку, считал, сверял с накладными и делал в них пометки карандашом.

Когда все было выгружено, он поставил на бумаж­ках свою подпись и часть их возвратил водителю. Тот забрался на свое место и запустил мотор. Когда он на­чал осаживать машину назад и развертываться, на под­ножку, с той стороны, где сидел Наруз Ахмед, вскочил пожилой человек в халате, без шапки, с голой, как ко­лено, головой.

– Теперь к нам? – обратился он к Нарузу Ахмеду.

Тот нерешительно кивнул и взглянул на водителя.

– К вам, к вам, – ответил водитель, выруливая на середину улицы. – У вас как?

– Хорошо! Совсем хорошо! Товар первый сорт. Жда­ли тебя.

Машина пробежала метров двести, плавно повер­нула и остановилась у закрытых ворот.

Человек спрыгнул с подножки и на бегу крикнул:

– Не глуши мотор! Сейчас открою.

«Здесь будем брать персики», – решил Наруз Ах­мед...

Когда машина въехала во двор, он сжал рукой ко­лено водителя и почти крикнул:

– Стой!

– Что? – удивился тот, нажав на тормоз.

– Пока будут грузить, я немного разомнусь, – уже спокойнее объяснил Наруз Ахмед. – Подожду тебя на улице.

– Хоп! – оказал водитель и повел машину к высоко­му штабелю из ящиков, около которых хлопотали с добрый десяток мужчин и женщин.

Но не они испугали Наруза Ахмеда и заставили его выйти из кабины. Только оказавшись во дворе, он по­нял, что попал на свою бывшую усадьбу. Старый сто­летний каштан и приземистый большой дом... Наруз Ахмед не мог не узнать их. Такое испытание оказалось ему не по силам. Он почувствовал себя сидящим на рас­каленных угольях и быстро принял решение. Скорее прочь отсюда, на улицу, куда угодно!

Стоял душный предвечерний час. На улице было тихо и безлюдно. Солнце уже скатилось за горы, и его копьевидные лучи покалывали багровое небо.

Наруз Ахмед шагнул к арыку и, набирая воду при­горшнями, стал долго и жадно пить. Напившись, он вымыл руки, лицо и, достав носовой платок, вытерся.

Поодаль от ворот, в нише дувала, который выглядел теперь значительно ниже, чем раньше, была врезана широкая доска, служившая скамьей. Отяжелевший На­руз Ахмед сел на нее и закурил. Что делать? Может быть, лучше не сидеть здесь, а потихоньку зашагать к выходу из кишлака и там подождать машину? Нет. По­ступи так любой другой, никто не обратил бы на это внимания, но на него, чужого человека, взглянет каж­дый.