Природные комплексы Мирового океана

В 1945 г. Л. С. Берг писал, что ландшафты, являющиеся основ­ными объектами географического исследования, существуют на поверхности суши, на дне и на поверхности моря (и вообще во­доемов). Отдельные географы поставили под сомнение возмож­ность формирования морских ландшафтов. Однако представления Л. С. Берга встретили сильную поддержку со стороны Д. Г. Пано­ва, С. П. Хромова и ряда других ученых. Первые опыты изучения и картографирования подводных ландшафтов относятся к концу 50-х — началу 60-х гг. прошлого столетия (Е.Ф.Гурьянова, К.М.Петров). С того времени идея единства природы Мирового океана и континентов как структурных частей географической оболочки находит все более широкое признание, усиливается интерес к физико-географическому районированию Океана.

Основные закономерности пространственной дифференциации эпигеосферы, наиболее типично выраженные в пределах сферы наземных ландшафтов, распространяются и на Мировой океан, хотя в силу особенностей водной среды обнаруживают там специ­фические проявления. В океанологии принято выделять четыре основных яруса («зоны») Мирового океана: поверхностный (до 200 м глубины), промежуточный (до 600—1000 м), глубинный (до 3500 — 4000 м) и придонный (глубже 3500 — 4000 м). С ландшафтно-географической точки зрения, наиболее важно различать два очень неравных по мощности структурных яруса Мирового океана: 1) верхний, или поверхностный, «контактный» слой (до 150 — 200 м глубины), в котором наблюдаются наиболее интен­сивные взаимодействия Океана с атмосферой и сферой наземных ландшафтов; 2) остальную, нижележащую глубинную толщу.

Относительно тонкий верхний структурный ярус Мирового океана образует вместе с приводным горизонтом тропосферы сферу океанических ландшафтов, самые общие черты которой ранее уже были названы (см. разд. 3.2). Этой контактной сфере присуща го­ризонтальная дифференциация, в некоторых своих чертах (в ос­новном на высшем региональном уровне) аналогичная той, ко­торая наблюдается на поверхности суши. Здесь выражена широт­ная зональность, а также долготная секторность, однако азональность в ее узком, морфоструктурном, смысле естественно отсут­ствует. Существенная отличительная особенность пространствен­ной дифференциации Мирового океана состоит в ярко выражен­ном проявлении континуальности. Непрерывное механическое движение и перемешивание водных масс определяет размытость и изменчивость природных рубежей, сглаженность зональных и иных региональных контрастов. Относительная однородность суб­страта не создает предпосылок для дробного природного райони­рования, во всяком случае в открытой части Океана за пределами мелководий.

Широтная зональность достаточно отчетливо проявляется в поверхностном слое Мирового океана в температуре, солености, кислородном режиме, циркуляции и других свойствах водных масс, а также в биоте. Можно считать, что схема физико-географичес­ких зон Мирового океана в основных своих чертах разработана, хотя еще остаются расхождения в подходе к таксономии, в тер­минологии и номенклатуре. Даже в фундаментальном издании «География Мирового океана» схемы районирования отдельных океанов не вполне согласуются между собой¹. В качестве основных критериев широтно-зонального деления верхнего слоя Мирового океана принимаются термика водных масс и их циркуляция. Гра­ницы зональных полос проводятся в основном по океаническим фронтам — зонам раздела типов водных масс. Если отвлечься от ряда деталей, то, основываясь преимущественно на работах Д.В.Богданова и В.Л.Лебедева, в каждом полушарии можно выделить по шесть широтных океанических полос: полярную, суб­полярную, умеренную, субтропическую, тропическую и эквато­риальную (последняя — общая для Северного и Южного полуша­рий). Хотя эти полосы обычно именуются зонами, по своему объему они корреспондируют с термическими поясами суши и особен­но с циркуляционными поясами тропосферы. В некоторых слу­чаях перечисленные океанические зоны группируются в пояса — два холодных, два умеренных и жаркий. Нетрудно заметить, что широтно-зональное деление Мирового океана значительно бо­лее схематично, чем аналогичное деление сферы наземных ланд­шафтов.

Основанием для выделения физико-географических секторов в океанах служит своеобразная западно-восточная асимметрия, вы­ражающаяся в специфических природных особенностях их пери­ферических (приконтинентальных) полос. Следствием глобальной системы круговоротов океанических водных масс в низких широ­тах является преобладание холодных вдольбереговых течений (Бенгельское, Канарское, Перуанское, Калифорнийское и др.) в во­сточных приконтинентальных частях океанов и теплых (Куросио, Гольфстрим, Бразильское и др.) — в западных. Эти течения су­щественно влияют на термические, гидрологические и гидробио­логические условия в соответствующих океанических регионах. Кроме того, на своеобразие приконтинентальных океанических ландшафтов существенное влияние оказывает континентально-океаническая циркуляция атмосферы; один из наиболее харак­терных примеров — холодный поток зимнего муссона над запад­ной периферией Тихого океана. Сухой пассатный воздух, прихо­дящий с континентов, обусловливает резкое уменьшение осадков над прилегающими восточными секторами океанов, что находит яркое отражение в ландшафтах островов (например, Галапагосских). Отмеченные секторные различия наиболее типичны для тропической части Мирового океана и вовсе отсутствуют в Юж­ном океане, где нет континентальных барьеров; особый, доста­точно сложный характер секторная дифференциация имеет в се­верной внетропической части Мирового океана. Все это создает значительные трудности для выработки единой системы сектор­ного деления Мирового океана.

Известны попытки выделения других региональных подразде­лений Мирового океана. Так, в упоминавшейся шеститомной «Гео­графии Мирового океана» речь идет о так называемых океаниче­ских бассейнах, сопоставляемых с физико-географическими стра­нами материков. В основе их выделения — океанические кругово­роты. В качестве особых регионов выделяются также отдельные периферические части океанов, например моря, ограниченные островными дугами или соединенные с океаном узкими пролива­ми. Однако сколько-нибудь законченной иерархической системы физико-географического районирования Мирового океана пока не существует.

Глубинная толща Мирового океана характеризуется отсутстви­ем света, очень медленным движением воды, почти постоянной температурой и соленостью; фотосинтез здесь исключен, и в со­ставе органического мира нет растений, а плотность зоомассы резко сокращается по сравнению с приповерхностным слоем. Горизон­тальная дифференциация выражена слабо, хотя отмечаются не­которые проявления широтной зональности. Глубинную толщу Мирового океана можно рассматривать как выполняющую своего рода транзитную функцию между контактными сферами океани­ческих (аквальных) и донных субаквальных ландшафтов. Глубоко­водная фауна планктона и нектона трофически связана с биотой поверхностного слоя Океана и в то же время служит источником питания донных организмов (бентоса) и формирования донных илов.

Океаническое дно — контактная поверхность сферы подводных ландшафтов Мирового океана. Здесь четко выражена ярусность, иногда называемая вертикальной зональностью. Ее основу образу­ют крупнейшие морфоструктурные подразделения морского дна — шельф, материковый склон, ложе Океана и глубоководные впа­дины. На этот «каркас» накладываются глубинные зоны, выделя­емые биогеографами и океанологами.

Шельф простирается в среднем до глубины 200 м и по харак­теру рельефа является продолжением низменных приокеанических равнин. Прибрежная мелководная полоса (литораль в широ­ком смысле слова) постепенно переходит в более глубокую неритовую зону. Водная толща, лежащая над шельфом, соответствует верхнему (поверхностному) слою Мирового океана. Солнечное освещение, обильное поступление вещества с суши, интенсив­ное перемешивание водной толщи создают наиболее благоприят­ные условия для организмов; здесь сосредоточено 80 % биомассы бентоса Мирового океана. На поверхности шельфа наблюдаются многообразные проявления горизонтальной физико-географиче­ской дифференциации — от широтно-зональных до локальных.

Материковый склон расположен в пределах глубин от 200 до 2500 — 3000 м; ему примерно соответствует биогеографическая глу­бинная зона батиали (ее нижнюю границу проводят на глубине от 3000 до 4000 м), а лежащая над ним водная толща охватывает промежуточный слой и верхнюю часть глубинного. Для этого яру­са океанического дна характерны значительные уклоны поверх­ности, выходы плотных пород, отсутствие растений, относитель­но слабое развитие животного мира (плотность биомассы здесь в 10 раз меньше, чем на шельфе).

Ложе Океана (до глубины 6000 м) — самая обширная струк­турная единица океанического дна, в общих чертах соответствующая абиссальной зоне и глубинному слою Мирового океана. Рель­еф дна довольно сложный, поверхность в значительной части по­крыта илами органического происхождения; плотность биомассы бентоса (животных и бактерий) здесь в сотни раз меньше, чем на шельфе. В донных илах и биоте океанического ложа находит свое косвенное и довольно слабое отражение широтная зональность. О. К. Леонтьев выделил здесь зоны, которые в более генерализо­ванном виде повторяют зональность поверхностного слоя Миро­вого океана. Глубоководные впадины (ультраабиссаль), глубиной от 6000 до 11 000 м, населены лишь бактериями, но биомасса их ничтожна.

Что касается ландшафтной структуры океанического дна, то к настоящему времени ее исследование затронуло лишь морские мелководья, т.е. отдельные участки в пределах шельфов, и нахо­дится в основном на первоначальной стадии изучения морфоло­гии подводных ландшафтов. К. М. Петров в качестве основной еди­ницы ландшафтного деления морских мелководий принимает под­водный ландшафт (или ландшафтный район) в соответствии с представлениями, сложившимися в «наземном» ландшафтоведении. Он считает, что положения о внутриландшафтной (тополо­гической) дифференциации и морфологической структуре, раз­работанные для ландшафтов суши, полностью применимы для подводных ландшафтов. Наряду с урочищами и фациями в мор­ском ландшафтоведении выделяются и специфические морфоло­гические единицы («этажи»), отражающие вертикальную (глубин­ную) дифференциацию².

Следует отметить, что в пределах шельфа подводные ландшафты непосредственно смыкаются с аквальными ландшафтами поверх­ностного слоя Океана, образуя своеобразную единую «двухэтаж­ную» геосистему.

Многими географами высказывалась идея сопряженного фи­зико-географического районирования океанов и континентов. Один из первых примеров реализации этой идеи принадлежит Г. В. Горбацкому, разработавшему физико-географическое районирование Арктики, т.е. Северного Ледовитого океана вместе с опоясываю­щими его континентальными ландшафтами тундровой зоны³. Позд­нее Ф. Н. Мильков предложил схему физико-географического рай­онирования территории СССР вместе с прилегающими морями. Ему же принадлежит попытка выделить так называемые парадинамические континентально-океанические ландшафтные метасис­темы — Атлантике-Евразиатскую и Дальневосточно-Тихоокеанскую, а в их составе несколько береговых макросистем (напри­мер, Севере-Европейскую, Северо-Сибирскую).

А. В.Дроздов и К. О. Мельников считают, что для сопряженно­го районирования всех материков и океанов наиболее целесооб­разно использовать миграционный или циркуляционный подход. На высшем уровне критерием районирования должна служить цир­куляция атмосферы, в соответствии с которой выделяются еди­ные широтные пояса и долготные секторы. На следующей ступе­ни по критерию водной циркуляции на суше выделяются бассей­ны стока, а в океанах — ареалы круговоротов водных масс. Нако­нец, завершающая ступень районирования — области с различ­ной интенсивностью биологического круговорота².

Известные к настоящему времени соображения о едином, или сопряженном, районировании Мирового океана и континентов, претендующие на глобальный охват проблемы, во многом умоз­рительны и не конкретизированы на эмпирическом материале. Основным примером позитивного подхода к решению проблемы остаются работы по физико-географическому районированию Арктики. Наиболее актуальным представляется использование этого опыта для районирования своего рода переходных областей меж­ду континентами и океанами — внутренних и окраинных морей с крупными островами и архипелагами, в том числе широких шельфовых зон, морских бассейнов, ограниченных островными дуга­ми.

Территориальная дифференциация и интеграция в общественной сфере

Территориальная дифференциация в человеческом обществе имеет во многих отношениях более сложный, многослойный ха­рактер, чем в природных явлениях ландшафтной сферы. Она про­является в неравномерном распределении населения на земной поверхности, в пространственной мозаике размещения его раз­личных общностей — расовых, этнических, политических, кон­фессиональных, в территориальном разделении труда и форми­ровании экономических районов и т.д. Территориальные разли­чия в сфере общественных явлений, несомненно, связаны с ланд­шафтной дифференциацией, но подчинены общественным зако­нам, которые пока еще не получили должной интерпретации применительно к общественно-географическим процессам и явлени­ям. Поэтому сейчас не приходится говорить об интегральных об­щественно-географических закономерностях в планетарных мас­штабах аналогично тому, как это сформулировано в естественно-географической теории эпигеосферы как глобальной системы.

Процессы территориальной дифференциации в общественной жизни находятся, как и в природе, в диалектическом единстве с процессами интеграции. В общественном развитии соотношение двух тенденций исторически изменялось, причем интеграцион­ные тенденции стали существенно проявляться лишь в капитали­стическую эпоху. Можно сказать, что до относительно недавнего в масштабах истории времени территориальная структура челове­чества оставалась дискретной, отдельные общности людей прак­тически были изолированы друг от друга. Не говоря уже о цивили­зациях древнего мира, достаточно вспомнить, что еще 500 лет назад европейцы не подозревали о существовании Америки с ее развитыми цивилизациями и даже о своих соседях по континенту знали очень мало. Яркий пример длительной территориальной замк­нутости представляет Япония. Лишь в середине XVI в. там появи­лись первые европейцы, спустя столетие начались весьма ограни­ченные торговые связи с Западной Европой и только еще через два столетия, в начале второй половины XIX в., Япония стала включаться в мировой рынок.

Формирование межгосударственных экономических организа­ций началось после Второй мировой войны. В 1949 г. десять социа­листических государств образовали Совет Экономической Взаи­мопомощи (СЭВ), просуществовавший четыре десятилетия. Бо­лее прочным оказался Общий рынок, созданный в 1957 г. шестью западноевропейскими государствами и впоследствии переросший в Европейский Союз, охвативший большинство стран Европы. По­зднее возникли Североамериканская ассоциация свободной тор­говли (США, Канада, Мексика), Организация стран — экспорте­ров нефти (ОПЕК, десять стран), Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН, девять стран), Латиноамериканская эко­номическая система (ЛАЭС, 26 стран), Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество (АТЭС, 21 страна, в том числе США, Япония, Китай, с 1997 г. Россия).

Интернационализация мирового хозяйства — объективный процесс, однако его следствия имеют противоречивый характер. С одной стороны, расширяются внешнеторговые и другие связи между странами, усиливаются миграционные потоки населения, экономическим связям сопутствуют информационный и культур­ный обмен. С другой стороны, укрепление экономических и поли­тических связей внутри замкнутых межгосударственных группи­ровок сопровождается обострением их соперничества на мировом рынке, усилением контрастов между «богатыми» и «бедными» странами, неэквивалентным обменом между ними. Общеизвест­но, что наибольшую выгоду из интернационализации мирового хозяйства извлекают крупные транснациональные монополии.

Экономическая интеграция нередко сопровождается в большей или меньшей степени политической, что ведет к укреплению гео­политического положения мощных региональных группировок и усилению их роли в мировой политике. Так называемая глобали­зация, вызывающая далеко не однозначное отношение к себе со стороны политиков, ученых и широкой общественности, приоб­ретает все более односторонний американизированный характер в духе «однополюсного мира». История XX в. дает немало приме­ров противостояния военно-политических группировок государств, среди которых особо выделяются НАТО и Организация Варшав­ского Договора. И хотя один из этих союзов уже не существует, международная напряженность отнюдь не исчезла, как не исчезла и вероятность ядерной войны.

К сказанному следует добавить, что на всем протяжении XX в. в мире наряду с упомянутыми интеграционными процессами уси­ливалась политическая дезинтеграция. В течение столетия полити­ческая карта претерпела три коренные трансформации. Первая мировая война привела к существенному переделу колониальных владений, распаду Австро-Венгерской и Османской империй, образованию СССР и нескольких самостоятельных государств на месте Российской Империи. В результате Второй мировой войны началась деколонизация и стали возникать суверенные государ­ства в Африке и на других континентах, сформировалось содру­жество социалистических стран. Наконец, уже в самом конце сто­летия на месте Советского Союза в результате его поражения в третьей по счету, хотя и «холодной» мировой войне образовалось 15 независимых государств, а кроме того, распалась Югославия, Чехословакия разделилась на два государства.

В настоящее время в мире существует более 200 государствен­ных образований (включая некоторые колониальные владения), весьма разнохарактерных по своим размерам, численности насе­ления, государственному строю, экономическому потенциалу, степени политической и экономической самостоятельности или зависимости и т.д. В этом многообразии заложены как стимулы дальнейшей интернационализации мирового сообщества, так и предпосылки конфронтации и дезинтеграции — взаимные терри­ториальные претензии, внутриполитическая нестабильность, се­паратизм и т.д.

Нам пришлось напомнить о многих в общем достаточно хоро­шо известных фактах, свидетельствующих об изменчивости, не­стабильности и в значительной мере непредсказуемости террито­риального соотношения сил в современном мировом сообществе, поскольку с этим связаны основные трудности решения таких фундаментальных общественно-географических проблем, как тер­риториальная организация человечества и интегральное обществен­но-географическое макрорайонирование мира.

Известны разные схемы группировки государств в некие объе­динения высшего, субглобального порядка, основанные на раз­личных критериях и подходах, в том числе на геополитических, и имеющих односторонний, в большей или меньшей мере субъек­тивный характер. Таковы, например, геополитические концепции противопоставления внутриматериковых и периферийных стран или континентальных и морских держав. До конца XX в. было при­нято различать три главные группы стран — социалистические, капиталистические и развивающиеся (страны третьего мира). Это деление явно схематично, к тому же оно оказалось эфемерным и утратило свой смысл.

В последние годы как за рубежом, так и в России получила распространение концепция примата культуры над всеми други­ми признаками, разделяющими человечество. Доказывается, что именно культура — наиболее устойчивый показатель общности людей, в отличие от идеологических, политических и экономи­ческих показателей. Понятие культура в самом широком смысле слова отождествляется с цивилизацией. Предпринимаются попыт­ки рассматривать цивилизацию как наивысшую форму интегра­ции в обществе. Появились понятия цивилизационное пространство, цивилизационные конфликты и т.п.

В 1993 г. вышла в свет статья профессора Гарвардского универ­ситета С.П.Хантингтона под достаточно выразительным назва­нием «Столкновение цивилизаций», а через несколько лет тот же автор опубликовал большую монографию «Столкновение циви­лизаций и передел мирового порядка». Подобное название гово­рит само за себя. Читателя не могут не настораживать такие сопо­ставления, которые делает автор книги: если в 1900 г. на долю западной цивилизации приходилось 44,3 % населения мира, то в 1995 г. — всего 13,1 %, в то время как доля исламского мира вы­росла с 4,2 до 17,9 %, доля африканской цивилизации — с 0,4 до 11,7 %. Идеи С. П. Хантингтона нашли как сторонников, так и про­тивников, между которыми разгорелась дискуссия. Его справед­ливо критиковали за недооценку экономических, политических, природно-ресурсных, экологических и других факторов междуна­родных конфликтов и преувеличение роли цивилизации, т. е. раз­личий в укоренившихся бытовых традициях, религии, расе и т.п. Указывалось, что «опасно и безответственно поднимать различия такого рода до уровня, определяющего международные отноше­ния и пути развития международной политики».

Для нас непосредственный интерес представляет вопрос о цивилизационном подходе к изучению территориальной структу­ры общества и к интегральному общественно-географическому макрорайонированию. Идея о цивилизации как всеобъемлющем понятии, охватывающем все стороны жизни человечества, как о самом высоком уровне группировки людей, представляется мало­убедительной. Нельзя не заметить, что само понятие цивилизация определяется весьма расплывчато. К ее признакам относят общ­ность истории, религии, языка, традиций, материальной и ду­ховной культуры, причем большое значение придается самоиден­тификации личности — субъективному и крайне ненадежному признаку. Однако обычно упускается из виду весьма существен­ный критерий — территориальность. Устойчивое существование всякой цивилизации немыслимо представить вне «собственной» территории, т.е. без наличия ареала компактного проживания людей — ее носителей.

Очаги древних цивилизаций хорошо известны, но известно также, что в ходе истории эти очаги смещались, происходило их переплетение, смешение, размывание границ. Для современной эпохи характерно усиление взаимопроникновения культур и усу­губление их пространственной дисперсности; происходит отрыв значительной части или даже большинства носителей той или иной культуры от ее первичного очага, их «растворение» в иных куль­турных средах, а кроме того, стирание отличительных цивилизационных признаков под космополитическим напором современ­ной масс-культуры. Все это чрезвычайно затрудняет, если и вовсе не исключает, возможность проведения разграничительных ли­ний между различными цивилизациями в пространстве. К этому нельзя не добавить, что неопределенность критериев порождает большой разнобой в классификации цивилизаций.

Крупнейший исследователь цивилизаций, английский историк А.Дж.Тойнби в середине прошлого столетия установил 21 циви­лизацию, а впоследствии увеличил их число до 33. В настоящее время С. П.Хантингтон различает семь или восемь крупных циви­лизаций: западную, конфуцианскую (китайскую), японскую, ис­ламскую, индуистскую, православно-славянскую, латиноамери­канскую и, возможно, африканскую. Эта классификация далеко не бесспорна. Сомнения вызывает, в частности, использование конфессионального критерия в качестве чуть ли не ведущего. Пра­вомерно ли, например, считать, что западная и восточная части Белоруссии (как это следует из некоторых суждений, основанных на идеях С. П. Хантингтона) относятся к разным «цивилизационным пространствам» и что культура Греции или Румынии ближе к русской, чем культура западных районов Белоруссии?

Петербургские географы Ю. Н. Гладкий и А. И. Чистобаев пред­приняли попытку выделить культурно-исторические макрорегионы мира, в значительной степени опираясь на «цивилизационные пространства» С. П. Хантингтона. Однако названные авторы при­знают трудности установления границ существующих цивилиза­ций, поскольку их характерные признаки четко проявляются лишь в «ядрах», тогда как на периферии наблюдается переплетение при­знаков разных цивилизаций. В конечном счете выделены следую­щие культурно-исторические макрорегионы мира: Западная Ев­ропа, Восточная Европа, Евразийский макрорегион (территория бывшего СССР), Афро-Азиатские макрорегионы, Америка, Ав­стралия с Океанией. Определенная условность и схематизм этого районирования достаточно очевидны. Впрочем, сами авторы ого­вариваются, что в этом делении «речь идет о форме подачи мате­риала и не более того».

Социально-экономические территориальные системы и комплексы

В социально-экономической географии, как и в физической, употребление термина комплекс имеет достаточно давнюю тради­цию, а с 70-х гг. прошлого века стал входить в обиход термин система. В 1974 г. В.В.Покшишевский предостерегал экономико-географов от неоправданного использования последнего термина в тех случаях, когда речь может идти лишь о территориальных группировках. Он обратил внимание на то, что территориальные группировки промышленных предприятий, полей, населенных мест, железных дорог и т.д. далеко не всегда складываются в систему, подчас представляя собой механическое совмещение внутренне не связанных или даже противоречивых элементов. «Такие «антисистемные» группировки могут возникнуть как ре­зультат каких-либо исторических перипетий, разрушивших сло­жившуюся ранее систему (автор как будто предвидел разрушение сложившихся экономических связей на территории СССР — А. И.) или вообще антагонистических тенденций в ходе обще­ственного развития, хищнического исчерпания природных ре­сурсов и т. п.».

Самое жесткое условие для того чтобы именоваться системой, сформулировал Ю. П. Михайлов. По его мнению, не всякие тер­риториальные связи являются системообразующими, а лишь свя­зи управления в административно-территориальном делении (АТД); нельзя считать системой, в частности, экономический район. «Только АТД представляет собой территориальную совокупность, объединяемую управлением и отвечающую критериям системы (организации)».

Одно из наиболее развернутых определений территориальной общественной системы (ТОС) принадлежит Б.С.Хореву: «...это сложная, субординированная, вероятностная, развивающаяся, открытого вида система, в которой главнейшую роль играет воп­рос управления ее поведением и развитием». Системообразую­щими факторами ТОС являются: 1) общность производственных и транспортных связей; 2) единство системы населенных пунктов и демографических связей; 3) единство социальной инфраструк­туры; 4) общность природопользования и задач по охране окру­жающей среды; 5) единство системы социальной информации; 6) общность и централизация управления автономными объекта­ми системы. Основные компоненты ТОС — население, производ­ство и природные ресурсы — образуют подсистемы в ее составе.

В практике общественно-географических исследований широ­ко используется понятие о территориальных системах отраслевого характера, в том числе транспортных и расселенческих. Представ­ления о единой транспортной и единой энергетической системах в масштабах всей страны в условиях плановой советской эконо­мики были близки к реальности и в свою очередь рассматрива­лись как важные составные части единого народно-хозяйственно­го комплекса СССР; в теоретическом плане активно обсуждались перспективы формирования единой системы расселения. Терри­ториальные системы подобного уровня очевидно следует расце­нивать как частные, или парциальные, по отношению к интег­ральной общественной системе (ТОС) либо, согласно Б.С.Хоре­ву, как субсистемы последней.

Под территориальной системой расселения (TCP) понимается совокупность поселений (населенных пунктов), между которыми существуют устойчивые территориальные связи и распределение функций. Формирование TCP тесно связано с развитием произ­водства и системы обслуживания. TCP формируются на опреде­ленном, достаточно высоком уровне социально-экономического развития, как правило, вокруг крупных промышленно-городских центров. Существуют TCP разного территориального масштаба — локальные (типичный пример — городская агломерация) и реги­ональные разных порядков вплоть до общегосударственных.

Б. С.Хорев придает большое значение понятию комплекс как одному из главных в проблематике территориальной организации общества. Он справедливо полагает, что комплекс есть один из классов систем высшего ранга сложности. При этом он считает воз­можным говорить об отраслевых и межотраслевых экономических комплексах и их совокупности, составляющей единый народно­хозяйственный комплекс страны. Практически какие-либо разли­чия при употреблении терминов система и комплекс в обществен­ной географии не улавливаются. Термин комплекс используется до­статочно широко применительно к территориальным системам раз­ного типа и уровня. Существуют, в частности, понятия о научно-производственном территориальном комплексе как взаимосвязан­ном сочетании научных, опытно-конструкторских учреждений и промышленных предприятий, объединяемых совместными разра­ботками, испытаниями и производством наукоемкой продукции.

Э.Б.Алаев заметил, что понятие комплексность не имеет чет­кого определения. Он считал, что из всех экономико-географи­ческих образований только экономический район и его ядро от­вечают этому понятию. Если под ядром экономического района подразумевать территориально-производственный комплекс (ТПК), то соображения Э. Б.Алаева следует в первую очередь отнести имен­но к этому объекту. Понятие ТПК, введенное Н. Н. Колосовским, стало одним из фундаментальных для советской экономической географии. Под ТПК понимается взаимосвязанное сочетание пред­приятий, при котором обеспечивается максимальная эффектив­ность производства за счет рационального использования всех видов местных ресурсов, сокращения транспортных затрат, создания единой производственной и социальной инфраструктуры (вклю­чая информационные связи) и системы расселения. ТПК различ­ных территориальных рангов от локальных до макрорегиональных рассматриваются многими как системы наиболее высокого уров­ня организованности и как основа формирования экономических районов. Вопрос о соотношении между ТПК и экономическим районом непосредственно связан с проблемой экономического районирования, которое заслуживает отдельного обсуждения. Но прежде ознакомимся с понятием о территориальной организации общества (ТОО), которое начиная с 70-х гг. стало одним из осно­вополагающих в советской социально-экономической географии.

Согласно Б. С.Хореву, «понятие территориальной организации общества в широком смысле слова охватывает все вопросы, каса­ющиеся территориального разделения труда, размещения произ­водительных сил, региональных различий в производственных отношениях, расселения людей, взаимоотношения общества и природы, а также проблемы региональной социально-экономи­ческой политики»¹. Автор приведенного определения подчеркива­ет как бы двойственный характер ТОО: под этим термином следует одновременно понимать как одно из направлений целенаправ­ленной деятельности людей, так и результат предыдущей их дея­тельности. Для советской социально-экономической географии был характерен акцент на первый аспект; достижение целей ТОО свя­зывалось с государственными планами социально-экономическо­го развития. Возможность ТОО в условиях капитализма не отрица­лась, но рассматривалась как стихийный процесс. Однако поня­тие ТОО не чуждо зарубежной географии. Еще в 1970 г. американ­ский географ Р.Л.Морилл определил пространственную органи­зацию общества как человеческий опыт эффективного использо­вания земного пространства.

Ю.П.Михайлов считает, что определение ТОО у Б.С.Хорева слишком неопределенно, так как включает множество разнород­ных явлений, не соответствующее логике понятия организация. Последнее предполагает наличие управления: там, где нет управ­ления, нет и организации. Критерию управления отвечает только административно-территориальное деление (АТД), поэтому АТД и ТОО следует считать синонимами. В условиях рынка предприя­тия и другие объекты, не являющиеся объектами непосредствен­ного управления со стороны администрации АТД, не должны, по Ю.П.Михайлову, попадать в категорию элементов ТОО.

В приведенных высказываниях двух авторов по существу нет противоречий. Согласно представлениям Б.С.Хорева, ТОО осу­ществляется и исследуется практически в рамках политико-ад­министративного территориального деления, т. е. в границах госу­дарств и их территориальных подразделений разного порядка, при этом должное значение придается фактору управления.

При изучении столь сложной системы, как ТОО, на передний план выдвигается вопрос о ее структуре. По Б. С. Хореву, главные составляющие ТОО — территориальная система производитель­ных сил и территориальная система расселения. Касаясь террито­риальной структуры народно-хозяйственного комплекса всей стра­ны, Б.С.Хорев различает два ее аспекта: с одной стороны, это совокупность отраслевых и межотраслевых экономических комп­лексов, а с другой — единая система крупных районных народно­хозяйственных комплексов и экономических районов. Таким об­разом, в этих суждениях содержится указание на полиструктур­ность социально-экономических территориальных систем. По ана­логии с природными геосистемами здесь множество «слоев» и системообразующих связей группируется в два типа структур — вертикальный, т.е. компонентно-отраслевой, и горизонтальный, территориально-блоковый.

Понятие о территориальной структуре народного хозяйства наи­более подробно разработал И.М.Маергойз¹. Этот географ исходил из того, что основной таксономической единицей экономи­ко-географического исследования является народное хозяйство страны в целом. По его мнению, целостность хозяйства особенно четко выявляется на государственном уровне, где она усиливает­ся целостностью страны как государственного образования. От­дельные региональные части страны должны изучаться с точки зрения познания этого целого. Следовательно, речь идет о терри­ториальной структуре народного хозяйства государства как цело­стной системы (и прежде всего применительно к бывшему СССР).

Народное хозяйство, по И. М. Маергойзу, это полиструктур­ная система, объединяющая четыре относительно автономные структуры: социальную, отраслевую, технологическую и органи­зационную, территориальную. Последняя характеризуется авто­ром как основополагающая экономико-географическая категория, и нас, естественно, будет интересовать она. Территориальная струк­тура слагается из следующих взаимосвязанных частей, которые автор называет подсистемами: а) материальное производство — ведущая и наиболее динамичная подсистема; б) транспорт, энер­гетика и водное хозяйство (инфраструктура); в) население; г) при­родные ресурсы. Эти подсистемы можно сопоставить с компонен­тами природных геосистем, формирующими вертикальную струк­туру; каждой из них свойственны свои особенности территори­альной дифференциации.

Собственно территориальная (горизонтальная) структура на­родного хозяйства страны рассматривается как триединая, состо­ящая из трех форм («подструктур»).

1. Интегрально-пространственная подструктура — важнейшая, она характеризует взаимодействие экономических районов и других хозяйственно-целостных территориальных единиц разногоранга (подрайоно