Мальчонка схватил монетку и, с довольным видом запихнул ее себе в рот.

-Я ее проглотил, была ваша, стала наша, - с таинственным видом заявил он.

-Нет-нет, погоди, милок. Теперь я покажу тебе другой фокус, - я полез в кармашек его рубашечки, уж я-то знал все эти примитивные фокусы, там давно лежали мои десять копеек, а не в желудке этого хитрюги.- Хочешь, твои десять копеек превратятся в… - и я достал из кармашка целый металлический рубль.

-Ух ты! – с восторгом прошептал он.- Дяденька, научи меня, ну пожалуйста!

-Тебя как зовут?

-Димыч.

-Димка, значит?

- Да нет же, ты что, глухой? Меня зовут Димыч и все.

- Ну, хорошо, Димыч, вот тебе рубчик, сбегай и купи что-нибудь себе поесть.

- А ты не уйдешь?

-Нет, я тебя обязательно дождусь. Все, беги, а то передумаю.

И я его дождался. Танюшка, ну разве мог я, Робин Гуд, защитник бедных и обиженных, бросить этого пацаненка. Его наивный вопрос: «А ты не уйдешь?». Его вера в то, что еще остались хорошие люди на земле заставили меня сделать то же, что сделал для меня Туз когда-то. Я повел его в кафешку и накормил досыта. Я узнавал в нем себя, правда я тогда был постарше, узнавал голодного, умного, честного и неиспорченного мальчишку, которому просто не повезло в жизни с родителями. Точно так же, как и мне не повезло с отцом. Но у меня была мама, а у него - никого на белом свете. Моя электричка давно ушла, но я даже позабыл о том, что должен куда-то ехать. Я должен был хоть как-то помочь Димычу, который запихивал в себя, не пережевывая, все, что ставили перед ним на тарелке. Димыч был, словно брошенный щенок, которому кинули кость, приласкали, и он теперь готов был следовать за своим благодетелем, виляя преданно хвостиком, хоть на край света.

Из его сбивчивого рассказа я узнал, что живет он недалеко от вокзала. Мамка его сильно пила, а вот месяц назад просто пропала с очередным дяденькой, а теперь он живет вместе с дедом Хмырем Иванычем, так его все называют. Вот к этому Хмырю мы и направились. Это кубло бомжей было самым мерзким из всех, что я видел. Вонь, смрад, рваное тряпье, объедки, а посреди этого богатства копалось то, что раньше было человеком – Хмырь Иванович. Я уже тогда выглядел старше своих лет, вот и соврал, что я из детской комнаты милиции и меня очень интересует судьба этого попрошайки и бродяжки. Хмырь стал что-то лопотать про мать мальчишки, что ее нашли замерзшей под забором, а мальчонке соврали, что она сбежала с очередным хахалем. Хмырь, к моему величайшему удивлению, даже достал из-под кучи рванья свидетельство о рождении Димыча. Просто удивительно, как это оно могло сохраниться в этом гадюшнике? Но тертый жизнью бомж отказался мне отдать этот документ. Я слишком хорошо знаю эту породу людишек, которые за пол литру и трешку продадут душу дьяволу. Вскоре мы сошлись в цене. Я оставил липовую расписочку про изъятие свидетельства о рождении несовершеннолетнего Милашевского Игоря Дмитриевича сотрудником милиции. За червонец я выкупил Димыча из этого рабства. Что с ним делать дальше, я как-то не думал, все утрясется. Главное, теперь ему ничто и никто не угрожает.

Всю дорогу Димыч жался ко мне, вцепившись в рукав моего пиджака, словно боялся, что я вышвырну его с поезда на следующей остановке. Он просто не мог поверить в то, что все эти перемены происходят именно с ним.

По дороге домой я зашел в «Детский мир «и купил Димычу новую одежонку. Потом мы пошли в городскую баню, и я часа два тер и драил мальчонку, который только кряхтел от удовольствия. Там же парикмахер остриг его наголо, уж слишком много всякой живности водилось в его волосах. Со старой жизнью было покончено. Я повел Димыча знакомиться с новой мамой. Мама открыла двери и молча впустила нас в дом. Пока Игорек ел на кухне, я рассказал ей все и положил на стол свидетельство о рождении. Мама погладила меня по голове, поцеловала в лоб и сказала «Какой же ты у меня взрослый, Ванюша «.

Мама вскоре оформила документы на усыновление «сына своей подружки, которая пропала, оставив ребенка на ее попечение «.

О последствиях этого поступка я никогда не жалел. Ты же сама знаешь, что Игорек стал для меня ближе и дороже родного брата, если бы он у меня когда-то был. Это был прекрасный, умный, послушный и добрый мальчик. Мама в нем души не чаяла. У нее опять появился смысл в жизни. За этот год мы подтянули Димыча и он, сдав экзамены, сразу же пошел во второй класс. Учился он очень хорошо. Попробовал бы он учиться у меня плохо, хватит в семье одного оболтуса!

Игорек стал моим братом, Димыч – моим компаньоном.

Единственным учителем, которого я полюбил и уважал, которому мы ни разу не сделали пакости, был наш директор Николай Николаевич, по прозвищу Ник- Ник, земля ему пухом. Как же странно переплелись моя и его судьба! Ник-Ник вел у нас уроки русского языка и литературы. Он был учителем от Бога,за что его и держали в школе, не смотря на довольно преклонный возраст. Ник-Ник стал вторым взрослым человеком в моей жизни, которого я отнес в лагерь «ХОРОШИХ ВЗРОСЛЫХ». Он относился ко всем ученикам в классе, как бы они не учились и кем бы ни были их родители, одинаково ровно, как хороший дедушка относится к своим многочисленным внукам. Он никогда не кричал на нас, никогда не ставил двоек просто так, ни за что и лишь по причине плохого настроения у учителя. Ник-Ник сам очень расстраивался, когда кто-то не выучил урок, просил остаться и проводил консультацию потом, после уроков, отдельно для каждого ученика. Он садил тебя рядом и начинал рассказывать то, что ты сам должен был выучить. Незаметно в этот монолог он втягивал и тебя, а потом, на самом интересном месте прерывал объяснение, гладил тебя по голове, клал на парту книжку с закладками и выходил из класса…

Я был частым гостем в его кабинете. Сначала меня туда таскали обиженные и оскорбленные учителя, а потом я и сам старался после уроков лишний раз забежать к нему. Мы часто играли с ним в шахматы. И эти игры я не забуду никогда. Ник-Ник за игрой открывал мне глаза на жизнь, отвечал на вопросы, мучавшие меня и на которые никто из мира взрослых не мог или не хотел отвечать. И при этом он не забывал о своей литературе, заставляя меня думать и размышлять, анализировать и сравнивать поступки вымышленных героев книг с моими собственными. Иногда Ник-Ник просил меня отнести к нему домой пачки ученических тетрадок, которые он вечерами проверял. И по дороге мы с ним продолжали наш извечный спор на тему борьбы добра и зла. Однажды на уроке он предложил нам даже тему для сочинения «добро должно быть с кулаками «и попросил нас самих поставить в конце вопросительный или восклицательный знак. Уж я-то поставил – толстый-претолстый восклицательный! Я пытался спорить с ним, доказывая свою позицию. Я говорил о том, что добро обязательно должно уметь постоять за себя, дать сдачи, иначе его просто затопчут в грязи и вытрут ноги. К чему привела доброта Дон Кихота? К камням, палкам и синякам с насмешками? А вот если бы он огрел всю эту деревенщину хорошей дубинкой по хребту, вмиг бы его зауважали. И стали бы бояться! А Ник-Ник вновь и вновь переубеждал меня в том, что бояться - это не значит любить. Ведь все самые страшные преступления совершаются именно из-за любви. И какое же это добро, если оно размахивает кулаками и лезет в драку? Это уже настоящее зло. И если бы Сервантес не попал в тюрьму за деньги, которые он одолжил по своей доброте душевной, то тогда бы мир никогда не познакомился бы с Дон Кихотом, чей образ родился в тюремной камере.

А однажды, он присел на лавочку в парке и предложил мне сыграть с ним в карты. Ты можешь представить себе мое удивление? Ник-Ник и карты – да это же были две абсолютно разные галактики, два противоположных мира.

Я поначалу отказывался, все-таки было как-то неудобно играть в карты с директором школы, но он заставил меня это сделать, пообещав кое-чему научить. Учить меня!? Господи, каким же я тогда был придурком, пообещав обыграть его в два счета. Самое смешное, Танюшка, что я не выиграл у него ни одной партии. Ты можешь это себе представить? А он только посмеивался и указывал мне на мои промахи, словно встал из гроба Козырь и продолжал наши уроки. Посмеиваясь, Ник-Ник рассказал мне о том, что они с Козырем были друзьями и выросли на одной улице. Вместе они играли и в карты, обыгрывая доверчивых алкашей и уважаемых отцов семейства. А потом Ник-Ник поступил в институт и бросил картишки, а Козырь - продолжил и загремел в тюрьму. Там-то он и подхватил свою смертельную болезнь. И чего добился он, выигрывая в карты свои поганые деньги? И выиграл ли он хоть что-то, оставаясь всю жизнь одиноким и никому не нужным стариком?

Часто я приходил к Ник-Нику домой, просто так, без повода. У него была прекрасная библиотека. Столько книг я в своей жизни не видывал. А по стенам были развешены виньетки с фотографиями его выпускников. Я сбился со счету, пытаясь разобраться в количестве этих выпусков. А на одной из таких фотографий я увидал свою маму. Молодую, красивую, с двумя косичками. Такой счастливой я ее никогда не видал. А рядом с ней с фотографии смотрел … я сам. Вернее, это был молодой человек, на которого я был похож как две капли воды. Его фамилия мне ни о чем не говорила. Я тебе уже писал, что мама уничтожила все фотографии отца, я носил ее фамилию и своего папеньку я давно выбросил из головы, словно его и не было никогда. Ник-Ник подошел ко мне, обнял за плечи и повел на кухню пить чай. Вот там-то он мне и рассказал все про моих родителей. Они учились в одном классе, как мы с тобой, Танюшка, когда-то. И любовь эта была просто неземная, прямо местные Ромео и Джульетта. Все вокруг завидовали их любви, не могли налюбоваться на эту пару голубков. И вот на выпускном вечере какая-то сволочь, его так и не нашли, изнасиловал, в двух шагах от веселящихся выпускников, мою маму. Через месяц мама с папой тихонечко расписались. Он сжалился над ней и, чтобы спасти ее от позора, женился. Но ведь я так похож на своего отца внешне, значит я не плод того преступления, да и родился я через год после всех этих событий, летом, а не зимой, если бы это было так.… Вот так любовь превратилась в ненависть. Отец так и не смог простить маме ее «грехопадения «. А меня просто считал выродком и никогда не признавал собственным сыном. Теперь все встало на свои места. Ты не можешь себе представить, сколько слез пролили мы вместе с мамой в тот вечер. Я показал ей виньетку, а она рассказала мне историю своей любви. Оказывается, не смотря ни на что, она продолжала его любить. Вот тебе и борьба Зла и Добра. Ах, Ник-Ник, мы с тобой так и не доспорили. Где ты сейчас, наверное, смотришь с небес на меня, думаешь, до чего ж я докатился, твой любимый ученик, твой Робин Гуд. Я отомстил за тебя, мой любимый директор, за твою нелепую гибель. Но мне почему-то от этого не легче. И я по-прежнему считаю, Ник-Ник, что добро должно уметь постоять за себя и дать сдачи злу, чтобы не повторилась история моей мамы и Ник-Ника.

Ну почему на белом свете так мало людей, похожих на Ник-Ника? Почему плохих и безликих взрослых хоть пруд пруди. Но все они пробегут по твоей жизни жалкой тенью и исчезнут в неизвестности. Таких тысячи, миллионы, а вот тех, то оставил в твоей жизни настоящий след, можно пересчитать по пальцам одной руки. Почему в нашей памяти люди остаются навсегда такими, какими мы сами хотим их запомнить? О плохих, обидевших чем-то тебя, остаются грязно-черные мутные и расплывчатые воспоминании. Почему все наши друзья детства, которых ты не видел много-много лет, остаются в нашей памяти маленькими и смешными, а самое главное, ты не хочешь сам себе признаваться в том, что они уже давно выросли и имеют своих собственных детей. И им нет никакого дела до своих бывших друзей. Только теперь до меня дошло, что Ник-Ник хотел мне втолковать, что добро и зло - это две стороны одной медали и не могут существовать одно без другого. И я помню твои слова, Ник-Ник, что гибель Ромео и Джульетты примирила два враждовавших много лет клана Капулетти и Монтекки. Как же ты был прав, мой дорогой учитель, что имена всех завоевателей и преступников сгинут бесследно, а с нами останется улыбка Джоконды и сонеты Петрарки, посвященные его Лауре. Я понял, Ник-Ник, что то, что для одних является добром, для других может оказаться злом. Это все равно, как для каннибалов с Карибских островов сожрать своего поверженного врага-дело чести и геройства, прославляющее и погибшего. Но в то же время для нас, европейцев, это деяние будет страшным преступлением. Я понял, Ник-Ник, что как бы не лютовали зимой снег и морозы, обязательно придет весна. Я понял, что жизнь и смерть тоже является отражением все той же борьбы добра и зла. Для одних людей смерть стает избавлением от земных страданий, для других - трагедией, обрывающей дело их жизни. И как бы хороша для человечества не была бы смерть Сталина или Гитлера еще в детстве, для их родителей - это было бы трагедией. Как же сложно во всем этом разобраться! Это прямо как в том анекдоте:

В утробе матери плачут и прощаются друг с другом два зародыша, которым наступило время родиться на белый свет. Вот один и говорит другому:»Прощай,друг, как жаль, что лучшие годы уже прожиты,ведь оттуда еще никто назад не возвращался!»

Так и у меня, Танюшка, все, кто имел со мной дело, очень быстро отправлялись туда, откуда еще никто не возвращался: отец, Козырь, Ник-Ник, Лысый…Смерть так и ходит за мной по пятам. Слушай, старуха с косой, оставь меня в покое, ладно? Ты уже собрала свой урожай, столько смертей на долю жалкого человека, не слишком ли?

Танюша, совсем-совсем скоро я выйду из этого чистилища на свободу. С чистой совестью. А я никогда не считал, что то, что я сделал, было ошибкой или помутнением рассудка. Моя совесть чиста. Если бы у меня был выбор, я опять бы убил эту сволочь. Эту мразь звали Шакалом. Он был рыжим и, как все рыжие, редчайшей сволочью. Он был лет на пять старше меня и не гнушался выворачивать карманы у пьяниц, снимать с них часы и воровать все, что плохо лежало. Он собрал вокруг себя шайку маленьких байстрючат, не имевших ни малейшего понятия о чести и благородстве. Он приманил этих мальков рассказами про зековскую романтику и блатную дружбу с ее понятиями и законами. Даже в этом он был мразью, уж я-то знал, что никогда он не сидел в зоне ни минутки. Но эта шушера подзаборная ходила за ним по пятам, заглядывая в его вонючую брехливую пасть и выполняя все прихоти своего пахана. Шакал - он и есть шакал. Как же мы не любили друг друга, ты себе не представляешь! Нет, мы никогда не выясняли отношения, размахивая кулаками, и понося друг друга на чем свет стоит. Все вокруг знали, что нам двоим тесно в нашем микрорайоне, кто-то один должен был исчезнуть. Так оно и произошло. Шакал был еще и очень злопамятным. Каждую обиду он помнил очень долго и, рано или поздно, рассчитывался за нее сполна. Завистливый, жадный, подлый, готовый подставить всех и всякого, предать и продать за медный грош даже свою мать. А не то, что друга! Теперь территория совсем свободна, ни меня, ни Шакала нет, но свято место пусто не бывает. Обязательно найдется какая-то дрянь и будет запудривать мозги с одной извилиной очередным малолеткам. И не моя в том заслуга, что остался я, а не он. Казалось бы, мне должны были за избавление планеты от этого мерзавца, объявить благодарность и повесить орден на шею, а вместо этого я оказался в местах не столь отдаленных. Ну, скажи, разве есть после этого справедливость на белом свете? Нет, я прекрасно понимаю, что нарушил библейскую заповедь «Не убий «. Но разве лучше было бы, чтобы эта мразь поганая продолжала бы пачкать своим присутствием наш мир? Не знаю. Я совсем запутался в этих спорах с самим собой о смысле жизни и дороге, которая у каждого своя. Что сделано, то сделано. Говорят, что к убийцам часто во сне приходят ими убиенные и мучают их. Не знаю, мне вот Шакал ни разу за все эти годы не приснился. А не то я бы еще раз пришил его, даже во сне. И не пожалел бы об этом никогда. И никогда не стереть мне из памяти тот день, когда все это началось.

День нашего выпускного вечера. Мы стояли на школьном дворе, такие красивые и веселые! Еще бы, окончилась наша каторга под названием Школа. Что-то говорили учителя, родители, а я смотрел только на тебя, такую красивую в розовом выпускном платье с букетом роз, которые я тебе подарил. Ты для меня всегда была самой красивой, я за тебя готов был зубами грызть любого, кто косо посмотрел на тебя. А в тот день ты была просто обворожительной. Начиналась наша взрослая жизнь, и так много планов было у нас с тобой на будущее. В этот день прощался со школой и Ник-Ник. Его выпирали на пенсию, уж очень кому-то хотелось занять его директорское кресло, но никому не удалось занять его место в наших сердцах. Он стоял такой маленький и растерянный старичок, наш старый директор Ник-Ник. Стоял у стола, заваленного цветами, и вручал нам аттестаты о среднем образовании. Ему было хуже всех - школа была его жизнью, его судьбой. Проводить его на пенсию пришло полгорода. Ведь сколько учеников прошло через его руки за годы работы в школе! Сотни, тысячи? Да кто же их считал? Когда дошла очередь получать синенькую книжечку до меня, Ник-Ник попросил меня утречком прийти к нему домой, он хотел сделать мне сюрприз. Учителя решили накрыть столы отдельно от нас, выпускников. Они подарили Ник-Нику кучу грамот и даже наградили какой-то там медалью за особый вклад в дело воспитания подрастающего поколения, а потом преподнесли дорогущие часы с дарственной надписью. Уходя домой, Ник-Ник еще раз напомнил мне, что будет ждать. Больше я его живым не видел. Эх, знать бы, что с ним случиться, я бы ни на секунду не оставил его одного, караулил бы под дверью, как верный пес. А я в это время танцевал и веселился, прощаясь со своим детством и ненавистной школой. С тех поря, я в нашей школе был только один раз, на похоронах Ник-Ника. И больше моей ноги там не будет. Со смертью этого человека ушел из моей жизни огромный пласт жизни, целая эпоха. Ушло мое детство. Я стал взрослым, и во мне умерло чувство жалости, ее заменила Месть.

Утречком, после встречи рассвета, я отвел тебя домой и решил заскочить к Ник-Нику. Я был уверен, что он ждет меня. Было часов шесть утра. Городок еще спал, только дворники разгоняли пыль, да воробышки купались, чирикая, в этой пыли. У подъезда Ник-Ника мне до смерти захотелось справить нужду. И такое бывает с выпускниками школы! Оглянувшись вокруг, я заскочил на минутку в подвал. Там, как всегда, было темно и мерзко пахло кошками и всякой дрянью. Я щелкнул выключателем, на ходу расстегивая штаны своего нового костюмчика и замер.… В двух шагах от входной двери лежал на спине, широко раскинув руки, Ник-Ник. Вокруг валялись цветы, карманы были вывернуты, новеньких часов на руке не было. Его очки валялись тут же, растоптанные ногой того, кто убил моего Учителя. В его груди торчал нож с наборной рукояткой. Мне стало дурно. Сколько так простоял, я не помню. Наконец-то, до меня дошла вся трагедия и подлость того, что произошло. Кто-то очень расчетливо решил подставить меня. И не просто подставить, а сразить наповал. Ведь Ник-Ника убили моим ножом, и теперь я должен был сесть за решетку за чужие грехи. Я тебе никогда не говорил о том, что я был в том подвале. Это знала только моя мама. Ты уж извини, но это действительно, не самые приятные воспоминания в моей жизни. Этот нож я выиграл в карты у какого-то алкаша, бывшего зека, опустившегося до ручки. Денег у него не было, и на кон он поставил этот красивый самопальный нож, выточенный в зоне. Я предлагал за нож денег, уж больно он мне приглянулся, но урка сказал, что по зековским законам нож не продается, а вот в картишки сыграть на него он не прочь. Короче, нож стал моим, а этому неудачнику я заказал бутылочку водки и закусочку в благодарность. Эх, знал бы я свою беду, в тот же вечер утопил бы этот нож в речке. А вместо этого. Я, глупый сопливый щенок, стал хвалиться этим ножом перед всеми, словно это была жемчужина с короны английской королевы. Кретин! В один прекрасный день, вернувшись после урока физкультуры, я не нашел нож в портфеле. Кто-то увел его с концами. Тогда я не придал этому большого значения – как пришел он ко мне, так и ушел в неизвестность. А надо бы тогда поднять всех на ноги и найти этот проклятый нож. И представь себе мое состояние, когда нож, который видели у меня десятки людей в руках, теперь торчал из груди Ник-Ника. Только одна мысль билась у меня в голове: у кого поднялась рука так отомстить мне? Наверняка, на ножичке найдутся, и мои пальчики и сколько бы я не пытался, попробуй доказать, что ты не верблюд! Хорошо, что никто не видел, как я входил в этот подвал. Я испуганно выключил свет и стоял в темноте. Сердце мое готово было выскочить из груди, в голове стучали молоты! Я испугался! испугался за свою шкуру! Я позабыл о Ник-Нике, чье тело лежало в двух шагах от меня. Я позабыл обо всем на свете, кроме своей персоны! Боже, как же я ненавижу себя за те мысли и чувства. Я никогда не прощу себе этого липкого ужаса. Как это я не наделал с испугу в штаны? Не навалил полные шаровары дерьма из своего подленького нутра? Я не хотел в тюрьму, а никакого алиби у меня не было, мало ли где я шлялся в этот вечер! А я ведь был с тобой, Танюшка и просто не мог подставить еще и тебя. Не мог допустить, чтобы тебя таскали по милициям из-за меня. Пока мы танцевали и целовались, кто-то убил Ник-Ника. В этот миг весь мир раскололся на две половинки: никогда еще Зло так близко не стояло рядом со мной, никогда Смерть не дышала мне в затылок, как тогда. Вот и окончился наш спор, Ник-Ник. Зло, как всегда, победило. Слезы душили меня, но я наконец-то стал искать выход из этой ситуации. Оставить вот так валяться на пыльном полу Ник-Ника, даже мертвого, я не имел права. Попасть в колонию за чужие грехи мне тоже не очень-то и хотелось. В каком-то полуобморочном состоянии я достал из кармана свой носовой платок и выдернул нож из груди Ник-Ника. Нож я завернул в платок и спрятал в карман своего новенького пиджака. Убийца Ник-Ника, а я был уверен, что обязательно найду его, должен был перед смертью увидеть еще раз этот нож и умереть так же, как умер Ник-Ник. Для этого я опять включил свет. В последний раз я посмотрел на того, кто еще вчера был для меня любимым учителем. Потом я опустился на колени и поцеловал Ник-Ника в лоб, словно просив о том, чтобы он простил и благословил меня. Потом я выключил свет и вышел из подвала через другой выход, Все эти подвалы я знал, как свои пять пальцев. Оказавшись на улице, я бросился искать первый же телефон и сообщил в милицию о трупе человека в подвале. Мне даже не пришлось менять голос, я сам не мог узнать это придушенное хрипение. Прости меня, Ник-Ник, прости, иного выхода у меня не было. Я стоял за углом и дождался приезда милиции и скорой помощи, только когда тело Ник-Ника увезли, я побрел домой. Нож я спрятал в надежном тайнике.