У ЮЖНОГО ПРИЧАЛА

 

 

Утро застало четверку друзей в заброшенной лачуге на окраине города. Рядом почти в таких же лачугах ютились рыбаки, члены небольшой общины. Вокруг торчали многочисленные коптильни и убогие лодочные сараи, прячась под нависающими ветвями деревьев — лес здесь подступал к самому берегу. Невдалеке виднелся южный причал — огромный деревянный пирс, с обеих сторон которого по берегу тянулись пакгаузы и мастерские. К стоявшему недалеко от берега одномачтовому шлюпу портовые грузчики таскали из ближайшего склада клети с товаром; похоже, начинался отлив, и, судя по отрывистым и злобным окрикам шкипера, ему не терпелось поскорее выйти в море.

Наконец на пирсе показался небольшой отряд малакасийцев и поднялся на борт. С того места, где прятался Марк, ему было хорошо видно, как они осматривают судно и допрашивают офицеров. Затем, естественно, последовала неизбежная бумажная волокита, и только после этого капитан получил разрешение отчалить.

— А мы-то думали, что теперь станет немного полегче, — проворчал Марк, проверяя, не закипел ли текан, варившийся на крошечном костерке за лачугой. — Да такими таможенными порядками весь порт можно заморозить.

Он налил себе полную кружку горячего текана, тихонько подул на него, и поднявшийся над кружкой пар мгновенно унесло ветром, который, как всегда перед наступлением двоелуния, был довольно сильным.

Гарек, Стивен и Бринн еще спали. И Марк был даже рад, что ему досталось дежурство в эти ранние утренние часы. Здешний залив оказался гораздо просторней, чем он представлял себе, наслушавшись всяких историй о частых столкновениях в этих водах торговых судов, которые так и снуют между Фалканом, Роной и Прагой.

Щурясь от бледно-оранжевого сияния зари, Марк пытался и никак не мог разглядеть вдали пражскую береговую линию, которая, судя по всему, должна была быть отсюда видна. Целая стая потрепанных лодок, шаланд и парусных судов покачивалась у причальных столбов на мелководье. Марк даже на всякий случай приметил одно суденышко, которое заботливо втащили на берег подальше от линии прибоя и привязали к скале. Похоже, его законсервировали на зиму. Им здорово повезет, если это действительно так и хозяин пока не намерен своим судном пользоваться.

Собственно, это была лодка чуть больше двадцати футов в длину и с одной-единственной мачтой. Марк, правда, не разглядел ни руля, ни оснастки, ни даже паруса, но надеялся, что все это, скорее всего, заботливо сложено под перевернутой лодкой. Если же нет, то он и сам немало ходил под парусом и прекрасно представлял себе, что им может понадобиться, и ему было все равно, украдут они все это или купят. Приятно было уже просто сознавать, что они, безусловно, сумеют и оснастить это суденышко, и полностью подготовиться к плаванию по морю, если, конечно, такая необходимость возникнет.

«А ведь на этой лодке, пожалуй, можно и до Праги добраться», — пробормотал Марк и мысленно вычел одно из тех трехсот неотложных дел, которые им нужно было осуществить в ближайшие дни в соответствии с выработанным планом.

Марк с наслаждением прихлебывал текан, поглядывая на хижину, где на жестком деревянном полу крепко спали его друзья. Весь этот день придется провести здесь, а может, и несколько дней, если это будет необходимо Гареку, который до сих пор еще не пришел в себя после выпавшего на его долю тяжкого испытания.

Теперь уж о нападении на заставу наверняка стало известно малакасийским властям. И, вполне возможно, сообщил об этом как раз тот самый солдат, которого Гарек не стал убивать. Правда, они тогда так сильно истоптали песок, что, как очень надеялся Марк, малакасийцы, скорее всего, решат: нападение совершено местными партизанами, которые потом скрылись где-то в южном направлении. То, что того молодого солдата они оставили в живых, создаст, конечно, определенные трудности: ведь он знает, что повстанцы ищут Малагона или, по крайней мере, его судно. Гарек не выдержал и в самую последнюю минуту все же пощадил парнишку. Из-за этого их нынешнее положение вполне могло стать куда более опасным.

И хотя Марк сердился на самого себя за мысли о том, что Гареку, возможно, все же следовало укокошить и этого солдата, он никак не мог от них отделаться. Он все время с опаской ожидал появления патруля — ведь теперь малакасийцы наверняка станут искать партизан повсюду.

Путешественники постарались как можно лучше запутать свои следы, когда пробирались сюда, — сперва шли прямо к складам, потом вернулись тем же путем и, рассредоточившись, пошли в том же направлении через лес. Близилось очередное двоелуние, и могучий морской прибой успел смыть почти все те следы, которые они оставили на берегу. Марк надеялся, что кое-кто из припозднившихся в этом сезоне рыбаков еще вполне может прийти утром в ближайшую коптильню и начать там работу.

«Прячьтесь на самом виду». Эти слова Гиты до сих пор звучали у него в ушах. Вот здесь и как раз и есть «на самом виду» — более заметного места они пока что себе позволить не могли.

Если им еще хоть немного повезет, то малакасийцы просто пройдут сквозь эту рыбацкую деревушку и, не обнаружив ничего особенного, двинутся дальше, к северному причалу, где пришвартован «Принц Марек». Марк допил свою первую кружку текана и налил себе еще.

«Возможно, зря мы на это надеемся», — подумал он.

Гареку, конечно, необходимо оправиться от пережитого потрясения, но, если на них все же напорется малакасийский патруль, ему, возможно, снова придется воспользоваться своим смертоносным умением, чтобы дать остальным возможность удрать.

И вдруг, словно мысли его оказались способны материализоваться, послышался ритмичный стук копыт по плотному песку, и Марк увидел, что к хижине галопом скачут пятеро всадников. Он поспешно затушил свой костерок, вылив туда остатки текана и проклиная себя за неосторожность.

— И о чем ты только думал, болван, когда этот костер разводил? — бормотал он, набрасывая на угли собственное одеяло, поскольку над затушенным в спешке костром тут же поднялось целое облако дыма.

Бросать одеяло на горячие угли, в общем, явно не стоило, но дым действительно исчез. Марк услыхал, как начальник патруля что-то приказывает резким голосом, и увидел, что всадники, натянув поводья, остановились неподалеку, у самой воды. К сожалению, скорчившись за углом хижины, он никак не мог расслышать, о чем они говорят. А еще ему страшно хотелось проверить, не идет ли кто-нибудь к хижине со стороны леса.

Услышав легкий шорох, Марк резко обернулся. Оказалось, что это Гарек, который не только успел проснуться и вскочить на ноги, но уже и вложил в лук стрелу, готовясь в любой момент выстрелить. Марк только головой покачал. Он даже дыхание затаил, молясь про себя: «Прошу тебя, Господи, не дай этому совершиться вновь! Пусть они проедут мимо, пожалуйста, Господи! Пусть Гареку не придется снова брать грех на душу!»

Тяжелое напряженное ожидание повисло над их убежищем, точно переполненная влагой туча, принесенная ветром с моря и устроившаяся прямо у них над крышей. Несмотря на утреннюю прохладу, Марк чувствовал, как лоб у него покрылся испариной, а свежий шрам на животе жжет как огнем. От волнения ему даже дышать было трудно. Но Гарек рядом с ним точно окаменел: его застывшее лицо казалось совершенно бесстрастным, и было ясно, что он, конечно, сделает все, что в его силах, защищая своих друзей и себя.

Марк вдруг понял: совсем не смерть тех солдат так тяжело давит Гареку на душу, все дело в Гилморе. Гарек винит в смерти Гилмора себя и не может с этим примириться, не может простить себе, что тогда проворонил убийцу и позволил ему скрыться.

И сейчас он стоит, точно каменный столб, у покосившейся двери лачуги, и полностью готов к тому, что, когда этот конный патруль их обнаружит, он будет стрелять. Ну что ж, им дорого обойдется подобное открытие!

Но малакасийцы так ничего и не заметили. Еще несколько минут напряженного ожидания — и Гарек с Марком услышали, что топот копыт начинает удаляться. Вскоре патруль уже ехал по видневшемуся в отдалении пирсу.

Гарек опустил лук и, словно внезапно обессилев, сполз на пол. Марк наконец позволил себе выдохнуть и вернулся на свой наблюдательный пост. А Гарек, посидев немного у двери, отошел на прежнее место и, завернувшись в одеяло, снова свернулся в клубок.

Что ж, по крайней мере, на какое-то время опасность миновала.

 

 

* * *

Ханна встала рано, еще до рассвета. Она сварила текан и разогревала над огнем каравай позавчерашнего хлеба, стоя у очага на коленях, когда на кухню совершенно неслышно вошел Ален. Когда он заговорил, Ханна даже подпрыгнула от неожиданности, нечаянно рассыпав по полу несколько углей.

— Господи, как ты меня напугал! — воскликнула она по-английски и тут же, обезоруживающе улыбнувшись, перешла на пражский. — И тебе тоже доброго утра. Извини, но ты меня напугал.

С помощью кочерги она собрала угли в совок и снова бросила их в очаг.

— Это ты меня извини, я не хотел тебя пугать. — Ален придвинул к очагу большое старое кресло и уселся в него. — Поздней осенью ночи у нас всегда холодные. Спасибо, что разожгла огонь.

— Я рано встала. — Ханна подвинула поближе к огню большой котелок с мясным рагу и налила в кружки текан. Протягивая Алену полную кружку, она сказала: — Вот, выпей-ка. Я, правда, не уверена, достаточно ли он крепкий. Я пока что не очень поняла, сколько времени его нужно держать над огнем.

Ален с отрешенным видом смотрел на нее, словно не слыша ее слов.

— Знаешь, ты очень напоминаешь мне одного человека, которого я когда-то знавал, — сказал он вдруг.

— Вот как?

— Да, совершенно определенно напоминаешь.

— Правда? И кто же она была, эта женщина? — Горячий текан обжигал язык, и она осторожно подула в кружку, чтобы его немного охладить. — То есть, по-моему, это должна быть именно она, иначе нашей дружбе сегодня грозит тяжелое испытание.

Она засмеялась.

— Ее звали Пикан Теттарак, — сказал Ален. Обхватив кружку руками, он грел об нее ладони. — Она была членом Сената Лариона.

Ханна нервно огляделась; по спине у нее вдруг пробежал холодок. Ален уже несколько раз упоминал эту легендарную группу магов и колдунов, но Ханна старалась не придавать особого значения его словам, считая это откровениями закоренелого алкоголика и потенциального самоубийцы. Однако сейчас Ален сидел перед ней совершенно трезвый, с ясным взглядом, и до первой его сегодняшней выпивки было, по крайней мере, еще часов десять. Хойт и Черн спят в комнате в глубине дома. Если она закричит, они, конечно, прибегут уже через несколько секунд — или что там у них, в этом странном мире, заменяет секунды?

Возможно, сейчас как раз самое время кое-что выяснить начистоту. Она посмотрела Алену прямо в глаза и сказала:

— Ты пойми: мне чрезвычайно трудно тебе поверить, когда ты говоришь о таких вещах. У меня ведь нет в этом отношении совершенно никакого опыта. Ну, вот как, скажи на милость, мне следует воспринимать сведения о том, что некоторые люди запросто способны творить волшебство или жить чуть ли не тысячу лет, сколько, по твоим словам, прожил ты сам?

— Для такой умной женщины ты чересчур недальновидна, Ханна. Согласен, до прошлого двоелуния у тебя, возможно, и впрямь «не было в этом отношении никакого опыта», но ведь потом ты буквально ввалилась через портал Лариона в совершенно иной мир. — Ханна нерешительно улыбнулась; с этим она вынуждена была согласиться. — Тебе просто нужно постараться избавиться от кое-каких предубеждений.

— Думаю, это справедливо, — кивнула она. — И все же, кто такая была эта Пикан Теттарак?

Взор Алена затуманился. Он долго смотрел в огонь, а когда наконец заговорил, то обращался, казалось, скорее к этому огню, а не к Ханне.

— Это была моя жена.

— Хойт никогда не говорил мне, что ты был женат.

— Он об этом не знает — да и никто не знает об этом. Мы с ней поженились у вас в Англии, в маленькой часовне близ Дарема. В Элдарне это делается несколько по-другому, но нас обоих страшно привлекала идея быть навек связанными друг с другом клятвой верности, а та клятва, которую у вас дают друг другу жених и невеста, лучше всего отражала самую суть нашей любви. Стояла весна, и в руках у Пикан были полевые цветы, такие яркие, пестрые, — настоящая радуга. Она обожала полевые цветы — мы ведь из Горска, а там, кроме немногочисленных особо неприхотливых кустарников, давно уже ничего не растет, тем более такие цветы, которые в Англии в изобилии растут повсеместно.

По-прежнему не слишком доверяя его словам, Ханна осторожно спросила:

— А что вы там делали?

— Мы там работали. Точнее, это я там работал. Я вел исследования, касающиеся здоровья человека, осуществлял кое-какие проекты, которые намеревался воплотить в жизнь в различных элдарнских городах. Особенно меня интересовало то, как англичане обращаются со своим мусором, сточными водами и питьевой водой.

— А Пикан?

— Она была магом, весьма умелым, одним из самых могущественных.

— Так она прибыла в Англию, чтобы там заниматься магией?

Ханна жутко боялась, что сейчас Ален скажет «да» и тем самым заставит ее подвергнуть глубочайшим сомнениям все то, что она пока решила считать правдой.

— Нет. Ее собственные познания в магии были куда обширнее и глубже всего того, что в этой области можно было в те времена обнаружить в Англии. Пикан была там со мной совсем по другой причине.

— А как вы познакомились?

— Я был председателем Сената. А Пикан присоединилась к нам значительно позже, уже после того, как слава о нашем ученом обществе достигла даже самых отдаленных уголков Элдарна. К этому времени Нерак, Фантус и я уже давно были членами Сената. — Заметив смущение Ханны, Ален пояснил: — Нерак и Фантус возглавляли другие его подразделения. Нерак занимался магией и медициной, а Фантус — научными исследованиями и обучением студентов. Они оба были моими друзьями и коллегами. Пикан было двести двоелуний, когда она прибыла к нам, — старовата для новичка. Но даже невооруженным глазом было видно — еще с того дня, как она прошла обряд посвящения и дала клятву, — что она обладает незаурядными способностями в области магии, крайне редко встречающимися у необученных колдунов, и прямо-таки невероятной силой характера. — Ален смущенно поерзал в кресле. — В общем, я сразу в нее влюбился. Я знаю, люди считают, что такое невозможно, но это действительно была любовь с первого взгляда. Я прожил на свете уже почти две тысячи двоелуний, но никогда никого так не любил, как Пикан. Может быть, только своих детей. Но даже и моя любовь к детям была не так сильна и глубока. Я полюбил ее на всю жизнь — и всего лишь через три дня после первого с ней знакомства! Можешь ты в это поверить? Образованные люди, ученые, маги, мы, разумеется, вообще не склонны ко всяким глупым, инфантильным увлечениям. И все же через три дня мы с ней поняли, что созданы друг для друга и должны всегда быть вместе.

— И что же с ней случилось? — не выдержала Ханна. Но Ален, словно не слыша ее вопроса, продолжал свой рассказ:

— Пикан стала работать в группе Нерака...

— Это тот, кто возглавлял отдел магии и медицины? — прервала его Ханна.

— Да, верно. Нерак был самым могущественным из магов Лариона со времен Лессека. Он был просто помешан на своих исследованиях и работал как машина — днем и ночью; он все глубже и глубже погружался в тайны магии, и под его руководством Сенат Лариона пережил такой период роста и расцвета, какого не знал за всю историю своего существования. Именно Нерак учредил стандарты, по которым расценивались наши исследовательские успехи; с их помощью можно было измерить вклад любого в науку и культуру Элдарна.

— Звучит впечатляюще. Неужели он действительно был так велик?

— Да. И Пикан стала его правой рукой. Для нее была характерна необычайная жажда знаний, а Нерак своими знаниями владел поистине виртуозно. И вместе они творили настоящие чудеса...

— Но что-то пошло не так?

— Нет, сначала все шло хорошо. В течение многих двоелуний их успехи служили примером нам всем...

Ален вдруг умолк и уставился в огонь.

— А потом? — осторожно спросила Ханна, ожидая самого худшего.

— Потом? Потом Нерак стал от нас отдаляться. Он позволил Пикан самостоятельно набрать команду из молодых колдунов. Желающих хватало, и мы с ней вместе путешествовали по Элдарну, выискивая среди детей и молодежи особо одаренных. Между прочим, так когда-то нашли и саму Пикан. Я ведь уже говорил, что она присоединилась к нам уже взрослой. Мы считали, что если достаточно рано выявить определенные способности, то из наших учеников может вырасти целое поколение волшебников, почти столь же могущественных, как Нерак. Пикан поручили их первичное обучение. Нерак же проявлял к новичкам интерес только в том случае, если в Сандклифе появлялся кто-то чрезвычайно многообещающий.

— А чем он занимался в остальное время?

— Он постоянно повышал свои знания, экспериментировал, погружаясь все дальше в неясные глубины магического могущества и знаний, спрятанных в волшебном столе Лариона — это был инструмент, с помощью которого маги Лариона были способны управлять магической энергией и, соответственно, отчасти использовать ее в нашей повседневной жизни. — Ален немного подумал и прибавил: — И в жизни вашего мира, как мне кажется, тоже.

— Неужели? — вырвалось у Ханны, но она тут же попыталась скрыть свой явный скептицизм. — Извини, но мне трудно поверить, что в нашем мире вообще есть хоть какая-то магия!

— Есть. И довольно много, не сомневайся. Просто нужно понять, где и как ее искать, и научиться этому. Но все это не важно. В общем, мы с Фантусом — а мы трое были совершенно равны в правах — решили, что пора вмешаться, ибо Нерак, как нам казалось, стал слишком сильно пренебрегать своими обязанностями в Сенате, который, в конце концов, был создан для того, чтобы служить Элдарну.

— Он был... жадным?

— Да, очень. Он обладал редкими способностями и мог бы дать нашему миру великие открытия, но, даже открывая что-то новое, старался все эти знания оставлять при себе.

— А Пикан? Ален поджал губы.

— А это самая большая моя вина, и я до сих пор не перестаю упрекать себя за то, что раньше не обратил внимания на то, что между ними происходит. Я даже не замечал, как Нерак на нее смотрит. Хотя именно это в первую очередь и должно было бы меня насторожить, не правда ли? Ведь это был тот самый случай, когда не можешь позволить любимой выйти из комнаты без того, чтобы в последний раз не взглянуть на нее, словно говоря: «Пусть твой светлый образ останется в душе моей, пока ты не вернешься назад». Вот что с ним происходило. Ему было необходимо видеть ее лицо, слышать ее легкие шаги — иначе он, наверное, не удержался бы на краю той пропасти, полной неведомых страшных тайн, разгадка которых так его занимала. Да, я думаю, что он очень ее любил.

— И что же произошло? — Ханна просто сгорала от любопытства. — Ты так рассказываешь об этом... треугольнике, что, по-моему, хорошего конца просто и быть не могло.

— Да, это так. — Ален налил себе еще кружку текана и протянул котелок Ханне, но она только покачала головой. Ей страшно хотелось узнать, чем закончилась эта драматическая история. — Нерак однажды не очень-то хорошо о ней отозвался; меня это не просто потрясло, но и взбесило. И я в гневе бросился на него, но он оказался куда сильнее — даже тогда. И наверное, убил бы меня, если б знал, что нас ожидает в будущем.

— Я не понимаю...

— Он поразил меня с помощью одного заклятия. Нет, ничего особенного, но удар был достаточно тяжел, и я упал, вывихнув лодыжку. В этот момент мы оба находились на корабле и как раз огибали Северный архипелаг, направляясь к острову Ларион. Такое путешествие мы совершали примерно каждые десять двоелуний, чтобы произвести кое-какие исследования и испытать в действии новые магические приемы и средства. — Ален усмехнулся, и Ханна тоже невольно улыбнулась в ответ. — В общем, проверяли теорию практикой. И мне пришлось до конца путешествия прыгать на одной ноге, что, согласись, было не слишком удобно. Мы всем говорили, что я просто поскользнулся и подвернул ногу. Никто так и не узнал, что между нами возникла ссора. Да и сами мы больше уж никогда не дрались между собой, но больше никогда и не были так близки, как прежде.

— А что ты имел в виду, когда сказал, что он убил бы тебя, если б знал?..

— Знал, что ожидает нас в будущем. — Ален снова помолчал, глядя в огонь. — Пикан была беременна. Я думаю, если б Нерак знал это, он бы, конечно, убил меня и бросил мое тело за борт.

— Это был твой ребенок?

— Наш. Именно поэтому она и отправилась со мной в Англию.

Ханна явно была в замешательстве, и Ален поспешил пояснить:

— Я понимал, что уезжаем мы надолго. У Пикан еще ничего не было заметно, а легкую тошноту по утрам она старательно скрывала, и никто ничего не знал. Чтобы уехать, мне нужно было только получить одобрение Фантуса. В общем, в Англии мы оставались, пока не родился ребенок, а потом...

Он вдруг умолк и вытер рукавом глаза.

— Вы оставили ребенка там?

— Да. — Он с трудом подавил рыдание, судорожно сглотнул и торопливо заговорил: — Да, мы оставили девочку там, потому что знали: Нерак ее убьет, как только узнает о ее существовании. Мы поженились, Пикан родила дочку, у нас была настоящая, хорошая семья — там, в Дареме. Мы дали слово, что будем очень часто приезжать к ней, а когда она достаточно подрастет, заберем ее с собой. Я даже вынашивал планы по созданию третьего портала, причем в строжайшей тайне от всех. И я бы, конечно, это сделал, я вполне мог это сделать! Вот только возможности заняться этим я с некоторых пор оказался лишен...

Теперь Ханна сидела уже как на иголках, и, хотя руки и ноги у нее совершенно затекли от слишком долгого сидения в неудобной позе, она даже пошевелиться не решалась, чтобы не сбить старика.

— И что же с ней сталось, с вашей девочкой? Вы к ней приезжали? Вы привезли ее назад?

— Рейя.

— Извини, не поняла?

— Рейя. Ее звали Рейя. Нет, мы так за ней и не приехали. Ей было всего несколько двоелуний — совсем малышка, — когда нам пришлось вернуться в Элдарн, ибо я уже ничем не мог оправдать наше с Пикан долгое отсутствие. — Ален закашлялся и снова долго молчал. А когда снова заговорил, голос его все еще слегка дрожал. — Мы были вынуждены притворяться, делать вид, что у нас все хорошо, тогда как сами только и думали о том, как бы нам привезти Рейю и отыскать такое место, где она была бы в безопасности и все мы могли бы жить одной семьей. Но мне пришлось уехать в Прагу, в Миддл-Форк. Пикан просто в отчаяние пришла из-за этого моего отъезда и чуть не заболела, но я клятвенно пообещал ей — как когда-то и маленькой Рейе, — что мы непременно найдем какой-нибудь выход и будем жить вместе, пусть для этого мне придется бросить вызов Нераку и даже убить его. Мне тогда было все равно, и я совершенно не сомневался, что сделаю это. Однако Пикан не хотела, чтоб дело дошло до смертоубийства. В конце концов, мы оба знали, что Рейя в хороших руках.

— Значит, ты уехал в Прагу...

— Да, в Миддл-Форк. И пока меня не было, Нерак окончательно проиграл сражение за собственный рассудок. Он уничтожил Сенат Лариона. — Теперь Ален говорил даже чересчур спокойно — голос его казался мертвенно-ровным. — И убил Пикан. И всех, с кем работал. И всех остальных тоже.

— Но почему?!

— Я думаю, что та магия, которой он так стремился овладеть, в итоге овладела им самим. А он все продолжал свои тщетные попытки управлять ею. И утратил не только разум, но и ощущение реальности. Точнее, то, что от этого ощущения еще оставалось. И всех уничтожил.

— А что случилось с Рейей? — прошептала Хана, почти надеясь, что Ален не расслышит ее вопроса.

Но он его услышал и снова заплакал, закрыв лицо ладонями.

— Доступ к дальним порталам был закрыт, Сандклиф практически разрушен, и у меня больше не было ни малейшей возможности вернуться в Дарем.

— Значит, тот портал, который Стивен обнаружил в Колорадо...

— Был одним из двух, через которые мы и совершали путешествия в ваш мир и обратно.

— А где находился второй?

— В покоях принца Марека, во дворце Велстар. В Малакасии — в логове льва. Я думаю, его туда поместил Нерак. И я сердцем чую, что и сам он где-то там и охраняет его. Да, он там. Я это чувствую даже отсюда. Я чувствую, что он там, что он смеется надо мной...

— Но почему ты не вызовешь его на поединок? Это ведь так давно тянется. Почему не отправишься к нему, не скажешь ему о ребенке, не попросишь, не потребуешь или, наконец, не выкрадешь этот дальний портал?!

— Мне не позволили пойти к нему. Это было бы самоубийством.

— Не позволили? Как это? Что ты хочешь этим сказать?

— Это все Лессек! — В голосе Алена отчетливо слышалось презрение.

— Да, я помню, ты уже упоминал это имя... — Ханна рылась в памяти, пытаясь вспомнить, когда это было. — В ту ночь — в самую первую ночь, когда Черн принес тебя сюда на руках. И мы с тобой познакомились. Ты еще сказал, что Лессек не позволит тебе умереть. Почему? Сперва он не позволил тебе пойти против принца Марека, или Нерака, теперь он не позволяет тебе совершить самоубийство. Но почему? Какое ему-то дело?

Ален с мрачным видом покачал головой.

— Должно быть, он считает, что мне еще кое-что предстоит сделать.

— Но ведь все это было так давно! Что же может измениться сейчас?

— Все дело в тебе, Ханна Соренсон. В тебе и в тех людях, о которых ты говорила, — Стивене Тэйлоре и Марке Дженкинсе. По всей очевидности, вы случайно обнаружили дальний портал, и я, как мне представляется, все еще нахожусь в Миддл-Форке — проведя здесь уже столько двоелуний! — именно потому, что должны были появиться вы.

Ханна вздрогнула. Нет, это просто невозможно. В данную минуту ей с этим просто не справиться. Немного испуганная, она переменила тему.

— Ты, должно быть, потом снова женился, да?

— Да. Я так тосковал по Пикан и Рейе, что мне казалось, я превращаюсь в живого мертвеца. Однако я в своей жизни уже был однажды отмечен богами, и мне хотелось испытать это снова.

— Испытать такую же любовь, как к Пикан?

— О нет! Я понимал, что такой любви у меня уже не будет никогда. Нет, я имею в виду детей. Я хотел иметь детей, много детей. — Ален заставил себя улыбнуться, у него даже голос зазвучал громче, будто ожил. — И у меня действительно родились дети! Замечательные дети!

— Твоего сына звали Джер?

— Джер был моим внуком, последним из моих одиннадцати внуков.

— Я не совсем понимаю, как это возможно...

Ханна чувствовала, что ее вновь охватывают сомнения.

— А мне все равно, что тебе кажется возможным или невозможным, Ханна Соренсон. Все уже случилось, и я совершенно одинок. И теперь с радостью готов идти навстречу своему концу — тому, который уготован для меня Лессеком. — Алан поставил пустую кружку на пол у своих ног и прибавил: — Мне осталось лишь надеяться, что мне все же будет предоставлена возможность поквитаться с Нераком, заглянуть ему в глаза, когда жизнь в них станет угасать, и напомнить — напомнить в самый последний раз, чтобы мои слова потом звучали у него в ушах неумолчным эхом, — что Пикан любила только меня. Только меня одного. А его — никогда!

— И после этого ты сможешь умереть?

— Если я убью Нерака, это будет означать и мою собственную смерть, но это даже хорошо. — И он, немного подумав, прибавил: — Хотя сперва, если это вообще возможно, я непременно постараюсь отправить тебя домой.

И с этими словами Ален Джаспер из Миддл-Форка поднялся, вежливо поклонился Ханне и, широко шагая, пошел прочь.

 

 

* * *

Им потребовалось пять дней, чтобы выработать план действий, но лишь благодаря исключительному везению и иронии судьбы они смогли получить ответы на все наиболее мучительные и трудноразрешимые свои вопросы.

В самый первый день их пребывания в хижине незадолго до наступления темноты у дверей соседней лачуги появился старый рыбак с целой охапкой сетей. Усевшись на берегу, он принялся внимательно осматривать сети, распутывая узелки и латая порванные ячеи с помощью тонкой бечевки и деревянной иглы.

Через некоторое время Гарек решил воспользоваться столь удачной возможностью и выяснить у старика, чьей это хижиной они воспользовались. Сунув рыбаку серебряную монетку, он вскоре узнал, что лачуга принадлежит нескольким братьям, которые зимой работают в Роне, на ферме, где выращивают темпину, а весной, когда огромные стаи рыбы начинают двигаться на север, возвращаются сюда. Еще одна серебряная монета заставила старика пообещать, что он никому не скажет о том, что они живут в хижине, да он и сам, похоже, был рад хранить молчание. Когда спустилась ночь, старый рыбак погрузил сети в свою жалкую лодчонку и на веслах вышел в залив, под защиту огромного пирса, и вскоре и лодка, и рыбак растаяли в темноте.

— Ну что ж, нам, похоже, здорово повезло, — сказал Стивен. — Если, конечно, этот старик не расскажет о нас малакасийцам.

— Вряд ли он станет им рассказывать, — возразил Марк. — Ты хоть взглянул на него? По нему не скажешь, что при оккупантах он живет припеваючи. Он, наверное, и рыбу-то ловит по ночам, чтобы не отдавать половину улова патрульным или таможенной охране.

— Да уж, таких, как он, в Восточных землях хватает, — поддержал Марка Гарек. — А тех денег, что я ему дал, он и за целое двоелуние, скорее всего, не заработает. Если нам чего и стоит опасаться, так того, что он может вернуться с целой армией бедняков, и они нас во сне убьют и ограбят.

— Замечательно! — сухо прокомментировала Бринн. — Значит, теперь нам придется остерегаться не только малакасийских солдат, но и местных рыбаков!

И Гарек впервые за последние два дня рассмеялся.

Утром, на рассвете, Стивен увидел, как старый рыбак плывет к берегу, тяжело налегая на весла и борясь с отливом. На мелководье он выпрыгнул из лодки и принялся таскать к одной из коптилен корзины с рыбой. Стивен прислонил посох к стене и стал ему помогать, за что был вознагражден огромной рыбиной, которой им четверым хватило бы, наверное, дня на два.

— Спасибо большое, — вежливо поблагодарил его Стивен, пытаясь удержать в руках скользкую рыбину, очень похожую на тунца. — А что это за рыба?

— Джемма, — ответил старик. — Самая лучшая рыба на свете! Лучше всего ее коптить, но можно и просто нарезать на куски и зажарить на костре.

— Джемма, — повторил Стивен. — Ладно. И еще раз спасибо.

— Вы ведь здесь, чтобы нашего правителя убить, верно? — Глаза рыбака, ярко выделявшиеся на загорелом до черноты лице, так и впились в Стивена. — Это ведь вы тех солдат на берегу прикончили?

От неожиданности Стивен просто дар речи утратил.

— Да не бойся, все в порядке, — махнул мокрой рукой старик, желая его успокоить. — Я-то буду молчать, а вот вам следует знать: здесь принца Малагона убить невозможно.

Стивен просто не знал, как ему реагировать на эти слова, и решил просто еще раз поблагодарить старика за подаренную рыбину.

— Большое спасибо от всех нас, — тихо сказал он и ушел. Рыбак большую часть дня провел в коптильне; ароматы, доносившиеся оттуда, буквально сводили Стивена с ума, так ему хотелось есть. Он нарезал рыбину толстыми кусками и поджарил на плоском камне, который пристроил подальше от жаркого огня, как это делал Лахп, готовя бифштексы из мяса греттана. Еда получилась настолько сочной и вкусной, что вызвала всеобщий восторг.

— Сюда бы еще вина и жареной картошки, — буркнул Марк с набитым ртом.

— Ну, немного вина, подаренного Гитой, у нас еще осталось, а вот картошка, боюсь, кончилась.

— Значит, надо в город идти, — тут же предложил Марк. — А заодно купить там помидоров, бананов, еще чего-нибудь. И целый галлон мороженого с шоколадными чипсами!

Про мороженое он сказал по-английски, и Бринн тут же переспросила:

— Мороженое?

— Да. Мороженое — это одна из самых вкусных вещей в мире! — Марк даже облизнулся, вспомнив его вкус.

— Ну, тогда пошли. — Гарек решительно встал.

— Как это? — хором воскликнули все остальные. — Нельзя же просто так взять и пойти в город!

— Да почему же нельзя? Вполне можно, — сказал Гарек. — Пошли, Марк. Только ты сними, пожалуйста, эту ужасную красную рубаху, с которой ты не расстаешься, и позаимствуй у Бринн ее плащ. Мы здесь и так уже слишком долго торчим. Теперь надо как следует сориентироваться и двигаться дальше. А эта игра в прятки до добра не доведет; вскоре все равно явится кто-нибудь, кого нельзя будет подкупить. — Гарек аккуратно прислонил свой лук к стене лачуги. — Лук я, к сожалению, взять с собой не могу. Да и ты, Марк, оружие лучше оставь здесь. Слишком уж мы теперь далеко от Эстрада.

Марк сперва просто онемел от неожиданности, но, подумав, принялся стаскивать с себя красный свитер.

— Все правильно. Стивен, дай-ка мне немного денег. Я хочу еще купить этот корень фенны, если, конечно, сумею его здесь найти. Мощнейшая штука! По сравнению с ней кофеин — просто детское питание.

Стивен кинул ему кошелек с серебряными монетами, украденными в Роне.

— Ты все монеты с собой не бери, возьми одну, — посоветовала Бринн. — Ее тебе с избытком хватит, чтобы даже часть города купить. А если возьмешь слишком много денег, неизбежно привлечешь к себе внимание воров.

— Или, что еще хуже, — кивнул Гарек, — приманишь их сюда. А нам здесь незваные гости совсем ни к чему.

Марк одолжил у Бринн плащ и спросил:

— Какие-нибудь особые пожелания будут?

— Хлеб и сыр, — тут же откликнулся Стивен. — И немного свежих овощей. Зелень какую-нибудь. Между прочим, дружок, мы с тобой в последнее время что-то злоупотребляем своей диетой!

— И еще принесите немного... этого... как его? Мороженого! — возбужденно прибавила Бринн. — Не так уж часто доводится пробовать самую вкусную еду на свете.

— Если его в этом городе делают и нам удастся его отыскать, то непременно принесем, — сказал Марк и легонько чмокнул ее на прощание.

— И постарайтесь разузнать как можно больше, — уже серьезно сказал Стивен. — Проверьте, правду ли говорил тот солдат насчет Малагона и старого дворца. И, ради бога, будьте осторожны!

— Обязательно будем. Мы скоро вернемся.

И Марк следом за Гареком нырнул в лес, начинавшийся сразу за их лачугой.

 

 

* * *

В течение нескольких последующих дней каждый из них посетил город, хотя вместе они не ходили туда ни разу. Для этого Стивену пришлось даже расстаться с любимым твидовым пиджаком, а Марку — со своим красным свитером. В город они ходили по очереди, по двое, надевая плащи. Там они покупали провизию, обедали в местных тавернах и приносили с собой бутылки с вином, свежий хлеб и круги сыра. О Саллаксе по-прежнему не было никаких известий, и Бринн продолжала тревожиться. Зато Марк и Стивен наслаждались новой обстановкой — ведь они впервые по-настоящему познакомились с элдарнским городом.

Опыт, приобретенный ими в Эстраде, был настолько ограниченным, что они и понятия не имели, какое количество самых различных товаров и услуг доступно в здешних городах. Мастерские портных и сапожников, пивоварни и булочные, мясные и молочные лавки встречались здесь на каждом шагу — и на узких улочках, и на широких, обсаженных деревьями проспектах. Встречались также табачные лавки, мастерские различных ремесленников... Не было только того, что им так хотелось найти.

Они покупали в основном еду и всякие припасы — парафиновые свечи, вино. Стивену страшно нравилось ходить по широким деревянным тротуарам, окаймлявшим грязноватые проспекты и узкие боковые улочки. Он болтал с ремесленниками и купцами, выбирал бифштексы и сладости и даже попробовал играть в одну азартную игру, для которой требовалось несколько гладких камешков, носовой платок или шарф и пустой кубок. Камешки бросали на разноцветный шарф, расстеленный поперек столешницы, и в зависимости от того, куда они упали, ставка удваивалась, утраивалась или пропадала, поступая прямиком в карман худой, но весьма дружелюбной старухи с покрытым оспинами лицом. Весьма быстро проиграв ей три ставки подряд, Стивен решил, что пора уходить, несмотря на все попытки старухи подбодрить его и приветственные крики зевак, собравшихся поглазеть на игру.

— Ну и сколько